Исследования - комментарии - ссылки

Ацефал

С.Н. Зенкин

Конструирование пустоты: миф об Ацефале *

 

Предельный Батай: Сб. статей / Отв. ред. Д.Ю.Дорофеев. -

СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006, с. 118-131

 

В своей лекции 1948 года Сюрреалистическая религия Жорж Батай обозначил странный, сугубо современный духовный объект – миф как отсутствие:

Если мы просто в видах здравомыслия скажем, что для современного человека характерна жажда мифа, и прибавим, что для него также характерно сознание невозможности достичь состояния, когда можно было бы создать настоящий миф, то тем самым мы охарактеризовали особого рода миф, а именно отсутствие мифа. Мысль, которую я здесь высказываю, довольно трудно проследить. Тем не менее легко представить себе, что если мы определяем себя как неспособных достичь мифа, как бы застрявших на пути к нему, то и суть современного человечества определяется у нас как отсутствие мифа. И это отсутствие мифа может оказаться для того, кто его переживает – то есть переживает с той же страстью, какая одушевляла тех, кто в прошлом желал жить не в тусклой реальности, а в реальности мифической, - это отсутствие мифа может оказаться для него бесконечно более воодушевляющим, чем в былое время мифы, связанные с повседневной жизнью ².

Таков, разумеется, типичный жест современной культуры: абсолютизировать отсутствие абсолюта, религиозно переживать упадок религий, делать миф из смерти мифов. Но Батай в 1948 году, вероятно, имел в виду один конкретный опыт, предпринятый им самим вместе с группой друзей десятью годами раньше и остающийся одним из самых захватывающих приключений современного духа. Речь идет об опыте «Ацефала», журнала и связанного с ним тайного общества, которые существовали с 1936 по 1939 год и

-------------------------------------

* Статья представляет собой русскую версию доклада, прочитанного в марте 2002 г. на конференции «Миф и авангард» в Клермон-Ферране (Франция). Исходный французский текст доклада см. в книге: Le mythe et les avant-gardes, sous la direction de Véronique Léonard et Jean-Claude Valtat, Clermont-Ferrand, Presses universitaires Blaise-Pascal, 2003.
2 Georges Bataille, Œuvres complètes, t. VII, Paris, Gallimard, 1976, p. 393. Философский комментарий к этому «прекращению мифа» дает Жан-Люк Нанси: Jean-Luc Nancy, La Communauté désœuvrée, Paris, Christian Bourgois, 1999, p. 147-154 et passim.

© С.Н. Зенкин, 2006

 

для которых Батай вместе со своим свояком, художником Андре Массоном придумали эмблему, представляющую собой своего рода современный миф. Предметом моего анализа будет именно этот миф об Ацефале, а не философское, социологическое или политическое содержание журнала Ацефал, которое уже серьезно изучено в работах Мишеля Сюриа ³, Жан-Мишеля Эймоне ⁴ и др. У форм есть своя логика, а стало быть и свой смысл…

Идея современного мифотворчества владела умами сотрудников Ацефала. Вот что писал, например, Жюль Моннеро:

Но в то время как языческие мифы ныне покоятся в искусстве в форме корректных символов и полезных для здоровья развлечений, из фольклора или даже из литературы возникают новые мифы. Деяния их реальных или вымышленных героев полностью заслонены их позднейшей переработкой. Подношения этим героям – бумажные. Периодически они питают собой наши чувства недостаточности, ностальгии, страха. Не в силах ни бесповоротно реализовать свои желания, ни отделаться от них, люди воспринимают таких героев в форме сожалений и соблазнов: «Я – книга, но ты-то жив, правда? ⁵

Во французском употреблении acéphale – это прилагательное или существительное нарицательное, означающее «безголовый», «безглавец». Однако в текстах батаевского журнала это слово часто, хоть и не всегда, писалось с заглавной буквы. Им обозначался не вообще кто-то безголовый, а определенная эмблематическая фигура, которая в свою очередь обозначала собой журнал, тайное общество, духовный проект. Будучи таким образом удвоен, Ацефал уже изначально оказывался героем, носителем достославного Имени; это первый признак того, что перед нами именно миф.

