Воспитание.
Индивид - это человек как типичный представитель своего рода, носитель типичных, природно обусловленных свойств. Субъект деятельности - это человек как типичный носитель видов человеческой активности; это человек как носитель сознания, психических механизмов, регулирующих специфически человеческие формы активности. Воспитанность (высокий уровень): широкий запас нравственных знаний (об отношении к труду, обществу, к другому человеку, к себе). Синтез нравственных представлений в целостное индивидуальное мировоззрение. Согласованность нравственных знаний с личными убеждениями, мотивами. Гармония знаний и убеждений с нравственным поведением, единство слова и дела в учении. Развернутые познавательные и социальные мотивы в учении, интерес к способам работы. "Сильное" целеполагание - удержание целей в ситуациях затруднений, ошибок, помех, доведение работы до конца. Преобладание положительных конструктивных эмоций в учении.
Однажды к убелённому сединами мудрецу вся в слезах пришла молодая и очень красивая девушка. - Что мне делать? - сквозь слёзы жаловалась она. - Я всегда стараюсь по-доброму обходиться с людьми, никого не обижать, помочь, чем могу. И хоть я со всеми приветлива и ласкова, но часто вместо благодарности и уважения принимаю обиды и горькие насмешки. А то и откровенно враждуют со мной. Я не виновата ни в чём, и это так несправедливо и обидно до слёз. Посоветуйте, что мне делать. Мудрец посмотрел на красавицу и с улыбкой сказал: - Разденься донага и пройдись по городу в таком виде. - Да вы с ума сошли! - возмутилась красавица. - В таком виде всякий обесчестит меня и ещё Бог весть что сотворит со мною.
Тогда мудрец открыл дверь и поставил на стол зеркало. - Вот видишь, - ответил он, - появиться на людях, обнажив своё красивое тело, ты боишься. Так почему ходишь по миру с обнажённой душой? Она у тебя распахнута, как эта дверь. Все, кому не лень, входят в твою жизнь. И если видят в добродетелях твоих, как в зеркале, отражение безобразия своих пороков, то стараются оклеветать, унизить, обидеть тебя. Не у каждого есть мужество признать, что кто-то лучше его. Не желая меняться, порочный человек враждует с праведником. - Так что же мне делать? - спросила девушка - Пойдём, я покажу тебе свой сад, - предложил старец. Водя девушку по саду, мудрец сказал: - Много лет я поливаю эти прекрасные цветы и ухаживаю за ними. Но я ни разу не замечал, как распускается бутон цветка, хотя потом я и наслаждаюсь красотой и ароматом каждого из них. Так и ты будь подобна цветку: раскрывай своё сердце перед людьми не спеша, незаметно. Смотри, кто достоин быть другом тебе и творит тебе добро, как поливает цветок водой, а кто обрывает лепестки и топчет ногами. «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас» То есть "не тратьте понапрасну слов с людьми, которые не могут понять их, не желают оценить их смысл". Метать бисер перед свиньями — говорить о высших материях с людьми, которым они недоступны или неинтересны; пытаться приобщить к духовным ценностям тех, чья душа и ум неразвиты, не готовы принять истину, или тех, кто сознательно пренебрегает ею.
Приходит к отцу молодая девушка и говорит: – Отец, я устала, у меня такая тяжелая жизнь, такие трудности и проблемы, я все время плыву против течения, у меня нет больше сил... Что мне делать? Отец вместо ответа поставил на огонь три одинаковых кастрюли с водой. В одну бросил морковь, в другую положил яйцо, а в третью насыпал зерна кофе. Через некоторое время он вынул из воды морковь и яйцо и налил в чашку кофе из третьей кастрюли. – Что изменилось? – спросил он свою дочь. – Яйцо и морковь сварились, а зерна кофе растворились в воде, – ответила она. – Нет, дочь моя, это лишь поверхностный взгляд на вещи. Посмотри – твердая морковь, побывав в кипятке, стала мягкой и податливой. Хрупкое и жидкое яйцо стало твердым. Внешне они не изменились, они лишь изменили свою структуру под воздействием одинаковых неблагоприятных обстоятельств – кипятка. Так и люди – сильные внешне могут расклеиться и стать слабаками там, где хрупкие и нежные лишь затвердеют и окрепнут... – А кофе? – спросила дочь. – О! Это самое интересное! Зерна кофе полностью растворились в новой враждебной среде и изменили ее – превратили кипяток в великолепный ароматный напиток. Есть особые люди, которые не изменяются в силу обстоятельств – они изменяют сами обстоятельства и превращают их в нечто новое и прекрасное, извлекая пользу и знания из ситуации.
