Монгольские лидеры

—Когда Хрущев отправил меня послом в Монголию, я побывал у них во всех аймаках, кроме двух, в юртах бывал. У них висят портреты Сталина, Ворошилова, мои, Калинина. Я хорошо переносил их климат, а вот Полина Семеновна неважно. Там я не болел, а захворал потом в Вене, где был полтора года. В Вене я несколько раз болел воспалением легких, но с тех пор с легкими у меня все хорошо.

Помню Чойбалсана. Малокультурный, но преданный СССР человек. После его смерти надо было кого-то назначать. Предлагали Дамбу. Посмотрел я на этого Дамбу и решил назначить Цеденбала. Он к нам хорошо относится.

13.04.1972,09.05.1972

—У Цеденбала я довольно часто бывал, когда был послом в Монголии. Особенно Полина Семеновна. Они только по-русски, по-монгольски не говорят, вот дело в чем. Жена у него рязанская. Бесцеремонная баба такая.

Только по-русски —некрасиво, потому что монголам не нравится.

Дамбу я хорошо знал. Это отсталый человек. Первый секретарь одно время. Цеденбала отстранили. Я как раз приехал, когда Цеденбал Председателем Совета Министров был, а Первым секретарем Дамбу сделали. А он хитрый такой монгол, осторожный, по-русски не говорит. Одно это уже свидетельствует о том, что он для руководства не годится, —надо читать «Правду», «Коммунист». А Цеденбал выучился в Иркутском финансовом институте и там женился на русской. Дома у него библиотека. Выпить любит. Крепко. Это у него не отстанет.

07.12.1976

Готвальд

—Готвальд —хороший мужик, очень хороший, но пил... В вопросе победы, конечно, не играл особой роли, но в вопросе построения социализма, перехода от капитализма в Чехословакии он решающую роль сыграл. Молодец, Готвальд. (Я вспомнил рассказ П.С Попиводы о том, как Сталин дружески говорил Готвальду: «Ты в своей стране единственный порядочный человек и тот —пьяница!». —Ф. Ч.)

17.07.1975, 07.12.1976

Вилли Брандт

—Вилли Брандт, глава социалистического Интернационала. Это я считаю политическим признаком наиболее приличным. Держится как будто ничего. Сын у него коммунист. Все-таки сделал большое дело —договоренность с Советским Союзом о границах двух Германий, это большое дело. Немаленькое дело.

07.12.1976

Тито

—По Югославии насчет Тито я выступал в 1953-1954 годах на Политбюро — меня никто не поддержал, ни Маленков, ни даже Каганович, на что уж сталинец был! А Хрущев не один был. Их были сотни, тысячи, иначе один бы он ничего не сделал бы. Просто он сыграл на настроениях народа и отвечал этим настроениям, а куда это привело? И сейчас еще полно Хрущевых...

У Тито сейчас трудное положение, ло-лопается его республика, он вынужден будет ухватиться за Советский Союз, и тогда можно более крепко за это дело взяться...

Там много таких, которые хуже Тито. Да и он уже завыл от национализма, сам националист, и это его главный недостаток как коммуниста Он националист, то есть за-заражен бу-буржуазным духом. А теперь он ругает и критикует своих за национализм. Значит, дошло его дело до того, что лопается государство. Там же несколько национальностей: сербы, хорваты, словенцы...

Когда Тито приехал впервые, еще не все в нем было ясно, даже он мне немного понравился внешностью. Я, когда смотрел на Тито, еще ясно не понимал, потому что сразу не поймешь, он тогда мне нравился, а вместе с тем что-то другое... и вспомнил провокатора Малиновского.

Тито — не империалист, а мелкая буржуазия, противник социализма. Империализм — это другое дело.

21.06.1972,31.07.1972, 16.06.1977

Рассказ Попиводы, который я изложил Молотову...В конце 60-х годов довелось мне в авиационном НИИ работать с Перо Попиводой, Петром Саввичем, как мы его называли, бывшим знаменитым югославским партизанским генералом, народным героем. В1948 году ему удалось бежать из Югославии в СССР после неудавшейся попытки группы военных свергнуть Тито. Он прилетел в Москву, и его принял Сталин.

«Получилось так, — вспоминал Петр Саввич, —что когда я открыл дверь в кабинет, в это время Сталин стал выходить, и мы едва не столкнулись. Здороваясь, я протянул ему руку, а он отошел на шаг и сказал: «У нас, у русских, через порог не положено!»

