ЕДИНИЦА ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.

 

Сразу же после Второй мировой войны, вопрос был: как создавать условия длительного мира в Европе? «Соединяя ресурсы», ответили Жан Монне и Робер Шюманн: это было в 1951 Европейское сообщество по углю и стали ЕО) которое объединяло Францию, Германию, Италию и три страны Бенилюкса (Бельгия, Нидерланды, Люксембург).

Шесть лет спустя, в 1957, шесть стран подписывают договор Рима, который устанавливает Европейское Экономическое Сообщество ЕО с Общим рынком, рынком в эту эпоху 180 миллионов людей, которая собиралась позволить прекрасное развитие этих шести стран в промышленном, коммерческом и сельскохозяйственном плане благодаря общей сельскохозяйственной политике (ОБЩЕЙ СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННОЙ ПОЛИТИКЕ). В 1963, договор Елисейского дворца придает официальный характер франко-немецкому примирению. С тех пор франко-немецкий двигатель и его знаменитые пары, из Gaulle-Adenauer, Giscard d' Estaing - Schmidt, Миттерран - Kohi, собирались позволить красочное развитие европейского строительства.

Между 1973 и 1995, Европой Шесть собирается становиться Европа 15 ведущих стран (шестью странами договора Рима и Великобританией, Ирландией, Данией, Грецией, Испанией, Португалией, Австрией, Швецией, Финляндией). Договор Маастрихта, одобренного всеми странами членами в 1992, внедрил новую форму Европы, Европейского союза (ЕС). Таким образом европейский Парламент, избранный в прямом всеобщем избирательном праве с 1979 и которое находится в Страсбурге, был обязан предоставлять более значительные органы власти контроля над исполнительным органом Союза, Европейской комиссии, которая оказывается в Брюсселе. Две Француженки были избраны на председательстве Парламента: Симоне Веиль был первым президентом (1979-1982) и Николь Фонтэн, президентом с 1999 по 2002. У комиссии есть инициатива готовить директивы и их осуществлять. Директивы подвергнуты апробации руководителей Государства и правительства 15 ведущих стран, которые создают Совет и которые являются суверенной властью решения. Француз Жак Делор, президент комиссии с 1985 по 1995, дал европейскому строительству решающий импульс.

Договор Амстердама (1997) пришел дополнять договор Маастрихта. Либерального вдохновения в экономическом плане, он устанавливает необходимость договора социальной солидарности. Он создает координацию в вопросе о внешней политике и организовывает начало общей защиты.

Договор Ниццы (2000) готовит расширение Союза в странах центральной и восточной Европы, и точной условия учредительного представительства всех стран. В настоящее время Венгрия, Польша, чешская Республика, Словения ведут переговоры об их вступлении. Расширение Европы могло бы нести 25 количество стран, принимающих участие в Союзе. Обсуждение природы и организации одной

если просторная совокупность только и делает что начинается.

R. Steele «постепенная Цивилизация французского языка»

ЕДИНИЦА ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.

Она вывалилась из маршрутки, как бы нехотя, против своей воли, оглядывая пространство вокруг, по понятной только ей одной причине. Хотя очень скоро стало понятно, что причина эта – я.

 

Это была крупная женщина за пятьдесят, блондинка по рождению, а как я про себя их называю, и по призванию. Она была высока, широка и объемна. Крупная той самой женственной монументальностью, которая часто (что является загадкой для меня) привлекает мужчин. Особенно мужчин южных, любящих жирно, вкусно и долго поесть, кальян и танец живота на десерт.

В ней было всего много за что только, не цеплялся взгляд ….

Но, грудь…. Это было нечто особенное. Может быть, каждая женщина тайно или не очень мечтает, чтобы ее грудь была предметом собственной гордости и чьего-то вожделения, особенно сейчас, когда поход к пластическому хирургу стал делом, чуть ли ни более обыденным, чем посещение терапевта по месту жительства во время зимней инфекционной атаки.

