МИФ В ПРИМИТИВНОЙ ПСИХОЛОГИИ. случай или сверхъестественная причина

 

случай или сверхъестественная причина. Случайные факторы — вроде переутомления, солнечного удара, переедания или переох­лаждения — могут вызвать незначительное и временное недомога­ние. Ударом копья в сражении, ядом, падением с дерева или скалы человек может быть покалечен или убит. Случаются ли все эти не­счастья, а также многие другие — когда, например, человек тонет в море или в реке, подвергается нападению крокодила или акулы — совершенно независимо от колдовства, для туземца всегда остается вопросом спорным. Но не существует сомнений в том, что все серьез­ные и особенно все смертельные болезни обусловлены различными формами колдовства. Среди этих последних преобладают ординар­ные вредоносные практики местных магов, способных, как считает­ся, посредством своих обрядов и заклинаний вызывать недуги, спи­сок которых покрывает едва ли не все обычные патологии, за ис­ключением скоротечных болезней и эпидемий.

Источник колдовства всегда ищут в некоем воздействии, идущем с юга. Есть два места на Тробрианском архипелаге, где, как счита­ется, зародилось колдовство, или, скорее, куда оно было перенесено с архипелага Д'Антрекасто. Одно из них — это роща Лавайво между деревнями Ба-у и Бвойталу, а другое — южный остров Вакута. Оба этих района до сих пор считаются самыми известными центрами колдовства.

Район Бвойталу имеет особенно низкий социальный статус на острове; там живут самые искусные резчики по дереву и самые луч­шие мастера плетения, однако, они употребляют в мясо пищу таких недостойных тварей, как скат и кустарниковая свинья. Эти туземцы долгое время были эндогамными и представляют, пожалуй, самый древний слой местной культуры острова. К ним колдовство было принесено с южного архипелага крабом. Об этом животном сообща­ется, что оно либо появилось из дыры в роще Лавайво, либо при­летело по воздуху и свалилось с неба в том же самом месте. Ко времени его появления человек и собака уже вышли на поверхность. Краб был красным, потому что содержал в себе колдозство. Собака увидела его и попыталась укусить. Тогда краб убил собаку, а после убил и человека. Но затем он пожалел о содеянном, его "брюшко шевельнулось", и он вернул человека к жизни. После чего человек предложил своему убийце и спасителю большую плату, покала, и попросил членистоногое отдать ему свою магию. Что и было сдела­но. Человек тут же воспользовался колдовством, чтобы убить своего

* Эндогамия — браки только внутри определенного сообщества.

благодетеля, краба. Затем, согласно правилу, которое якобы соблю­далось до недавнего времени, он убил своего ближайшего родствен­ника по материнской линии. После этого колдовство оказалось в полном его распоряжении. Теперь крабы черные, потому что кол­довство вышло из них; однако они живучи, потому что когда-то были распорядителями жизни и смерти.

Подобный миф бытует и на южном острове Вакута. Рассказыва­ют, что где-то на северном берегу острова Норманби некое злобное существо, с виду похожее на человека, но не человеческое, всели­лось в бамбук. Этот бамбук несло течением на север до тех пор, пока не прибило к берегу у мыса Яйвау или Вакута. Человек из близлежащей деревни Квадагила услышал доносившийся из бамбу­ка голос и расколол его. Демон вышел наружу и обучил человека колдовству. Согласно информаторам с юга, это и была исходная точка в истории черной магии. В район Ба-у в Бвойталу черная магия попала с о-ва Вакута, а не непосредственно с южного архи­пелага. Другая версия жителей Вакуты утверждает, что таува-у пришло на Вакуту не в бамбуке, а более величественным образом. У Севатупа на северном берегу острова Норманби росло большое дерево, в котором обитало множество злобных существ. Дерево упало, его основание осталось на острове Норманби, ствол и ветви оказались над морем, а вершина пришлась на Вакуту. Поэтому кол­довство наиболее распространено на южном архипелаге; море между основанием и верхушкой дерева богато рыбой, изобиловавшей в ветвях дерева, а местом, откуда колдовство пришло на Тробрианы, является южное побережье о-ва Вакута. Ибо в верхушке дерева скрывались три самых злобных существа (два существа мужского пола и одно женского), которые и передали свои магические знания жителям острова.

