Виртуализация человеческого бытия и коммуникации.

Понятие виртуального общества, отмеченное любовью фантастов и журналистов, воспринимается в академических аудиториях с величайшей подозрительностью. Между тем, информация и коммуникация, являющиеся элементами технологической и социальной инфрастуктуры, превращаются в определенном смысле в самостоятельную величину и реальность, в конституирующее общественную жизнь начало. Буквальный перевод от слова virtue (добродетель, ценность; virtual – фактический, действительный) подразумевает, что интеллигибельные ценности начинают доминировать над реальными вещами. Даже в социальной теории Лумана общество как сеть коммуникаций рассматривается в определенной автономии как от других (онтологических) типов систем, так и от окружающей среды.

Виртуализация проявляет себя, в отличие от распространенного представления, не в том, что нечто материальное становится имматериальным, дела обстоят с точностью до наоборот: то, что прежде было виртуальным, начинает материализоваться. В социальной жизни это проявляется в институционализации социально-коммуникативных функций. На определенном этапе эта институционализация медиумов информации может зайти так далеко, что по своей значимости начинает превосходить вес и значение других, более бедных коммуникацией подсистем. Информационные и коммуникационные институты становятся центральными подсистемами социума, которые отвечают за жизнеспособность иных систем. Поскольку понятие виртуальной революции остается в своих основных чертах размытым, следует очертить его эмпирическую область значений.

1. Взрывной рост «оцифрованного мира»: от «цифровых продуктов» до технологии последнего поколения вообще, основанной на сложной вычислительной технике. Д. Бреннер считает, что «если промышленная революция увеличила производительность в общем в сто раз, то микроэлектронная революция уже сейчас усилила производительность основанных на использовании информации технологий более чем в миллион раз». Программная автоматизация и контроль сокращают затраты и ускоряют обмен огромными объемами коммуникации. Иллюстрацией могут служить программы «электронного правительства», благодаря которым реализуется мгновенный обмен, обслуживание или контроль информации между госучреждениями на территории всей страны и за ее пределами. Человек освобождается от рутинной «функциональной» коммуникации и получает возможность в большей степени отдать себя коммуникации творческой. Важный эффект «виртуальной революции» заключается также в замене традиционных способов коммуникации и управления, требовавших физического контакта, удаленными интеракциями. Стремительно развиваются электронный бизнес, организация телеработы, электронный документооборот.

2. Динамичность и гибкость новых институциональных структур общества. «Будущее принадлежит переносимому производству (outsourcing), децентрализованной организации и поточному производству (workflow), – оптимистично утверждает Й. Браунер, – т.е. сетевым, универсальным предприятиям, виртуальным организациям в виртуальных мирах». В работе «Кибернетическое общество» он пытается проанализировать совокупность особенностей, придающих новым формам организации предприятий особую жизнеспособность и экономическую эффективность: - виртуальные предприятия и их сети организованы партнерски, неиерархично; в качестве предприятий-сетей они могут стремительно изменять свою величину, направления и стратегию деятельности; - они интерактивны, менее бюрократичны, способны реализовывать более открытую и оперативную коммуникацию внутрь и вовне; эти компании – не более, чем сгустки интеракций;

- в них открывается большее пространство инициативе и творческой мотивации.

Предприятия «новой экономики» отказываются в своей деятельности от традиционных парадигм экономического поведения, ориентированных на стабильность, незыблемость, иерархию, застывшую организационную структуру. Это «обучающиеся предприятия» (Lehrnunternehmen), совершающие переход от менеджмента ресурсов к менеджменту знаний.

3. Доминирование средств массовой информации. Массмедиа перестают быть «средством», напротив, средством становится то, что совершается вокруг них. Доступ и постоянное приобщение к медиа-информации является для современного человека необходимым условием интеграции в динамично изменяющуюся, разобщенную вследствие своей полифункциональности жизнь общества. Это касается процессов участия в управлении обществом, досуга и даже потребления, которые являются в значительной части медиа-процессами (выборы, развлечения, реклама).