Грудь пышнотелой «блонд» напоминала корпус катамарана, независимо и гордо пролагающий курс среди бурунов тель-авивских улиц. Трудно было не заметить, как ей нравится ловить на себе взгляды. Неважно какие. Заинтересованные, насмешливые или вожделенные. Важно было быть замеченной, что и достигалось без труда.

Дама, судя по ее облачению, имела свой, сильно особый взгляд на красоту и комфорт, который в условиях проживания в южных странах, обычно, вносит коррективы в гардероб. Но не в ее.

Все ее великолепие было заковано в кокетливые ярко-зеленые бриджи, которые непонятным совершенно образом не лопались вдрызг по всем швам, розовую маечку, что подскакивала как японская игрушка «йо-йо» то там, то здесь, каждые две минуты обнажая шоколадные телеса. На ногах копытцами брякали, на мой взгляд, совсем неудобоносимые на высоком каблуке босоножки с большой блестящей бляхой сбоку. Бляха была похожа на символ шерифской власти, бриджи на чехлы для палаток последнего поколения, а розовая «завлекалочка» уже ни на что….

Задумываться, как она несколько часов рыщет по рынку на таких-то каблучищах, мне вообще не хотелось.

Образ «преуспевающей» эмигрантки завершали не уместные, но так здесь обожаемые подавляющим большинством россыпи золота и серебра в виде многочисленных колец, цепей, браслетов, кулонов и массивных серег в форме – «ни пойми чего, но лишь бы отовсюду и повидней»…

В руках у нее умещалось, по крайней мере, 5-6 пластиковых пакетов, набитых всякой всячиной, которую вы без труда найдете на рынке Кармель в Тель-Авиве, в любой день недели, кроме шаббата, упаси Господи…, разумеется.

Я же, находясь, вот уже в пятиминутной задумчивости: закурить или повременить, ждала автобус.

Сегодня я решилась попытаться преодолеть языковой барьер, воздвигнутый ивритом между мной той и мной здешней. Для непосвященного эта недолгая поездка из Тель-Авива в Хулон выглядела как междугородняя, а в действительности, учитывая не серьезные масштабы государства Израиль, могла вполне сойти за загородную прогулку. Для большинства жителей пост советского периода, это как проезд на работу или с работы домой где-нибудь в Москве, Киеве или Новосибирске.

Но, для меня, которая никак не принимала эту странную страну за свою, решиться на самостоятельную поездку было серьезным шагом, и волновалась я страшно.

 

Господи!! Ну, когда же, когда пройдет это мерзкое чувство неуверенности в себе, так похожее на боязнь высоты? Сколько же можно жить вот так? Будто от одной воздушной ямы до другой? И все чаще мне кажется, что вот уже в следующей яме меня точно стошнит, а пакеты все кончились и стюардесса в другом салоне, а я так и буду сидеть, вжимаясь в кресло самолета, несущего меня неизвестно куда, вся облеванная, беспомощная, униженная и презирающая сама себя.

- Третий уже был? – в Израиле никогда не знаешь, какой язык сейчас прозвучит. А по большому счету здесь ничего наверняка не знаешь.

И два плюс два может значить все, что угодно. И не факт, что это «что угодно» сегодня будет таким же как и завтра.

Но сейчас услышав родную речь, я воровато скосила глаза и уткнулась в два блекло-голубых пятна на замученном жарой лице катамаранной блондинки.

За время жизни в Израиле, я не перестаю удивляться, как беспардонно они пытаются вовлечь любого в разговор, абсолютно не озадачиваясь: а нужно ли это тому, другому?? Вопрос задается в удобной ему форме, на понятном ему языке и в свойственной себе любимому манере.

 

- Я спрашиваю, - глаза, не смотря на надвигающуюся общую капитуляцию организма в борьбе с жарой и броуновским движением на улицах, смотрели требовательно, третий не проходил???

 

Все-таки это она мне.

 

- Нет, не проходил – нейтрально ответила я, и максимально дистанцируясь от нее по остановке, предпочла вариант «закурить».

В ответ прозвучало незамысловатое ругательство, иллюстрируя возмущение по поводу задержки автобуса.