(Сон маленького мальчика)
У пятилетнего Данилки случилось самое большое горе, какое только может случиться у мальчика или девочки – у него умерла мама. Болела, болела и умерла. Сначала Данилка ходил как пришибленный: он как-то и понять не мог, что же это такое случилось с его мамочкой, почему ее больше нет ни дома, ни в больнице? И никак он не мог поверить в то, что это его настоящая мама лежала в том длинном коричневом ящике с оборочками, который чужие дяденьки зарыли в землю. Он чувствовал, что это не так, что это неправда, но спорить со взрослыми он не умел и не хотел – не до того было Данилке. Он просто сидел часами на одном месте и все ждал и ждал, что его позовут и повезут к маме в больницу. Или она сама появится, подойдет к нему, сядет рядом, обнимет его и скажет: – Данилка, это все неправда! Я не умерла! А мама все не приходила и не приходила. Иногда он начинал плакать, но тут кто-нибудь из взрослых, даже папа, говорил ему: – Не плачь, Данила, будь мужчиной! Слезами горю не поможешь! Данилка и сам изо всех сил крепился и не плакал. А для этого лучше всего было сидеть на одном месте, смотреть в одну точку и стараться ни о чем не вспоминать и даже ни о чем не думать. А это было неправильно! Но некому было объяснить бедному Данилке, что он делает не так и почему это неправильно. И вот тогда, видя эту беду, решил Данилкин Ангел-хранитель, что пора ему вмешаться. Взял он и приснился Данилке. Встал перед ним – лицо светлое, крылья белые, стихарь – это форма такая ангельская, переливается всеми цветами радуги. – Здравствуй, Даниил! – говорит во сне Ангел-хранитель Данилке. «Даниил» – это было Данилкино полное имя, данное ему при Крещении. – Здравствуйте, – отвечает, тоже во сне, и вежливо, как его мама с папой учили, Данилка. – А вы кто? – Я твой Ангел-хранитель. Пришел я поговорить с тобой. Данилка в ответ промолчал – он не знал, о чем можно с Ангелами разговаривать. – Слышал я, Данилка, что тебе взрослые советуют о маме твоей не плакать. – Они… Они говорят, что я маму слезами огорчаю. А я вовсе не хочу ее огорчать! Только это очень трудно и вот тут, – он погладил себя по груди, – очень больно – не плакать когда хочется, – ответил честно Данилка, и слезы тут же подступили у него к глазам и к горлу, да так близко, что он и во сне чуть не заплакал в голос. Но сдержался – как обычно старался сдерживаться. И ему опять стало больно в груди и в горле. – А как ты думаешь, Данилка ты мой, для чего даны человеку слезы? – спросил Ангел. – Не знаю… Раньше я думал, что это для того, чтобы показать, что тебя пора пожалеть. – Правильно ты думал, Даниил. Когда один человек, особенно маленький, плачет, а другой, тем более взрослый, его жалеет – сразу половина боли проходит. Так? – Так. Я когда совсем маленький был, никогда не плакал сразу, чтобы слезы зря не тратить. Я сначала бежал к маме, добегал до нее и тогда уже начинал плакать. Мама брала меня на руки, жалела, дула на коленку – и разбитая коленка сразу переставала болеть. – Вот видишь, получается, что слезы вызывают жалость и сочувствие – и этим снимают боль. Как будто смывают ее. Так вот и в горе, Даниил. Слезы тебе для того и даны, чтобы без всяких слов сказать другим людям: помогите мне! Чтобы близкие люди тебе помогли своим сочувствием. Когда горе настоящее – слез не надо стыдиться. Ты меня понимаешь? – Не очень, – честно ответил Данилка. – Ну хорошо. Тогда я тебе просто покажу, что такое твои слезы о маме. Давай мы вот что сделаем, Данилка, – мы с тобой поплачем о твоей мамочке вместе! Вставай с постели! Данилка послушно встал. – Хорошо, что у тебя в комнате висит икона Божьей Матери, нам далеко идти не надо! – одобрительно сказал Ангел. – Становись рядом и давай плакать вместе. Ну, плачь, не бойся и не стесняйся! – и Ангел обнял Данилку за плечи и прижал к себе. И, конечно, Данилка