Посмертное завещание преп. Варсонофия
Отлагая, наконец, все попечения мира сего, так угнетавшие и томившие дух мой, кратко скажу мое последнее слово и мои последние заветы дорогим бывшим моим духовным чадам.
И, во-первых, смиренно прошу: простите мне все мои вольные и невольные согрешения, которыми согрешил я против вас, и вас взаимно всех прощаю за все скорби и огорчения, которые подъял я через некоторых, по наущению исконного врага спасения нашего.
Веру мне имейте, святые отцы и братия, что все мои действия и желания сводились к одному – охранить святые заветы и установления древних отцов-подвижников и великих наших старцев, во всей Божественной и чудной их красоте, от разных тлетворных влияний века сего, которых начало – гордыня сатанинская, а конец – огонь неугасимый и мука безконечная!
Может быть, плохо исполнил я это – каюсь в том и повергаю себя пред благостью Божией, умоляя о помиловании. А вас всех, возлюбивших меня о Господе, прошу и молю – соблюдайте мои смиренные глаголы. Не угашайте духа, но паче возгревайте его терпеливо молитвой и прилежным чтением святоотеческих творений и Священного Писания, очищая сердце от страстей.
Преподобный Анатолий мл.
ЖИТИЕ
С юных лет преподобный Анатолий, в миру Александр Потапов, возжелал стать монахом и уйти в монастырь, но мать его этого не хотела, и он, подобно преп. Сергию Радонежскому, поступил в монастырь только после ее смерти. Многие годы провел в скиту келейником у великого старца Амвросия. После его смерти, будучи еще иеродиаконом, старчествовал в скиту, и вскоре стал общепризнанным старцем Оптиной Пустыни.
Он впитал дух оптинского подвижничества – суровое, напряженное бодрствование духа, скрытое в своей келлии, той «расселины в скале, где Господь говорил к Моисею», по выражению преп. Исаака Сирина, простое искреннее отношение ко всему внешнему, видимому, – к братии, посетителям, природе, свету Божию. Уставной ход жизни обители, с ее Богослужением, старцами, насыщенный духовно-просветительной деятельностью, воспитали в нем великого аскета, делателя Иисусовой молитвы, проводившего ночи напролет в молитве, искусного борца с врагом рода человеческого, выдающегося общественного деятеля, воспитавшего тысячи русских душ в духе истинно христианского благочестия. Неспроста он высоко ценил Святителя Тихона Задонского, и как величайшую драгоценность дарил людям его книгу «Об истинном христианстве». Почти полвека спустя один его духовный сын с трепетом вспоминает: «Еще в 1921 году, благословляя меня на пастырство, старец Анатолий сказал мне: «Возьми «Истинное Христианство» Тихона Задонского и живи по его указаниям».
Усвоив основы монашеского духовничества у великого Амвросия, старец Анатолий властно руководил монашеской внутренней жизнью. Откровение помыслов – самое сильное оружие в руках духовника и старца. Пишущему эти строки не раз приходилось присутствовать в Оптиной Пустыни, когда старец Анатолий принимал от монахов исповедание помыслов. Эта сцена производила сильное впечатление. Сосредоточенно, благоговейно подходили монахи один за другим к старцу. Они становились на колени, беря благословение, обменивались с ним несколькими короткими фразами. Некоторые быстро, другие немного задерживались. Чувствовалось, что старец действовал с отеческой любовью и властью. Иногда он употреблял внешние приемы. Например, ударял по лбу, склоненного пред ним монаха, вероятно, отгоняя навязчивое приражение помыслов. Все отходили успокоенные, умиротворенные, утешенные. И это совершалось два раза в день, утром и вечером. Поистине, «житие» в Оптиной было безпечальное и, действительно, все монахи были ласково-умиленные, радостные или сосредоточенно-углубленные. Нужно видеть своими глазами результат откровения помыслов, чтобы понять все его значение. Настроение святой радости, охватывающее все существо принесшего исповедь старцу, описывает один древний инок в таких словах: «ЯКисполнился неизглаголанной радости, чувствуя свой рассудок очищенным от всякой скверной похоти. Я наслаждался такой чистотой, что невозможно сказать. Свидетельствует об этом сама истина, и я укрепился твердой верой в Бога и многою любовью… Я был безстрастным и безплотным, осененным Божиим просвещением и созданным Его велением» (Палестинский Патерик, вып. II, стр. 95-96).