4. Виртуализация капитальных ресурсов. Поскольку информация в современном обществе становится основным капитальным ресурсом, который приводит в движение остальные ресурсы, последние сами обретают свойства и «темпы» жизни информации. Существенная трансформация происходит в подсистеме деньги-капитал. Деньги, как и ценные бумаги, являются информацией об обмениваемых материальных ресурсах и поэтому все более становятся виртуальными трансакциями, свободно пересекающими планету. Их движение, в особенности учитывая растущие размеры эмиссии электронных денег (см. гл. 2, 3.2), в определенной степени самостоятельно и свободно. Виртуальные деньги способны стремительно перемещаться от рынка к рынку, от одних бирж к другим. Превращаясь в стихийную массу, они оказываются подвластны тончайшим настроениям биржевой паники. Легко «надувая» экономики и еще стремительней «убегая» из стран, спекулятивные денежные потоки дестабилизируют внутренние рынки, приводя к тяжелым финансовым кризисам.

Понятие «виртуальности» метафорически выражает «легкость» материальных ресурсов, какую они приобрели в эпоху информатизации, их «невесомость» и интеллигибельность.

Без глобальной размерности «виртуальность» не имела бы пространства для «полета». Без виртуальности же не могут быть поняты источники глобализации. Именно в виртуальном пространстве снимаются многие ограничения, накладываемые пространством и временем; виртуальные перемещения ценностей лежат в основе стремительных реальных перемещений ресурсов, виртуальная структура информационных и коммуникационных потоков позволяет на порядок увеличить сложность «реальных систем». Однако метафора виртуальности не должна заслонять то, что речь идет лишь о некоторых новых особенностях реальных социальных систем.

Виртуальность предоставляет человечеству новые степени свободы. Но это означает и появление новых рисков, связанных с более стремительной динамикой социальных институтов и связанной с этим утратой способности предвидения, расчета, контроля. Попытка взять те явления, которые скрываются за «новыми тенденциями», за парадигму и масштаб научной концепции общества вызывают обоснованную критику. Немецкий исследователь К. Вигерлинг отмечает, что в подобных концепциях невозможно отделить ожидание от описания, претензию от реальности. Они ведут к созданию технологического мифа о «тотальной коммуникации», к разновидностям которого он причисляет и миф о глобализации. Провозглашаемая «переплетенность (Vernetzung) мира» на деле оказывается гораздо более локальной, чем ожидалось, поскольку в большинстве его частей не имеется ни возможностей, ни готовности включиться в такие коммуникации. Более того, это принципиально невозможно, принимая во внимание ресурсные и технологические ограничение современного уровня развития человечества.

«Нас окружают такие понятия, как кибергностика, виртуальная жизнь и киборги, повсюду говорят о новых измерениях знания и новом виртуальном качестве опыта. Однако в мире медиа-технологий на самом деле не возникло никаких непосредственных изменений, никакого deus ex machina, который открывает вход в рай знающих… Под лозунгами глобализации, дерегулирования и децентрализации создан образ, который доминирует в массмедиа, но для нас недостижим и от нас независим», -

заключает Вигерлинг. Кроме опасности нового вида индоктринации, «миф коммуникации» скрывает огромные проблемы информационной избыточности, отсутствия коммуникативной экологии. Медиаконцерны, трубящие о новых коммуникационных возможностях, делают многое, чтобы эти возможности радикально ограничить. «Редко в прошлом неформальное самоопределение было столь подвержено опасности, как сегодня. Критическую, неконформную рынку информацию сегодня, правда, труднее исключить полностью, но доступ к этой информации можно так усложнить, что право на неформальное самоопределение в действительности будет иметь только теоретическое значение», – заключает автор.

Современная коммуникационная сеть создает уникальную возможность прямого диалога каждого с каждым практически вне зависимости от ситуации и физического местонахождения. С точки зрения дискурсивной этики это следует оценивать как бесспорно позитивное достижение. Но является ли виртуальный дискурс равноправным заменителем реальных дискурсов?