Данный миф, созданный Батаем и Массоном, при более или менее косвенном участии Роже Кайуа, Мишеля Лейриса, Колетт Пеньо, может изучаться как разнородный семантический комплекс, связанный с различными «искусствами», дискурсами и материальными носителями и несводимый к какой-либо «идее» или «программе». Но прежде всего это знаковый (вербально-визуальный) комплекс, и в качестве такового он подлежит ведению семиотики, которая, как известно, делится на три раздела – семантику (отношения знаков к их смыслу), синтактику (отношения знаков между собой) и прагматику (отношения знаков к их пользователям). Нижеследующий анализ как раз и будет разбит на эти три этапа: семантика мифического персонажа, псевдоповествовательный синтаксис его текстуальных и визуальных вариаций, прагматика религиозного культа, в который он включался.
---------------------------
3 Michel Surya, Georges Bataille, la mort à l’œuvre, Paris, Gallimard, 1992, p. 286-308.
4 Jean-Michel Heimonet, Politiques de l’écriture: Bataille / Derrida, Paris, Jean-Michel Place, 1989, p. 76-83.
5 Jules Monnerot, «Dionysos philosophe», in Acéphale, n° 3-4, p. 11. Здесь и в дальнейшем используется факсимильное издание всех четырех выпусков журнала «Ацефал», вышедшее в издательстве Жан-Мишеля Пласа в 1995 г.
119

Смысл монстра

О генезисе фигуры Ацефала нам известно немного; сведения ограничиваются несколькими краткими и поздними свидетельствами Андре Массона. Вот наиболее развернутое из них:

В апреле 1936 года Ж.Батай приехал ко мне в Тосса-де-Мар, где мы жили в красивом, скромном и старинном каталонском доме. Вместе со мной он хотел довести до завершения старый проект – «Ацефал» […]. Я сразу же увидел его – без головы, как и полагается, но куда же девать эту громоздкую и сомнительную голову? Сама собой она расположилась на месте гениталий (скрывая их), в виде мертвого черепа. А что делать с руками? Автоматически получилось так, что в одной руке (левой) он держит кинжал, а в другой сжимает горящее сердце (не сердце распятого, а сердце нашего учителя Диониса). Опять-таки у людей эта голова всегда находит свое продолжение в сердце и гениталиях. Сердце и яички – одинаковые формы. Они этого не знают, а как здорово можно это обыграть! На груди по моей прихоти появились звезды. – Так, отлично, но что же делать с животом? – Очень просто, он станет вместилищем Лабиринта, который как раз и явился знаком нашего союза ⁶.

Второе свидетельство Массона более краткое, но одна деталь в нем заслуживает внимания:

Ацефала – этого нутряного, лабиринтного бога, у которого гениталии скрыты черепом, - я составил из разных частей в Тосса-де-Мар во время войны в Испании. Батай сказал мне: «Нарисуй мне безглавого бога – остальное найдешь сам» ⁷.

Безглавый бог – эту формулу уже сопоставляли со статьей Батая Низкий материализм и гнозис, напечатанную в 1930 г. в журнале Документы и упоминавшую среди прочих гностических изображений из Кабинета медалей Национальной библиотеки (как известно, Батай в то время был его сотрудником), некоего «безглавого бога, над которым две звериных головы […]. Безглавый бог может отождествляться с египетским богом Бесом» ⁸.

Однако в своем описании Ацефала, помещенном в начале первого номера одноименного журнала, Батай отказывается называть его «богом». Он пользуется другим словом:

Он не человек. Но он и не бог. Он не я, а более я, чем я: его живот – это лабиринт, где он сам заблудился, где я блуждаю вместе с ним и в котором я узнаю себя, оказываясь им, то есть монстром (курсив мой. - С.З.)⁹.
----------------------------------

6 André Masson, le Rebelle du Surréalisme (éd. établie par F.Will-Levaillant), Paris, Hermann, 1976; цит. по: Carlo Pasi, Acéphale ou la mise à mort du Chef / du Père, in Des années trente: groupes et ruptures (textes réunis par Anne Roche et Christian Tarting, actes du colloque à Aix-en-Provence 5-7 mai 1983), Paris, éditions du CNRS, 1985, p. 215. Назад
7 André Masson, La mémoire du monde, Genève, Skira, 1974, p. 130.
8 Georges Bataille, Œuvres complètes, t. 1, 1970, p. 226.
9 Georges Bataille, La conjuration sacrée», in Acéphale, № 1, без пагинации.

В отличие от большинства мифологических монстров, чудовищность Ацефала связана не с комбинированием частей тела, обычно принадлежащих разным видам живых существ (ср., например, образ Минотавра, с которым Ацефал сближается на некоторых рисунках Массона), а с перераспределением частей одного тела, которые как бы движутся по кругу, меняясь местами, но ни в коем случае не вставая на свои нормальные места. Во всяком случае, именно такое движение намечено в первом из процитированных выше рассказов художника: придумывая фигуру Ацефала, Массон стремится переставлять члены, разрушая устойчивость оси, которая проходит в теле человека через голову, сердце и гениталии. В самом деле, фигура с обложки журнала Ацефал представляет собой расчлененное тело, у которого голова, в форме мертвого черепа, занимает место половых органов, тогда как сердце, вырванное из вскрытого живота, оказывается в отставленной руке и, согласно Массону, по своей форме соответствует тестикулам. Тело как бы взрывается, его центральные органы резко выбрасываются на периферию; эту структуру подтверждает другой рисунок Массона, напечатанный в первом номере Ацефала, где гениталии остаются на своем месте, зато сердце в руке является подобием головы с маленьким улыбающимся лицом; в данном случае отсутствующей голове соответствует именно вырванное сердце, а не низ живота. Быть монстром – значит иметь нестабильное тело, члены которого подвижны и допускают перестановку; и в целом оно также лишено равновесия и как бы выброшено из себя самого. На ряде рисунков из журнала Ацефал изображен в неустойчивых и рискованных позах: то он сидит на вулкане, то качается, стоя на облаке, то взлетает на воздух при взрыве (по-видимому, при взрыве вулкана) ¹⁰. Его тело вместе с головой потеряло и равновесие, это равновесие «само затерялось» в лабиринте его кишечника.

