Час ноль. После слушаний в Конгрессе по поводу инцидента с ТИМом Пола Блантона обвинили в нарушении служебного долга

 

После слушаний в Конгрессе по поводу инцидента с ТИМом Пола Блантона обвинили в нарушении служебного долга. Во время часа ноль Пол находился в заключении, на базе в Афганистане, ожидая трибунала. Благодаря этим необычным обстоятельствам молодой солдат оказался в уникальной ситуации и смог внести неоценимый вклад в дело Сопротивления — и выжить.

Кормак Уоллес, ВИ: АСЛ, 217

 

Когда я еще жил в Оклахоме, мой папа всегда говорил: если я не исправлюсь и не буду вести себя как мужчина, то попаду в тюрьму или на тот свет. Лонни Уэйн был прав — именно поэтому я в конце концов и пошел служить. Но все же слава богу, что в час ноль я сидел в тюряге.

Я в камере, лежу на койке, спина упирается в стену из шлакоблоков, а ботинки — в стальной унитаз. Лицо накрыто тряпкой, чтобы в нос не попала пыль. Меня посадили сразу после того, как мой ТИМ спятил и начал палить в людей.

Се ля ви. Так говорит мой сокамерник — дородный парнишка-азиат в очках по имени Джейсон Ли. Он делает приседания — говорит, что так ему теплее.

Я сам упражнения не люблю, так что для меня эти полгода — возможность прочитать огромное количество журналов. Если тебе холодно, отпусти бороду.

Да, здесь скучно, но все равно денек начинается неплохо. Я изучаю какой-то бульварный журнальчик четырехмесячной давности. Узнаю про то, что «кинозвезды — такие же люди, как и мы». Они обедают в ресторанах, ходят за покупками, гуляют с детьми в парке, и все такое.

Совсем как мы. Под словом «мы», автор, наверное, имеет в виду меня.

Точно не знаю, но почему-то мне кажется, что кинозвездам наплевать на ремонт военизированных роботов-гуманоидов, которые предназначены для усмирения разъяренных граждан оккупированной страны. И что этих знаменитостей ни разу не бросали в камеру тринадцать на семь футов с крошечным окошком — за то лишь, что они выполняли свою гламурную работу.

— Брюс Ли? — спрашиваю я. Парнишка ненавидит, когда его так называют. — Оказывается, кинозвезды — такие же люди, как и мы! Кто бы мог подумать!

Джейсон Ли перестает приседать и смотрит в угол камеры, туда, где стою я.

— Тихо, — говорит он. — Слышишь?

— Слышу что?..

И тут в соседнюю комнату влетает танковый снаряд, и ослепительный дождь из арматуры и осколков цемента разрывает моего сокамерника Джейсона Ли на дряблые куски мяса, завернутые в обрывки камуфляжа песочного цвета. Это прямо как фокус: вот Джейсон был, и вот его нет. Происшедшее у меня даже в голове не укладывается.

Сжавшись в комок, я забиваюсь в угол камеры — каким-то чудом меня даже не поцарапало. Сквозь решетку видно, что дежурный офицер уже не сидит за столом — да и самого стола тоже нет, одни обломки. На долю секунды сквозь дыру в стене видно, что творится за пределами здания.

Там, как я и предполагал, стоят танки.

В камеру врывается холодный пыльный воздух, и я начинаю дрожать. Джейсон Ли был прав — на улице холод собачий. Внезапно я понимаю, что, несмотря на косметический ремонт, проведенный в камере снарядом, прутья решетки остались такими же прочными, как и раньше.

Ко мне возвращается слух. Видимость нулевая, но я слышу какой-то звук — словно бы рядом журчит ручеек: вытекает то, что осталось от Джейсона Ли.

Кроме того, исчез мой журнал.

Черт.

Я прижимаюсь лицом к окну, затянутому сеткой. Базе крышка. Перевожу взгляд на переулок, который ведет к главному зданию «зеленой зоны» Кабула. Там, прижавшись к стене из сырцовых кирпичей, сидят два молодых, напуганных солдата в полной выкладке — рюкзаки, бронежилеты, защитные очки, наколенники и прочая хрень.

Если на солдате защитные очки, насколько повышаются его шансы на выживание?

Выглянув из-за угла, главный из них отпрыгивает назад, затем достает противотанковый ракетный комплекс «Джавелин» и быстро и уверенно заряжает. Хорошая выучка. В эту минуту мимо перекрестка проносится американский танк и на ходу стреляет. Снаряд летит над базой, удаляясь от нас, потом где-то взрывается, и я чувствую, как дрожат стены здания.