Коммуникационные технологии не только облегчают коммуникацию, но и могут вследствие своей инструментальной природы ее затруднять. Они несут в себе угрозы структурам жизненного мира. Б. Мейтлер-Мейбом пытается с позиции дискурсивной теории поставить вопрос о колонизации пространства коммуникации жизненного мира самими средствами коммуникации. Анализируя воздействие новых средств коммуникации на личностную, социальную и культурную структуру человеческого бытия, он ставит задачу разработки коммуникативной экологии. Благодаря новым формам информатизации и коммуникации изменяется характер отношений между индивидом и обществом, зачастую создается угроза разрушения личности. Мейтлер-Мейбом обращает внимание на то, что человеческий опыт является уникальным элементом жизненного мира, который не может быть рационализирован по математическому образцу, а предполагает такие черты, как осмысленность, обозримость, временность, способность к заблуждению и др., к чему неспособен машинный интеллект. Современные средства коммуникации разрушают многие конститутивные элементы в традиционной структуре человеческого опыта, трансформируют его. Иллюзия телефонного общения не может заменить непосредственного речевого и телесного общения. Скорее, она лишь усиливает оторванность и отчуждение. «Сидящие в темных комнатах перед экраном люди отчуждены от реальности и плохо взаимодействуют и понимают тех, кто также изолированно рыщет по телевизионным каналам в поисках суррогатов реального опыта». Получение информации из «вторых рук» ИТ нарушает биологически детерминированный способ усвоения информации и взаимодействия. В психике формируется дематериализованный мир, заменяющий реальный, материальный мир, к которому приспособлены тело и психика человека. В результате приходят болезни, депрессия, распад и разрушение личности и т.д. Компьютеры «ликвидируют» опыт, сверх-рационализруют человеческое мышление и ставят его под контроль машины. Мир информации и коммуникации несет в себе изрядную долю дегуманизации культуры, предупреждает автор. Он приходит к выводу, что требуются целенаправленные действия, чтобы остановить экспансию средств коммуникации и сохранить их инструментальную роль.

«Информатизация и медиатизация разрушают коммуникативную обозримость, право на заблуждение и другие условия понимания. Информационные технологии и сети влияют на социально-экономические устои, но не являются необходимыми условиями и предпосылками социального разума. Более того, они идут вразрез с ними». В эпоху глобализации проблемы искажения коммуникации и деструктивного воздействия этих искажений приобретают угрожающий характер. Разрушению вследствие коммуникативной перегрузки может подвергнуться не только личность, но и общность, нация. Реальное коммуникативное сообщество должно соответствовать органичности социальной жизни. Это предусматривается в апелевском принципе дополнительности, предписывающем ограничивать абстрактные нормы идеального коммуникативного сообщества и адаптировать их к работе реальных подсистем общества. Важно и обратное: в заботе об «органичности» не следует упускать из внимания, что основные причины искажения коммуникации связаны не с избытком, а недостатком коммуникации, не с перегрузкой, а с изоляцией коммуницирующих субъектов. Коммуникативная экология не должна принимать форму «охранительного», враждебного современным формам коммуникации морализаторства, черты которого заметны в рассуждениях Мейтлер-Мейбома.

Огромное влияние на характер распределения информации, на протекание коммуникации в процессах глобализации оказывают институты. Этот аспект не получил достаточного внимания ни у Апеля с Хабермасом, ни у Лумана: для них институт оставался служебным, прикладным понятием, скрывающимся за общим понятием системной организации. Не получила у этих авторов отражения и специфика коммуникации между институтами. Для дискурсивной этики, ориентированной на речевую коммуникацию, институты выступают как системы самосохранения социума, в лучшем случае – как представители коллективных интересов. Между тем, если не существует институциональных интеракций, то не возникает стимулов для персональной коммуникации. Люди соединяются постольку и в той мере, в какой соединяются институты, – это в дискурсивной теории, отличающейся критическим отношением к институционализму, подчеркнуто недостаточно четко. Исходя из этого, значительный интерес представляют современные научные концепции, изучающие специфику современных институциональных интеракций и принимающих во внимание институциональные изменения вследствие глобализационных процессов. Речь идет о 1) новом институционализме, 2) концепции институциональных сетей и 3) теории социального капитала. Вкратце остановимся на специфике указанных подходов.

1. Неоинституциональный подход начал формироваться в 70-80-е гг. как ответ на кризис ставшего старомодным классического институционализма (Й. Шумпетер, Т. Веблен, А. Гелен, Дж. Комменс, В. Митчелл). «Старый» институционализм излишним образом субстантивировал понятие института, подчеркивая его статичные формы и властные функции. Представители нового поколения ученых (К. Айрес, Дж. Фостер, Л. Джункер, П. Буш, М. Тул, В. Дуггер), стали уделять больше внимания динамике институциональных систем, их взаимодействиям, трансформациям и дисфункциям. В неоинституционализме сформировалось такое восприятие социальных проблем и противоречий, которое описывается в терминах институциональных интеракций, институциональных реформ, активной институциональной политики. Институты стали пониматься не как некие застывшие субстанции, но скорее как мобильные сети, динамические комплексы интеракций с текучими границами. Этот подход, разумеется, в большей степени мог отразить рост сложности и динамики социальной жизни, привносимый процессами глобализации. Неоинституционализм тонко чувствует институциональные изменения, связанные с глобализацией: их структурные и организационные изменения, стратегии поведения и развития, взаимосвязанность.