«Составленный из разных частей» на сюрреалистический манер («автоматически», по выражению Массона), Ацефал соединяет в себе несколько иконологических и литературных традиций. Обезглавленные фигуры возникают в творчестве Массона задолго до того, как его свояк «заказал» ему «безглавого бога»: так, несколько подобных фигур можно найти в серии рисунков «Избиения» (Les massacres, 1933). Вообще, этот мотив неоднократно встречается в сюрреалистической живописи – у Дали, Магритта, Эрнста ¹¹.

------------------------------

10 Acéphale, № 1, без пагинации; № 2, p. 1, 15.
11 Согласно Жаклин Шенье-Жандрон, «безглавый человек, который мечтался Массону, Батаю и Мишелю Лейрису, связан с садовской проблематикой, где изнанка тела выставлена напоказ наравне с лицевой стороной, где «верх» лишен преимущества перед «низом» – в данном случае это пылающие гениталии, - где часть равна целому». – Jacqueline Chenieux-Gendron, Sade et Saint-Just: quelques têtes révolutionnaires dans le surréalisme, in La Légende de la Révolution au XXe siècle: de Gance à Renoir, de Romain Rolland à Claude Simon (actes du colloque, sous la direction de Jean-Claude Bonnet et Philippe Roger), Paris, Flammarion, 1988, p. 102-103.

 

 

Иератическая и одновременно экстатическая поза Ацефала уже сопоставлялась со знаменитым рисунком Леонардо да Винчи Фигура человека в круге, изображающая пропорции человеческого тела ¹². На обоих рисунках точно совпадает расположение вытянутых рук и расставленных ног (поза редкая вне эмблематической иконографии), что позволяет заподозрить более или менее сознательное заимствование. Но у Леонардо, следовавшего символическим образцам, например фигуре человека у Агриппы Неттесгеймского (XVI век) ¹³, имелось в виду представить человека-микрокосм, вписанного в магический круг и представляющего своими пропорциями гармонию мироздания. Массон же, отсекая по указанию Батая голову фигуры, сознательно или нет сближает Ацефала с другой эмблематической фигурой, хорошо известной начиная с античности в европейской эзотерической традиции: крест в форме буквы «тау». Теряя свою целостность, тело «монстра» больше не соответствует мировой полноте и выражает собой скорее «принцип недостаточности» или «принцип неполноты» человека, который, согласно Морису Бланшо, лежал в основе всего сообщества Ацефала ¹⁴.

В живописи обезглавленные фигуры ¹⁵ встречаются довольно часто: во-первых, это изображения святого Дениса, держащего свою голову в руке, во-вторых, народные гравюры знаменитых казней – особенно казни Людовика XVI в 1793 году, где отрубленную голову короля протягивает толпе подручный палача, словно отрывая ее от своего собственного тела или головы ¹⁶; наконец, в-третьих, это анатомические иллюстрации – и здесь Батай вполне мог вспомнить статью Мишеля Лейриса, опубликованную в 1930 г. в журнале Документы, - Человек и его нутро.

В этом тексте с восхищением описываются пробуждающие грезы анатомические картинки, особенно изображение человека, который «держит под мышкой голову, или же двумя пальцами ухо» ¹⁷. С учетом этой весьма вероятной генетической связи, вскрытый живот Ацефала, где видны кишки, отсылает не только к «лабиринтному богу» (по словам Массона), но также и к профанным фигурам людей с содранной кожей, изображавшимся на иллюстрациях к старинным энциклопедиям и медицинским трактатам.
---------------------------