Солдат выходит из переулка с бревном-«Джавелином» на плече, садится на землю, скрестив ноги, — и тут же танковый пулемет делает из него решето: сработала автоматическая система защиты — она реагирует на появление в определенном радиусе фигур определенной формы, таких, как, например, «парень с противотанковым орудием».

Каждый боевик об этом знает.

Я хмурюсь, прижавшись лбом к толстому стеклу и засунув руки под мышки, чтобы согреться. Понятия не имею, почему американский танк только что уничтожил американского же солдата, но у меня такое чувство, что это как-то связано с самоубийством ТИМа-1.

Увидев, как его приятель превратился в фарш, второй солдат разворачивается и бежит в мою сторону. И тут обзор закрывает развевающаяся на ветру черная ткань. Халат. Мимо окна только что прошел боевик. Где-то рядом слышна стрельба.

Здесь не только боевики, но и спятившие машины? Черт. Пришла беда — отворяй ворота.

Халат скрывается из виду — а затем в клубах черного дыма исчезает весь переулок. Стекло в окне разбивается, поранив мне лоб. Долю секунды спустя раздается взрыв. Упав на койку, я хватаю одеяло и набрасываю его на плечи, затем прикасаюсь к лицу: пальцы в крови. Снова выглянув из окна, я вижу только покрытые пылью куски мяса — трупы солдат, местных жителей и боевиков.

Танки убивают всех.

Становится предельно ясно, что, если я хочу остаться в живых, мне нужно выбираться из камеры.

Над зданием, создавая вихри из черного дыма, с ревом пролетает какой-то объект — наверное, вооруженный беспилотник. Я бросаюсь обратно. Пыль уже оседает, и я вижу ключи от моей камеры. Они все еще прикреплены к обрывку ремня, который свисает с разломанного стула. Ключи в соседней комнате — правда, это все равно что на Марсе.

Оружия нет. Брони нет. Надежды нет.

Вдруг через брешь в стене залезает окровавленный боевик. Он замечает меня, и его глаза широко распахиваются от удивления. Лицо покрыто бурым песком и запекшейся кровью. Нос сломан, а губы распухли от холода.

Усы и бородка жиденькие — парню лет шестнадцать, не больше.

— Пожалуйста, выпусти меня. Я тебе помогу, — говорю я на чистейшем арабском и снимаю с лица тряпку. Если он увидит бороду, то по крайней мере поймет, что я не на действительной службе.

Боевик прислоняется спиной к стене и закрывает глаза — похоже, он молится. Ладони, покрытые засохшей грязью, прижаты к бетонной стене, на бедре — старомодный револьвер. Да, парень напуган, но по крайней мере он может действовать.

Слов молитвы не разобрать, однако я вижу, что он молится не о спасении души, а за погибших товарищей. Видать, снаружи творится что-то совсем скверное.

Нужно убираться отсюда.

— Друг, ключи на полу, — прошу его я. — Пожалуйста. Я тебе помогу. Помогу тебе выжить.

Юноша смотрит на меня и перестает молиться.

— Автоматы уничтожают всех, — отвечает он. — Мы думали, они восстали против вас, но они убивают всех без разбора.

— Как тебя зовут?

— Джабар, — говорит он, недоверчиво разглядывая меня.

— Так, Джабар, освободи меня, и тогда ты не умрешь. У меня нет оружия, но я разбираюсь в этих… э-э, автоматах. Умею их убивать.

Джабар дергается, когда по улице проносится что-то огромное и черное. Затем поднимает ключи и, обходя обломки, приближается к моей камере.

— Ты за решеткой.

— Да, верно. Видишь? Мы на одной стороне.

— Если они посадили тебя в тюрьму, мой долг — тебя освободить. Но если попытаешься на меня напасть, умрешь.

— Это справедливо, — отвечаю я, не сводя глаз с ключа.

Ключ с грохотом открывает замок; я распахиваю дверь и вылетаю из камеры. Джабар валит меня на пол. Мне кажется, что он боится меня, но это не так.

Его пугает то, что снаружи.

— Не подходи к окну. Автоматы чувствуют твое тепло. Они найдут нас.

— Инфракрасные тепловые датчики? — спрашиваю я. Они только у ворот, на автоматических турелях. Они направлены от базы, в сторону пустыни. Уходим через черный ход.

С одеялом на плечах я вылезаю из дыры в стене и оказываюсь в облаке холодного дыма и пыли. Пригнувшись, Джабар идет вслед за мной с пистолетом на изготовку.

Снаружи бушует песчаная буря.

Я бегу к задней части базы. Главные ворота охраняет целая фаланга автоматических пушек, и мне хочется убраться от них подальше. Выберемся через черный ход, найдем тихое местечко, там и решим, что делать дальше.