2. Параллельно неоинституционализму развивалась теория социальных сетей, опиравшаяся на модели жизнедеятельности рынка, согласно которой институциональные и персональные действия тогда приобретают наибольшую эффективность, когда включаются в более широкий контекст взаимодействий. Сеть – это совокупность институциональных и персональных интеракций, образующая – исключительно в рамках этих интеракций и независимо от формально-институциональных ограничений – новый деятельностный эффект благодаря возникающему взаимному обмену информацией и ресурсами. Сети утверждают себя сегодня и в персональной коммуникации, и в экономике, и в политике тем, что преодолевают традиционную изолированность и закрытость субъектов и строят стратегии своего развития в направлении более активного взаимообмена информацией, опытом, ресурсами. Образуя сети, актеры создают не постоянные институты, но лишь широкие мобильные коалиции, значительно расширяющие первоначальные возможности каждого отдельного актера. Эта концепция наиболее ярко уловила институциональные эффекты форм коммуникации и смогла по достоинству оценить коммуникативные эффекты глобализации. Понятие «глобальных сетей» стало парадигматическим в общей дискуссии о глобализации. Среди теоретиков этого направления наибольший интерес представляют Д. Подольный, Д. Колеман, У. Бэйкер, Р. Патнем и др.

3. Не менее плодотворной с точки зрения опознания новых возможностей, которые несет в себе современное общество, оказалась концепция социального капитала, восходящая к П. Бурдье. Согласно ей, преимущества с точки зрения социальной структуры получают те индивиды и организации, которые обладают более высокой репутацией и статусами, более других способны служить аккумулятором и посредником в передаче социальных знаний и практик. «Источник социального капитала, – пишет Р. Берт, – зиждется на предпосылке, что коммуникация занимает время. Поэтому приоритетные связи устанавливают с теми, кто узнает нечто раньше других. Следует ожидать, что информация в конце концов распространится на рынке среди всех людей, но она будет первоначально циркулировать внутри некоторой группы – до того, пока начнет циркулировать между группами». Социальный капитал (способный переливаться в капитал других видов) становится существенной величиной с того момента, когда информация и коммуникация превращаются в основополагающие ценности рынка. Это не «связи» в традиционном понимании обладания материальными ресурсами, это способность и потенциальная возможность опережающего действия в условиях изобилия (с точки зрения целого), и в то же время недостатка (с точки зрения отдельных акторов) информации. Теория социального капитала обозначает пути трансформации коммуникационных ресурсов в материальные. Она раскрывает механизмы, благодаря которым институты, активно участвующие в глобализации, получают дополнительные преимущества, не улавливаемые традиционной либеральной теорией.

Используя наработки указанных социальных концепций, можно совершить некоторое расширение коммуникативной теории, распространив ее на институты. Хотя поведению институциональных субъектов свойственен – и Апель настаивает на этом – характер стратегически-системной рациональности, тем не менее, в рамках происходящей между институтами коммуникации происходит определенное подчинение институтов правилам коммуникативной рациональности, которые свойственны межличностной коммуникации. Происходит это не потому, что институциональная коммуникация осуществляется посредством личной коммуникации (или лишь отчасти из-за этого), а потому, что в условиях сообщества институтов процедуры согласования подчиняются тем же императивам достижения консенсуса, которые общи универсальным нормам дискурса. Другими словами, тенденция возникновения мирового сообщества институтов, набирающая силу благодаря глобализационным процессам создает эффект возникновения особого – институционального – уровня коммуникации, который еще не был столь очевиден авторам дискурсивной теории в эпоху ее создания.

В пользу тезиса о существовании этого специфического уровня говорит то обстоятельство, что договорные отношения между институтами уже не могут рассматриваться как атомарный факт достижения взаимного консенсуса, но мыслимы лишь в рамках национального или международного правового пространства. Как и для участников межличностной коммуникации, в отношении интеракции институтов выдвигается требование учета интересов всех затрагиваемых членов сообщества. В то же время, если для межличностной коммуникации первостепенным критерием является дискурсивно-коммуникативный принцип, то для институциональной коммуникации исходным должен служить принцип дополнительности, опирающийся на этику ответственности. Формулируя дискурсивную этику как этику политическую, разрешающую парадокс между (чистым) дискурсивным принципом и принципом ответственности, Апель в действительности находится на территории институциональной этики, и адресует нормы дискурсивной этики к институтам. Это различение не меняет сути дискурсивной этики, но четче очерчивает ее архитектонику и помогает выяснить очередность приоритетов, когда, например, в одном решении должны сталкиваться ответственность за существование малых и ответственность за самосохранение крупных общностей.