12 См.: Georges Didi-Huberman, La ressemblance informe, ou le gai savoir visuel selon Georges Bataille, Paris, Macula, 1995, p. 317.
13 Le Corps, miroir du Monde. Voyage dans le musée imaginaire de Nicolas Bouvier, sous la direction de Pierre Starobinski, Genève, Zoé, 2000, p. 32.
14 См.: Maurice Blanchot, La communauté inavouable, Paris, Minuit, 1983, p. 15.
15 Ацефал – именно обезглавленный, его голова отрублена, а не отсутствует изначально, как то было у легендарного гиперборейского народа ацефалов.
16 См. анализ Михаила Ямпольского, который выявляет аналогичный жест не только на народных картинках, но и в ораторских и актерских позах революционной эпохи: Михаил Ямпольский, «Жест оратора, палача, актера», in Ad Marginem 94, М., Ad Marginem, 1995, с. 21-70.
17 Michel Leiris, Brisées, Mercure de France, 1966, p. 51 (есть русский перевод этого текста: Иностранная литература, 2002, № 6, с. 104). Фантазматическим откликом на этот текст (сам по себе весьма нагруженный фантазмами) является, возможно, сон героя романа Батая «Небесная синь» (1935), написанного в Тосса-де-Мар, в том же самом «каталонском доме», где годом позже будет создан Ацефал. Во сне двусмысленная фигура «Минервы» в шлеме неожиданно превращается в отвратительный труп…

Что касается горящего сердца в руке у Ацефала, то оно также отсылает к определенной символической традиции. Отчасти оно может быть объяснено ацтекскими обрядами человеческих жертвоприношений, вызывавших большой интерес у Батая: в них у человека вырывали сердце, принося его в жертву Солнцу. Но в ацтекском ритуале отсутствует мотив пламени, к тому же кинжал в другой руке Ацефала заставляет понимать дело так, что он сам вырезал себе сердце. Батай подсказывает другой источник этого мотива, когда пишет во вступительном тексте к первому номеру журнала «Ацефал» – «Священный заговор», - что символический персонаж держит в правой руке «пламя, похожее на святое сердце» ¹⁸. Этот символический мотив самопожертвования широко распространен и за рамками католического культа Сердца Христова. Ср. рассказ Максима Горького Старуха Изергиль, содержащий легенду о герое Данко, который вырвал у себя сердце, чтобы осветить путь товарищам. Французские переводы Старухи Изергиль появлялись начиная с 1906 года; не исключено, что Массон или Батай знали эту неоромантическую легенду, превозносившуюся советской критикой как образец социалистического реализма.

Наконец, еще один возможный источник фигуры Ацефала содержится в статье Роже Кайуа Богомол, напечатанной в 1934 г. в журнале Минотавр, который иллюстрировался Андре Массоном и выходил при негласном влиянии Батая ¹⁹, так что данный текст был наверняка знаком им обоим. Статья Кайуа, посвященная «природным» основаниям мифов, отмечала помимо прочего физиологическую особенность богомола – это человекоподобное по своему облику насекомое, самой природой предназначенное становиться героем мифов, будучи обезглавленным, остается как бы живым:
-----------------------------

18 Georges Bataille, La conjuration sacrée, in Acéphale, №1, без пагинации. Эти пояснения, как и приведенное выше свидетельство Андре Массона («в одной руке (левой) он держит кинжал, а в другой сжимает горящее сердце»), позволяют отвергнуть другое объяснение этого мотива, восходящее, по-видимому, к письму Жоржа Дютюи, который, впрочем, признает, что не сам принадлежал к группе Ацефала, и согласно которому «человек на обложке» якобы «держит в руке […] гранату» (Georges Duthuit, A André Breton, in V.V.V., New York, 1944, № 4, p. 46). В самом деле, не только по своей форме данный предмет мало похож на гранату, но и ни один из рисунков Массона с изображением Ацефала, напечатанных в журнале, не содержит никаких деталей, отсылающих к современной цивилизации.
19 См.: Michel Surya, op. cit., p. 234-239.

Действительно, не говоря уже о жестких сочленениях его тела, напоминающих рыцарские доспехи или же автомат, он еще и способен осуществлять практически любые реакции, будучи обезглавленным, то есть в отсутствие всякого центра представлений и волевой деятельности; в таком состоянии самка богомола может, например, передвигаться, поддерживать равновесие, осуществлять автотомию одного из своих членов, которому грозит опасность, принимать позу призрака, совокупляться, нести яйца, создавать яйцевой мешок, а также, что вызывает особенное замешательство, перед лицом внешней опасности или же вследствие периферийного раздражения впадать в неподвижность, словно труп; я намеренно пользуюсь таким уклончивым выражением – видимо, нашему языку трудно выразить, а разуму понять, что уже мертвый богомол способен симулировать смерть ²⁰.

Итак, обезглавленный «монстр», придуманный Батаем и Массоном, оказывается в родстве не только с человеческими персонажами из легенд и мифов, но и со странным насекомым – которое, именно благодаря своей физиологии, обожествляется у ряда народов. Сближение человека и животного – особенно животного страдающего или приносимого в жертву – является одним из фундаментальных мотивов Ацефала ²¹.

