ВВЕДЕНИЕ 26 страница. Ложная Самость, подобно Я, представляет собой стабильную, обратимую и постоянно функционирующую структуру
Ложная Самость, подобно Я, представляет собой стабильную, обратимую и постоянно функционирующую структуру. Винникотт полагал, что некоторые индивиды страдают своеобразными расстройствами ложной Самости — так, в частности, можно рассматривать шизоидный характер, — но он также считал, что такое разделение Самости на истинную и ложную является совершенно нормальным. Таким образом, истинную и ложную Самость следует, согласно Винникотту, соотносить не с морально-этическими качествами личности, а с особенностями восприятия себя и других, поддерживающих спонтанную экспрессию (истинную Самость) либо “реактивные” аспекты жизни (ложную Самость). Проявления ложной Самости могут указывать на отсутствие или “сокрытие” истинной Самости, что обычно наблюдается у шизоидных индивидов. Если мать не способна удовлетворять сенсомоторное “Оно” ребенка и ориентируется не на то, что есть в реальности, а на свои чувства, то у ребенка формируется ложная Самость. Апперцепция берет верх над перцепцией. Каждый индивид обладает социальной Самостью, соответствующим определенной части структуры ложной Самости и формирующимся из нее. На другом конце этого спектра находится индивид, оперирующий в основном ложной Самостью, соответствующей тому, что Хелен Дойч (1942) описала в качестве “как будто личности”. С ложной Самостью часто связана интеллектуализация.
Первичная креативность (primary creativity) Термин, обозначающий наиболее ранние проявления и первичные источники творческих способностей ребенка. Первичная креативность отражает принципиальную возможность ребенка творчески воспринимать мир и играть. Этот термин относится скорее к креативности обыденной жизни, нежели к творческим процессам одаренных людей и художников. Базисной моделью способности к творческому восприятию является переживание ребенком объектного мира, представленного достаточно хорошей матерью. Ребенок может испытывать чувство, что объект не помещен в этот мир, а сотворен им самим. Подобная примитивная детская иллюзия является предшественником последующих более сложных состояний Самости, включающих в себя игру и использование субъективных способов переживания, то есть способность доверять. Понятием первичной креативности Винникотт описывает начальные этапы развития индивида.
Первичная материнская озабоченность (primary maternal preoccupation) Термин, обозначающий психическое состояние матери, возникающее еще до рождения ребенка и сохраняющееся на протяжении нескольких первых недель его жизни, когда мать полностью поглощена младенцем. Она настолько игнорирует внешний мир, что, если бы не ребенок, это можно было бы рассматривать как патологический уход от реальности. Однако материнская озабоченность — это адаптивный уход, “здоровая болезнь”, необходимая для того, чтобы обеспечить ребенку переход из пренатального состояния во внешний мир. Мать становится “заботливой” или “средовой” матерью, обеспечивающей ребенку стабильность, устойчивость и ощущение “вхождения в жизнь”. Она удовлетворяет не влечения, а потребности, поскольку, по мнению Винникотта, на этой стадии детского развития влечения пока еще не являются организованным единством.
См. достаточно хорошая мать, забота.