Я вошел в кабинет и представился: «Попивода». Наверно, не нужно было называться, потому что он улыбнулся и, пожимая мне руку, сказал: «Сталин».

—Какой молодой, а уже генерал! —продолжил Сталин. – У нас тоже были молодые генералы. Вот в революцию Буденный», —и указал на сидевшего за столом Семена Михайловича

Сталин задал много вопросов. Спросил: «Что вы думаете о Тито?» —«Троцкист, товарищ Сталин», —ответил я. «Хуже, хуже! —сказал Сталин. —Троцкизм был сильным рабочим движением. Мы победили троцкизм. Сейчас его нет, только пакость осталась. Такая, как ваш Тито».

В 1952 году я присутствовал на XIX съезде КПСС от Союза коммунистов Югославии. Перед открытием съезда, когда в зале народу было еще немного, неожиданно появился Сталин, пересчитал стулья в президиуме, спустился вниз и принёс один стул. Делегаты бросились ему помогать, но он махнул рукой, —дескать, больше не надо.

.. Перед приветственными выступлениями, в конце работы съезда, нас, гостей, собрал Клемент Готвальд — после смерти Димитрова он считался старейшиной братских партий. Синхронного перевода в ту пору еще не было, на речь отводилось 20 минут и столько же времени занимал перевод.

Чтобы не затягивать работу съезда, Готвальд предложил тем, кто знает русский язык, выступать по-русски. Для меня, черногорца, это было не трудно, потому что в нашем доме язык Пушкина почитался с детства, и я написал свою речь по-русски.

Съезд вел Маленков. Обычно он подходил к тому, кто будет выступать следующим, чтобы убедиться, что тот готов к выступлению. Подошел и ко мне: «Сейчас вы будете. — Бросил взгляд на мою речь: —Это что, вы по-русски будете говорить?» —«Да, нас товарищ Готвальд предупредил». —«Ни в коем случае, только по-сербски!» —сказал Маленков. «Но я не успею перевести!»

В это время уже начал свое выступление Макс Рейман, от Западной Германии, а я за ним должен...

Маленков пошел посоветоваться к Сталину, они поговорили, и Сталин медленно направился ко мне.

«Что у вас, товарищ Попивода?»

Я объяснил.

«Маленков прав, —сказал Сталин. —Нужно только по-сербски. Но у нас, большевиков, безвыходных положений не бывает. Вы можете в начале две-три фразы сказать по-сербски?»

«Конечно, могу, товарищ Сталин».

«Вот и хорошо. А дальше дуй по-русски! —сказал Сталин. -И закончить надо по-сербски. Ведь вас будут слушать на родине и могут сказать: он живет в Москве, в России, забыл даже родной язык! У вас еще нет страны в руках... Потерпи годик!»

Я сделал, как он сказал, и выступление прошло нормально».

За долгие годы нашего знакомства Попивода не раз рассказывал о Сталине.

«Весь его облик был таков, — говорил Петр Саввич, — что вызывал уважение к государству».

—Это безусловно, — согласился Молотов. Он слушал с большим интересом.

А я продолжил рассказ П.С. Попиводы.

«Теперь о Румынии. Во время войны Сталин дал указание вызволить из фашистских застенков лидера румынских коммунистов Георге Георгиу-Дежа. Наши разведчики нащупали в Бухаресте слабое звено, и эсесовец, от которого зависела судьба Дежа, пошел им навстречу... за золото. Сложность была в том, как доставить это золото в тюрьму. Однако в этой тюрьме содержались не только политические, но и уголовники. Среди заключенных нашли молодого вора-карманника, имевшего большие связи с местным уголовным миром, и он взялся помочь.

Операция прошла успешно, глава румынской компартии оказался в московской гостинице «Центральная», где в ту пору располагался Коминтерн, и ждал своего часа, который наступил в августе 1944-го, когда Красная Армия освободила Бухарест. Деж возглавил новую Румынию и вспомнил о том парне, что помог его освобождению. Оказалось, что тот снова попался на карманной краже и трогательно отбывал новый срок уже при народной власти. Деж принял участие в его судьбе. Бывшего воришку устроили на работу, он стал комсомольским активистом, быстро вырос и со временем возглавил Бухарестский горком союза молодежи. А потом Деж взял его к себе в партийный аппарат...