 

История тела

Как я пытался показать в другой работе ²², эволюция литературных мифов в конце ХIХ века шла по пути сокращения в них повествовательного начала. Из «фабулы», рассказа миф превращался в «образ», «фигуру», все более утрачивая временную историю. Так происходит и с мифом об Ацефале: он воплощается прежде всего в рисунках, и не существует никакого «рассказа» о жизни и деяниях этого персонажа.

Однако здесь следует учитывать всю разнородную продукцию, содержащуюся в четырех выпусках журнала Ацефал. Во-первых, даже сама рисованная фигура проходит в них, начиная с основного обложечного рисунка, через ряд телесных трансформаций или даже «приключений». Правда, в основном это вариации, а не связный сюжет: Ацефал изображается либо в разных видах (в покое, в экстазе), либо в разных обстоятельствах (сидит на вулкане, перешагивает через горы и облако, взлетает на воздух от взрыва…).

--------------------------------

20 Minotaure, Paris, 1934, № 5, p. 26; Roger Caillois, Le mythe et l’homme, Paris, Gallimard Folio, p. 74; Роже Кайуа, Миф и человек. Человек и сакральное, М., ОГИ, 2003, с. 75-76.
21 В философской перспективе этот двойственный, человеко-звериный облик Ацефала проанализирован в недавней книге Джорджо Агамбена: Giorgio Agamben, L’ouvert: De l’homme à l’animal (trad. fr.), Paris, Bibliothèque Rivages, 2002, p. 13-18.
22 Serge Zenkine, Le mythe décadent et la narrativité, in Mythes de la décadence, sous la direction d’Alain Montandon, Presses universitaires Blaise Pascal, 2001, p. 11-22.

 

Эти мотивы не образуют связного ряда, и все же каждый из них является зародышем нарративности. Отправляясь от них, можно представлять себе некоторую «историю», как правило комическую: безглавый гигант неосторожно шагает по облакам и горам, садится отдохнуть на вулкан, который взрывается и поднимает его на воздух…

Если же обратиться к текстам, упоминающим Ацефала и принадлежащим Батаю, то на первый взгляд они трактуют эту фигуру как чисто условную. Батай, судя по всему, пытается через «безглавость» выразить отсутствие, смерть бога. Напрашивается сопоставление фигуры Ацефала с философией Ницше, который был главным персонажем теоретической рефлексии журнала:

Мифологически ацефал выражает суверенность, обращенную на разрушение, смерть Бога, и в этом отношении отождествление с безглавым человеком сочетается с сливается с отождествлением сверхчеловеческого, которое всецело ЕСТЬ «смерть Бога».
Сверхчеловек и ацефал ярко связаны с полаганием времени как императивного объекта и взрывчатой свободы жизни […].Мировое бытие, вечно незавершенное и безглавое, мир, похожий на кровоточащую рану, непрестанно творящий и разрушающий конкретных существ: в таком-то смысле истинная всемирность и есть смерть Бога ²³.

Можно было бы заключить, что ацефальность – это просто почти классическая аллегория, фигуральное выражение отказа от авторитета, никому не подчиняющейся суверенности. Однако, как известно со времен романтиков, само отсутствие мифа носит таутегорический характер, не разделяясь на «означающее» и «означаемое»:

[миф] не говорит ничего другого, кроме себя самого, и […] вырабатывается в сознании в ходе того же процесса, каким в природе создаются силы, разыгрывающиеся в мифе. Поэтому его ни к чему толковать, он сам объясняет себя ²⁴.

Почему же тогда Батай, столь внимательный к архаическому смыслу культурных фактов, утверждает, что «мифологически ацефал выражает суверенность» и т.д.? Здесь следует привести еще одну цитату из его «Пропозиций», одного из главных текстов журнала Ацефал. На сей раз речь идет о проблемах не метафизических, а социальных:

Демократия зиждется на нейтрализации относительно слабых и свободных антагонизмов; она исключает любое взрывчатое сгущение. Моноцефальное общество возникает из свободной игры естественных законов человека, но всякий раз, когда это вторичное образование, оно являет собой удручающую атрофию и старческий маразм.
Единственное общество, полное жизни и силы, единственное свободное общество – это би- или полицефальное общество, дающее фундаментальным антагонизмам жизни постоянный, но неограниченный взрывной выход в самых богатых формах.