сразу же заревел, а слезы побежали у него по щекам и закапали… Но не на пол они закапали, а прямо в подставленную ладонь Ангела. Данилка плакал и приговаривал: – Мамочка моя! Ты куда ушла? Мне без тебя так плохо-плохо, мамочка! И хотя он жаловался и говорил о том, как ему плохо, на самом деле ему становилось все легче и легче! То ли потому, что уж очень много невыплаканных слез у него внутри накопилось, то ли потому, что Ангел его так ласково гладил по плечам. Он плакал и плакал… А потом стал переставать, потому что слезы у него как-то кончились, и он уже только всхлипывал да вздыхал. И тут Ангел протянул ему ладонь и показал в ней горсть маленьких светлых жемчужинок. – Знаешь, Даниил, что это? – Нет. – Это твои слезы о маме – святые и невинные детские слезы. Вот они и превратились в драгоценный жемчуг. Видишь, какое чудо? Данилка кивнул и осторожно, одним пальчиком потрогал удивительные жемчужинки. – Но это еще не все, Данилка! – сказал Ангел. – Теперь давай мы с тобой помолимся о твоей маме Господу. Видишь, вот Он на иконе сидит на коленях у Своей Мамы – у Божьей Матери. Повторяй за мной: «Упокой, Господи, в светлом Твоем Раю мою мамочку, даруй ей прощение и утешение! А мои слезы прими, Господи, как молитвы о ней!» Данилка старательно и доверчиво повторял слово за словом все, что сказал ему Ангел. А пока они молились, Ангел откуда-то взял серебряную нить и стал нанизывать на нее одну слезную жемчужинку за другой. И получались бусы! И когда они кончили молиться, Ангел связал концы серебряной нитки и сказал: – Ты, Даниил, будешь плакать о своей маме, а я стану собирать жемчужинки и нанизывать их на нить твоей молитвы. Представляешь, какое замечательное ожерелье для мамы у нас получится? Данилка поднял глаза на Ангела. Ангел правильно понял его удивленный взгляд. – «Ожерелье», Даниил – это так по-старинному называются бусы. Данилка кивнул. – А знаешь, что мы сделаем с этим ожерельем, когда ты выплачешь все свои слезы и они превратятся в жемчуг? – Ты отнесешь эти бусы моей маме? – Да. Я скажу, что ты плакал о ней, пока были слезы и хотелось плакать. К тому времени ты перестанешь плакать. Но перестанешь не потому, что будешь по-глупому крепиться изо всех сил, а потому что выплачешь слезами самое горькое свое горе. И останется только любовь к маме, светлая печаль о ней и молитва. А мама твоя в Раю будет носить драгоценное ожерелье из твоих жемчжинок и тоже помнить о тебе и молиться. И вот когда она будет проходить райскими садами, а Пресвятая Богородица увидит ее, Она скажет святым Девам, сопровождающим Ее: «Вот идет счастливая мама! Видите, какое на ней чудное жемчужное ожерелье? Это значит, что ее дитя плакало о ней святыми слезами, соединяя их с молитвой о них к Моему Сыну. Слезы превратились в жемчуг, молитвы в серебряную нить – вот и получилось такое дивное украшение, подарок от любящего сына». – Ангел погладил Данилку по голове и спросил: – Ты все понял, Данилка? – Я понял, – сказал Данилка. – Про слезы понял и про бусы для мамы. Так получается, что я правильно думал, и мама моя не умерла? – Нет, не умерла. Это тело ее спит там, в могилке под цветами. А сама она жива. – Она у Бога? – Ну, конечно! – Я так и знал! – сказал Данилка и улыбнулся. Но при этом еще две невыплаканные, самые маленькие слезинки выкатились из его глаз, прокатились по щекам и упали на пол. Но Ангел наклонился и подобрал последние две жемчужинки, самые мелкие из всех. После этого он подвел Данилку к кровати, уложил его, подоткнул со всех сторон одеяло, поцеловал его в макушку, перекрестил и улетел. А Данилка уснул. Проснулся он рано-рано, когда в доме все еще спали. Данилка оделся, умылся, подошел к иконам, вздохнул… и заплакал. Поплакал-поплакал, а потом вспомнил, что без молитвы из одних только слез красивые бусы для мамы не получатся, и стал прилежно молиться.