К мирянам преподобный обычно выходил в сени и благословлял каждого коротким, быстрым крестным знамением, слегка ударяя вначале несколько раз по лбу пальцами, как бы внедряя и запечатлевая крестное знамение. Маленького роста, необычайно живой и быстрый в движениях, он, обходя всех, отвечал на задаваемые вопросы, а затем принимал некоторых отдельно для беседы у себя в келлии. Любовь и ласковость обращения привлекали всегда к старцу толпы людей. Помню, как во время своей болезни преп. Анатолий, не выходя из келлии, только подошел к окну и сквозь стекло благословлял народ, собравшийся снаружи у окна. Увидев его, вся толпа припала к земле.
У него была грыжа, и часто он принимал сидя на маленькой скамеечке, а люди наклонялись, подходя по очереди. Старец постучит по лбу: «цок, цок, цок», и благословит. Тем временем на дворе опять набралось народу, ждут благословения. Ему келейники говорят: «Батюшка, отпустите людей». Встанет к окошку своей келлии и благословит. Народ молча и чинно с благоговением расходится. И на сердце тихо, тихо и мирно.
В 1903 году, – вспоминает архимандрит Амвросий Коновалов, – я должен был ехать на призыв в воинское звание из Петербурга на родину, в Белев Тульской области. Поехал я со своим сверстником и товарищем Ильюшей Картошкиным. Добрый он был юноша, но не знал духовной жизни, а тем паче монашеской. Говорю ему: «Ильюша, хочешь со мною заехать в Оптину Пустынь, посмотреть монастырь, монашество, великих старцев?». Тот отвечает: «Да. Я ничего ни о монашестве, ни о старцах не знаю, я готов».
Прибыв в город Козельск Калужской губ. в пяти верстах от Оптиной, мы пошли пешком через прекрасный, покрытый зеленью, луг. Он раскинулся перед нашим взором, как прекрасный ковер, украшенный разноцветными цветами. А на склоне горы над рекой Жиздрой виднелась Оптина – эта великая Пустынь, «Фиваида» наша, «Заиорданье»…
Подошли к Жиздре. Там паром нас ждал, готовый переправить нас через реку. Его обслуживали смиренные иноки Оптиной. И вот вступаем на почву святой обители, где все овеяно трудами, подвигами оптинских пустынножителей, их слезами и молитвой – непрестанной… Сойдя с парома, идем по шоссе к гостиницам, их было шесть. Все было занято, но так как у нас было рекомендательное письмо от баронессы О. П. Менгден, почитательницы старцев, то отвели нам скромный номер, на всякий случай оставленный. Спрашиваем, – как пройти в скит к старцу Анатолию. Тогда он был еще иеродиаконом, но к нему уже ходили за советами и указаниями. Идем к старцу чрез монастырский фруктовый сад, минуем ограду монастырскую, попадаем в монастырский лес – сосновый, величественный, деревья в два-три обхвата. Идем дорожкой, ведущей прямо в скит.
Вот, наконец, подходим. Видим колокольню скита. Направо – хибарка. Это – дом, где жили великие старцы Оптинские. Еще направо – домик скитоначальника. Подходим к воротам. Стучим. Выходит согбенный монах: «Что вам надо?». Мы отвечаем, что пришли передать письмо от О. П. Менгден старцу Анатолию.
Последний принял нас с любовью. В беседе с ним открылся нам дар его прозорливости… На всю жизнь осталась память об этой беседе…
После сего я каждый год посещал Оптину и старцев Пустыни, и память об этих посещениях до сего времени укрепляет и утверждает меня, грешного, в вере и благочестии».
От этого радостного впечатления будущего канадского миссионера архимандрита Амвросия (Коновалова), веет свежестью полевых цветов, солнцем, юностью и жизнерадостностью. Таков и духовный облик великого оптинского подвижника старца Анатолия, по прозванию «младшего», в отличие от скитоначальника Анатолия «старшего» Зерцалова.