Двойственность или множественность голов как бы воплощает одновременно безглавость жизни, так как голова основана на сведении всего к единству, сведении мира к Богу ²⁵.
---------------------------------

23 Georges Bataille, Propositions, in Acéphale, № 2, p. 20, 21.
24 Jean-Luc Nancy, op. cit., p. 124-125.

25 Georges Bataille, Propositions, in Acéphale, № 2, p. 18.

«Моноцефальное» общество здесь – это фашистская организация, «способ человеческой жизни, более всего сближающейся с вечным Богом» ²⁶. Возникает трехчленная диалектическая схема, которой выражается общественный прогресс в современную эпоху: на первом этапе демократия довольствуется нейтрализацией «относительно слабых и свободных антагонизмов»; на втором этапе фашизм противопоставляет ей «одноголовую» организацию, сила которой в том, что она учитывает и принимает «свободную игру природных законов человека», но которая сама является «вторичным образованием» (возникает лишь на фоне демократии) и потому в итоге приводит к «атрофии и старческому маразму»; наконец, на третьем этапе – гипотетическом или утопическом, – наступление которого как раз и пытается приблизить группа «Ацефал», возникает «би- или полицефальное общество», одновременно выражающее собой «безглавый характер» частного существования. Как видим, тема безглавости выступает у Батая 1) в итоге диалектического и исторического развития – импровизированного «большого нарратива», 2) в момент перехода от общественного существования к частному, в момент «партикуляризации» социальной диалектики. Так на место абстрактно-аллегорических метафор «моноцефальности», «би- или полицефальности» приходит собственно мифическая фигура «безглавого бога», которая и изображается на соседней полосе журнала.

Нарративность древних мифов всегда основывалась на филиации: миф рассказывает о происхождении некоего рода, предания, названия. В этом плане мифология Ацефала может рассматриваться как синтетический вымысел, соединяющий в одной линии наследования несколько великих мифологических и/или реальных фигур: за вневременным Ацефалом идут Дионис и Минотавр, два жертвенных персонажа, которым посвящены многие тексты журнала и ряд рисунков Массона. На последних изображается Дионис с каменной головой, который вспарывает себе живот кинжалом, а в другой руке держит виноградную кисть вместо горящего сердца, - это вариант Ацефала, и маленький череп также закрывает ему гениталии; или же это Минотавр с бычьей головой, размахивающий кинжалом; или же, наконец, отдельная бычья голова, увенчанная другой маленькой головой – человеческим черепом между рогов ²⁷. Все это – промежуточные существа, которые через посредство

----------------------------------

26 Ibid., p. 17.
27 Acéphale, № 3-4, p. 1, 5, 15.

 

греческой мифологии связывают фигуру Ацефала с современным человечеством, олицетворяемым другой важнейшей фигурой батаевского журнала, Фридрихом Ницше (он занимает главное место в № 2 и не раз упоминается в других номерах журнала). Здесь не место подробно комментировать отношение Батая к Ницше (это уже не раз делалось), важно лишь напомнить, что центральный эпизод интеллектуальной жизни последнего, заслуживающий, по Батаю, быть специально увековеченным, - это его припадок безумия в Турине, когда философ раз навсегда потерял голову:

3 января 1889 года, пятьдесят лет назад, Ницше стал жертвой безумия: на пьяцца Карло-Альберто в Турине он в рыданиях бросился обнимать лошадь, которую стегали кнутом, а затем рухнул наземь; когда он очнулся, он считал себя ДИОНИСОМ или же РАСПЯТЫМ.
Это событие должно быть отмечено как трагедия. «Когда, - говорил Заратустра, - живое само повелевает собой, то живое должно искупить свою власть и стать судьей, мстителем и ЖЕРТВОЙ своих собственных законов» ²⁸.

От Ацефала до Ницше, проходя через Диониса и Минотавра (а также Дон Жуана и маркиза де Сада – других фигур человеческих монстров), - так развивается скрытое или потенциальное повествование, просвечивающее в интеллектуальном проекте Ацефала. Особенность этого повествования в том, что частная история фантастического тела (Ацефала) увязывается со всемирной историей мыслящего человечества: еще один признак мифа.

 

Хтонический комизм

Как напоминает Жан-Люк Нанси, миф – это слово по сути своей общинное. Партикулярный миф так же мало возможен, как чисто идиоматический язык. Миф возникает лишь в сообществе и для него; они взаимно порождают друг друга – бесконечно и непосредственно ²⁹.

Такое определение мифа точно соответствует понятию сакрального, унаследованного из теорий Дюркгейма и Мосса и исповедовавшегося в кружке Ацефала. Вот что писала, например, Колетт Пеньо, очень чуткая к возможностям художественного воображения, которые скрываются в строгих социологических понятиях:

Я схожусь с идеей социологов – Сакральное смешивается с Социальным, чтобы быть сакральным.
Чтобы так было, нужно, по-моему, чтобы это чувствовалось другими, в сопричастности с другими.
Вообразите-ка корриду, которая происходит для вас одного.

Мне нужна публика ³⁰.
-------------------------------------------

28 Acéphale, № 5, p. 1-2 (текст в начале этого последнего номера журнала, полностью написанного одним Батаем). Заметим, что жертвенное безумие Ницше сближает его с животными – с избиваемой лошадью, аналогом умерщвляемого Минотавра.
29 Jean-Luc Nancy, op. cit., p. 127.

