ГЛАВА 10. ИСТИНА, РАЦИОНАЛЬНОСТЬ 3 страница

суют смелые предположения, даже когда их ложность

быстро обнаруживается, то этот интерес обусловлен на-

шим методологическим убеждением, что только с по-

мощью таких смелых предположений мы можем на-

деяться обнаружить интересные и важные истины.

В связи со сказанным возникает один вопрос, кото-

рый, как мне представляется, нуждается в логическом

анализе. Понятия «интересный» или «важный» в том

смысле, в котором они здесь используются, можно ана-

лизировать объективно: интересность или важность

определяется только нашими проблемами, а также объ-

яснительной силой и, следовательно, содержанием или

невероятностью соответствующей информации. И то

понятие меры, которое мы упоминали ранее (оно изла-

гается в [32, приложения]), представляет собой меру,.

которая учитывает некоторое относительное содержание

информации, то есть относительное содержание гипоте-

зы или проблемы.

Следовательно, я вполне готов согласиться с тем,.

что фальсификационисты, подобные мне, гораздо охот-

нее предпочтут попытку решить интересную проблему

посредством смелого предположения, даже (и особен-

но) если оно вскоре окажется ложным, любому пере-

числению не относящихся к делу тривиальностей. Мы

предпочитаем этот путь, потому что убеждены в том,,

что именно так мы можем учиться на наших ошибках;

обнаруживая ложность наших предположений, мы боль-

ше узнаем об истине и все больше приближаемся к ней.

Поэтому я считаю, что обе эти идеи — идея истины

в смысле соответствия фактам и идея содержания (ко-

торое можно измерять с помощью тех же процедур, с

помощью которых мы измеряем проверяемость) — иг-

рают относительно равную роль в наших рассуждениях

и могут значительно прояснить идею прогресса в науке.

X

Рассматривая прогресс научного познания, многие:

люди склонны говорить, что, хотя мы не знаем, как

близки или как далеки мы от истины, мы способны и.

часто нам удается все ближе и ближе подходить к ис-

тине. В прошлом я иногда сам говорил подобным обра-

зом, однако всегда испытывал при этом некоторые

угрызения совести. Дело не в том, что я слишком чув-

ствительно относился к тому, что мы говорим: если мы

-говорим так ясно, как можем, не претендуя на большее.

:и если не пытаемся выводить точных следствий из со-

'Мнительных или неопределенных посылок, то нет боль-

шого вреда в появляющихся иногда неясностях при вы-

ражении наших чувств и интуитивных представлений о

вещах. Однако, когда я пытался писать или говорить

•о науке как о приближении к истине, как о способе

подхода к истине, я чувствовал, что должен был бы

писать «Истина» с большой буквы, чтобы показать, что

здесь речь идет о неопределенном и в высшей степени

метафизическом понятии. В противоположность этому

слово «истина» в понимании Тарского со спокойной со-

вестью можно писать с маленькой буквы5.

Лишь совсем недавно я задумался над тем, дей-

ствительно ли используемая нами идея истины столь

•опасно неопределенна и метафизична. Почти сразу я

понял, что это не так и что нет никаких особых труд-

ностей в применении к ней фундаментальных резуль-

татов Тарского.

Нет никаких оснований, запрещающих нам говорить,

•что одна теория соответствует фактам лучше, чем дру-

гая. И этот простой первый шаг сразу проясняет все:

в действительности нет барьера между тем, что на пер-

:вый взгляд кажется «Истиной» с большой буквы и

«истиной» в понимании Тарского.

Вместе с тем возникает такой вопрос: можно ли

.действительно говорить о лучшем соответствии выска-

зываний фактам? Существует ли такая вещь, как степе-

ни истинности? Не будет ли опасным заблуждением счи-

тать, что истина в понимании Тарского локализована в

некотором виде метрического или по крайней мере то-

пологического пространства, так что о двух теориях —

скажем, более ранней теории t\ и более поздней теории

• tz — можно осмысленно говорить, что /2 замещает t\

или более прогрессивна, чем t\, вследствие того, что h

ближе к истине, чем 11?

Я не думаю, что такого рода утверждения являют-

•ся всецело ошибочными. Напротив, мне представляет-

ся, что мы просто не можем обойтись без чего-то по-

добного этой идее большего или меньшего приближения

к истине. Без сомнения, мы можем и часто вынуждены

6 Сходные опасения выражает Куайн, когда критикует Пирса за

использование идеи приближения к истине (см. [34, с. 23]).

