Чему мы можем научиться у культурного релятивизма

В самом начале я сказал, что мы собираемся вывить как верное, так и ложное в культурном релятивизме. Пока что я упомянул только его ошибки: я сказал, что он основывается на некорректном аргументе, что он имеет последствия, которые делают его неправдоподобным, и что уровень разногласий между культурами значительно меньше, чем он полагает. Всё это вместе означает очень хорошее опровержение теории. Тем не менее, это всё еще очень привлекательная идея, и читатель мог испытывать чувство, что всё это немного нечестно. Теория должна иметь в себе нечто, а иначе, почему она стала бы такой влиятельной? Действительно, я думаю, что есть нечто верное в культурном релятивизме, и сейчас я хочу сказать, что это. Если два урока, которым мы должны научиться у этой теории, даже если в конце концов мы её отвергаем.

Культурный релятивизм предупреждает нас, совершенно справедливо, об опасности полагать, что все наши предпочтения базируются на некоторой абсолютно рациональной основе. Это не так. Многие (но не все) наши практики просто являются особенностью нашего общества, и это легко упустить из виду. Напоминая нам об этом, теория выполняет полезную службу.

Погребальные обычаи один пример тому. Каллатии, согласно Геродоту, были «людьми, которые ели своих отцов» - шокирующая вещь, по крайней мере, для нас. Но поедание плоти мёртвых может быть понято как знак уважения. Оно может восприниматься как символический акт, которым утверждается: мы хотим, чтобы дух этого человека оставался в нас. Возможно, так понимали это каллатии. При таком образе мыслей, погребение мертвых могло представляться выражением отказа от них, и сжигание трупа – проявлением презрения. Если это трудно себе представить, то нам следует напрячь воображение. Конечно, мы можем чувствовать физиологическое отвращение от мысли о поедании человеческой плоти в любых обстоятельствах. Но что из этого? Это отвращение может быть, как и говорят релятивисты, только следствием того, что является обычаем в нашем обществе.

Есть много других вещей, о которых мы склонны думать в понятиях правильного и неправильного, но которые на самом деле не более чем общественные условности. Должны ли женщины прикрывать грудь? Обнажённая публично грудь в нашем обществе скандальна, в то время как в других культурах нечто тривиальное. Говоря объективно, это ни правильно, ни неправильно – нет никакой объективной причины, по которой тот или иной обычай лучше. Культурный релятивизм начинает с ценной догадки о том, что многие из наших практик подобны этой – они не более чем продукты культуры. Затем он идёт по ложному пути, заключая, что, раз некоторые практики таковы, то все должны быть таковы.

2. Второй урок связан с тем, что надо быть открыто и критично мыслящим. Когда мы росли, каждый из нас усвоил некоторые сильные чувства: мы научились думать о некоторых видах поведения как приемлемых, а о других как совершенно неприемлемых. Иногда эти наши чувства ставят под сомнение. Мы можем встретить кого-то, кто будет утверждать, что наши эмоции ошибочны. Например, нас, возможно, учили, что гомосексуализм аморален, и мы можем чувствовать себя совершенно некомфортно среди геев, и воспринимать их как «других» и чуждых. И вот некто заявляет, что это, возможно, всего лишь предрассудок; что нет никакого зла в гомосексуализме; что геи – это такие же люди, как и все, просто они, в силу причин, не зависящих от их выбора, чувствуют влечение к лицам своего пола. Но, поскольку мы испытываем столь сильные чувства по поводу этого, для нас может быть трудно воспринимать это серьёзно. Даже после того, как мы прислушаемся к аргументам, мы можем всё-таки сохранить непоколебимое ощущение того, что гомосексуализм это всё-таки нечто отвратительное.

Культурный релятивизм, подчёркивая то, что наши нравственные представления могут отражать предрассудки нашего общества, является противоядием против такого догматизма. Рассказав историю о греках и каллатиях, Геродот добавляет:

Ибо если бы каждому, неважно кому, дали бы возможность выбирать среди всех народов мира то собрание убеждений, которое он бы посчитал наилучшим, он неизбежно, после внимательного рассмотрения их сравнительных достоинств, выбрал бы убеждения своей собственной страны. Каждый без исключения верит, что его родные обычаи и религия, в которой он был воспитан, самые лучшие.

Понимание этого может сделать наше сознание более открытым. Мы можем придти к пониманию того, что наши эмоции не обязательно отражают истину: они могут быть не более чем результатом «обработки» нашей культурой. Поэтому, когда мы слышим утверждение о том, что некоторый элемент нашего социального кода на самом деле не оптимален, мы и мы чувствуем инстинктивное сопротивление этой идее, мы можем остановиться и вспомнить вышесказанное. И тогда мы сможем быть более открытыми в поисках истины, какой бы она ни была.

И мы сможем понять привлекательность культурного релятивизма, несмотря даже на то, что теория имеет серьёзные недостатки. Это привлекательная теория потому, что она основана на подлинном прозрении – что многие из практик и подходов, которые мы считаем настолько естественными, на самом деле только продукты культуры. Более того, важно иметь в виду это прозрение, если мы хотим избежать высокомерия и иметь открытое сознание. Это важные идеи, к которым не следует относиться легкомысленно. Но мы можем принять их без того, чтобы принимать всю теорию.