Этот рассказ поможет объяснить и пережить смерть близких людей маленьким детям.
И вот она ушла далеко-далеко, в те края, где уже нет ни горя, ни слез, ни болезней. С больничной кровати она поднялась, легкая, помолодевшая, и, конечно, первое, что она ощутила – это полное и абсолютное отсутствие боли. Я почувствовал это, потому что держал ее за руку в ту таинственную минуту, которую мы на земле называем «смертью». На самом деле, как я теперь знаю, это что-то совсем-совсем другое.
Одна девушка вдруг оказалась на краю дороги зимой в незнакомом месте, мало того, она была одета в чье‑то чужое черное пальто. Под пальто, она посмотрела, был спортивный костюм. На ногах находились кроссовки. Девушка вообще не помнила, кто она такая и как ее зовут. Она стояла и мерзла на непонятном шоссе зимой, ближе к вечеру. Вокруг был лес, становилось темно. Девушка подумала, что надо куда‑то двигаться, потому что было холодно, черное пальто не грело совершенно. Она пошла по дороге. Тем временем из-за поворота показался грузовик. Девушка подняла руку, и грузовик остановился. Шофер открыл дверцу. В кабине уже сидел один пассажир. – Тебе куда? Девушка ответила первое, что пришло на ум: – А вы куда? – На станцию, – ответил, засмеявшись, шофер. – И мне на станцию. – (Она вспомнила, что из леса, действительно, надо выбираться на какую-нибудь станцию). – Поехали, – сказал шофер, все еще смеясь. – На станцию так на станцию. – Я же не помещусь, – сказала девушка. – Поместишься, – смеялся шофер. – Товарищ у меня одни кости. Девушка забралась в кабину, и грузовик тронулся. Второй человек в кабине угрюмо потеснился. Лица его совершенно не было видно из‑под надвинутого капюшона. Они мчались по темнеющей дороге среди снегов, шофер молчал, улыбаясь, и девушка тоже молчала, ей не хотелось ничего спрашивать, чтобы никто не заметил, что она все забыла. Наконец они приехали к какой‑то платформе, освещенной фонарями, девушка слезла, дверца за ней хлопнула, грузовик рванул с места. Девушка поднялась на перрон, села в подошедшую электричку и куда‑то поехала. Она помнила, что полагается покупать билет, но в карманах, как выяснилось, не было денег: только спички, какая‑то бумажка и ключ. Она стеснялась даже спросить, куда едет поезд, да и некого было, вагон был совершенно пустой и плохо освещенный. Но в конце концов поезд остановился и больше никуда не пошел, и пришлось выйти. Это был, видимо, большой вокзал, но в этот час совершенно безлюдный, с погашенными огнями. Все вокруг было перерыто, зияли какие‑то безобразные свежие ямы, еще не занесенные снегом. Выход был только один, спуститься в туннель, и девушка пошла по ступенькам вниз. Туннель тоже оказался темным, с неровным, уходящим вниз полом, только от кафельных белых стен шел какой‑то свет. Девушка легко бежала вниз по туннелю, почти не касаясь пола, неслась как во сне мимо ям, лопат, каких‑то носилок, здесь тоже, видимо, шел ремонт. Потом туннель закончился, впереди была улица, и девушка, задыхаясь, выбралась на воздух. Улица тоже оказалась пустой и какой‑то полуразрушенной. В домах не было света, в некоторых даже не оказалось крыш и окон, только дыры, а посредине проезжей части торчали временные ограждения: там тоже все было раскопано. Девушка стояла у края тротуара в своем черном пальто и мерзла. Тут к ней внезапно подъехал маленький грузовик, шофер открыл дверцу и сказал: – Садись, подвезу. Это был тот самый грузовик, и рядом с шофером сидел знакомый человек в черном пальто с капюшоном. Но за то время, пока они не виделись, пассажир в пальто с капюшоном как будто бы потолстел, и места в кабине почти не было. – Тут некуда, – сказала девушка, залезая в кабину. В глубине души она обрадовалась, что