Для меня же важным делом стало не дать втянуть себя в разговор. И не то чтобы я чураюсь своих бывших сограждан, хотя чего греха таить – случается. Просто это требует немало моральных сил, а «их не всегда есть у нас».. Это уже не говоря о времени и терпении, которые необходимы для такого общения.

Почти каждый эмигрант имеет у себя за плечами поломанную вдрызг судьбу, местами покореженную, слегка надломленную или, по крайней мере, сложившуюся не так как бы мечталось.

Поэтому общение с такими же, как ты на вновь обретенной территории, которую уже кто-то обжил как новую родину, а кто-то только мучительно старается, требует своеобразного нравственного выбора. А именно:

 

1 - соответствовать

2 – не соответствовать

В первом случае все не просто. Нужно быть готовым на жертвы.

То есть не просто слушать, а вникать.

Потому что человеку напротив нужна и важна ваша реакция и отклик в душе.

Пусть даже не всегда сочувствие или реальная помощь.

Но ваша реакция как знак того, что вы не безразличны, а для него это уже много, так много, что иногда равносильно шагу к спасению.

 

Выбрав же второе, все много облегчается.

Хотя и отчасти.

Так как требует определенного опыта и сноровки.

Единственное, что объединяет эти два выбора так это время, потраченное на общение.

Во втором случае - его потеря.

Потому что теперь вы не участвуете в разговоре, а присутствуете…

номинально…

как … единица.

 

Например «единица человечества».

 

Есть же единица веса, объема, длины. А вы - единица человечества.

А делать ничего не надо.

Зачастую человеку напротив не нужен диалог, ему и монолога вполне достаточно.

Привычка срабатывает….

 

Увидев приближающийся автобус, я про себя проговорила свой сегодняшний урок по ивриту. Запланирована была просьба водителю ссадить меня в нужном месте.

Нервно сглотнув, я поспешила на посадку. Краем глаза заметила, что блондинка, показав водителю проездной, прошла вглубь.

Я же протянула деньги за проезд и выдавила из себя что смогла.

Ответ не заставил себя ждать, из чего я с радостным изумлением сделала вывод, что смогла я как надо, меня поняли!!! Будет чем похвастаться перед мужем.

Я собралась, уже было, присесть где-нибудь поближе к водителю, как тут громом среди ясного израилевского неба прогремело:

 

- Девочка! Девочка, иди сюда! Здесь есть хорошее место, а оттуда тебя все равно старики попрут, будешь потом стоя маяться всю дорогу. Девочка!.. Ну!

 

Отчетливо явствовало, что радости кричавшей не было предела.

 

И вот, я, сорокатрех летняя, девяносто килограмм живого веса «девочка», с ужасом поняла, что если я немедленно к ней не пересяду, то она ни за что не прекратит орать. Чего доброго припрется сюда – благо автобус пока полупустой – и приведет за ручку непослушную девочку на хорошее место в тенечке.

 

А-а-ааааааааа!

Черт! Придется идти!

 

Балансируя по автобусу, хватаясь руками, за что попало, проклиная собственную мягкотелость, я с трудом добралась до «блатного» местечка и плюхнулась впереди обставленного пакетами «катамарана».

Я ошибочно решила, что разговаривать ей с моим затылком будет не интересно, (а что именно эту цель она преследовала, у меня не было никаких сомнений)…

Но не тут-то было!

И уже через пару секунд она огласила весь автобус своим хорошо поставленным голосом, ни мало не заботясь, что история ее жизни отныне становится достоянием всего русско-понимающего окружения…

Но, Господи, кого это заботит в стране, где все живут исключительно сегодняшним днем, надеясь, но сильно не рассчитывая на завтра?

 

Сейчас я спрашиваю себя, что это было?

Крик души или обычный треп от нечего делать?

А может просто тоска по свежему слушателю? Ну, что может она рассказать нового своим подружкам? Здесь это «новое» одно на всех. Радости и беды эмигранта похожи у всех как сестры близнецы.

За долгие восемь, как восемьдесят, лет жизни на новой родине она со своими подружками замусолила до дыр воспоминания о прошлом, той нашей одной на всех жизни, помня, наизусть истории друг о друге.