Выделение институционального уровня в архитектонике дискурсивной этики поможет более определенно поставить вопросы по отношению к процессам глобализации, в которых проблемы институционального порядка представляют первостепенный интерес.

Источник: http://www.nazarchuk.com/books/book1/chapter3/chapter3_2/chapter3_2_4.html

 

Автор: Лурье Д. А. Журнал: Философия и общество. Выпуск №4(56)/2009

Глобальной компьютерной сети Интернет принадлежит особое место в процессах виртуализации современного общества. Интернет как новая информационная среда предполагает специфические средства деятельности в ней, развивает социальное взаимодействие индивидов, групп, социумов. Такие понятия, как «виртуальность», «виртуальный мир», ранее используемые только в физике, стали использоваться в гуманитарных науках при изучении влияния процессов информатизации и компьютеризации на общество.

Новая форма бытия в виде виртуальной реальности была теоретически сформулирована в конце 1970-х гг. Согласно взглядам Фр. Хэмита, термин «виртуальная реальность» был разработан в Массачусетском технологическом институте. По другим данным, термин «virtual reality» выдвинули специалисты фирмы «VPL Research» (Redwood City, California). Но большинство исследователей склоняются к тому, что термин «виртуальная реальность» в 1989 г. ввел в научный обиход Я. Ланьер. Следует отметить, что виртуализация как научное понятие базируется на постнеклассической научной картине мира.

В настоящее время проблемами виртуализации жизни общества и человека в России занимается исследовательская группа «Виртуалистика» (ИГВ) Института философии РАН (ИФ РАН), которая на протяжении ряда лет фиксирует, описывает, исследует и пытается теоретически осмыслить целый ряд виртуальных феноменов субъектного пространства. Термин «виртуалистика» получил официальный статус в 1991 г., впоследствии Н. А. Носовым был представлен «Манифест виртуалистики», провозглашающий ее в качестве одной из новых мировоззренческих систем, в основе которой лежит тезис о том, что «мир виртуален». Это положение интересно обосновывается В. Рудневым, который считает, что «каждая реальность является виртуальной», поскольку действительный мир «сливается с виртуальными реальностями человеческих сознаний и придуманными этими сознаниями дискурсами». Иная характеристика виртуальной реальности дана в трудах С. С. Хоружего: «Виртуальная реальность, виртуальные явления характеризуются всегда неким частичным или недовоплощенным существованием, характеризуются недостатком, отсутствием тех или иных сущностных черт явлений обычной эмпирической реальности. Им присуще неполное, умаленное наличествование, не достигающее устойчивого и пребывающего, самоподдерживающегося наличия и присутствия».

Комплексный подход к определению виртуальной реальности демонстрирует Д. В. Иванов, представляющий ее как замещение реальных вещей и поступков образами – симуляциями. Автор выделяет три основных характеристики виртуальной реальности:

– нематериальность воздействия (изображаемое производит эффекты, характерные для вещественного);

– условность параметров (объекты искусственны и изменяемы);

– эфемерность (свобода входа/выхода обеспечивает возможность прерывания и возобновления существования).

Именно эти характеристики, на наш взгляд, определяют в социологии исследовательское поле виртуального пространства Интернет. В. Л. Силаева отмечает еще одну очень важную характеристику виртуальной реальности – ее вторичность, производность от объективной реальности. Она отмечает, что виртуализации подвергаются прежде всего те области человеческой деятельности, которые априори феноменологически имеют виртуальную природу, поэтому текущий процесс виртуализации для них вторичен. Это означает, что виртуализация значительно изменяет характер социального взаимодействия, переводит его в интерактивный сетевой режим, расширяя количественный состав участников взаимодействия и освобождая их от географической привязанности. В этой связи особое значение приобретают те виды социального взаимодействия, которые в наибольшей степени подверглись процессу виртуализации.