сказать о теории tz, что она лучше соответствует фак-

там, чем другая теория, t\, или, точнее, что она, на-

сколько мы знаем, по-видимому, лучше соответствует

фактам, чем теория t2.

Я приведу здесь несистематизированный список

шести типов случаев, в которых мы можем сказать, что-

теория /2 превосходит теорию t\ в том смысле, что t2 —

насколько нам известно — лучше соответствует фактам,

чем t\ (в том или ином смысле):

(1) tz делает более точные утверждения, чем fb и

эти более точные утверждения выдерживают более

точные проверки;

(2) /а учитывает и объясняет большее количество

фактов, чем t\ (это включает и предыдущий случай,

когда, при прочих равных условиях, утверждения tz яв-

ляются более точными);

(3) tz описывает или объясняет факты более по-

дробно, чем это делает t\;

(4) tz выдержала те проверки, которых не выдер-

жала t\\

(5) tz предложила новые экспериментальные про-

верки, не обсуждавшиеся до ее появления (эти провер-

ки не были выдвинуты теорией t\ и, может быть, даже

неприменимы к t \), и t2 выдержала эти проверки;

(6) tz объединила или связала различные пробле-

мы, которые до ее появления не имели между собой

связи.

Рассматривая этот список, мы можем заметить, ка-

кую важную роль играет в нем содержание теорий t\ и

tz. (Напомним, что логическим содержанием некоторого

высказывания или теории б является класс всех выска-

зываний, логически следующих из a, a эмпирическим со-

держанием а — это класс всех базисных высказываний,

противоречащих а6. В нашем списке во всех шести

случаях эмпирическое содержание теории tz превосхо-

дит эмпирическое содержание теории /й).

6 Сформулированное определение логически основано на теоре-

ме, согласно которой, если речь идет об «эмпирической части» логи-

ческого содержания, то сравнение эмпирического и логического со-

держаний всегда будет приводить к одним и тем же результатам. Ин-

туитивно это определение оправдывается тем соображением, что вы-

сказывание а говорит о мире нашего опыта тем больше, чем больше.·

возможных случаев оно исключает (или запрещает). О базисных вы-

сказываниях см. также [32, приложения].

Сказанное приводит нас к мысли о том, что в пред-

шествующем рассуждении мы объединили понятие ис-

тины и понятие содержания в одно понятие лучшего

(или худшего) соответствия истине или большего (или

меньшего) подобия или сходства с истиной. Используя

термин, уже упоминавшийся ранее (и противопостав-

ляемый вероятности), можно сказать, что в данном

случае речь идет о понятии (степени) правдоподобности.

Следует заметить, что мысль о том, что каждое вы-

сказывание или теория не только истинны или ложны,

но независимо от своего истинностного значения имеют

некоторую степень правдоподобности, не означает обра-

щения к многозначной логике, то есть к логической

системе, имеющей более чем два истинностных значе-

ния—не только истину и ложь. Однако кое-что из того,

к чему стремились защитники многозначной логики,

реализовано теорией правдоподобности и близкими

теориями [32, прил. 3].

XI

Осознав сформулированную проблему, я долго не

мог подойти к ее решению. Однако в конце концов я

пришел к очень простому определению понятия правдо-

подобности в терминах истины и содержания. (Для это-

го можно использовать либо логическое, либо эмпири-

ческое содержание и получить в результате два тесно

связанных понятия правдоподобности, которые, однако,

сливаются в одно, если мы анализируем только эмпи-

рические теории или только эмпирические аспекты тео-

рий.)

Рассмотрим содержание высказывания а, то есть

класс всех логических следствий а. Если б истинно, то

этот класс может состоять только из истинных выска-

зываний, поскольку истина всегда передается от посы-

лок ко всем следствиям. Однако если б ложно, то его

содержание всегда будет состоять как из истинных, так

и из ложных утверждений. (Пример: высказывание

«По воскресеньям всегда идет дождь» ложно, однако

его следствие, скажем, относительно последнего вос-

кресенья истинно.) Поэтому независимо от того, яв-

ляется ли некоторое высказывание истинным или лож-

ным, в том, что оно говорит, может быть больше или

-меньше истины — в соответствии с тем, состоит ли его

содержание из большего или меньшего числа истинных

высказываний.