Повернув за угол, мы видим черный дымящийся кратер размером с целый дом. Таких мощных снарядов нет даже у автотанков — значит, беспилотники не просто кроликов высматривают, а еще и стреляют ракетами «Бримстоун».

Я оборачиваюсь, чтобы предупредить Джабара, но он и так уже всматривается в небо. Его борода покрыта тонким слоем пыли — он словно старый мудрец, вселившийся в тело юноши.

Возможно, я не так уж и ошибаюсь.

Я натягиваю одеяло над головой, чтобы сделать мой силуэт более неопределенным и затруднить поиск цели тем, кто следит сверху. Говорить Джабару о том, что нужно прятаться под выступами, не нужно, он и так это делает, по привычке.

Внезапно я задумываюсь: сколько он уже сражается с этими самыми роботами? Интересно, что он подумал, когда они стали нападать на нас? Наверное, решил, что сегодня его счастливый день.

Наконец мы добираемся до ограждения. Несколько секций бетонной стены повалены. Земля покрыта цементной пылью, из обломков торчит арматура. Мы с Джабаром укрываемся за покосившимся участком стены. Я выглядываю из-за угла.

Ничего.

Вокруг базы — расчищенный участок, словно пыльная дорога, огибающая базу по периметру. Ничейная земля. В нескольких сотнях ярдов — холм с тысячами каменных плит, которые торчат из земли, словно занозы. Холм-дикобраз.

Местное кладбище.

Я хлопаю Джабара по плечу, и мы бежим туда. Может, сегодня роботы не патрулируют периметр. Может, они слишком заняты тем, что без причины убивают людей. Джабар обгоняет меня, и его коричневый халат растворяется в облаке пыли. Я мчу изо всех сил, пытаясь не отстать.

И вдруг раздается звук, которого я так опасался.

Откуда-то доносится вой электромотора. Самоходная турель. Они постоянно патрулируют эту узкую полоску ничейной земли — и похоже, никто им не сказал, что сегодня выходной.

У СТ четыре длинных и тонких ноги с колесами, а наверху — карабин М-4, настроенный на стрельбу очередями, с оптическим прицелом на стволе и большим магазином сбоку. Движения ног координируются таким образом, чтобы ствол не дергался. Когда эта штука двигается, ее ноги с невероятной скоростью перелетают через камни, но сам карабин с прицела не сбивается.

И данная турель гонится за нами.

Слава богу, что мы уже почти выбрались с ровной поверхности, а значит, и за периметр базы. Вой мотора все громче. У самоходной турели визуальная система наведения, поэтому облако пыли должно нас скрыть. Джабар быстро, уверенно бежит прочь из «зеленой зоны», и я вижу лишь развевающиеся полы его халата.

Вдох. Выдох. У нас все получится.

Вдруг раздается запинающееся щелканье дальномера: СТ включил ультразвуковой дальномер ближнего радиуса действия. Ультразвуку пыльная буря нипочем, а значит, турель знает, что мы здесь. Дело дрянь. Интересно, сколько еще шагов я успею сделать?

Один, два, три, четыре. Один, два, три, четыре.

Из дымки возникает надгробие — просто покосившаяся, зазубренная плита, торчащая из земли. Затем появляется еще десяток таких же. Пошатываясь, я иду между могилами, хватаюсь за надгробия, чтобы не упасть, и они холодят потные ладони.

Щелканье почти перешло в непрерывное жужжание.

— Ложись! — кричу я Джабару. Он ныряет вперед, исчезая в какой-то яме. Карабин дает очередь, и грохот стрельбы перекрывает все остальные звуки, даже вой бури. Осколки надгробия ударяют по правой руке; я оступаюсь и падаю на живот, а затем пытаюсь отползти за камень.

Щелк-щелк-щелк.

Джабар за раненую руку тащит меня через бугорок, и я сдерживаюсь, чтобы не закричать. Мы оказываемся в небольшой канаве, окруженной каменными осколками высотой по колено, которые вкопаны в песчаную землю. Могилы разбросаны по холму беспорядочно; между ними то там, то сям виднеются островки невысокой травы. Большинство надгробий лишено каких-либо опознавательных знаков, но на двух-трех кто-то недавно нарисовал краской из баллончика какие-то символы. Здесь есть и другие могилы, с надгробиями из резного мрамора. Вокруг третьих построены стальные клетки; эти могилы украшены лишь остроконечными крышами.

Щелк, щелк, щелк.

Звук работающего дальномера стихает. Прижавшись спиной к Джабару, я быстро оглядываю свою рану. Татуировка на правом плече — флаг Оклахомы — безнадежно испорчена: осколки камней превратили в лапшу половину орлиных перьев, которыми украшен боевой щит оседжей. Я показываю руку Джабару.