Переходный объект, переходный феномен (transitional object, transitional phenomenon) Первое обладание ребенком внешним неодушевленным, но чрезвычайно значимым для него предметом, обычно небольшой мягкой игрушкой, которая используется младенцем в процессе эмоционального отделения от первичного объекта любви при стрессе, часто также при отходе ко сну (Winnicott, 1954). Переходный объект должен иметь характерный запах и вызывать ощущения, напоминающие ребенку мать. Такой объект создает младенцу иллюзию комфорта, сравнимого с успокаивающим воздействием матери (при ее отсутствии в данный момент). Переходный объект, будучи под постоянным контролем начинающего ходить младенца, помогает ему в отсутствие матери достичь необходимой степени самостоятельности. И хотя ребенок уже в возрасте двух—четырех лет отказывается от предметов, играющих роль переходного объекта, они и позже продолжают ассоциироваться с ситуацией комфорта. Совокупность переходных феноменов Винникотт определял более широко. Он включал сюда также звуки — детский лепет или “пение” перед засыпанием, а также различные материальные объекты, лишь отчасти воспринимаемые как принадлежащие внешней реальности. В более поздние периоды жизни подобные звуки, предметы и другие объекты смещаются с первичного объекта любви и, выступая в качестве переходных гиперкатектированных и сверхсимволизированных, начинают функционировать как заместители материнского объекта. Переходные феномены обеспечивают ребенку осуществление определенной самодостаточности и противодействуют чувствам, связанным с утратой объекта и одиночеством, заброшенностью и ненужностью. Кроме того, они являются индикатором эффективности попыток Я разрешить дилемму объектных отношений, попыток сохранить иллюзии любящей, заботливой и успокаивающей матери. Дериваты первоначальных переходных объектов можно обнаружить в раннем подростковом возрасте (Downey, 1978). В этом возрасте переходные объектные феномены представлены в виде типичных подростковых игр, интереса к музыке, модной одежде, кино, погруженности в быстро сменяющие друг друга “важные” виды творческой деятельности. Эти объекты или переживания порождают иллюзию симбиоза с матерью в период развития, когда репрезентанты Самости и объектов отделены друг от друга и дифференцированы лишь частично. Переходные объекты и феномены воспринимаются одновременно и как “мое” и как “не мое”, либо наоборот — как “не мое” и как “не не мое”. Они представляют собой своеобразную кристаллизацию того, что обозначается термином переходный процесс (Rose, 1978), то есть процесс, направленный на установление динамического равновесия между относительно стабильной Самостью, с одной стороны, и изменчивой реальностью — с другой. Этот процесс можно рассматривать также в качестве своеобразной области пересечения внутреннего и внешнего мира (переходная область по Винникотту) или взаимного перекрывания первичного и вторичного процессов. Внешне переходный процесс проявляется в виде переходных объектов и феноменов. Последние могут выступать в роли психических организаторов (Metcalf and Spitz, 1978) процесса сепарации-индивидуации; они могут существенно облегчать приспособление ребенка к новым условиям, когда тот испытывает амбивалентные переживания по отношению к матери. Они могут также более отчетливо очертить связи между Самостью Я и внешним миром и, наконец, могут создавать важное подкрепление для образа тела — наиболее хрупкого образования, поддающегося регрессии при стрессе и во время сна. Если переходные объекты становятся необходимыми, часто в результате недостаточно хорошего материнства, они приобретают качество фетиша. Утрачивая свои “здоровые” свойства, способствующие развитию индивида, они становятся “клочками” (Greenacre, 1969, 1970) Самости, Я, образа тела. При этом вопрос о патологических переходных объектах или феноменах остается открытым. Некоторые авторы ограничивают теоретическую концепцию переходных объектов рамками периода после последней фазы сепарации-индивидуации по Малер, то есть отрезком развития “на пути к постоянству объектов”. Если переходные объекты и феномены сохраняются после этого времени, они неизбежно становятся фетишами. Концепция Винникотта, однако, шире; ее трудно оценить. Несомненно, что у многих детей переходные объекты и феномены сохраняются в течение первых десяти лет жизни. Тем не менее это понятие не следует применять слишком широко и трактовать символические объекты как переходные.
См. достаточно хорошая мать, потенциальное пространство, предшественник объекта, символ. [77, 141, 157, 170, 215, 339, 375, 376, 384, 393, 439, 590, 607, 615, 645, 729, 732, 762, 883, 884, 885, 886, 887, 888, 889, 890, 892]
Потенциальное пространство (potential space) Гипотетическое поле взаимной творческой активности матери и ребенка. Так, мать вводит в обиход ребенка новый объект именно в тот момент, когда младенец способен не только использовать его для выражения своего субъективного переживания, но и одновременно “ухватить” и запомнить основные качества этого объекта. Пространство между ребенком и матерью является лишь потенциальной областью, поскольку ее доступность зависит от ухода за ребенком со стороны достаточно хорошей матери. Однажды возникшее и использованное, это пространство становится источником образования других потенциальных областей между ребенком и другими объектами. “Внутри” потенциального пространства осуществляется взаимодействие “внутреннего” и “внешнего”; сначала появляются переходные объекты, затем, в ходе дальнейшего развития и интернализации, реализуется способность к символической игре, материализуются творческое и эстетическое восприятие. Понятие потенциального пространства используется в качестве модели в разных других областях — эстетике, антропологии, литературе, драматургии и др.