Назовем класс истинных логических следствий а его

«истинным содержанием» (английский термин «truthcontent

» является переводом, который долгое время ис-

пользовался интуитивно, соответствующего немецкого

термина «Wahrheitsgehalt», смысл которого очень бли-

зок к выражению «В ваших словах содержится доля

истины»); класс ложных следствий а, и только их, на-

зовем «ложным содержанием» а. (Строго говоря, «лож-

ное содержание» не является «содержанием», так как

оно не содержит никаких истинных следствий из лож-

ных высказываний, являющихся элементами этого со-

держания. Однако можно определить меру ложного со-

держания с помощью понятий «содержание» я «истин-

ное содержание»— (см. [32, приложения]). Все введен-

ные термины столь же объективны, как и термины

«истинно», «ложно» и «содержание». Теперь мы можем

сказать:

Предполагая, что истинное содержание и ложное со-

держание двух теорий t\ u tz сравнимы, можно утверж-

дать, что Я2 ближе к истине или лучше соответствует

фактам, чем t\, и если, и только если, имеет место хотя бы

одно из двух условий:

, (а) истинное, но не ложное содержание t2 превосхо-

дит истинное содержание t\;

(b) ложное, но не истинное содержание ^ превосхо-

дит ложное содержание t2.

Если теперь мы примем (быть может, фиктивное)

предположение о том, что содержание и истинное со-

держание теории а в принципе измеримы, то мы можем

пойти несколько дальше в наших рассуждениях и опре-

делить Vs(a) —меру правдоподобности или правдоподо-

бия а. Простейшим таким определением является

Vs(a)=CtT(a) — Ct F (а),

где ПЯф(б) —мера истинного содержания a, a CtF(a) —

мера ложного содержания а. Несколько более сложное, но

в некоторых случаях более предпочтительное определение

Vs(a) можно найти в [32, прил. 3].

Очевидно, что Vs(a) удовлетворяет нашим двум

требованиям, согласно которым Vs(a) должно возрас-

тать в том случае,

(а)если CtT(a) возрастает, a CtF(a) не возрастает, и

23-913 353

(b) если Ct F (а) уменьшается, a CtT(a) не уменьша-

ется.

Некоторые технические вопросы, связанные с опре-

делением CtT(a), Ct F (a) и V s (d), я рассмотрел в [32,

приложения]. Здесь же я хочу обсудить лишь три

проблемы, относящиеся к понятию правдоподобности.

XII

Первая проблема заключается в следующем. Наше

понятие приближения к истине, или понятие правдопо-

добности, является столь же объективным, идеальным

и регулятивным, как и понятие объективной, или абсо-

лютной, истины. Аналогично понятиям истины или со-

держания оно не эпистемологическое, или эпистемиче-

ское, понятие. (В терминологии Тарского понятия прав-

доподобности, очевидно, является «семантическим» по-

нятием— подобно понятиям истины, логического следо-

вания и содержания.) В связи с этим нам следует про-

водить различие между вопросом «Что вы хотите ска-

зать, когда говорите, что теория t2 имеет более высо-

кую степень правдоподобности, чем теория t\)·» и во-

просом «Как узнать, что теория t2 имеет более высокую-

степень правдоподобности, чем теория t{?».

До сих пор мы ответили только на первый из этих

вопросов. Ответ на второй вопрос зависит от первого

и в точности аналогичен следующему ответу (абсолют-

ному, а не сравнительному) на вопрос относительно ис-

тины: «Я не знаю — я только предполагаю, но я могу

критически проверить свои предположения, и если они

выдерживают строгую критику, то этот факт можно

считать хорошим критическим аргументом в их пользу».

Вторая проблема такова. Понятие правдоподобности

определено нами таким образом, что максимум правдо-

подобности может быть достигнут теорией, которая не

просто истинна, но полностью и исчерпывающе истин-

на: если она соответствует, так сказать, всем фактам,.

и, конечно, только реальным фактам. Ясно, что это

гораздо более далекий и недостижимый идеал, чем

простое соответствие некоторым фактам (как, напри-

мер, в случае утверждения «Снег обычно бел»).

Однако сказанное справедливо лишь для максималь-

ной степени правдоподобности, а не для сравнения

теорий относительно их степени правдоподобности. Ис-

пользование данного понятия для сравнения является

его главной характерной чертой, и понятие о более вы-

сокой или более низкой степени правдоподобности ка-

жется более применимым и, следовательно, более

важным для анализа научных методов, чем само поня-

,тие абсолютной истины, хотя последнее, конечно, го-

раздо более фундаментально.