Эти мифологические истории — не более, чем одно из звеньев в цепи верований, окружающих кончину человека. Мифические эпи­зоды можно понять и должным образом оценить их значение только во взаимосвязи с верой в силу и природу колдовства и с чувствами и представлениями, с ним связанными. Выразительными рассказа­ми о появлении колдовства не исчерпываются истории о сверхъес­тественных опасностях. По местному поверью, внезапная и скоро­течная болезнь и смерть вызываются не колдунами-мужчинами, а летающими ведьмами, которые действуют совершенно иначе и ко­торым в целом присущи более выраженные сверхъестественные свойства. Я не смог отыскать ни одного первичного мифа о проис-

Ил. 1. Бронислав Малиновский с тробрианскими женщинами, 1917 г. (Права: Лондонская школа экономики и Хелена В.Малиновская)

Ил. 2. Деревянные шпатели для извести (центральный — из пан­циря черепахи), украшенные фигурками птиц и крокодилов (Новая Гвинея) Британский музей.

5- 52

Б. Малиновский

в примитивной психологии

 

хождении такого ведовства. Вместе с тем, все связанное с этими ведьмами окружено комплексом поверий, образующих то, что может быть названо текущей мифологией, или мифологией настоящего. Я не буду приводить здесь эти поверья подробно, потому что сделал это в своей книге "Аргонавты Тихоокеанского Запада"¹. Но важно знать, что ореол сверхъестественных чар вокруг тех, кого считают ведьмами, порождает непрерывный поток историй. Такие истории можно считать мифами второго порядка, производными веры в сверхъестественные силы. Подобные истории рассказываются также и о колдунах-мужчинах, бвага-у.

Наконец, эпидемии. Они приписываются прямому действию злобных духов, таува-у, которые, как мы видели, мифологически считаются чаще всего первоисточником всякого колдовства. Эти злобные существа постоянно обитают на юге. Время от времени они посещают Тробрианский архипелаг и, невидимые для обычных людей, расхаживают ночами по деревням, гремя своими чашками для лайма и стуча своими деревянными мечами-дубинками. И когда бы эти звуки ни заслышались, жители деревни впадают в ужас, ибо те, кого таува-у поражает своим деревянным оружием, умирают: такое вторжение всегда ассоциируется с массовыми смертями. Тогда в деревнях распространяется лериа, эпидемическое заболевание. Злобные духи могут иногда превращаться в рептилий, и тогда они становятся видимыми человеческому глазу. Такую рептилию не всегда легко отличить от обычной, но сделать это очень важно, так как раненный или обиженный таува-у мстит смертью.

И тут, вокруг этого мифа сегодняшнего дня, вокруг этого местного предания о событиях, которые не принадлежат к прошлому, а слу­чаются и поныне, опять же нарастает бесчисленное множество кон­кретных рассказов. События некоторых из них происходили даже во время моего пребывания на Тробрианских о-вах; однажды сви­репствовала тяжелая дизентерия, а в 1918 году наблюдалась вспыш­ка заболевания типа испанской инфлюэнцы. Многие туземцы гово­рили, что слышали таува-у. В Вавеле видели гигантскую ящерицу; человек, который убил ее, вскоре умер, а в деревне разразилась эпидемия. В то время, как я был в Обураку и в деревне распрост­ранялась болезнь, гребцы лодки, в которой я плыл, увидели насто­ящего таува-у; в мангровых зарослях появилась огромная много­цветная змея, которая с нашим приближением загадочно исчезла.

* Лайм — известь из толченых кораллов, которую добавляют в бетелевую жвачку.

]/[ только из-за своей близорукости и, возможно, также из-за неуме­ния распознавать таува-у, мне не удалось увидеть это чудо самому. Такую и подобные ей истории можно услышать десятками от туземцев во всех местностях. Рептилий этого типа следует помещать на высокие помосты и класть перед ними различные ценные подношения; в том, что так нередко делается, меня заверяли туземцы, которые сами были свидетелями подобных церемоний, но я никогда не видел этого своими глазами. И опять же, мне говорили, что некоторые женщины-ведьмы вступают в половую связь с таува-у, а относительно одной, ныне живущей, это даже определенно утверждалось.

