Хороводный фольклор
Белорусский хороводный фольклор содержит в себе много черт, родственных творчеству братских русского и украинского народов, но в то же время он имеет свой самобытный характер и неповторимый национальный колорит. По своим структурным и стилистическим особенностям хоровод занимает как бы середину треугольника, образованного тремя жанрами фольклора: песней, игрой и танцем. Показателен в этом отношении записанный в Белоруссии К. Голейзовским весенний хоровод, который представлял собой развернутое и образное хореографическое изображение процесса ткачества. В его фигурах, называющихся «навивать», «сновать», «кишку снимать», «надевать», «ткать», остроумно иллюстрировались соответствующие процессы, а тексты сопровождающих песен к ним отношения не имели. По подобному же принципу были построены записанные нами в экспедициях хороводы «Капуста», «Мотылек», «Гусарики» и другие. В этой группе хороводов можно было бы выделить еще одну подгруппу,— назовем ее условно хороводными плясками. Отличительный признак ее — интенсивное ритмическое движение всех участников. Как, скажем, в хороводах «Шестак» или «Мой мужэнька работюшенька», где медленное течение мелодии переходит в быструю согласованную пляску, а затем в массовую хореографическую импровизацию, когда каждый из участников, согласуясь с ритмом, выполняет собственные фигуры и движения. Исполнение белорусами хороводных танцев неоднократно вызывало восхищение очевидцев. Так, например, один из собирателей национального фольклора восклицал: «Но какие очаровательные по ловкости и быстроте бывают движения хороводниц... Я видел, как «Карагод», образуя круг, расширялся и сужался с необыкновенной быстротою. Словно сговорившись, по команде, танцовщицы сбегались и разбегались, отклонившись назад и запрокинув голову, как ласточки быстро несутся около земли, черкая своими «крыльями». Вторым, следующим после хороводов жанром белорусского танцевального творчества являются танцы. От хороводов танцы отличаются прежде всего разрушением обязательного триединства слова, напева и движения, переходом основной художественной функции к хореографии с инструментальным сопровождением. Для танцев характерна относительная традиционность порядка следования фигур и движений, их неоднократная повторяемость. Хотя многими своими корнями танцы уходят в хороводы (хореографические элементы, присутствующие в хороводах и слитые с другими компонентами синтетического действия, то есть импровизационными плясками солистов, иллюстративно-изобразительной лексикой и орнаментально-пространственным рисунком, дали жизнь соответствующим танцевальным образцам), танцы в целом сформировались значительно позднее, чем хороводы. Начало формирования танцевального жанра следует отнести, очевидно, к периоду образования белорусской народности,» то есть к XIV—XVII векам, а дальнейшее развитие его — к периоду разложения и распада феодализма и зарождения капиталистических отношений вплоть до конца XVIII века —времени формирования белорусской нации. Выкристаллизовавшись из хоровода, танцы долгое время развивались й существовали параллельно с ним в быту народа. Но постепенно танцевальный жанр начал теснить хороводы, занимая все большее место в жизни людей. В танцах, тесно связанных с жизнью и бытом народа, особенно ярко проявляются особенности его национального характера, чувства, темперамент, манера художественного мышления, то есть создается своеобразный обобщенный «хореографический портрет» нации. Танцы всегда пользовались любовью белорусов. Об умелых, искусных танцорах говорили с уважением, мастерство их ценилось высоко и было предметом подражания для молодежи. «Лбы умела танчить,— говорили в народе,— а работе горе научит». При внешне-незамысловатой композиции и относительно простых движениях белорусские танцы могут как-то незаметно заражать всех присутствующих желанием самим вступить в плясовой круг. Артисты труппы Игната Буйницкого, знатока и пропагандиста национального искусства, первыми начавшие пропагандировать образцы хореографического фольклора на сценических подмостках, умели наполнять «натурально простую» форму танца эмоциональной экспрессией и страстью, могли, по свидетельству очевидцев, сливать «скрытую внутреннюю лихость и внешнее однообразие». Щедрую самоотдачу, непосредственную и горячую увлеченность танцоров отмечали многие собиратели народного творчества, в том числе и П. Шейн, который писал о «разгульном, беззаветном веселье» пляшущих белорусов.
|