Интернет как одно из новейших средств переводит традиционные формы взаимодействия индивидов в интерактивный режим, в результате чего формируются горизонтальные связи между участниками киберпространства и разнообразные виды социальных практик повседневной жизни индивидов. В этом контексте очень показательна «компьютационная теория социальных систем» А. А. Давыдова. Он ввел понятие «искусственных социальных агентов», обладающих искусственным интеллектом и незримо присутствующих во всех взаимодействиях индивидов в сети Интернет. В качестве таких «искусственных социальных агентов» автор называет компьютерные модели, способные по желанию человека имитировать свойства и отношения, существующие в природе и обществе. Таким образом, в условиях интенсивного роста интеллектуальных технологий, новых типов коммуникаций компьютерные технологии трансформируют сознание, быт, труд и другие сферы бытия человека. Э. Тоффлер в работе «Адаптивная корпорация» отмечает, что происходит становление нового «супериндустриального» типа общества, в котором традиционные формы организации перестают быть эффективными.

Виртуализация повседневной жизни человека. Человек в современном обществе вынужден заниматься самоопределением в быстро меняющихся социальных структурах. На процессы самоопределения современного человека накладывает существенный отпечаток виртуализация обыденной жизни общества, вызывая как позитивные, так и негативные сдвиги. С одной стороны, виртуальная реальность ограничивает (иногда и вовсе уничтожает) рефлексивную деятельность человека, лишая его способности критически мыслить, унифицируя его представления о мире и о себе. При этом человек через виртуализацию сознания может лишиться оснований не только для критической оценки информации, а в дальнейшем и собственного мировоззрения.

С другой стороны, информация, являясь стратегическим ресурсом в развитии как общества в целом, так и человека в отдельности, способна предоставить новые возможности для его самосовершенствования и личностного роста. Наконец, информационные технологии через расширения сети взаимодействий в режиме Я – Другой, Я – Ты способствуют появлению единого этоса, предполагающего признание святости человеческой жизни и всеобщего права на счастье и самореализацию в сочетании с обязанностью содействовать развитию космополитической солидарности и сохранению среды человеческого существования. Ю. Хабермас охарактеризовал его основания как «эгалитарность разумной моральной установки» или «абстрактно опосредованную солидарность среди чужих».

Объединение людей в интернет-сообщества связано с постоянным поиском современным человеком собственной идентичности в виде реализации «проекта самости» (Э. Гидденс). «Быть “личностью” означает не только быть рефлексивно действующим лицом, но и обладать понятием личности (прилагаемым к себе и другим)». Иными словами, «проект самости» может способствовать появлению различного рода взаимодействий в виртуальном пространстве, которые в последующем окажут воздействие на реальные социальные роли, практики и институты.

Специфика общения в виртуальном пространстве происходит в режиме реального времени, в возможном сопровождении визуальными приложениями в виде файлов, смайлов или интернет-ссылок на обсуждаемую тему, а также в особенностях электронного письма. Причиной виртуального общения может быть как отсутствие объективной возможности «живого» общения, так и нежелание (неумение) общаться в реальной жизни.

Таким образом, виртуальная реальность сети Интернет расширяет возможности общения, делает общедоступными даже те его виды, которые раньше были доступны лишь избранным, творчески одаренным людям. В то же время виртуализация повседневной жизни человека приводит к формированию нового типа социокультурных изменений: деформированы принципы взаимодействия людей и их социокультурные связи, отсутствует иерархическая соподчиненность элементов социальной системы, «размыты» социальные структуры и т. д.

Роль Интернета в виртуализации современного общества можно определить следующим образом:

– Интернет позволяет устанавливать горизонтальные связи в общении между людьми;

– Интернет не навязывает информацию, она только предлагается к добровольному восприятию;

– Интернет позволяет стать участником информационного процесса любому человеку;

– Интернет не создает предпосылок для манипулятивного общения, а наоборот – они исчезают. Вопросно-ответные ряды не дают возможности для обмана и манипулирования;

– Интернет (в отличие от СМИ, которые блокируют сознание), раскрепощает человека и побуждает его к рефлексии;

– Интернет создает локальные сообщества людей как альтернативу серой безликой толпе или стандартному слою. Они самоорганизуются и самоуправляются, изменяя при этом структуру общества;

– Интернет формирует новую сферу информационного взаимодействия, приводит к возникновению новых видов общественных отношений.

Итак, интернет-коммуникации содержат элементы обратной связи и создают беспрецедентные возможности для живого, открытого и всестороннего общения людей, разделенных огромными расстояниями. Благодаря функционированию Интернета формируется глобальная, постоянно растущая общность людей, объединенных общими интересами, устремлениями, социокультурными ориентациями, несмотря на этнические, социально-политические и иные различия. Интернет тем самым выполняет интегративную функцию. Но главное следствие вхождения Интернета в жизнь современного общества – это индивидуализация социальной среды.

Источник: http://www.socionauki.ru/journal/articles/130537/