Вот мы сейчас и имеем Генерального секретаря Румынской коммунистической партии товарища Николае Чаушеску, —закончил свой рассказ Петр Саввич. —Но за эту историю в Румынии могут посадить», —добавил он.

Это я услышал от него летом 1968 года, когда вошел к нему в кабинет после очередного испытательного полета. «Мой генерал» читал «Правду». Отложив газету в сторону, он сказал: «Будет нас всякий вор-карманник учить марксизму-ленинизму!» В «Правде» была речь Чаушеску...

Выслушав меня, Молотов добавил:

—После освобождения Бухареста туда прибыл Вышинский, жил в королевском дворце и уговаривал короля Михая отречься от престола. Мы раньше договорились об этом — я с Иденом, а потом Сталин с Черчиллем.

(Как известно, Михай был награжден советским орденом «Победа» и благополучно покинул родину. Через годы в газетах появилось сообщение, что бывший король Румынии попался в Италии на валютных делах и отбывает тюремное наказание... — Ф.Ч.)

Еще П.С. Попивода рассказывал, как послевоенный премьер-министр Румынии Петру Гроза после беседы со Сталиным, которая, кстати говоря, велась на немецком языке, обедал с нашим руководителем. Хорошо выпив и закусив, Петру Гроза сказал: «Вы знаете, я очень люблю женщин». —«А я очень люблю коммунистов», —ответил Сталин.

—Типичный такой буржуазный либерал, —сказал о румынском премьере Молотов.

15.08.1972

«МЫ, ВЯТСКИЕ...»

Семья

—Хотелось о вашем детстве спросить...

—Мы, вятские, ребята хватские! Отец у меня был приказчиком, конторщиком, помню хорошо, более чем достаточно. А мать — из богатой семьи. Из купеческой. Ее братьев я знал в молодости — тоже богатые были. Она по фамилии Небогатикова

—Происхождение сибирское?

—Нет, почему сибирское? Я же вятич. Не признаете мою вятскую родину? И Рыков, и Киров из Вятской губернии... Мы с Рыковым из одной деревни, два Предсовнаркома и оба заики. Слобода Кукарка, она считалась не деревней, это больше, чем деревня, —село. Теперь это уже город Советск, слобода внутри города оказалась, большая была слобода Деда по отцу помню. А по матери очень слабо помню. Братьев матери тоже хорошо не помню. Мне было лет семь. На лето мы уезжали к дедушке со старшим братом. По отцу дед был из крепостных, Прохор Наумович Скрябин. Старые имена А братья матери имели «Торговый дом братьев Небогатиковых». Семья у них большая была. Отец служил у матери приказчиком.

Мать —Анна Яковлевна, была из очень богатой семьи. Сын ее сестры —отец артиста Бориса Чиркова, то есть мне Борис —племянник. Когда я был наверху, он ко мне заходил, теперь что-то не видно.

Отец —Михаил Прохорович Скрябин. Приезжал ко мне, когда я уже работал в ЦК. По церквам ходил... Он религиозен был. Не антисоветский, но старых взглядов.

В детстве отец меня лупил, как сивого мерина. И в чулан сажал, и плеткой, —все, как полагается.

Когда первый раз меня арестовали, пришел на свидание.

17.08.1971, 04.12.1973, 10.04.1979

—Отец здорово пил. «Питух» был. Купцы пьют, ну и он с ними. Выедет на нижегородскую ярмарку... Везли его как-то на санях домой, и на повороте его выбросило из саней. Отец упал и сломал ногу о столб. Только в России такое может быть. С клюшкой ходил. А выпьет: «Все ваши Марксы, Шопенгауэры, Ницше —что они знают?» Особенно ему Шопенгауэры нравилось произносить! Громко.

Лет 65 прожил.

Ровно 70 лет назад я впервые был сослан —в Вологодскую губернию, из Казани. С этого началось. В 1909 году. 19 лет было. Посадили сначала на три месяца.

—Из ссылки было легко бежать?

—Конечно. Но надо было куда-то деваться на вольном положении.

Иногда урядник требует показываться, иногда ему лень этим заниматься. Первую ссылку я решил отбыть, потому что хотел окончить среднюю школу.