Прот. Сергей Четвериков в своей книге об Оптиной Пустыни, пишет о старце Анатолии: «Мне пришлось быть у него в 1905 году в его маленькой, тесной келлии в глубине скита. Рядом с ним, в другой келлии, помещался о. Нектарий. Мы сидели втроем, за самоваром, у о. Анатолия. Небольшого роста, немного сгорбленный, с чрезвычайно быстрой речью, увлекающийся, любвеобильный, о. Анатолий уже тогда оставил во мне неизгладимое впечатление.
Шесть лет спустя я снова увидел о. Анатолия уже в сане иеромонаха. Он жил уже не в скиту, а в монастыре, при церкви «Владимирской» иконы Божией Матери, и пользовался уже большой известностью, как общепризнанный старец. Около него создалась та особенная духовная атмосфера любви и почитания, которая окружает истинных старцев и в которой нет ни ханжества, ни истеричности. О. Анатолий и по своему внешнему согбенному виду, и по своей манере выходит к народу в черной полумантии, и по своему стремительному, радостнолюбовному и смиренному обращению с людьми, напоминал преп. Серафима Саровского. Обращала на себя внимание его особенная, благоговейная манера благословлять, с удержанием некоторое время благословляющей руки около чела благословляемого. В нем ясно чувствовались дух и сила первых оптинских старцев. С каждым годом возрастала его слава и умножалось число посетителей».
«Возле келлии Анатолия толпился народ, – описывает князь Н. Д. Жевахов, посетивший Оптину Пустынь почти накануне революции в связи со своим назначением товарищем обер-прокурора Св. Синода, – там были преимущественно крестьяне, прибывшие из окрестных сел и соседних губерний. Они привели с собой своих больных и искалеченных детей и жаловались, что потратили без пользы много денег на лечение… Одна надежда на батюшку Анатолия, что вымолит у Господа здравие неповинныма.
С болью в сердце смотрел я на этих действительно неповинных, несчастных детей, с запущенными болезнями, горбатых, искалеченных, слепых… Все они были жертвами недосмотра родительского, все они росли без присмотра со стороны старших, являлись живым укором темноте, косности и невежеству деревни… В некотором отдалении от них стояла другая группа крестьян, человек восемнадцать, с зажженными свечами в руках. Они ждали «собороваться» и были одеты по праздничному. Я был несколько удивлен, видя перед собой молодых и здоровых людей, и искал среди них больного. Но больных не было: все оказались здоровыми. Только позднее я узнал, что в Оптину ходили собороваться совершенно здоровые физически, но больные духом люди, придавленные горем, житейскими невзгодами, страдающие запоем… Глядя на эту массу верующего народа, я видел в ней одновременно сочетание грубого невежества и темноты с глубочайшей мудростью. Эти темные люди знали, где истинный врач душ и телес: они тянулись в монастырь, как в духовную лечебницу и никогда их вера не посрамляла их: всегда они возвращались возрожденными, обновленными, закаленными молитвой и беседами со старцами.
Вдруг толпа заволновалась; все бросились к дверям келлии. У порога показался о. Анатолий. Маленький, сгорбленный старичок, с удивительно юным лицом, чистыми, ясными, детскими глазами, о. Анатолий чрезвычайно располагал к себе. Я давно уже знал батюшку и любил его. Он был воплощением любви, отличался удивительным смирением и кротостью, и беседы с ним буквально возрождали человека. Казалось, не было вопроса, который бы о. Анатолий не разрешил; не было положения, из которого этот старец Божий не вывел своею опытною рукою заблудившихся в дебрях жизни, запутавшихся в сетях сатанинских… Это был воистину старец – великий учитель жизни. При виде о. Анатолия толпа бросилась к нему за благословением, и старец медленно, протискиваясь сквозь толпу народа, направился к крестьянам, ожидавшим соборования, и приступил к Таинству елеосвящения».
* * *
Последние годы старец жил недалеко от церкви, почти напротив, в ограде монастырской. Много народу ходило к нему. Преп. Нектарий, живший в скиту, завидит народ издалека и спрашивает: «Вы к кому?», а сам ведет к старцу Анатолию.
Смятенье в народе, вызванное революционным безбожием, устремляло верующих к старцам за духовной поддержкой.
