НЭО РАМИЭРЛЬ. Ангес был моложе своего двойника и странным образом напоминал сразу и Рене Арроя, и Шарло Тагэре, и его сероглазого сына

 

Ангес был моложе своего двойника и странным образом напоминал сразу и Рене Арроя, и Шарло Тагэре, и его сероглазого сына, хоть и не походил ни на одного из них. Воин не ослеплял, не подавлял мощью, его появление не сопровождалось громами и молниями, на нем даже не было доспехов, но лльяма тихонько отползла от скалы за спину Рамиэрля и припала к земле, вытянув «морду» в сторону пришельца, а тот… Эльфы даже не поняли, как бог оказался рядом с ними, ведь мгновение назад он был на скале.

– Двое из вас – дети Тарры, – Ангес говорил негромко, хотя именно он наделил Романа даром говорить с тысячами, – а третий – сын Незамутненного Света… Скажите, в Луциане по-прежнему боятся Тьмы и низвергают в Бездну отступников? Неужели среди них появились эльфы?

– Мы ушли добровольно, – вспыхнул Аддари, – то есть, я ушел.

– Это дано не всем – уйти добровольно, – наклонил голову Ангес, – вы, верно, полагаете меня ясновидящим и всезнающим, но я знаю далеко не все. Итак, двое сумели покинуть Тарру. Каким образом?

– Через твою обитель. Я одно время носил Черное Кольцо.

– Его вам отдал отец?

– Мы не братья. Норгэрель и впрямь сын Ларэна и Залиэли, а я – внук. Я нашел кольцо там, где его оставил воспитанный Ларэном маг. Мне удалось понять его послание, и я решил освободить его из заточения в обители Адены. У меня ничего не вышло, но я нашел Седое Поле, поле, где вы победили Старых Богов Тарры, а потом и твою обитель. Я говорил с твоей тенью…

– Что ж, значит, ты знаешь все, что я знал перед Исходом. Уже хорошо. Что было дальше? Кольца с тобой нет, значит, ты уходил и вернулся. Почему? Тебе был нужен спутник? И кому ты отдал талисман?

– Мы оказались в Зиме из-за меня, – вышел вперед Норгэрель. – Я был болен, и мы решили, что мне не место в Тарре.

– Болен? – Воин положил руки на плечи Норгэрелю и внимательно вгляделся ему в глаза. – Верно, ты был болен и вы нашли единственно верное решение. Что сталось с твоим отцом?

– Он исчез в Сером море еще до моего рождения. Мать за ним не последовала. Из-за меня.

– Серое море! – темно-синие глаза Ангеса полыхнули, и лльяма от ужаса вовсе вжалась в землю, – я чувствовал, что в Тарре прячется что-то чужое, чувствовал, но Арцей и этот дурак, Владыка Вод, не желали слушать. А зло ждало своего часа и дождалось – мы ушли… Значит, Ларэн исчез и никто его больше не видел? Жаль, он стоил всех моих братцев, вместе взятых! Но твой рассказ слишком рваный. Он порождает вопросы, а не дает ответы.

– Рваный? – Рамиэрль задумался, не зная, с чего начинать. – Если хочешь, возьми мою память. Нам надо спешить, рассказывать слишком долго.

– Хорошо, – кивнул Ангес, – я больше не требую от других того, что не сделал бы сам, но моя память пока слишком тяжела для тебя. Ты отдаешь себе отчет, что я узнаю о тебе все?

– Да. Я бы вырвал из своей жизни многое, но это невозможно.

– Каждый, кто чувствует и помнит, так полагает, но нельзя убить часть себя. Ты готов?

– Да, – Роман отпихнул пискнувшую лльяму. Ангес протянул ему руку, и они оказались на вершине какой-то скалы. Внизу клубился туман, вверху в темно-синем, как глаза Ангеса, небе сияла одинокая алая звезда.

– Ты готов? – повторил Воин, и эльф поднял взгляд, столкнувшись со взглядом бога. Он еще мог отступить, Ангес бы не стал настаивать, но Роман выдержал – и канул в прошлое.

И вновь танцевала Криза, вскидывая смуглые руки. Темные волосы метались, как тени, а тени на стенах повторяли ее движения. Криза танцевала, а он играл, и струны резали пальцы в кровь. Криза танцевала, а он ее терял. Даже не терял, а отдавал другому, понятному, смертному, сильному… Пусть уходит, так надо. Потому что страшно идти по вечности со сгоревшим сердцем.

Бешеный бой гитары, стук подкованных сапожек, восхищенные, горящие глаза Уррика, все понимающий взгляд Геро. Эстель Оскора, любившая Рене больше Тарры и обманутая им и Залиэлью. Он должен был умереть, но умер Преданный. Великий Лебедь, как он закричал на алтаре, а Геро исчезла в сине-черном пламени. Синее и черное…

Всегда синее и черное! Зима, снег, плеск горной реки и юноша, который завтра умрет. Он солгал ему, потому что иначе не мог. Он сказал, что смерти нет, а она есть, и она не Добро и не Зло, она – равнодушие, тупая тварь с мордой жующей овцы… Она не всесильна, хоть и неотвратима. Рене вырвался и вернулся. Его любовь – спасение Тарры, сказала Эаритэ. Его жизнь страшнее смерти, кричала старая Зенобия.

Рев прибоя, тревожные крики чаек. Черный конь на вершине скалы и седой всадник, поднимающий полные муки глаза. Рене не велел к нему приближаться. Топаз, сын Топаза, задрожал и впервые в жизни ослушался хозяина… Черная Цепь с зелеными камнями, вцепившиеся в нее, как в спасение, сильные пальцы… Он заставил Рене пожать протянутую руку. Это было страшно обоим, но они справились и со страхом, и со смертью, вернее, справился Рене. Роман не представлял, что можно жить в таком аду, но Аррой жил, потому что знал, что должен. А они должны вернуться, чтобы Тарра не стала тем, чем стало Светозарное…

– Эта участь Тарре не грозит, – усталый голос вырвал Рамиэрля из многоцветного вихря. – Светозарное уничтожили мы. Да, на развалинах что-то стало прорастать, и Дракон низверг все в небытие. Это – конец, Рамиэрль, и это не самое страшное. Богов можно уничтожить, но, к счастью для них и их обиталищ, их никто не пожелает спасать.