См. переходный объект.
Предшественник объекта (precursor object) Неодушевленные объекты, предоставляемые матерью или являющиеся частью тела матери или ребенка, которые ребенок засовывает в рот и использует для своего утешения. Термин предшественник объекта предложен Винникоттом, однако детально описан Ренатой Гаддини (1978). В качестве таких объектов младенец может использовать свой язык, волосы, пальцы, руки, пустышку или бутылочку. Рената Гаддини выделила ранние “предшественники объекта для рта” (например, пустышка) и более поздние “предшественники объекта, связанные с кожным контактом и тактильными ощущениями” (например, плюшевый медвежонок). Последние предшественники объекта выполняют функции будущего переходного объекта. В процессе развития все три типа объектов последовательно сменяют друг друга. Нарушения формирования предшественников объекта сопровождаются ранними психосоматическими расстройствами, такими, как кишечные колики, детская астма и др. Это свидетельствует о том, что досимволическая сенсомоторная, соматопсихическая стадия, на протяжении которой используются предшественники объекта, определяет глубину патологических нарушений, центрирующихся вокруг специфических расстройств развития, включающих эти объекты.
См. переходный объект.
Рабочее Я (working ego) Специфический атрибут работы каждого аналитика (Fliess, 1942). У хорошо обученного и тренированного аналитика рабочее Я достигает значительной степени развития и независимости, что позволяет ему справляться со всеми превратностями психоаналитической ситуации. Понятие рабочего Я имеет эвристическое значение при анализе деятельности каждого аналитика — его психологии, развития, мотиваций, индивидуальных качеств и стиля работы, а также особенностей его автономных аналитических качеств. Рабочее Я сопоставимо с описываемым Исаковером “аналитическим инструментом” (Malcove, 1975), но не идентично ему. Последнее понятие не включает умения, приобретенные анализируемым человеком, хотя в определенной степени пациент пытается идентифицировать себя с некоторыми сторонами действующего рабочего Я аналитика. Основными функциями рабочего Я являются: 1) равномерное распределение внимания, включая структурированную интроспекцию, умение наблюдать и выслушивать в соответствии с психоаналитическими правилами и принципами; 2) способность к кратковременной частичной регрессии ради достижения эмпатического восприятия, то есть способность перемещаться между первичным и вторичным процессами параллельно с пациентом; 3) интеграция в единую модель всех сведений о пациенте, полученных благодаря эмпатии и наблюдению, способствующая более глубокому пониманию анализируемого и обеспечивающая тактичную и своевременную интерпретацию. Наконец, рабочее Я действует в рамках терапевтического альянса, инициируя и способствуя распознанию и проработке переноса и сопротивления.
См. аналитический инструмент, перенос, проработка, сопротивление, терапевтический альянс, эмпатия.
ТЕОРИЯ ВЛЕЧЕНИЙ (ТЕОРИЯ ИНСТИНКТОВ) (INSTINCT THEORY)
Центральной гипотезой психоаналитических построений является положение об эндогенных источниках мотивации человеческого поведения. Такие источники были обозначены термином влечения, или инстинкты. По словам Фрейда (1915), влечения (инстинкты) представляют собой “...меру требований к работе психики вследствии ее связи с телом” (с. 122). В качестве главных побудителей поведения они отражают влияние врожденных, соматически обусловленных и характерных для всех людей биологических сил. Несмотря на то, что классификация влечений Фрейдом постоянно развивалась, неизменным всегда оставалась их полярность. Фрейд полагал, что всякая мотивация в конечном итоге сводима к двум противоположным всеобъемлющим тенденциям. Можно выделить три или четыре предложенные им классификации: 1) сексуальные влечения / влечения к самосохранению (влечения Я); 2) (а) объектная любовь / любовь к себе; (б) сексуальные влечения / агрессивные влечения; 3) влечение к жизни / влечение к смерти. Хотя значение эндогенных источников мотивации поведения до сих пор остается краеугольным камнем психоаналитической психологии, многие аналитики выражают сомнение в эвристической ценности концепции инстинктов.