Пример таких верований показывает, как исходная матричная история постоянно порождает производные мифы. Так, будучи свя­зано с представлениями о причинах всевозможных болезней и смер­ти, эти поверья и рассказы, которые отражают часть из них, а также всякое самое незначительное экстраординарное событие, какие по­стоянно подмечают туземцы, — все это образует единое органичное целое. Эти верования, несомненно, не представляют собой ни тео­рию, ни объяснения. С одной стороны, они представляют собой целый комплекс культурно значимых практик, ибо колдовство не только считается практиковавшимся ранее, но и практикуется в на­стоящее время, по крайней мере в его мужских формах. С другой стороны, рассматриваемый комплекс включает все прагматические реакции человека на болезнь и смерть; в нем выражены его эмоции, его предчувствия; он оказывает влияние на поведение человека. И снова миф предстает как нечто весьма отдаленное от чисто интел­лектуальных объяснений.

Теперь нам полностью известны туземные представления о тех факторах, которые некогда лишили человека способности к посто­янному омоложению, и о тех, что в настоящее время укорачивают само его существование. Кстати, связь между этими факторами только косвенная. Туземцы верят, что хотя любая форма колдовства может повредить как ребенку, юноше или человеку в расцвете сил, так и пожилому человеку, все же старики подвержены ему сильнее. Таким образом, потеря способности к омоложению по меньшей мере подготовила почву для колдовства.

Однако было время, когда люди уже старели, умирали и таким образом становились духами, но все же оставались еще в деревнях среди живущих, — так же, как сейчас они витают вокруг своих жилищ, когда возвращаются в деревню во время ежегодного праз­дника миламала. Но однажды старуха-дух, жившая в доме своих

Б. Малиновский

миф в примитивной психологии

 

родственников, улеглась, свернувшись, на полу под одним из топ­чанов. Ее дочь, разносившая пищу домашним, нечаянно пролила немного варева из кокосовой чашки и обварила эту старуху, а та стала возмущаться и ругать дочь. На что последняя ответила: "Я думала, что ты ушла; я думала, что ты возвращаешься только раз в году, во время миламала". Старуха-дух обиделась и сказала: "Я отправлюсь на Туму и буду жить под землей". Затем она взяла кокосовый орех, разрубила его пополам, оставила себе половину с тремя "глазками", а другую отдала своей дочери. "Я даю тебе по­ловину, которая слепа, и поэтому ты не будешь видеть меня. А себе я беру половину с глазами, и поэтому я буду видеть тебя, когда вернусь вместе с другими духами". Вот почему духи невидимы, хотя сами они могут видеть людей.

В этом мифе содержится упоминание о ежегодном празднике ми­ламала, когда духи возвращаются в свои деревни на время торжеств. Более подробный миф рассказывает о том, как был учрежден этот праздник миламала. В Китаве умерла женщина, оставив беремен­ную дочь. Родился сын, но у молодой матери недоставало молока, чтобы кормить его. Когда на соседнем острове умирал мужчина, она попросила его передать ее покойной матери, которую он увидит в стране духов, чтобы та принесла еды своему внуку. Женщина-дух наполнила корзину пищей духов и пришла в деревню, повторяя нараспев: "Чью еду я несу? Еду для своего внука, которую я отдам ему; я отдам ему его еду". Она сказала своей дочери: "Я принесла еду; мужчина передал мне, чтобы я принесла ее. Но я слаба; я боюсь, что люди могут принять меня за ведьму". Затем она испекла один клубень ямса и отдала его своему внуку. А потом отправилась в буш возделывать огород для своей дочери. Однако, когда она вернулась, ее дочь сильно испугалась, так как мать в облике духа была похожа на колдунью. Дочь стала прогонять ее: "Возвращайся на Туму, в стра­ну духов, а то люди скажут, что ты ведьма". Старая женщина-дух сетовала в ответ: "Почему ты меня гонишь? Я думала, что останусь с тобой и буду возделывать огород для своего внука". Но дочь все твер­дила: "Уходи прочь, возвращайся на Туму". Тогда старая женщина взяла кокос, расколола его пополам, дала "слепую" половину дочери, а половину с тремя "глазками" оставила себе. Она сказала ей, что раз в году она и другие духи будут возвращаться во время миламала и смотреть на людей в деревнях, но сами будут оставаться невидимыми. Так ежегодный праздник стал тем, чем он и является по сей день.