Я же новая «девочка», которой можно рассказывать все, что душа желает, проживая заново, а иногда и приукрашивая несуществующими подробностями. Память же штука избирательная. И заново она будет проживать только дорогие и приятные ее сердцу моменты. Мне же была отведена роль проводника в ее воспоминания. Единицы человечества… или человечности?

Это как несбыточная мечта съесть ту самую вкусную конфету из детства, которая стоила те пять копеек, а не эти пять рублей и, совсем не в деньгах ведь дело, не в деньгах, а в чем-то другом…

 

Мама.

Родная, милая, дорогая моя мама и такая молодая….

Моложе, чем я сейчас.

Сейчас мне кажется, что я помню каждый день и час моего детства с тобой. Где я еще говорила на одном языке с тобой и любила тебя бесконечно, как можно любить только в детстве. До тошноты, до внезапных, сжимающих спазмами горло, мешающих дышать слез.

От полноты детских чувств, затаив дыхание в панике, задавшись глупым, извечным вопросом: а если б я не родилась?! Или: а вдруг это не моя мама?

Меня подменили, там, где я родилась плохие тети, а я ее уже так слепо люблю?

И было так страшно и сладко засыпать у тебя на коленях, икая и посапывая.

Как быстро все проходит.

Вот уже и мне не взять на колени своего сына, потому что ему тоже уже двадцать, как мне когда-то и поместиться он теперь может только в моем безразмерном сердце, где его место навсегда по праву рождения.

Папа.

Мой сильный, строгий папа, боящийся показать свою нежность, которая легко угадывается в каждом взгляде.

Какой же ты старенький, в твои какие-то шестьдесят семь. Так хочется обнять тебя и не отпускать из кольца сплетенных рук в надежде, что моя любовь убережет тебя, поможет, продлит…. И с годами все острее чувство вины перед собственным сыном за немую пустоту его рук, не познавших теплоты отцовских объятий.

- А ты давно здесь?

Господи! Неужели я ошиблась, и ей захотелось диалога?

Я пожала плечами и сделала неопределенный взмах рукой, который мог означать все, что угодно.

- Ничего, успокоила она меня – девочка ты видная, устроиться тут можно, как у Бога за пазухой. Она многозначительно подмигнула и пустилась в детальные объяснения, как именно мне стоило «процветать» на земле обетованной. По мере развития ее планов на мое будущее, я закипала праведным негодованием по поводу такого беспардонного вмешательства на мою частную территорию.

Быстро прикинув, как я сейчас ее укорочу своим недюжинным умом и остроумием,

я резко развернулась, разомкнула губы и…

Блондинка застыла в нелепой и очень неудобной позе, как-будто специально выхваченная стоп-кадром назойливым фотографом в невыгодном для нее ракурсе.

Рот ее был слегка приоткрыт, некрасиво обнажая зубы с застрявшей в них то ли петрушкой, то ли укропом – следами перекуса где-то в уличном фаст фуде. Голова, немного запрокинутая назад, предоставляла детальному обозрению лицо отчаянно молодящейся женщины, уставшей и вымотанной, с сильно не свежей кожей и поплывшей от жары макияжем, на безнадежно одряблевшей шее с ручейками пота, скопившимися в складках, смешавшись со «святой» пылью…

Она безмятежно спала, всхрапывая, отключившись на полуслове.

И как то сразу, куда-то улетучилось мое раздражение.

Зарождающаяся обида сменилась сочувствием и тревогой.

Смутной тревогой за себя и дорогих моему сердцу людей.

Выйдя из автобуса, я взглянула на часы и с удивлением обнаружила, что вся моя поездка заняла двадцать минут. Мои двадцать минут, длиною в ее жизнь. Не получилось мне почитать детектив, который я так и не успела вытащить из сумки.

Но как-то не хорошо защемило внутри и подумалось, что наша жизнь – еще тот детектив, где никому не дано знать своего «потом».

И может быть когда-нибудь мне, так же, как и этой «катамаранше» не останется ничего более утешительного, чем с незнакомым прохожим на ходу жизнью своей делиться?..

 

Не дай мне Бог, не дай Бог….