См. инстинкт, инстинктивные влечения. [285]
ТЕОРИЯ КЛЯЙН (KLEINIAN THEORY)
Мелани Кляйн — одна из наиболее влиятельных фигур в мировом психоанализе, хотя ее работы в Соединенных Штатах менее известны, чем в Европе. Мелани Райцес, младшая из четырех детей, родилась в 1882 году в Вене. В 21 год вышла замуж за Артура Кляйна, родила троих детей. С 1910-го по 1919-й год семья жила в Будапеште. В пятилетнем возрасте Мелани Кляйн потеряла сестру, а вскоре и брата. “Эти утраты, усиленные гибелью ее старшего сына в катастрофе, по-видимому, определили тот депрессивный фон, который просматривался в течение всей жизни Мелани Кляйн и способствовал ее чувствительности к депрессивной позиции” (Katz, 1985, с. 210). Хроническое депрессивное состояние привело ее к Ференци, у которого она лечилась. В 1921 году Кляйн разошлась с мужем и с двумя детьми переехала в Берлин. Брак был расторгнут лишь спустя два года. Аналитиком Кляйн стал Карл Абрахам, помогавший ей впоследствии в аналитической работе с детьми. Он умер в 1925 году, а в 1926-м Мелани Кляйн по приглашению Эрнеста Джонса приехала в Лондон и здесь до своей кончины в 1960 году в возрасте 78 лет продолжала клинические и теоретические исследования. Мелани Кляйн привлекали идеи Фрейда об объектах, чувстве вины, тревоге, фантазии и влечении к смерти, которые она переработала в теорию ранней агрессии. Направление, которое она приняла, “делало акцент на исследовании развития в раннем возрасте, а также открыло путь к психоаналитической работе с психотиками” (Turkle, 1986). Игровая техника, разработанная ею для детей, “открыла богатство внутреннего мира ребенка, населенного как фантастическими частичными объектами, так и реальными людьми. Она вскрыла существование примитивных бессознательных фантазий, тревог и способов защиты. Достигнутое ею понимание ранних примитивных механизмов открыло путь к анализу пограничных больных и психотиков, успешно разрабатываемому ее сотрудниками и учениками” (Segal, 1986). В процессе лечения детей Кляйн обнаружила, что пациенты переносят на аналитика не столько отношения к реальным, сколько к воображаемым, внутренним родителям. Поэтому она сделала акцент на значении ранних внутренних объектных отношений как для нормального, так и для патологического развития детей и взрослых. Она полагала, что формирование Сверх-Я начинается значительно раньше, нежели обычно считалось. При этом образующиеся агрессивные побуждения могут способствовать развитию состояний, описанных Кляйн под названиями паранойяльно-шизоидной и депрессивной позиций, а также к маниакальным защитам от тревоги. Выявленные ею позиции представляли собой теоретический шаг вперед по сравнению с моделями онтогенеза инстинктивных влечений у Фрейда. Рассматривая концепцию стадийности развития, Кляйн сместила акценты в сторону взаимоотношений с объектом; постулированные ею позиции подразумевали смешение влечений, защитных проявлений и отношений с объектом, наблюдаемые в аффективно окрашенных сновидениях. И хотя паранойяльно-шизоидная и депрессивная позиции действительно отражают определенные фазы развития, термин “позиция” подразумевает прежде всего феномены “специфических сочетаний объектных отношений, тревоги и защиты, выявляемые на протяжении всей жизни индивида, а не только в течение определенных фаз развития. Депрессивная позиция при этом не вытесняет полностью паранойяльно-шизоидную; достижение полной интеграции здесь