Для того чтобы понять эти мифологические истории, необходимо соотнести их с туземными представлениями о мире духов, с обыч­ными практиками людей в сезон миламала и с представлениями о взаимодействиях мира живых с миром мертвых, которые воплоти­лись в местных формах спиритизма². После смерти каждый дух отправляется в потусторонний мир на остров Тума. У входа его встречает Топилета, страж мира душ. Новоприбывший подносит ему какой-нибудь ценный дар — т.е. духовную субстанцию одной из тех ценностей, которыми он был украшен после смерти. Когда он появ­ляется среди духов, его приветствуют друзья и родственники, умер­шие раньше, и он сообщает им новости верхнего мира. Затем он начинает жить жизнью духов, которая сходна с земным существо­ванием, хотя иногда, в угоду надеждам и упованиям человека, рас­сказчики и приукрашивают ее, превращая в сущий Рай. Но даже те туземцы, которые описывают жизнь духов такой прекрасной, не проявляют никакого стремления приобщиться к ней.

Связь между духами и живыми людьми осуществляется несколь­кими путями. Многие люди видят духов своих умерших родствен­ников или друзей, особенно на острове Тума или возле него. И наряду с этим существуют сейчас и, по-видимому, с незапамятных времен существовали мужчины и женщины, которые в трансе или во сне могут отправиться в долгое путешествие в потусторонний мир. Они принимают участие в жизни духов, приносят к ним и от них новости, передают важные послания и различные сообщения. И прежде всего они всегда готовы передать от живых людей духам дары в виде пищи и ценностей. Эти люди доводят до сознания дру­гих мужчин и женщин реальность мира духов. Они также приносят немалое утешение живым, которые всегда с нетерпением ждут но­востей от своих дорогих усопших.

Во время ежегодного праздника миламала духи возвращаются с Тумы в свои деревни. Для них возводится специальная высокая платформа, чтобы они могли сидеть и смотреть вниз на дела и за­бавы своих родственников. В огромных количествах выставляется на общее обозрение еда, чтобы радовать их сердца, равно как и сердца живых членов общины. Днем на циновках перед хижиной главы деревни и перед хижинами уважаемых и богатых ее жителей раскладывают всевозможные ценности. В деревне соблюдается ряд табу, чтобы предохранить невидимых духов от увечья. Нельзя про­ливать горячие жидкости, ведь можно обварить духов — как обва­рили ту старую женщину в мифе. Нельзя рубить дрова в пределах

Б. Малиновский мИфВ ПРИМИТИВНОЙ ПСИХОЛОГИИ

,» йппгять метательные деревни и играть с копьями или палками или opoc.ii о

снаряды и т.п., чтобы не поранить балома, ДУ^ха- Ьолее,

проявляют свое присутствие добрыми и недобрыми зна^,
жая свое удовлетворение или обратное. Легкое раздра" У

иногда выражается неприятным запахом, более серьезное

•' „ _п1Т,_гаяяу и порче иму-

ние проявляется в плохой погоде, несчастных случал г

щества. В таких ситуациях — так же как и во время Р
знанного медиума или при приближении смерти — мир ДУ V

ставляется туземцам очень реальным и близким. л^с > ^

_ъ(пп ттогть Отношения включен в эти верования как их неотъемлемая чаыо.