ей чудесным образом встретились старые знакомые. Это были ее единственные знакомые в той новой, непонятной жизни, которая ее теперь окружала. – Поместишься, – засмеялся веселый шофер, поворачивая к ней лицо. И она с необыкновенной легкостью действительно поместилась, даже осталось еще пустое пространство между ней и ее мрачным соседом, он оказался совсем худым, это просто его пальто было такое широкое. И девушка думала: возьму и скажу, что ничего не знаю. Шофер тоже был очень худым, иначе бы они все не расселись так свободно в этой тесной кабине маленького грузовика. Шофер был просто очень худой и курносый до невозможности, то есть вроде бы уродливый, с совершенно лысым черепом, и вместе с тем очень веселый: он постоянно смеялся, открывая при смехе все свои зубы. Можно даже сказать, что он не переставая хохотал во весь рот, беззвучно. Второй сосед все еще прятал лицо в складках своего капюшона и не говорил ни слова. Девушка тоже молчала: о чем ей было говорить? Они ехали по совершенно пустым и раскопанным ночным улицам, народ, видимо, давно спал по домам. – Тебе куда надо? – спросил весельчак, смеясь во весь свой рот. – Мне надо к себе домой, – ответила девушка. – А это куда? – беззвучно хохоча, поинтересовался шофер. – Ну… До конца этой улицы и направо, – сказала девушка неуверенно. – А потом? – спросил, не переставая щерить зубы, водитель. – А потом все время прямо. Так ответила девушка, в глубине души боясь, что у нее потребуют адрес. Грузовик мчался совершенно бесшумно, хотя Дорога была жуткая, вся в ямах. – Куда? – спросил веселый. – Вот здесь, спасибо, – сказала девушка и открыла дверцу. – А платить? – разинув смеющуюся пасть до предела, воскликнул шофер. Девушка поискала в карманах и снова обнаружила бумажку, спички и ключ. – А у меня нету денег, – призналась она. – Если нет денег, нечего было и садиться, ‑захохотал шофер. – Тот первый раз мы ничего с тебя не взяли, а тебе это, видно, понравилось. Давай иди домой и принеси нам деньги. Или мы тебя съедим, мы худые и голодные, да? Точно, пустая башка? ‑спросил он со смехом товарища. – Мы питаемся такими вот как ты. Шутка, конечно. Они вышли все вместе из грузовика на каком‑то пустыре, где вразброс стояли еще не заселенные, видимо, дома, по виду новые. Во всяком случае, огней не было видно. Только горели фонари, освещая темные, безжизненные окна. Девушка, все еще на что‑то надеясь, дошла до самого последнего дома и остановилась. Ее спутники остановились тоже. – Это здесь? – спросил хохочущий шофер, – Может быть, – шутливо ответила девушка, замирая от неловкости: вот сейчас и обнаружится, что она все забыла. Они вошли в подъезд и стали подниматься по темной лестнице. Хорошо, что фонари светили в окна и были видны ступени. На лестнице стояла полнейшая тишина. Дойдя до какого‑то этажа, девушка у первой попавшейся двери достала из кармана ключ, и, к ее удивлению, ключ легко повернулся в замке. В прихожей было пусто, они прошли дальше. в первой комнате тоже, а вот во второй в дальнем углу лежала груда непонятных вещей. – Видите, у меня нет денег, берите вещи, – сказала девушка, оборачиваясь к своим гостям. При этом она обратила внимание, что шофер все так же широко ухмыляется, а человек в капюшоне все так же прячет лицо, отвернувшись. – А что это такое? – спросил шофер. – Это мои вещи, они мне больше не нужны, – ответила девушка. – Ты так думаешь? – спросил шофер. – Конечно, – сказала девушка. – Тогда хорошо, – подал голос шофер, наклоняясь над кучей. Они вдвоем с пассажиром стали разглядывать вещи и что‑то уже потянули в рот. А девушка тихо попятилась и вышла в коридор. – Я сейчас, – крикнула она, увидев, что они подняли головы в ее сторону. В коридоре