невозможно, поскольку защита от депрессивного конфликта, активизируя регрессию к паранойяльно-шизоидным феноменам, вынуждает индивида постоянно колебаться между ними двумя” (Segal, 1986, с. IХ). Формулировки Мелани Кляйн подвергались критике из-за того, что, хотя они выражены теоретическими терминами, фактически они представляют собой смесь клинических и теоретических идей, которые, по мнению Кляйн, могли быть непосредственно применены в клинической работе. В частности, возражения касались утверждения Кляйн, согласно которому негативный перенос и агрессивно-деструктивные импульсы ребенка или взрослого пациента могут и, более того, должны проявляться непосредственно во время анализа, не подвергая при этом опасности развитие терапевтического альянса. Вызывают также возражения и следующие идеи Кляйн: l Концепция врожденного влечения к смерти и то, что его ранней формой проявления является зависть. l Приписывание новорожденному “врожденных” знаний. l Чрезмерное внимание к интрапсихическому развитию в течение первого года жизни и относительное игнорирование дальнейшего развития Я и Сверх-Я. l Техники, применявшиеся ко всем уровням патологии, фокусируются почти без исключения на процессах переноса. l Преждевременная глубинная интерпретация бессознательных фантазий в ущерб анализу характера. l Представление об эквивалентности детских игр и свободных ассоциаций у взрослых.
Идеи Мелани Кляйн во многом соответствовали воззрениям Эрнеста Джонса и других членов Британского общества. В частности, это касалось положений о роли догенитальных и врожденных детерминант, противостоящих воздействиям внешнего стресса, о раннем развитии женской сексуальности, а также о роли агрессии в тревожных состояниях. Так называемая “кляйнианская группа”, объединившаяся в Британском институте вокруг самой Кляйн, разрасталась. Однако ее теории о раннем развитии организованных фантазий и психических процессов стали вызывать много споров, особенно после того, как в Лондоне обосновалась Анна Фрейд, взгляды которой существенно отличались. Между двумя этими детскими аналитиками развернулось настоящее соперничество. И хотя в то время Британскому институту удалось избежать формального раскола, все же четкая демаркационная линия была определена, и группы распались на последователей Мелани Кляйн, Анны Фрейд и промежуточную, назвавшую себя “независимой”. Дальнейшее развитие и утверждение идей Кляйн осуществлялось ее талантливыми учениками и сотрудниками. Влияние ее школы постепенно распространилось на страны Европы и Северной Америки. Ее идеи нашли отклик у многих пациентов, страдавших психотическими расстройствами и не находивших поддержки у аналитиков “некляйнианской” ориентации. Кроме того, Кляйн более скрупулезно прослеживала судьбу агрессивного влечения, чем другие психоаналитики, и своим подходом она призывала вернуться в глубины бессознательного, в глубинные примитивные влечения и психические механизмы, в противоположность абстракциям психологии Я. Однако под влиянием работ Хайнца Гартманна, Эрнста Криса, Рудольфа Лёвенштейна и Давида Рапапорта большее признание в США получила психология Я. “Преданность своей работе в психоанализе была ее главной характерной чертой... Честолюбивая, в высшей степени интуитивная, отважная и правдивая, она была бескомпромиссна в работе и неистова в отстаивании ее... Это была сильная личность, практически у всех вызывавшая уважение” (Katz, 1985, с. 214).