30 Laure [Colette Peignot], Ecrits, Paris, U.G.E., 1978, p. 115-116.

Между тем в Ацефале «замысел состоял в создании сообщества» ³¹, и Батай в своей цитированной выше лекции прямо связывал «отсутствие мифа» и «отсутствие сообщества» ³². Тем более важны те немногочисленные сведения, которые освещают обряды этой маленькой секты, в основном оставшиеся нам неизвестными.

Сравнительно понятным представляется карнавальное («вроде розыгрыша», по словам М.Лейриса) празднование годовщины казни Людовика XVI на площади Согласия ³³: обезглавливание главы государства, очевидно, рассматривалось как символическое событие, а атмосфера «розыгрыша» или карнавала может объясняться тем, что событие это произошло в до-демократическом прошлом, прежде чем заработала сформулированная Батаем историческая диалектика современности. Напомним, однако же, что смерть короля породила народные гравюры, на которых выделяется жест палача, демонстрирующего зрителям отрубленную голову, - жест, сближающийся с иератическим жестом Ацефала, держащего в руке собственное сердце.

Проект человеческого жертвоприношения, для которого «легче оказалось найти добровольную жертву, чем жреца-добровольца» ³⁴, также вписывался в религиозно-общинную логику, целью которой было преодолеть имманентность индивидуализма ³⁵. Но каким же должен был быть культ, который пытались учредить заговорщики из Ацефала?

-----------------------------------

31 Michel Surya, op. cit., p. 300.
32 Georges Bataille, Œuvres complètes, t. VII, p. 394.
33 См.: Michel Surya, op. cit., p. 304.
34 Roger Caillois, L’esprit de sectes (1945), цит. по: Denis Hollier, Le Collège de Sociologie, 1937-1939, Paris, Gallimard, Folio Essais, 1995, p. 874.
35 В дальнейшем Батай, по-видимому, убедился, что такой акт, образующий «дело смерти», превращавший смерть в «дело», заключал в себе логическую ошибку, создавая новую имманентность – имманентность дела. По крайней мере, так истолковывает это Жан-Люк Нанси: «Это не ужас, а что-то запредельное ужасу – полная бессмысленность или, так сказать, катастрофическое ребячество – смертельного дела смерти, рассматриваемого как дело общей жизни. И эта бессмысленность, то есть по сути избыток смысла, абсолютная концентрация воли к смыслу, по-видимому, и продиктовала Батаю отказ от попыток создания сообщества» (Jean-Luc Nancy, op. cit., p. 47).
128

Один из немногих положительно известных нам обрядов Ацефала – точнее сказать, нам известно его существование, но не содержание – происходил в лесу, у подножия дерева, сожженного молнией, «немого присутствия того, что приняло себе имя Ацефала и выразилось в руках без головы» ³⁶. Дерево без вершины – это точная метафора обезглавленного человека ³⁷; а на одном рисунке Массона, сохранившемся в бумагах Колетт Пеньо (он не был опубликовал в «Ацефале»), изображен человек без головы, вросший корнями в землю и покрытый ростками веток, которые вырастают у него из рук и даже из туловища ³⁸. Рассказывают также, что во время церемонии воскурялась сера, и символические разъяснения на этот счет содержатся в рукописном тексте, сохранившемся в двух версиях – одна написана рукой Батая, другая рукой Колетт Пеньо:

Сера – это вещество, происходящее из внутренности земли и выходящее наружу лишь через жерла вулканов. Это, разумеется, имеет смысл в связи с хтоническим характером той мифической реальности, которую мы преследуем. Это также имеет смысл древесных корней, уходящих глубоко в землю ³⁹.

В «мифической реальности» Ацефала вулканическая сера и растительные корни сближаются своим «хтоническим характером»:

Ацефал – это Земля
земля под земной корой – это пылающий огонь
человек который представляет у себя под ногами пылающий огонь земли воспламеняется
пожар земли уничтожит отечества
когда человеческое сердце станет Огнем и Железом
человек ускользнет из своей головы как приговоренный из тюрьмы ⁴⁰.