Это приводит нас к третьей проблеме. Сначала я не

предполагал, что явное введение понятия правдоподоб-

ности приведет к какому-либо изменению в теории ме-

тода. Напротив, я считал, что моя теория проверяемости

или подкрепления с помощью эмпирических проверок

является соответствующим методологическим аналогом

этого нового металогического понятия. Единственное

улучшение я усматривал в достижении большей ясно-

сти. Поэтому я часто говорил, что мы предпочитаем

теорию /г, выдержавшую строгие проверки, теории t\,

не выдержавшей этих проверок, поскольку ложная тео-

рия, несомненно, хуже той, которая, насколько нам из-

вестно, может оказаться истинной.

Теперь же к этому мы можем добавить, что даже

после того, как теория t2 в свою очередь оказалась

опровергнутой, мы все еще можем говорить, что она

лучше /й, так как хотя обе эти теории оказались лож-

ными, тот факт, что теория t2 выдержала проверки, ко-

торых не смогла выдержать t\, является указанием на

то, что ложное содержание t\ превосходит ложное со-

держание теории I2, в то время как ее истинное содер-

жание не превосходит истинного содержания t2. Таким

образом, даже после фальсификации теории t2 мы все

еще можем отдавать ей предпочтение, ибо у нас есть

основания думать, что она соответствует фактам лучше,

чем Яй.

Все случаи, когда мы принимаем теорию Я2 в силу

экспериментов, которые являлись решающими для вы-

бора между ti и t2, по-видимому, подобны приведенно-

му типу. Таковыми были, очевидно, те случаи, когда

предлагались эксперименты в попытках придумать с

помощью теории t\. такие ситуации, в которых t2 приво-

дит к иным результатам, нежели t\. Так, теория Ньюто-

на позволила нам предсказать некоторые отклонения от

законов Кеплера. Ее успех в этой области показал, что

она может использоваться там, где опровергается тео-

рия Кеплера, —по крайней мере та часть теории Кеп-

лера, ложность которой была обнаружена, не была

23* 355

частью теории Ньютона; в то же время совершенно яс-

но, что истинное содержание новой теории не умень-

шилось, так как теория Кеплера следует из теории

Ньютона в качестве «первого приближения».

Аналогичным образом мы можем показать, что бо-

лее точная теория i2 — при условии, что ее ложное со-

держание не превосходит ложного содержания t\,~

имеет более высокую степень правдоподобности, чем

t\. To же самое справедливо для такой теории tz, число-

вые утверждения которой, будучи ложными, все-таки

ближе к истине, чем числовые утверждения t\.

В конечном счете понятие правдоподобности оказы-

вается наиболее плодотворным в тех случаях, когда

мы знаем, что имеем дело с теориями, представляющими

собой в лучшем случае лишь приближения к истине, то

есть с теориями, о которых известно, что они не могут

быть истинными. (Такие ситуации часто встречаются в

социальных науках.) В этих случаях мы все-таки мо-

жем говорить о большем или меньшем приближении к

истине (и поэтому нам не нужно истолковывать такие

случаи в инструменталистском духе).

XIII

Конечно, всегда сохраняется возможность ошибки

при относительной оценке двух теорий, и эта оценка

часто будет дискуссионной. Значение данного момента

трудно переоценить. Вместе с тем столь же важно то,

что в принципе—в периоды отсутствия революционных

изменений в исходном нашем знании — относительная

оценка двух теорий t\ и t2 будет оставаться неизмен-

ной. Действительно, как мы уже отмечали, наши пред-

почтения относительно теорий не меняются даже в том

случае, если мы со временем опровергаем лучшую из

этих теорий. Например, ньютоновская динамика, хотя

мы и считаем ее опровергнутой, сохраняет свое пре-

восходство по отношению к теориям Кеплера и Гали-

лея. Причиной этого является ее большее содержание,

или большая объяснительная сила. Теория Ньютона

продолжает объяснять больше фактов, чем объясняли

названные две теории; она объясняет их с большей точ-

ностью и объединяет ранее не связанные проблемы зем-

ной,и небесной механики. Основание стабильности от-

носительной оценки таких теорий достаточно очевидно:

логическое отношение между этими теориями носит та-

кой характер, что, во-первых, существуют решающие

эксперименты, свидетельствующие против предшествен-

ников Ньютона, и, во-вторых, последующие опроверже-

ния теории Ньютона не могут поддержать более ран-

ние теории: либо они вообще их не затрагивают, либо

(как в случае с перигелием Меркурия) эти.экспери-

менты опровергают также и теории предшественников

Ньютона.