Пришла чреда страданий и к старцу Анатолию. Его красноармейцы обрили, мучили и издевались над ним. Он много страдал, но когда возможно было, принимал своих чад. К вечеру 29 июля 1922Кгода приехала комиссия, долго расспрашивали и должны были старца арестовать. Но он, не противясь, скромно попросил себе отсрочку на сутки, дабы приготовиться. Келейнику, горбатенькому о. Варнаве, грозно сказали, чтобы готовил старца к отъезду, т.к. завтра увезут, и на этом уехали. Воцарилась тишина, и преподобный начал готовиться в путь. На другой день утром приезжает комиссия. Выходят из машины и спрашивают келейника о. Варнаву: «Старец готов?» – «Да, – отвечает келейник, – готов», и, отворив дверь, вводит в покои преподобного. Каково же было их удивление, когда взору их предстала такая картина: посреди келлии в гробу лежал «приготовившийся» мертвый старец! Не попустил Господь надругаться над Своим верным рабом и в ту же ночь принял Своего готового раба, это было 30 июля 1922 года, в память перенесения мощей преп. Германа, Чудотворца Соловецкого.
Духовная дочь преп. Анатолия Е. Г. Р. свидетельствует: «ВК1922 году, перед Успенским постом, получаю от батюшки Анатолия письмо, которое оканчивается так: «Хорошо было бы тебе приехать отдохнуть в нашей обители». Сразу не собралась, не поняла, почему батюшка зовет приехать, а когда приехала в Оптину, то было уже поздно: на другой день был девятый день со дня смерти дорогого батюшки. Грустно было: чувствовалась потеря близкого человека, которого никто заменить не может. К девятому дню съехались различные лица, в разговоре с которыми я узнала, что не я одна опоздала: были и другие опоздавшие, которых батюшка вызывал или письмом, или явившись во сне. Но были и такие, кто застали еще батюшку живым».
О погребении старца Анатолия сведений у нас нет, но известно, что его положили рядом с могилой старца Макария.
В заключение приведем несколько строчек другой духовной дочери старца Анатолия, монахини Марии, писавшей в Бар-град монахине Матроне, тоже духовной дочери преподобного: «Как хочется вернуть хоть на месяц то блаженное времечко дорогой и незабвенной духовной моей родины – Оптиной. Когда, будучи уже взрослой, гостя там месяца по два с половиной, чувствовала себе безмятежно счастливой, как ребенок под нежно любящей опекой старца-отца, заменяющего одновременно и мать, и брата, и друга, и няню, с тою лишь разницей, что в нем, в этом старце-отце, все скреплено и покрыто неземной любовью.
Вспомните, родная, вспомните Владимирскую церковь, а в ней толпу богомольцев 70-80 человек. Кто не был утешен его словом, отеческой улыбкой, взглядом, истовым преподанием св. благословения, его смиренным видом. Кто?… Только вышел батюшка, у всех уже лица просияли, несмотря на гнетущее настроение – с радостью редко кто приезжал туда. Ушел батюшка – все то же сияние у всех. Крестясь, с сердечным, успокоенным вздохом, с благодарностью к Богу, уходят богомольцы в путь часто далекий, приходя к нему иногда только лишь за тем, чтобы принять благословение и получить в наставление что-нибудь, сказанное на ходу. Шестнадцать лет жила под руководством незабвенного батюшки Анатолия. Шестнадцать лет сплошной духовной радости. Слава Богу, давшему испытать мир, неземную радость здесь еще, на земле, видеть небесного ангела. В этой тяжелой скорбной жизни часто живые воспоминания, хоть на минуту, дают успокоение, и за то благодарение Создателю».
