Октавия. Уж с давних пор всевышних тяжкий гнев навис
Уж с давних пор всевышних тяжкий гнев навис Над нашим домом; и Венера первая Терзала мать мою любовным бешенством: Замужняя в безбожный брак вступила вновь, Забыв о нас, о муже и о совести. С распущенными волосами, грозная Эриния, вся змеями увитая, Явилась мстительницей к ложу адскому И кровью погасила факел дерзостный, Подвигнув дух разгневанного цезаря На страшное убийство. Так погибла ты, О мать моя! Меня на горе вечное Ты обрекла и к теням увлекла вослед И сына, и супруга, жалкий род предав.
Кормилица
Дочерний плач не начинай ты сызнова И не тревожь, стеная, маны[300] матери, Наказанной за тяжкое безумие.
На орхестру входит хор римских граждан. Хор
Что за молва долетела к нам? О, если б могли мы не верить ей, Так много раз морочившей нас, О, если бы в цезарев брачный чертог Супруга новая не вошла И осталась хозяйкой Клавдия дочь, Чтоб родить потомков — мира залог, Чтобы, войны забыв, ликовала земля И Рима честь не померкла вовек. Достался брата брачный покой Юноне в удел, — Почему же Август супругу-сестру Заставляет покинуть отчий дворец? Чем поможет теперь благочестье ей, Целомудренный стыд, и чистая жизнь, И родитель-бог? И мы, едва лишь погиб наш вождь,[301] Позабыли его, и мучительный страх Убедил нас предать его детей. Настоящая доблесть прежде жила У римлян в сердцах, и в жилах у них Струилась воистину Марса[302] кровь: Из наших стен изгнали они Надменных царей; Не остались без мести и маны твои, О дева, кого рукою своей[303] Убил отец, чтоб не быть ей рабой, Чтоб награды победной стяжать не могла Нечистая страсть. И тотчас война началась тогда, Когда от своей погибла руки Та, кого обесчестил лютый тиран, Лукреция дочь.[304] Поплатилась и ты за злодейство твое Жена Тарквиния, Туллия дочь,[305] Что дерзнула отца убитого труп Колесом нечестивой повозки попрать И несчастное тело его не дала Возложить на костер. Преступленье сыновнее видел и наш Безрадостный век: коварно послал Нерон на пагубном корабле[306] В Тирренское море родную мать. По приказу покинуть безбурный причал Мореходы спешат, Весла режут с плеском соленую гладь, Вылетает в открытое море корабль, Но в назначенный миг все швы разошлись, И открылась щель, дав проход воде. Тут пронзительный крик поднялся до звезд, И женский горький раздался плач. Пред очами у всех витала смерть, Для себя лишь спасенья каждый искал: Одни, сорвав обшивку с кормы, Плывут, нагие, к доскам прильнув, Другие стремятся к берегу вплавь, — И многих топит безжалостный рок. Разрывает одежды Августа свои, Волосы рвет, Потоки ей заливают лицо. Глядит: уж нет надежды спастись. И в беде неминуемой гневно кричит: «Такова, мой сын, награда твоя За все, что я тебе принесла? Да, я заслужила эту ладью Тем, что тебя родила на свет, Что Цезаря имя и власть тебе, Обезумев, дала! Поднимись из вод Ахеронта,[307] мой муж, Насладись жестокой казнью моей: Ведь в убийстве твоем виновна я, По моей вине и сын твой погиб. По заслугам сойду я к тени твоей, Погребенья лишусь, В свирепой пучине скроюсь навек». Не успела сказать, как вал налетел, Захлестнул ей уста, И бросил в море, и вынес вновь. Повинуясь страху, руками бьет Она по воде, выбиваясь из сил. Но верность живет в молчаливых сердцах, И смерти страх не прогонит ее: Моряки к обессилевшей госпоже, Опасность презрев, на помощь спешат, Кричат ободряющие слова; Хоть руками едва шевелила она, Подхватили ее… Что пользы в том, что спаслась ты из волн, Обреченная пасть от сыновней руки? Едва ли поверят в грядущих веках, Что такое злодейство он мог совершить. Горюет и злобствует сын, что мать Из моря спаслась, Повторить замышляет неслыханный грех, Всей душой стремится мать извести, В нетерпенье торопит убийства час, И слуга, покорно исполнив приказ, Грудь госпоже рассек мечом. Подневольный убийца просьбу одну От нее услыхал: Чтоб в утробу ей вонзил он клинок. «Рази сюда, — сказала она, — Здесь выношен был чудовищный зверь». И эти слова С последним стоном ее слились, И скорбный дух Отлетел, из кровавых вырвавшись ран.
|