Надеюсь, сказанного достаточно для уяснения смыс-

ла понятия лучшего соответствия фактам, или степени

правдоподобности научных теорий.

XIV

По-видимому, здесь уместно высказать краткое за-

мечание об истории путаницы, смешения понятий «прав-

доподобность» и «вероятность».

Как мы видели, прогресс в науке означает движе-

ние к более интересным, менее тривиальным и, следо-

вательно, менее «вероятным» теориям («вероятным» в

любом смысле — в смысле отсутствия содержания или

статистической частоты, который удовлетворяет исчис-

лению вероятностей), а это, как правило, означает дви-

жение к менее известным, менее удобным и надежным

теориям. Однако понятие большей правдоподобности,

большего приближения к истине обычно интуитивно

смешивают с совершенно иным понятием вероятности

(в его различных смыслах: «более вероятно», «более

часто», «как будто истинно», «звучит правдиво»,

«звучит убедительно»). Это смешение имеет долгую

историю. Достаточно вспомнить хотя бы некоторые сло-

ва, служившие для выражения понятия «вероятный»,

такие, как «возможно», которое первоначально было

связано с выражениями «похожий на истину» или

«правдоподобный» (по-гречески «eoikotos», «eikotos»,

«eikos» и т. п., по-латински «verisimilis», по-немецки

«wahrscheinlich»), чтобы увидеть некоторые следы или

даже источники этого смешения.

Из самых ранних философов—-досократиков — по

крайней мере двое употребляли слово «eoikota» в смыс-

ле «похожий на истину» или «подобный истине». Так,

У Ксенофана мы читаем: «Пусть это считается правдо-

подобным!» [6а, В 35].

Совершенно ясно, что здесь имеется в виду скорее

правдоподобность или правдоподобие, а не вероятность

или степень уверенности. (В противном случае такие

выражения, как «предположим», «допустим» или «пред-

ставим», были бы излишними, и Ксенофан написал бы

что-то в таком роде: «Скажем, что это вероятно».)

Используя то же самое слово («eoikota»), Парме-

нид пишет: «Теперь этот мир, устроенный таким обра-

зом, кажется вполне похожим на истину, так скажу я

вам...» [6а, В 8, 60]7.

Однако уже в тот период или в следующий Эпи-

харм в своей критике Ксенофана, по-видимому, употреб-

ляет слово «eikotos» в смысле «вероятно» или близком

к этому (см. [ба, 21 А 15]), хотя нельзя исключить и

ту возможность, что он употреблял это слово и в смыс-

ле «похожий на истину», и лишь Аристотель (в «Мета-

физике», 1010а4) придал ему смысл «вероятный» или

«возможный». Спустя три поколения слово «eikos» со-

вершенно определенно стало употребляться в смысле

«возможно» или «вероятно» (а может быть, даже в

смысле «более часто») софистом Антифоном, который

писал: «Если хорошо начинают нечто, то, вероятно, хо-

рошо его закончат» [6а, В 60].

Все это приводит к мысли о том, что смешение прав-

доподобности с вероятностью восходит почти к самым

истокам западной философии. И это вполне понятно,

если учесть, что Ксенофан обращает внимание именно

на п-огрешимость нашего знания, характеризуя его

как состоящее из неопределенных догадок и в лучшем

случае как «подобие истины». Это выражение само

дает повод к ошибочной интерпретации и истолкованию

его как «неопределенного и в лучшем случае лишь как

некоторую слабую степень достоверного», то есть «ве-

роятного».

По-видимому, сам Ксенофан проводил четкое разли-

7 Слово «eoikota» в этом фрагменте чаще всего переводят как

«вероятное» или «правдоподобное». Например, Кранц в [6а] перево-

дит его выражением «wahrscheinlich-einleuchtend», то есть «вероятно.