ЧУДЕСА
По молитвам старца
«Вот, направо, – вслушиваемся в рассказ одного крестьянина. Рассказчик, очевидно, здешний ямщик, – всегда обращаюсь к этому дорогому батюшке. Он мне в трудные минуты все равно, что Ангел Хранитель: как скажет, так уж точно отрежет. Все правильно, по его так и бывает. Я никогда не забуду такой случай. Отделился я от отца, вышел из дому. Всего в кармане денег пятьдесят рублей. Жена, ребятишки, а сам не знаю, куда и голову приклонить. Пошел к эконому здешнего монастыря, леску на срок попросить; обитель-то здешняя, дай им Бог доброго здоровья, все-таки поддерживает нас. Возьму, думаю, у него, это, леску, да кое-как и построюсь. Пришел к эконому, но, оказывается, не тут-то было. Что ему попритчилось, Господь его знает. Не могу – да и только. Я, было, и так, и сяк, ничего не выходит. Ну, знамо дело, пришел домой, говорю жене: «Одно нам теперь безплатное удовольствие предоставлено – ложись и умирай». Сильно я закручинился, и первым, это, делом, по нашему, по-деревенскому, рассчитал пропить все эти деньги, оставив бабу с ребятами в деревне, а самому в Москву в работники. Но недаром говорят – утро вечера мудренее. Наутро встал, и первая мысль в голову: «сходи к старцу Анатолию, да и только». Делать нечего; встал, оделся, иду. Прихожу вот так, как сейчас, только народу видимо и невидимо. Где, думаю, тут добраться, да побеседовать; хоть бы под благословение-то подойти. Только это я подумал, ан, глядь, отворяется дверь из кельи, и выходит старец Анатолий. Все двинулись к нему под благословение. Протискиваюсь и я. А у него, у старца-то, такой уже обычай: когда осеняет святым благословением, то он в лобик-то, так, как будто, два раза ударяет и кладет благословение медленно, чинно, так что иногда за это время несколько словечек ему сказать можно. Так я решил сделать и здесь. Он благословляет, а я говорю в это время: «Погибаю я, батюшка, совсем хоть умирай». – «Что так?» – «Да вот так и так», – говорю насчет дома. Покаялся ему, что и деньги пропить решил. Ведь сами знаете, если хочешь правильный ответ от старца получить, должен все ему сказать по порядку. Остановился, это, старец, как будто задумался, а потом и говорит: «Не падай духом; через три недели в свой дом войдешь». Еще раз благословил меня, и, верите ли, вышел я от него, как встрепанный. Совсем другим человеком стал. Ожил. Откуда и как это может случиться, что я через три недели в свой дом войду? Я и не раздумывал, а знал, что это непременно будет, потому что старец Анатолий так сказал. Так что же бы вы думали: вечером этого дня нанимает меня седок в Шамордино. Еду через деревню, и вдруг меня окликает чей-то голос: «Слушай, скажи там своим в деревне, не хочет ли кто сруб у меня купить… Хороший сруб, отдам за четвертую и деньги в рассрочку».
Понимаете, чудо-то какое?
Конечно, сруб я оставил за собой, а на другой день опять к отцу эконому; тот на этот раз был помягче, согласился. И через три недели (на четвертую-то), мы с женой ходили уже благодарить старца Анатолия из своего собственного дома… Вот он какой, старец Анатолий-то!..».
И много таких рассказов раздается вокруг святой келлии этого подвижника духа.
Духовное окормление
Старец подарил мне, – вспоминает один из его посетителей, – деревянную чашу работы оптинских монахов с весьма знаменательной надписью на ней: «Бог Господь простирает тебе Свою руку, дай Ему свою». Затем дал мне книжек: «Некоторые черты из жизни приснопамятного основателя Алтайской Духовной Миссии архимандрита Макария Глухарева», «Учение о благих делах, необходимых для вечного спасения», «Не осуждать, а молчать – труда мало, а пользы много», «Как живет и работает Государь Император Николай Александрович», «Молитвы ко Пресвятой Богородице преп. Нила Сорского».
И все эти книги, когда я их потом просмотрел, действительно оказались чрезвычайно полезными и безусловно необходимыми именно мне. Для примера, укажу на следующее. Имея страшную массу работы по переписке, по подготовке к лекциям, к беседам частного характера, благодаря почти безпрерывным посещениям людей, интересующихся совершившимся во мне переворотом, равно как и другими вопросами, –я всегда затруднялся, как распределять свое рабочее время и свою работу, и нигде не мог найти на этот предмет прямого указания. Каково же было мое удовольствие, когда в книжке «Как живет и работает Государь Император», я увидел способ равномерного распределения работ в виде записи в начале дня их распорядка. Это сразу устроило меня и избавило от чрезвычайно неприятных затруднений».