10.04.1979

—Это у меня наболевшее все, —говорит Шота Иванович. -Большевики каторги не боялись, тюрьмы... А что, вы не хотели хорошую жизнь? Вячеслава Михайловича в гимназию устроили. Окончил бы он ее. Дядя по материнской линии воспитал его, уделял ему внимание. Мог и в Питере окончить институт, стать русским чиновником, но он не предпочел эту жизнь, а пошел в тюрьму, на каторгу, в ссылку!

—Испугал, —ответил Молотов.

—Отец был приказчиком. И женился на вашей матери. Он работал у кого-то приказчиком? —спрашивает Шота Иванович

-Работал.

—И женился после на вашей матери?

—Не после только.

—Раньше?

—И работал, и женился. (Смех.)

—А они, дай бог им царство небесное, с материнской линии хорошо вам помогали?

—Помогали. Братья Небогатиковы.

—Хорошая фамилия, —замечаю я. —А вот Нолинский —это какой брат был у вас?

—Нолинский? Он старше меня. Он Скрябин и сам композитор, но изменил фамилию, потому что был композитор Скрябин, довольно знаменитый композитор. Он говорит, что ж я буду тоже называться Скрябиным?

—Музыкальная у вас семья. Обучали вас?

—Я обучался. На скрипке.

—Даже Молотов...

—Почему даже Молотов? Даже Сталин, даже Ворошилов и Молотов трое пели! Мы все трое были певчими в церкви. И Сталин, и Ворошилов, и я. В разных местах, конечно. Сталин -в Тбилиси, Ворошилов —в Луганске, я —в своем Нолинске. Это было не тогда, когда мы были в Политбюро, а гораздо раньше. (Смех.) Сталин неплохо пел.

—В Политбюро тоже петь надо, когда Жданов на пианино играл, а вы за столом...

—Пианино, когда не-немного выпьем. Ворошилов пел. У него хороший слух. Вот мы трое пели. «Да исправится молитва твоя...» —и так далее. Очень хорошая музыка, пение церковное.

—Есть очень красивые песни.

—Очень красивые есть. И Чайковский писал музыку для церкви, ну и другие крупные композиторы.

—Козловский пел.

—Козловский, да. Еще бы, конечно.

—Михайлов, бас наш.

—Да, по-моему, Михайлов был то ли дьяконом, то ли протодьяконом.

—Вячеслав Михайлович, а мать ваша когда умерла?

—Она уже после революции. Кажется, в 1920 году.

—В 20-м вы на Украине были, первым секретарем. Уже в верхах были, но не в Политбюро.

—Я на Украине был всего-то... На Донбассе...

—А отец умер в каком?

—А он, видимо, в 1923 году.

—Царство небесное родителям! —восклицает Шота Иванович.

—Сколько вас детей было всех? —спрашиваю я.

—Семь человек было. Как отец говорил: «Шесть сыновей и сам соловей!» Все пели. Шесть сыновей и одна дочь. Старшая сестра А кроме того, еще было трое, но тех я уже не застал, в детстве умерли. Всего было десять у моей матери, я был предпоследний.

—А брат, композитор, когда он умер?

—Он умер года четыре-пять назад.

—Музыкальность по какой линии, по материнской или по отцовской?

—Видите ли, отец —у него был хороший бас, но не было слуха. И все-таки он пел в церковном хору, на клиросе. Он пристраивался к кому-нибудь с хорошим слухом, басу, и подтягивал... Выписывал много нот всяких церковных. На богомолье ездил. Куда только... А средний брат Николай был талантливый живописец, очень хорошо рисовал, но все сам самодельно, самоучкой. И композитором стал самоучкой. Очень способный. Как музыкант очень способный, как политик —никуда. (Смех.)

—Отец, наверно, был знаток женщин? —интересуется Шота Иванович.

—Он бывалый человек. Он бывал на разных ярмарках, в Нижнем Новгороде, в других местах, и там у него была вольная жизнь. Родители жили в Вятке, а «Торговый дом братьев Небогатиковых» был в Нолинске. Их трое —братьев Небогатиковых, они нам помогали. Николай, старший мой брат, окончил гимназию, поступил в университет.

—А вот большевик еще у вас был брат...

—Большевиков не было. Коммунист был, младший, но слабый такой. Политикой мало интересовался. Сергей. Угорел в 1919 году. Я уже был председателем Нижегородского губкома.

09.10.1975

...Молотов стал постоянно щурить левый глаз.