Данный отрывок он толкует следующим образом: «Это упорядочение

мира (или мировой порядок) я постараюсь разъяснить вам во всех

его частях как нечто вероятное или правдоподобное». В переводе

выражений «(вполне) близко к истине» или «(вполне) похоже на

истину» я иногда поддавался влиянию приведенной выше строчке

из Ксенофана [6а, В 35], а также работы Рейнгардта «Парменид», на

которую ссылается Виламовиц (см. также [32, разд. VII введения,

выдержку из предисловия Осиандера к труду Коперника в разд. I

гл. 3, разд. XII гл. 5 и прил. 6]).

чие между степенью достоверности и степенью правдо-

подобия. Об этом свидетельствует другой его фрагмент

(приведенный в [32, с. 153]), говорящий о том, что, да-

же если бы нам случайно удалось найти и высказать

окончательную истину (то есть, как мы могли бы ска-

зать, абсолютно правдоподобное утверждение),* мы не

могли бы знать об этом. Поэтому высокая степень не-

определенности совместима с высокой степенью прав-

доподобия.

Я считаю, что мы возвратились к идеям Ксенофана,

вновь установив четкое различие между правдоподоб-

ностью и вероятностью (используя последний термин в

том смысле, который придает ему исчисление вероят-

ностей).

Сейчас еще более важно различать эти понятия,

так как долгое время их отождествляли вследствие

того, что оба эти понятия тесно связаны с понятием ис-

тины и вводят понятие степени приближения к истине.

Логическая вероятность (мы не касаемся здесь физиче-

ской вероятности) выражает идею достижения логиче-

ской достоверности, или тавтологичной истины, посред-

ством постепенного уменьшения информативного содер-

жания. С другой стороны, понятие правдоподобности

выражает идею достижения исчерпывающей истины.

В результате мы можем сказать, что правдоподобность

объединяет истину с содержанием, в то время как ве-

роятность соединяет истину с отсутствием содержания8.

Таким образом, представление о том, будто абсурд-

но отрицать, что наука стремится к высокой вероятно-

сти, обусловлено, как мне кажется, ошибочной «интуи-

цией», а именно интуитивным отождествлением понятий

правдоподобности и вероятности, которые, как теперь

нам стало ясно, совершенно различны.

4. Исходное знание и рост науки

XV

Те, кто принимает участие в плодотворном критиче-

ском обсуждении некоторой проблемы, часто опираются,

хотя и бессознательно, на две вещи: на признание все-

ми участниками дискуссии общей цели — достижение

8 Между прочим, это справедливо как для абсолютной p (а), так

н для относительной р(а, Ь) вероятности; существуют соответст-

вующие понятия абсолютной и относительной правдоподобности.

истины или по крайней мере приближение к истине —

и на значительный объем общепризнанного исходного

знания (background knowledge). Это, конечно, не озна-

чает, что каждая из двух данных предпосылок является

неизбежным базисом любой дискуссии или что эти

предпосылки являются априорными и их в свою оче-

редь нельзя обсуждать критически. Это говорит лишь

о том, что критика никогда не начинает с ничего, хотя

каждый из ее исходных пунктов может быть подверг-

нут сомнению в ходе критического обсуждения.

Однако, несмотря на то что каждое из наших пред-

положений может быть подвергнуто сомнению, совер-

шенно непрактично подвергать сомнению их все в одно

и то же время. Поэтому всякая критика должна быть

постепенной (вопреки холистской точке зрения Дюгема

и Куайна). Иначе это можно выразить так: фундамен-

тальный принцип каждой критической дискуссии состоит

в том, что мы не должны уклоняться от нашей про-

блемы, обязаны, если потребуется, расчленить ее на ряд

проблем и пытаться решать в одно время не более чем

одну проблему, хотя, конечно, мы всегда можем пе-

рейти к решению вспомогательной проблемы или за-

менить нашу проблему лучшей проблемой.

Во время обсуждения некоторой проблемы мы всег-

да (хотя бы временно) принимаем в качестве непро-

блематичных различного рода вещи: для данного вре-

мени и для обсуждения определенной частной пробле-

мы они образуют то, что я называю нашим исходным

знанием. Лишь немногие части этого исходного знания

будут казаться нам во всех контекстах абсолютно не-

проблематичными, но любая отдельная часть его в лю-

бое время может быть подвергнута сомнению, в част-

ности если мы подозреваем, что некритическое при-

нятие именно этой части обусловило возникновение

некоторых наших трудностей. Вместе с тем почти вся

значительная часть исходного знания, которую мы по-

стоянно используем в любом неформальном обсуждении,