Внутренние объекты (internal objects) Интрапсихические репрезентанты аспектов взаимоотношений с другими людьми. Фэйрбейрн и другие авторы использовали этот термин применительно к фантазиям об интернализации “плохого” (неприемлемого) образа кормящего человека для контроля над ним. В этом же смысле термин применялся Фрейдом и Абрахамом. Кляйнианцы, однако, использовали понятие внутреннего объекта в более узком и специфичном контексте — для обозначения интернализации объектов, следующей за их первоначальным “открытием” или “созданием” через проективную идентификацию отдельных аспектов детской инстинктивной жизни. Например, жадность уступает место внутреннему объекту, выражающему требовательность ребенка. Согласно теории Кляйн, тревога, возникающая из-за конфликта между влечением к жизни и влечением к смерти, существует с момента рождения. Оба влечения проецируются на материнскую грудь; влечение к смерти является причиной того, что грудь воспринимается в фантазии как преследующий объект. Но поскольку интроекция и проекция представляют собой непрерывный процесс, преследующий объект может также стать внутренним. В это же время, чтобы создать хороший объект, который удовлетворит инстинкт сохранения жизни и защитит от интернализированного преследующего объекта, младенец наделяет грудь либидинозными качествами, превращая ее тем самым в идеальный объект. Первичная активность фантазии проявляется в виде интроекции хорошего и проекции плохого объектов. В другой раз хороший объект может быть спроецирован, чтобы уберечь его от внутренней агрессии, тогда как (см. выше) преследующий объект часто интроецируется, становясь внутренним плохим объектом. Они могут представлять собой “скопление интернализированных объектов”, взаимодействующих между собой и с Самостью. Они могут переноситься на аналитика и “влиять на аффективные состояния индивида и его внешние поведенческие реакции” (Greenberg & Mitchell, 1983, с. 10). Называемые также интроектами, они могут “пониматься как свободные антиципаторные образы того, что ожидается от людей в ‘реальном мире’; как находящиеся в тесной связи с опытом индивида, кто он есть; как преследователи... или как источники безопасности, к которым обращаются при стрессе и изоляции. Они представляют собой остатки (в психике) отношений со значимыми людьми в индивидуальной жизни. Важнейшие моменты этих взаимоотношений, интернализируясь, оставляют свои следы” (там же, с. 11). Внутренние объекты можно разделить на хорошие и плохие, парциальные и целостные, ассимилированные (в структуру Самости) и неассимилированные (не идентифицированные с Я) (Heimann, 1952). Кляйнианцы и представители школы объектных отношений не стремились к четкому разграничению между понятиями внутреннего объекта и объектных репрезентантов, хотя такое разграничение имплицитно содержится в концепции Кляйн о развитии символообразования. Чтобы обрести способность оперировать символами, ребенок, по мнению Кляйн, должен преодолеть паранойяльно-шизоидную и сформировать депрессивную позицию, научиться переносить сепарацию и, наряду с этим, достичь способности представлять объект в его отсутствие.
См. депрессивная позиция, идентификация, паранойяльно-шизоидная позиция, фантазия.
Депрессивная позиция (depressive position) Один из основных этапов развития, наступающий вслед за паранояйльно-шизоидной позицией. В рамках депрессивной позиции происходит интеграция чувств любви и ненависти к объекту, его “хороших” и “плохих” аспектов, других их парциальных репрезентаций (например, “оральная” и “генитальная” мать), а также внешней реальности с интрапсихической реальностью или фантазией. Подобно паранояйльно-шизоидной позиции, депрессивная позиция отображает конфигурацию объектных отношений, тревог и защит, и она не эквивалентна ни одной из постулированных Фрейдом фаз психосексуального развития. Обе позиции возникают под приматом оральности. Кляйн считала, что депрессивная позиция развивается в рудиментарной форме примерно на третьем-четвертом месяцах жизни и сохраняется на протяжении всей жизни индивида. Поскольку материнский объект осознается теперь как целостный объект, Кляйн постулирует, что эдипов конфликт начинает действовать в раннем возрасте. Мать является источником добра и зла, и младенец испытывает чувство беспомощности, зависимости и ревности к ней. Хотя ребенок способен отчасти сдерживать подобные чувства, амбивалентность сохраняется, а тревога смещается в сторону