—Может, задвинуть шторку, свет мешает? —Мы сидим у окна

—Скорей всего, лучше будет, но... У меня глаза не совсем одинаковы, поэтому...

Я читаю в очках. Лет шесть-семь, может восемь, назад я читал без очков. А потом стал в очках. Но зато на воздух я смотрю без очков. А раньше я в очках смотрел.

—На всех фотографиях вы были в пенсне... Оказывается, Гитлер в очках писал. А снимков нет.

—Я не помню, чтоб он в очках...

—А Ленина вы не видели в очках?

—Не хотел показываться. Один или два раза его показали в очках. Не подходит ему... вооружение на глазах.

...Молотов после болезни, ослаб. Думали —не выкарабкается.

—Пока я в неработоспособном состоянии. Я называю свою болезнь —годы. Встаю —все болит, начиная от затылка, шея, плечи, суставы, ноги, через колени —наверх. То побаливает в груди, сонливость, усталость...

05.02.1982

—Я обратил внимание, вы без очков читаете.

—Я без очков могу. Беречь надо. Как беречь? В полутемноте, в полусвете нельзя читать. Я это для себя запомнил. Я смотрю —Таня, Сарра Михайловна, они совершенно не берегут зрение, а потом будут жаловаться. Таких большинство. Это наша некультурность, учтите. Сказывается некультурность. Привыкли —кое-какой свет, ладно, читаем, а это портит зрение.

...Смотрит на мой «дипломат»:

—Такие сундучки сейчас у многих.

—Называется «дипломат». А почему «дипломат» —не знаю.

—Секретные бумаги носить, —говорит Молотов.

30.10.1984

...Сегодня у Молотова в гостях две пожилые женщины, его родственницы: Зинаида Федоровна, двоюродная сестра -отец Вячеслава Михайловича брат ее матери, и племянница Зоя Викторовна —дочь одного из старших братьев, Виктора Михайловича

—Его мобилизовали в 1918 году белые, —говорит Молотов, —и он с тех пор пропал.

—Тиф был, он и не вернулся, —добавляет Зоя Викторовна, —шесть братьев и одна сестра..

—Шесть братьев, да, правильно, —говорит Молотов. —Это то, что сохранилось на моей памяти. Я предпоследний. Серега самый последний.

—Он был военный врач, —говорит Зинаида Федоровна, молодой умер... Скрябины были Михаил, Виктор, Николай, Зинаида, Владимир, Вячеслав и Сергей. Николай —композитор Нолинский, очень скромный человек, никогда не пользовался родством с Вячеславом Михайловичем.

Вспомнили, что у Небогатиковых было два или три парохода. За товаром по Волге и Каме ходили «Три Брата» и «Братья Небогатиковы». Разбогатели постепенно. Михаил и Виктор Скрябины, старшие братья, оформляли товар у Небогатиковых.

Женщины рассказали, как однажды на кухню к ним забрела цыганка и, указав на Вячеслава, сказала: «Этот будет на весь мир знаменит!»

Молотов вспомнил, что заходил на свою родину в слободу Кукарку на пароходе «Красная звезда» в 1919 году.

А племянница добавила, как ее «дядя Веча» до революции приехал в Нолинск на табачную фабрику Небогатиковых и устроил митинг. Дедушка, отец матери, поднял палку: «Ты на кого митингуешь? Мы этим живем!»

... Милые, скромные старушки. Я развез их по домам в Москве. Ехали долго, по дороге нас остановили на Рублевском шоссе —пришлось ждать, пока прокатит Чурбанов.

—Мы все страдали из-за нашей скромности, —говорили мне родственницы Молотова. —Был он в Кремле —никогда не звонили ему, никто не знал, что мы его родственники.

—Я жила в Воронеже, —рассказывает Зоя Викторовна, «дядя Веча» приехал вручать орден Ленина, меня на вручение не пустили. А ночью, часов в двенадцать, он сам к нам приехал на квартиру. На другой день у меня все спрашивали: «Почему товарищ Молотов к вам приезжал?»—«Посмотреть, как живут научные работники», —ответила я.

Никто не знал, что я его племянница. Мы никогда не пользовались его именем, сами устраивались. Однажды мой отец, родной брат Вячеслава Михайловича, позвонил. Полина Семеновна ответила: занят, у Сталина, и так далее... —нас туда не допускали.

14.10.1983