между человеком и духом, как они представлены в ре верованиях и опыте настоящего, имеют себе прямые и

j „ov ЯпеСЬ ОПЯТЬ МИф

логи в различных мифологических эпизодах. о>\^^и можно рассматривать как некий фон, на котором разв р панорама непрерывной перспективы — от индивидуаль забот, страхов и печалей, через традиционное обрамле ний, т.е. множество конкретных случаев, рассказываемых

^ ^„„™ непосредственно

собственного опыта и памяти прошлых поколении, ней р

к той эпохе, когда подобные события якобы случались впер •

Я представил факты и пересказал мифы так, будто у
обширная обобщающая схема взаимоувязанных веровании. ^

цитно такой схемы, конечно же, нет в туземном фол такой способ изложения, тем не менее, вполне адеквате

а „тныр проявления мест-

ной культурной реальности, ибо все конкретные ир^^л

- < „<,_аднные со смертью и

ных веровании, все чувства и убеждения, связанное г

„гя и гЬорМируют боль-жизнью после смерти, поддерживают друг ДрУ^га '^"Н¹ ' "^J _лени«шое органичное целое. Все разнообразие историй и преде

_t, r-ппнтаННО ВЫЯВЛЯЮТ

суммируется как вариации на тему, и туземцы спошап

^г \, л „,,п,тныр верования и

параллели и связи между ними. Мифы, религиозные i

^-ьргтрственным, — все
переживания, сопряженные с духами и сверхъестеслвс _КТИКе

в попытках свя-

это в действительности составляющие одного целого, на р

■> Сартре такое единство ментальных восприятии выражается

такое единство ментальных восприятии выр 0Dra- заться с потусторонним миром. Мифы являются лишь ничного целого; это развернутая повествовательная ф°Р» няющая решающие моменты туземной веры- Когда мь или иную тему, подобным образом отлившуюся в расска, ,п«нп назвать особенно ХОДИМ, ЧТО ВСе ОНИ ОТНОСЯТСЯ К ТОМу, ЧТО МОЖНО пазо, лт,- гтптепЯ СПОСООНОСТИ неприятными или неутешительными истинами, uoi^p^ гг T-.P4vnhTaTe колдовст- к омоложению, появление болезней, смерть в резулы концов ва, отказ духов от постоянного контакта с людьми и в к

пытках свя-

частичное восстановление связи с ними. Мы также видим, что мифы этого цикла более драматичны, а также более последовательны и в то же время более сложны, чем мифы о происхождении. Если не вдаваться в детали, то я думаю, что это обусловлено более глубоким метафизическим смыслом, более сильным эмоциональным зарядом историй, связанных с человеческой судьбой, по сравнению с исто­риями о социологических прецедентах и установлениях.

Во всяком случае мы видим: миф особенно глубоко внедряется в эти сферы скорее не вследствие их особой загадочности, рождающей любознательность, а вследствие их эмоциональной окрашенности и прагматической значимости. Мы обнаружили, что идеи, проводни­ками которых являются такие мифы, связаны с наиболее болезненно воспринимаемыми обстоятельствами жизни. Так, в центре внимания одного из таких рассказов (об учреждении праздника миламала и периодических возвращениях духов мертвых) ритуальные формы поведения человека и табу, сопряженные с верой в духов. Предме­ты, о которых идет речь в таких мифах, сами по себе вполне ясны; нет необходимости их "объяснять", и миф не выполняет этой фун­кции даже отчасти. Что он делает на самом деле — так это транс­формирует эмоции, порождаемые предчувствием, за которым даже в сознании туземца брезжит неизбежный и безжалостный конец. Миф прежде всего дает четкое представление об этом. Во-вторых, он низводит смутный, но всепоглощающий страх до уровня обыден­ной, повседневной реальности. Все самое вожделенное — сила веч­ной юности, способность к омоложению, спасающая от увядания и старости, — все это утрачено в результате нелепого происшествия, предотвратить которое было под силу ребенку и женщине. Разлука с любимыми после смерти, оказывается, обусловлена неловким об­ращением с кокосовой чашкой и пустяковой ссорой. А болезнь пред­ставляется чем-то некогда сидевшим внутри безобидного животного и вышедшим наружу в результате случайной встречи человека, со­баки и краба. Человеческие ошибки, провинности и случайные про­махи приобретают огромную значимость. Рок, судьба и неизбеж­ность, напротив, низводятся до уровня небольших прегрешений людей. Чтобы понять это, наверное, следует иметь в виду, что на Деле в своем отношении к смерти — своей собственной или любимых людей — туземец руководствуется не только верой и мифологичес­кими представлениями. Его сильный страх смерти, его острое же­лание отсрочить ее и его глубокое горе от утраты любимых им людей вступают в противоречие с оптимизмом веры и представлениями о

_r