страхов, что агрессивные импульсы в нем самом могут разрушить объект, воспринимаемый теперь как нужный, важный и любимый. Возможность утратить хороший объект посредством такой агрессии вызывает чувство вины. И если основным аффектом паранойяльно-шизоидной позиции является страх преследования, то при депрессивной позиции развивается беспокойство за объект и его благополучие. Интроекция превалирует теперь над проекцией. Поскольку у ребенка развивается способность устранять вред, наносимый в фантазии любимым объектам, он убеждается, что любовь может преобладать над ненавистью к объекту. Фантазии о всемогуществе связаны не только со страхами разрушить объект, но и с попытками справиться с тревогой депрессивной позиции посредством “репарации”. Эта концепция предполагает ретроспективное переживание чувства вины в связи со всеми проекциями дурных импульсов по отношению к объекту. Идеальным исходом депрессивной позиции, которого полностью достичь никогда не возможно, является необходимый отказ от всемогущего контроля над объектом и признание реальной зависимости. Как только достигается этот момент, появляется благодарность объекту за его роль в сотворении и поддержании жизни ребенка. Если депрессивные тревоги настолько велики, что не поддаются преодолению посредством защит, депрессивная позиция может закрепиться и сохраниться на всю жизнь. В таком случае могут быть задействованы маниакальные защиты, состоящие из фантазий о контроле над объектом с чувством превосходства и презрения к объекту, которое предохраняет от зависимости депрессивной позиции. Ребенок может также регрессировать к паранояйльно-шизоидной позиции.
См. внутренний объект, паранояйльно-шизоидная позиция, репарация, фантазия. Зависть (envy) Одна из наиболее примитивных и фундаментальных эмоций, проявляющаяся в виде деструктивных импульсов ребенка, действующих с первых дней его жизни. Кляйн полагала, что зависть имеет конституциональную основу в качестве проявления в психике влечения к смерти. Впервые она возникает по отношению к хорошей груди — источнику пищи, теплому и комфортному, в отличие от младенца, переживающего стресс из-за болезненных чувств беспомощности и зависимости и желающему самому быть тем, кто обеспечивает благополучие. Поэтому он испытывает деструктивное стремление устранить источник зависти с помощью фантазий об оральных или анально-садистских нападениях на объект, чтобы “испортить” или “похитить” его лучшие качества. Завистливые “атаки” ребенка на грудь трансформируют ее в опороченный и обесцененный объект, который сам уже нуждается в удовлетворении и зависимости. Выраженное чувство зависти препятствует появлению внутренних репрезентантов хороших объектов, поскольку они обесценены; подобная зависть может помешать попыткам преодоления паранояйльно-шизоидной позиции. В таких случаях образ груди, трансформируясь под влиянием процессов расщепления и проективной идентификации в карательный внутренний объект, может сформировать ядро “завистливого Сверх-Я”, нарушающего или устраняющего любые попытки репарации и созидания. Другим способом защиты от зависти являются фантазии об обладании всеми ценными качествами объекта. Поскольку такая защита предполагает идентификацию с идеализированным объектом, она может вести к нарциссической переоценке себя. Зависть следует отличать от жадности, нацеленной на обладание всеми ценными свойствами объекта. Жадность по своей природе является более либидинозной, чем зависть, окрашенная влечением к смерти. Чувство ревности, предполагающее наличие отношений по типу “треугольника”, появляется лишь после формирования образов целостных объектов. Это чувство, в отличие от предыдущих, нацелено на обладание любимым объектом и устранение соперника. Для сравнения, зависть предполагает двусторонние отношения, связанные с желанием обладать отдельными качествами объекта.
См. внутренние объекты, идентификация, паранояйльно-шизоидная позиция, расщепление, фантазия.
Идентификация (identification) Автоматический бессознательный психический процесс уподобления другим людям в одном или нескольких аспектах. Как правило, идентификация сопровождает всякий процесс созревания и психического развития, равно как и формирование интересов, идеалов, внешних проявлений и т.д. Идентификация с любимым и уважаемым либо вызывающим страх и ненависть объектом лежит в основе адаптивных и защитных реакций. В теории Кляйн особый акцент делается на двух типах идентификации.
|