Прозорливость старца Анатолия
Мать Матрона (Зайцева), постриженная в мантию с именем Николая, ныне здравствующая в Бар-граде в Италии, сообщила нам следующее:
«Восьми лет я осиротела, четырнадцати я ушла в монастырь по благословению одного прозорливого старца о. Афанасия. Монастырь был бедный, а я еще беднее. Там прожила я пять лет. Поехала в Оптину Пустынь за благословением переменить обитель. В то время был еще жив о. Иосиф. Я спросила его, как и куда лучше, а батюшка Иосиф сидел на диване в белом подряснике, как ангел, и смотрел на крест своих четок, и говорит, что нет благословения менять обитель, а надо продолжать жить на месте. И я успокоилась, получив благословение и у о. Анатолия.
Потом приехала в Оптину в 1909 году и от радости сказала о. Анатолию: «Видите, батюшка, я опять приехала». А батюшка мой ответил: «Это что, что приехала к нам, вот через четыре года поедешь в Италию». Вот тут я ничего не ответила, решив хранить это, как тайну, спросить же не смела, а думать еще больше. Вот прошло два года. Поехала опять. Заехала в Калугу, там встретила блаженного Никитушку, который мне сказал, что я два года как-нибудь проживу, и велел сказать батюшке Анатолию, что я его встретила. Батюшка удивился и сказал, что он великий человек. А я говорю: «Вот, блаженный Никитушка мне сказал, что я проживу два года, видимо, я умру». А батюшка Анатолий отвечает: «Нет, это не к смерти, а к перемене: через два года будет перемена. Вот наш архимандрит Варсонофий прожил здесь одиннадцать лет, и его перевели в Голутвин. Так и тебе будет перемена». Но и тут я не смела спросить, так ведь я помнила о четырех годах, как было ранее сказано, терпела и ждала.
Вот в 1913 году комитет решил приступить к постройке подворья в Бари. Решили взять меня туда. В это время одна семья поехала в Оптину Пустынь, с нею батюшка о. Анатолий прислал мне иконку и сказал: «Скажите ей: ведь не верила, а вот, Бог благословит, пусть едет». Батюшка показал мне адрес, где я буду жить, но я, конечно, не помню.
Прожила год с большим трудом, пишу: «Батюшка, благословите приехать. Здесь очень трудно, ведь я привыкла быть в монастыре». Батюшка мне ответил: «Бог благословит, приезжай». Я так обрадовалась и даже не стала ждать разрешения от Палестинского Общества, так, думаю, зачем? Ведь я больше не вернусь в Бари. В то время там были наши Тульские паломники, я с ними уехала в Иерусалим, а потом домой.
Через три дня была уже в Оптиной Пустыни. Прихожу к батюшке Анатолию. Первое его слово было: «Ну, что, побывала в Иерусалиме?» – «Да, батюшка. Вашими святыми молитвами». – «Ну, вот, побудешь у нас, а потом обратно». – «Обратно? Нет, батюшка, я больше не поеду в Бари. Я уже сдала свой паспорт, да я теперь больше не состою на службе. Ведь я уехала, не получив разрешения». Батюшка ответил: «Это ничего, все будет хорошо». Прожила я в Оптиной почти две недели, и все время батюшка говорил: «Ведь твой дом в Бари». А я все говорю: «Нет, нет! Я не поеду в Бари!» Наконец, решилась сказать: «Батюшка, ведь вы меня благословили приехать, а теперь вот надо обратно ехать». Батюшка ответил: «Да, очень хорошо, что приехала – нас повидаешь и своих родных. Ведь ничего не знаешь, что будет». И батюшка сказал, подойдя к образу Божией Матери: «Матерь Божия! Тебе ее поручаю. Управь Ты Сама». После этих слов я не смела ничего говорить, а только слушала, и я стала просить благословения уехать. Батюшка спрашивает: «Куда?». Я отвечаю: «В Тулу». – «Не в Тулу, а в Бари. Но теперь вот я скажу день, когда надо ехать в Москву к моим духовным детям, войти в три дома, но только не заезжая в Тулу». Я, конечно, по неопытности заехала на один день в Тулу, а когда приехала в Москву, мне говорят: «А как жалко, что не приехали вчера, так как был ваш председатель тут». Стали спрашивать, как и что. Я сказал, что не хотела возвращаться в Бари. Тут, конечно, детки батюшки стали уговаривать, что они все устроят, по-старому все будет. Хорошо. Пришлось взять обратно паспорт и ехать. Батюшка говорил, что там князь поможет во всем. «Где, батюшка, князь? Ведь князь в Петербурге, а я еду в Бари!» И мы приехали с князем в один день, как будто сговорились».