она на цыпочках, широко ступая, добралась до дверей и оказалась на лестнице. Сердце громко билось, стучало в пересохшем горле. Совершенно нечем было дышать. «Как все‑таки повезло, что первая попавшаяся квартира открылась моим ключом, – думала она. – Никто не заметил, что я ничего не помню». Она спустилась этажом ниже и услышала быстрые шаги наверху на лестнице. Тут же ей пришло в голову опять воспользоваться ключом. И, как ни странно, первая же дверь отперлась, девушка скользнула в квартиру и захлопнула за собой дверь. Было темно и тихо. Никто не преследовал ее, не стучал, может быть, незнакомцы уже ушли вниз по лестнице, таща найденные вещи, и оставили в покое бедную девушку. Теперь можно было как‑то обдумать свое положение. В квартире не очень холодно, это уже хорошо. Наконец‑то найдено пристанище, хоть временное, и можно лечь где‑нибудь в углу. У нее от усталости болела шея и спина. Девушка тихо пошла по квартире, в окна бил свет от уличных фонарей, комнаты были абсолютно пустые. Однако когда она зашла в последнюю дверь, сердце у нее громко застучало: в углу лежала куча каких‑то вещей. В том же углу, что и этажом выше. Девушка постояла, ожидая какого‑то нового происшествия, но ничего не случилось, тогда она подошла к этой груде и села на тряпки. – Ты что, обалдела? – закричал полузадушенный голос, и она почувствовала, что тряпки под ней шевелятся как живые, как будто змеи. Тут же сбоку высунулись две головы и четыре руки одна за другой, оба ее знакомца, живо ерзая, возились в тряпках и наконец выбрались наружу. Девушка побежала на лестницу. Ноги у нее были словно ватные. За ее спиной кто‑то активно выползал в коридор. И тут она увидела полоску света под ближайшей дверью. Девушка опять неожиданно легко открыла своим ключом квартиру напротив и ворвалась туда, быстро закрыв за собой дверь. Перед ней на пороге стояла женщина с горящей спичкой в руке. – Спасите меня ради, бога, – зашептала девушка. На лестнице за ее спиной уже слышались легкие шорохи, как будто кто‑то полз. – Проходи, – сказала женщина, выше поднимая догорающую спичку. Девушка подвинулась еще на шаг и прикрыла дверь. На лестнице было тихо, как будто кто‑то остановился и размышлял. – Ты что в двери по ночам ломишься, – грубовато спросила женщина со спичкой. – Пойдемте туда, – шептала девушка, – туда куда‑нибудь, я вам все объясню. – Туда я не могу, – глухо сказала женщина. – Спичка по дороге погаснет. Нам дается только десять спичек. – У меня есть спички, – обрадовалась девушка, – возьмите. – Она нашарила коробок в кармане пальто и протянула женщине. – Зажги сама, – потребовала женщина. Девушка зажгла, и при мерцающем свете спички они пошли по коридору. – Сколько их у тебя? – спросила женщина, глядя на коробок. Девушка погремела спичками. – Мало, – сказала женщина. – Наверно, уже девять. – Как освободиться? – прошептала девушка. – Можно проснуться, – ответила женщина, – но это бывает не всегда. Я, например, уже больше не проснусь. Мои спички кончились, тю‑тю. И она засмеялась, обнажив в улыбке большие зубы. Она смеялась очень тихо, беззвучно, как будто хотела просто раскрыть рот как можно шире, как будто зевала. – Я хочу проснуться, – сказала девушка. – Давайте кончим этот страшный сон. – Пока горит спичка, ты еще можешь спастись, – сказала женщина. – Мою последнюю спичку я израсходовала только что, хотела тебе помочь. Теперь мне уже все безразлично. Я даже хочу, чтобы ты тут осталась. Ты знаешь – все очень просто, не надо дышать. Можно сразу перелететь, куда хочешь. Не нужен свет, не нужно есть. Черное пальто спасает от всех бед. Я скоро полечу посмотреть, как мои дети. Они были большие озорники и не слушались меня. Один раз младший плюн
|