— Смотри, приятель, что эти гады сделали с татуировкой.

Он качает головой, прикрывая рот рукавом, и я не вижу, улыбается Джабар или нет. Кто знает, может, мы еще и выберемся из этой передряги.

Внезапно пыль исчезает.

Над нами проходит гроза — огромная масса кружащейся пыли пересекает периметр, поглощает «зеленую зону» и движется дальше. Теперь в голубом холодном небе ярко светит солнце. В горах воздуха почти нет, и поэтому тени резкие, словно намазаны кровельным варом. Я вижу облачка, вырывающиеся изо рта при выдохе.

То же самое могут увидеть и роботы.

Пригнувшись, мы бежим между огромных гробниц, защищенных синими и зелеными стальными клетками. Куда мы направляемся, я не знаю, и надеюсь лишь, что у Джабара есть план, в соответствии с которым мы должны выжить.

Через пару минут краем глаза я замечаю вспышку: самоходная турель едет по неровной тропе в центре кладбища, крутя карабином во все стороны, и солнечные лучи отражаются от оптического прицела на стволе. Кривые ноги машины вибрируют, но сам ствол не шелохнется, словно сова на ветке.

Я ныряю за надгробие и приземляюсь на живот. Джабар тоже нашел укрытие в нескольких футах от меня. Он тычет куда-то в сторону пальцем; глаза под запыленными бровями смотрят встревоженно.

Проследив за его взглядом, я вижу наполовину выкопанную могилу, где с комфортом упокоится какой-нибудь афганец. Над ней новенькая стальная клетка — и тот, кто здесь работал, свалил ко всем чертям, забыв ее запереть.

Стараясь не шевелиться, я кручу головой, осматриваясь. Самоходной турели нигде не видно. Где-то рядом на низкой высоте летит беспилотник, и звук его мотора — «топ-топ-топ» — звучит как смертный приговор. И где-то неподалеку турель изучает надгробия, ряд за рядом, пытаясь обнаружить силуэты человеческих фигур или засечь какое-либо движение.

Я потихоньку ползу к могиле и, придерживая раненую руку, закатываюсь в нее. Джабар уже лежит там, и стальные прутья клетки отбрасывают косые тени-полосы на его лицо.

Прижавшись друг к другу, мы лежим на спине, пытаемся переждать «часовых». Каменистая земля холодна, как лед, и тверже, чем бетонный пол моей камеры. Я чувствую, как из моего тела утекает тепло.

— Все в порядке, Джабар, — шепчу я. — Беспилотники выполняют стандартную процедуру — ищут «утечки» — убегающих людей. Сканирование окрестностей займет минут двадцать, не больше.

Джабар прищуривается.

— Я знаю.

— А, точно. Извини.

Стуча зубами от холода, мы жмемся друг к другу.

— Эй, — говорит Джабар.

— Да?

— Ты правда американский солдат?

— Конечно. Иначе почему бы я оказался на базе?

— В жизни не встречал ни одного американского солдата. Ну, то есть лично.

— Серьезно?

Джабар пожимает плечами.

— Мы видим только металлических. Когда автоматы напали на вас, мы тоже пошли в бой. А теперь все мои друзья погибли — и кажется, твои тоже.

— Куда пойдем, Джабар?

— В пещеры. К моим людям.

— Там безопасно?

— Для меня — да. Для тебя — нет.

Я замечаю, что Джабар крепко прижимает пистолет к груди. Он еще молодой, но опыта у него предостаточно.

— Значит, я твой пленник?

— Думаю, да.

Голубое небо за стальными полосами клетки покрыто черными пятнами — над «зеленой зоной» поднимается дым. С тех пор как началась атака, я не видел ни одного живого американца, если не считать солдат в переулке. Я думаю обо всех танках, беспилотниках и турелях, которые сейчас выслеживают уцелевших.

Я чувствую тепло руки Джабара и понимаю, что у меня нет ни одежды, ни еды, ни оружия. И окажись я у американцев, еще неизвестно, дали бы мне автомат или нет.

— Джабар, дружище, — говорю я — с такими условиями я согласен.

 

Джабару и Полу Блантону удалось уйти в горы. И по нашим данным, уже через неделю местные жители начали совершать успешные налеты на позиции роботов.

Местные отряды объединили свои методы со знаниями специалиста Блантона о роботехнике. Два года спустя этот синтез поможет Полу совершить открытие, которое навсегда изменит мою жизнь, жизнь моих товарищей и жизнь его отца, Лонни Уэйна Блантона.

Кормак Уоллес, ВИ: АСЛ, 217