АРЦИЯ. МУНТ. Теперь дворец Анхеля принадлежал ему

Теперь дворец Анхеля принадлежал ему! Пьер Тартю с чувством собственного достоинства поднялся по покрытой коврами парадной лестнице мимо мраморных воинов с поднятыми мечами на второй этаж. Он здесь не был более семи лет! Отсюда ушел, почти бежал бедный родственник, которого или терпели, или не замечали, а вернулся король! Это все его: его трон, его корона, его залы, оружие на стенах, ковры, зеркала, статуи, лакеи… Он может делать все, что пожелает. Для начала синее и серебро нужно заменить на красное с золотом. Никаких Тагэре! Хотя это и дорого. Выбрасывать столько денег на какую-то обивку?! Но не ходить же ему среди серебряных нарциссов! Король медленно шел по дворцу, заглядывая во все углы. Это был его дворец. Здесь все его. Все! А почему чехлы на этих стульях натянуты криво? И шнуры на занавесях слабо подвязаны, бархат касается пола, это неправильно!

Семенящий рядом с Его Величеством гофмейстер истово кивал, пытаясь запомнить все распоряжения. Он был глуп, толст, краснолиц и вспотел от усердия и страха. Он боялся, это было очевидным. Зрелище чужого страха бальзамом проливалось на избоявшуюся душу Пьера. Отныне он – хозяин не только занавесей и кресел, но и жизней и судеб всех этих людей, и они знают это. Он заставит их даже во сне называть его только Его Величество Пьер Седьмой Лумэн. Все, кто когда-то хихикал ему в спину или не замечал его и мать, свое получат. И эти выскочки Вилльо тоже, но не сразу. Ему нужна свадьба с молодой Элеонорой и клан Вилльо, чтобы расправиться со сторонниками Тагэре, по крайней мере, с теми, кто не смирился.

Конечно, Ифрана, Фей-Вэйя и Кантиска его не оставят, но удачное начало – это только начало. Мунт брали все, кому не лень. Усидеть на троне труднее, чем на него забраться, уж это-то он понимает.

Пьер Тартю прошествовал через Зал Знамен, в котором через три дня устроит большой прием, и вошел в Зал Нарциссов, примыкающий к Тронному. Здесь стены украшало старинное оружие и портреты Арроев, начиная с Рене Второго, и здесь он повесит и свое изображение, как только ему найдут подходящего художника. Тартю с достоинством шел по паркету из черного дерева, инкрустированного пластинами янтаря, старательно поддерживая на лице выражение, долженствующее показать, что он законный преемник арцийских властителей. Там, в конце галереи, были и портреты Лумэнов. Тагэре их не вынесли, и зря! Победители должны уничтожать прошлое, если не хотят, чтобы оно их настигло сзади.

А, вот они… Пьер и Агнеса. Оба в ало-золотых одеяниях, он с мечом и в короне, высокий и суровый, она без усов, в роскошном бархатном платье, с золотыми нарциссами на настоящей, пышной груди. Нужно узнать, жив ли художник… Хорошо нарисовано, очень хорошо. Взгляд Пьера метнулся вперед и остановился, прикованный последним портретом.

Александр, в боевых доспехах, но без шлема, опирался на меч, глядя не вперед, не в глаза подданным и потомкам, как другие монархи, а куда-то мимо и вдаль, словно видел нечто, недоступное посторонним. Не было ни мантии, ни короны, ни прочих символов королевской власти. Сталь, а не золото. Единственная роскошь – пожалованный братом за Эскоту орден Подковы да зеленый камень в рукояти меча. Слегка растрепанные темные волосы, сжатые губы, серые, очень спокойные глаза… Вроде бы ничего страшного, но Пьеру стало холодно, словно он вновь оказался на холме за спинами ифранских наемников и к нему рвался всадник на белом черногривом коне, рвался, чтобы убить. Это его, Пьера Тартю, смерть смотрела мимо него со странного портрета. Пока мимо.

– Гофмейстер! – И без того высокий голос Пьера прозвучал вовсе по-бабьи. – Немедленно снять и вынести узурпатора. Немедленно!

Толстяк, дрожа хомячьими щеками, выкатился из зала, но, прежде чем притащили лестницу и двое дюжих слуг принялись снимать картину, Пьер невольно рассмотрел и навсегда запомнил руки в латных перчатках, уверенно лежащие на черной рукояти, витражи с волчьими головами за спиной короля, синий плащ с консигной и лицо, лицо, от которого при всем желании невозможно оторваться. Проклятый горбун, он же мертв! Мертв, иначе его бы уже нашли. Отчего же так жутко?

Слуги делали свое дело умело и споро, им было все равно, что снимать или вешать – шпалеру, картину или же люстру. Портрет был убран в считаные десятинки, осталась лишь затянутая синим бархатом пустая стена.

– Ваше Величество, портрет Филиппа Тагэре также убрать?

Филипп… Стройный, золотоволосый красавец, любимец женщин, отважный воин, двоеженец и убийца…

– Филипп Четвертый имел определенное право на трон, и он сделал для Арции достаточно, чтобы заслужить право остаться в Зале Нарциссов.

То, что он получил корону благодаря поддержке клана Вилльо, а дочь Филиппа и Элеоноры скоро будет его королевой, Тартю не сказал. Это никого не касается, на людях он будет произносить лишь те слова, которые можно записывать для потомства.

– Ваше Величество, – на этот раз побледневший гофмейстер задал терзавший его вопрос, – будут ли какие-то распоряжения насчет портрета узурпатора?

– Сжечь. И немедленно.

Пьер с трудом удержался от искушения посмотреть, как горит проклятая картина. Отчего-то казалась, что, увидев это, он освободится от противного, леденящего ощущения, не покидавшего свежеиспеченного короля, несмотря на победу. Увы, смотреть, как уничтожают изображение предшественника, недостойно государя. Тартю прочел достаточно исторических книг и философских трактатов, чтобы это понять. Он и так поступил необдуманно и недальновидно, но видеть эти серые глаза было выше его сил.