Мы уже видели, что вулканы – постоянный мотив рисунков Андре Массона, изображающих Ацефала. Родство этого персонажа с вулканическими выходами из тела земли составляет одну из черт хтонического мифа, который группа Ацефал стремилась противопоставить нацистской мифологии:

Эта враждебность нацизма хтоническим богам, богам Земли, вероятно, точнее всего позволяет определить его место в психологическом и мифологическом мире ⁴¹.
---------------------------------

36 Georges Bataille, Œuvres complètes, t. II, p. 278.
37 «Человек – это дерево с ногами, но также и дерево – это человек с корнями», писал Мишель Лейрис в маленьком эссе «Метафора», напечатанном в «Докюман» в 1929 году (Michel Leiris, Brisées, op. cit., p. 25; Иностранная литература, 2002, № 6, с. 99).
38 Laure, Ecrits, p. 129.
39 Laure, op. cit., p. 128; Georges Bataille, Œuvres complètes, t. II, p. 278.
40 Acéphale, № 1, последняя страница обложки; в оригинале нет знаков препинания, и текст набран литерами разного кегля.
41 Georges Bataille, «Nietzsche et les fascistes», in Acéphale, № 2, p. 13.

Так же и Кайуа трактует хтонические культы минойской цивилизации в Греции в своей статье Тени над Элладой, напечатанной в 1938 г. в его книге Миф и человек. Он, в частности, советует осматривать развалины дворца-лабиринта Миноса (где скрывался монстр Минотавр) «в час яркого солнечного сияния» ⁴², чтобы лучше оценить дистанцию между ясной и рациональной классической цивилизацией и сумеречно-кошмарном архаическом фоне, на котором она возникла. Мотив ясного света, солнечных лучей также присутствует и в рисунках Ацефала. В страшном изображении Дионаса-безглавца видно полуприкрытое тучами солнце ⁴³, и солнечные лучи проходят сквозь отсутствующую голову человека-дерева, образуя светлую ауру.

Этот мотив солнца, странно сосуществующий с хтоническим культом ⁴⁴, отсылает к другому мифическому мотиву, которым очень интересовался Батай за несколько лет до основания «Ацефала», - к теме пинеального глаза, третьего глаза, расположенного на макушке и способного «глядеть в лицо солнцу и смерти». В рукописном тексте, относящемся к мифологии тела, Батай сводит воедино обе темы – пинеальный глаз и вулканизм, прибавляя к ним еще и третью, тему анального комизма:

Я воображал у себя глаз на макушке, словно отвратительный извергающийся вулкан, именно с тем же сомнительным комизмом, который связывается с задницей и ее экскрементами ⁴⁵.

В «Ацефале» налицо и вулкан и анальный комизм: Ацефал садится на вулкан, который извергается, и т.д. Отсутствует лишь пинеальный глаз, вместе со всей головой, а солнце прикрыто тучами. Солнечный культ, превратившись в культ хтонический, оказывается неполным, он обречен на сущностную недостаточность.

Монстр, чьи части тела переставляются, словно на картинах сюрреалистов; неопределенные и слабо связанные между собой отсылки к различным легендарным традициям; оставленные неразвитыми зачатки нарративности; хтонический культ, созданный из остатков солнечного культа. Все эти черты – симптомы мифотворчества нового типа. «Новый миф», создаваемый «из разных частей» группой друзей, любовников и политических единомышленников, несет в себе черты авангарда – дисконтинуальность и сделанность. Будучи

----------------------------

42 Roger Caillois, Le mythe et l’homme, p. 148; Роже Кайуа, Миф и человек. Человек и сакральное, с. 118. Ср. также небольшую статью Кайуа «Дионисийские свойства» (Acéphale, № 3-4, p. 24-25).
43 Acéphale, № 3-4, p. 1.
44 «Смерть связана с землей, только с землей (а никоим образом не с небом), с гниением, разложением захороненного трупа», - пишет Мишель Сюриа (Michel Surya, op. cit., p. 302), излагая доктрину «религии», основанной Батаем и обществом «Ацефал».
45 Georges Bataille, Œuvres complètes, t. II, p. 14.

 

снабжен всеми знаками природы (разверстое тело, демонстрирующее свою нутряную жизнь, древесные ростки, покрывающие его на одном из рисунков, сходство с богомолом и с жертвенным быком, хтоническая стихия вулканов, соседствующая с солнечным ореолом), этот мифический образ представляет собой сознательно гетерогенное построение – «отсутствие мифа», переживаемое «со страстью» человеком-одиночкой, а не «праздным сообществом» (Ж.-Л.Нанси). Работа создания такого нового, превращенного в дело мифа на символическом уровне неизбежно должна была закончиться построением пустоты, нехватки: отсутствие головы у бога-монстра соответствует отсутствию мифа и отсутствию «естественного» сообщества. Отсутствие сведений о тайном обществе, которым мы обязаны верности его членов своей клятве, фактически лишь продолжает собой эту фундаментальную нехватку, которая с самого начала подрывала собой героическое предприятие Ацефала.

Н.В. Бунтман
Нарушение границ: возможное и невозможное

Подходит к концу двадцатое столетье - калейдоскоп событий, имен, научных открытий, противоречащих друг другу теорий. В литературе и искусстве - множество "нео" и "пост", питающихся за счет уже когда-то созданного. Слишком высока песча