Рассказ Елены Карцовой (1916 г., осень).
Написали мне, что старец Анатолий Оптинский собирается в Петербург и остановится у купца Усова.
Все мы втроем – брат, сестра и я, в положенный день отправились к Усовым. Купец Усов был известным благотворителем, мирским послушником оптинских старцев. Когда мы вошли в дом Усовых, мы увидели огромную очередь людей, пришедших получить старческое благословение. Очередь шла по лестнице, до квартиры Усовых, и по залам и комнатам их дома. Все ждали выхода старца.
Когда мы шли к Усовым, брат и сестра заявили, что им нужно от старца только его благословение. Я же сказала им, что очень бы хотела с ним поговорить. Когда до нас дошла очередь, старец благословил брата и сестру, а мне говорит: «А ведь ты поговорить со мной хотела? Я сейчас не могу; приди вечером». Старец уразумел мое горячее желание, хотя я не выразила его словами!
Рассказ О. Н. Т. из Австралии
Одна молодая девица, дав слово своему жениху тайно от родных, рвется на курсы сестер милосердия, чтобы попасть на войну. Мать решила поехать к старцам, дабы поступить так, как они посоветуют. Осенью 1915 года они приехали в Оптину. «Отдохнув с дороги, – говорит О. Н. Т., – я подошла к келье батюшки, взошла и села в приемной, а в душе думаю: как хорошо, что я одна попаду к старцу без мамы. Старец, конечно, меня благословит идти на войну, когда я попрошу его, а мама, поневоле, отпустит меня. Вижу, дверь из кельи в приемную открывается и входит маленький старичок-монах в подряснике и кожаном широком поясе, и прямо направляется ко мне со словами: «А ну-ка, иди ко мне». У меня, что называется, «душа в пятки ушла» при этих словах батюшки. Но я вижу, у него необычайно ласковая улыбка, описать которую нельзя! Надо видеть! Я пошла за ним в келлию. Он закрыл за нами дверь, посмотрел на меня, и я вмиг поняла, что скрыть что-либо я не могу: он видит меня насквозь. Я почувствовала себя какой-то прозрачной; смотрю на него и молчу. А он все так же ласково улыбается и говорит: «А ты почему мать не слушаешься?». Я продолжаю молчать. «Вот что я тебе скажу: мать твоя тебя лучше знает, тебе на войне не место, там не одни солдаты, там и офицеры; это тебе не по характеру. Когда я был молод, я хотел быть монахом, а мать не пустила, не хотела, и я ушел в монастырь тогда, когда она умерла. Теперь ты вот что мне скажи: замуж хочешь?». Молчу. «Ты сейчас любишь его за его красоту! Выходи за него замуж тогда, когда почувствуешь, что жить без него не сможешь. Я знаю случай такой: муж был на войне, его убили. Жена в этот же час умирает дома. Вот тогда только и выходи». С этими словами старец взял стул, влез на него и достал с верхней полки деревянную иконку – так, с четверть аршина в квадрате, «Казанской» Божией Матери; поставил меня на колени и благословил. Потом сказал: «Когда приедешь в Петроград, не думай, что тебе нечего будет делать – будешь занята». Слова батюшки точно оправдались. В первый день по приезде ей предложили работать в госпитале для солдат, и вышла замуж она за адьютанта штаба дивизии.
Из частных писем И. М. Концевича
«В 1922 году, когда мы с мамочкой в первый раз были в Оптиной, – рассказывал О., – жив был еще старец о. Анатолий. О тебе мы еще не имели никаких сведений, и мамочка спросила у о. Анатолия, как о тебе молиться: о здравии, или о упокоении? О. Анатолий спросил маму, не снился ли ты ей как-нибудь? Мама ответила, что видела во сне сыновей, едущими на конях: сначала покойного Володю, а потом тебя, но кони были разных мастей. О. Анатолий сказал: «Ну, что ж! Бог милостив, молись о здравии, Бог милостив!» Мама подумала, что о. Анатолий только ее утешает.
После посещения о. Анатолия мы были у батюшки о. Нектария. Мамочка задает старцу ряд вопросов о дочерях, о себе, обо мне, а о тебе ничего не говорит, так как знает, что нельзя по одному и тому же вопросу обращаться к двум старцам. Я этого не знал и полагая, что мамочка забыла о тебе спросить, все время тереблю мамочку и говорю ей: «А Ваня? А Ваня?». Мамочка продолжает не спрашивать. Тогда батюшка ей и говорит после одного из моих: «А Ваня?» – «Он жив. Молись о здравии. Скоро получишь о нем известие. Тебе было неполезно о нем знать». Приезжаем домой, и мамочка спешит к о. Николаю Загоровскому сообщить, что Ваня жив. Матушка же Екатерина Ивановна, увидев мамочку в окно, выходит к ней навстречу со словами: «Вам письмо от Ванечки».
Из воспоминаний матушки Евгении Григорьевны Рымаренко
Перед своим рукоположением во священники в 1921 году, о. Адриан тоже побывал в Оптиной. О. Анатолий сказал ему: «Тебе надо будет поступить на курсы». И действительно, ему архиепископ Парфений (Полтавский) сказал: «У вас хотя и высшее образование, но светское, и потому надо держать экзамен». О. Адриан жил в Полтаве один месяц, готовясь к экзамену и занимаясь у профессоров.
О. Адриан спрашивал у батюшки благословения на приход в одно село Евлоши под Ромнами, где была чудотворная икона Божией Матери «Казанской».
Батюшка же дал ему яичко для меня; на нем с одной стороны был нарисован храм, а с другой – икона Божией Матери. Батюшка спросил: «Какая это иконка?». О. Адриан сказал: «Смоленская», кажется», а батюшка ответил: «Нет, «Иверская».
Первый приход о. Адриана был в Ромнах, в храме, в котором был очень чтимый всеми, в большой дорогой ризе, под балдахином, образ «Иверской» Божией Матери.
ПОУЧЕНИЯ
«Гордость бывает разная. Есть гордость мирская – это мудрование, а есть гордость духовная – это самолюбие. Оно и точно: люди воистину с ума сходят, если на свой ум полагаются, да от него всего ожидают. А куда же нашему уму, ничтожному и зараженному, браться не за свое дело.
Бери от него то, что он может дать, а большего не требуй… Наш учитель – смирение. Бог гордым противится, а смиренным дает благодать, а благодать Божия это все… Там тебе и величайшая мудрость. Вот ты смирись и скажи себе: «Хотя я и песчинка земная, но и обо мне печется Господь, и да свершается надо мной воля Божия». Вот если ты скажешь это не умом только, но и сердцем, и действительно смело, как подобает истинному христианину, положишься на Господа, с твердым намерением безропотно подчиняться воле Божией, какова бы она не была, тогда рассеются пред тобою тучи и выглянет солнышко, и осветит тебя и согреет, и познаешь ты истинную радость от Господа и все покажется тебе ясным и прозрачным, и перестанешь ты мучиться, и легко станет тебе на душе».
«Трудно было бы жить на земле, если бы и точно никого не было, кто бы помог нам разбираться в жизни… А ведь над нами Сам Господь Вседержитель, Сама Любовь… Чего же нам бояться, да сокрушаться, зачем разбираться в трудностях жизни, загадывать, да разгадывать… Чем сложнее и труднее жить, тем меньше нужно это делать… Положись на волю Господню, и Господь не посрамит тебя. Положись не словами, а делами… Оттого и трудной стала жизнь, что люди запутали ее своим мудрованием, что, вместо того, чтобы обращаться за помощью к Богу, стали обращаться к своему разуму, да на него полагаться… Не бойся ни горя, ни страданий, ни всяких испытаний: все это – посещения Божии, тебе же на пользу… Пред кончиной своей будешь благодарить Бога не за радости и счастье, а за горе и страдания, и чем больше их было в твоей жизни, тем легче будешь умирать, тем легче будет возноситься душа твоя к Богу».
