Гендерная идентификация и трансформация в контексте биоэтики и прав человека

Обостренный интерес к правам человека, достижения и возможности генетики и биомедицины в области репродуктивных технологий актуализировали проблему гендерной идентификации и трансформации, что, в свою очередь,породило одно из наиболее скандальных и неоднозначных явлений в жизни современного социума: т.н. гендерную деконструкцию или деконструкцию сексуальности.

Проявляется это в том, в частности, что гомосексуализм и транссексуализм – явления, ранее совершенно недопустимые в обществе (вплоть до уголовного преследования), «легализируются» и начинают восприниматься более толерантно – как право человека «выбирать себя». Более того, успехи репродуктивных технологий позволяют, благодаря «оплодотворению в пробирке», «суррогатному материнству» и др., иметь детей и создавать семью в т.н. однополых браках. Все это приводит к тому, что меняется традиционное распределение мужских и женских ролей в обществе.

«Реабилитирует» гомосексуализм, отрицая его патологическую или извращенную природу, психоаналитическая концепция, в частности, учение З. Фрейда о прирожденной человеческой бисексуальности, которую строгие рамки культуры и религии направляют в лоно гетеросексуальности; его учение о неодолимых «основных инстиктах» – неосознанных влечениях Эросе и Танатосе; учение о структуре личности, в которой особое место занимает неуправляемое Оно.

«Объяснения» гендерной деконструкции сексуальности имеют под собой и определенные философские основания. Обоснование проблемы можно найти, например, в учении экзистенциализма о сущности и существовании человека, о его способности выбирать самого себя.

Во-первых, придавая огромное значение свободе выбора, экзистенциализм утверждает, что человек отличается от других природных существ именно способностью “выбирать самого себя”, быть самим собой, а не “другим”. Быть свободным – значит не поступать и не думать так, как “поступают и думают все”: все время идти против течения, восставать против общепринятых норм, быть «чужим среди своих». Во-вторых, учение экзистенциализма о сущности и существовании человека. Сущность человека – это его «судьба-призвание», его внутреннее (иногда не осознаваемое им самим) предназначение, без реализации которого человек не может полностью состояться, «быть». Однако, подчиняясь общим установкам, он вынужден «существовать как все». Существование – это его «судьба-история», навязанная ему обществом и обстоятельствами. Таким образом, несовпадение сущности и существования заставляет человека жить «чужой» жизнью и делает его несчастным.

Философским основанием гендерной деконструкции может считаться и индивидуализм – система нравов, чувствований, идей, которая организует жизнь индивида на принципах его изоляции и самозащиты. Индивидуализм порождает крайние формы взаимного отчуждения людей: некоммуникабельность, разрушение человеческого общения, одиночество. Особую роль в контексте данной проблемы играет одиночество женское и мужское, базирующееся на катастрофическом гендерном взаимонепонимании

Проблемы гендерной идентификации и трансформации относятся в контексте достижений и возможностей биомедицины и генетики к т.н. нестандартным ситуациям и имеют серьезные причины и последствия не только с медико-репродуктивной, но и с нравственной и социально-правовой точки зрения.

Этические проблемы межличностных отношений в сфере медицины

и деонтологическая биоэтика

Третий круг открытых биоэтических проблем – определение современного характера деонтологических отношений в системе вертикальных и горизонтальных связей в сфере биомедицины. Вторгаясь в область медицинской деонтологии и модифицируя некоторые ее принципы в новых условиях, биоэтика разрабатывает рекомендации по моральному регулированию человеческих отношений в системе “врач – больной” (отношения “по вертикали”) и в медицинском коллективе (отношения “по горизонтали”). Решение этих задач во многом зависит от моделей отношений, складывающихся в процессе взаимодействия между медиками-профессионалами и «обычными» людьми.

В основе традиционной патерналистской модели отношений «врач (исследователь) – пациент» лежит представление о том, что врач знает, в чем благо пациента, а пациент этого не знает и поэтому должен послушно следовать назначениям врача. Врачи же руководствуются собственными моральными ценностями и игнорируют ценности пациентов. Считая себя экспертами, врачи полагают, что им лучше знать, что хорошо для их пациентов (как отцы считают, что им лучше знать, что хорошо для их детей). Сегодня такой подход считается неадекватным.

В настоящее время мировой тенденцией становится переход от патерналистской деонтологии к признанию автономности личности пациента, «сотрудничеству» с ним, что лежит в русле современной тенденции трансформации этики авторитарной в гуманистическую.

Этапы такого перехода предполагают решение ряда конкретных задач:

1. Определение уровня автономности и прав пациентов, в том числе психически больных и лиц с девиантным поведением (наркоманов, алкоголиков и др.); здесь возникают порой сложные, трудно разрешимые проблемы: так, право больного на отказ от лечения и право на эвтаназию являются источником едва ли не самых драматических дилемм биоэтики.

2. Введение в медицинскую практику обязательного принципа «информированного согласия», что предполагает совместное с пациентом принятие решений, касающихся его лечения или участия в медико-биологических исследованиях; этот процесс предусматривает, в частности, отказ врача от доктрины «святой (спасительной) лжи», определенный уровень компетентности пациента или испытуемого и т.д.

3. Пересмотр некоторых традиционных норм медицинской деонтологии (принципа «не навреди», положения о врачебной тайне и др.), поиск инвариантных решений, необходимость определения собственного отношения к новым деонтологическим подходам в новых условиях.

Вместе с тем переход к новым, зачастую непривычным отношениям и действиям осложняется противоречиями и парадоксами многих деонтологических принципов, в частности, таких как «не навреди», принцип сохранения врачебной тайны и ряда других. Связано это с тем, что проблема Добра и Зла в биоэтике не ограничивается простым постулированием: она нацеливает на неоднозначные решения в конкретных ситуациях. Решения эти облегчает или затрудняет то, что в реальной жизни нет абсолютного Добра и абсолютного Зла. Каждое явление и действие может в той или иной степени нести в себе и то, и другое. И задача врача - суметь выявить эту степень и минимизировать Зло, максимально творя Добро. Поэтому так же, как страдание и сострадание – это конкретное проявление Добра и Зла в биомедицине, так и Добро и Зло – это обобщенные формы разграничения и противопоставления нравственного и безнравственного.

Парадоксы принципа «не навреди»

В медицине особенно сильны и неколебимы традиции. Вместе с тем сегодня безусловное следование традиционному требованию «не навреди» является спорным.

«Не навредить» – значит не сотворить зла. Но что есть Зло в каждом конкретном случае? Хирургическое вмешательство, которое может спасти жизнь больному, но может и «навредить» (оказаться бессмысленным или неудачным, усугубить его страдания) – добро это или зло? И что тогда: ждать, пустить болезнь «на самотек», опасаясь «навредить», или, наоборот, спешить предпринять все необходимое, ибо «промедление смерти подобно»? Многое здесь зависит от характера и решительности врача, его способности к риску, его моральных установок и мотиваций. Что, например, окажется сильнее: стремление помочь, облегчить страдания, «не навредить» именно этому больному, или здоровая любознательность исследователя, желание испробовать еще одну методику, чтобы спасти многих, даже попутно «навредив» одному? Даже самые благородные мотивы могут повлечь не только «добро», но и «зло».

Тем более зло может проистекать и из не столь возвышенных мотивов, а таких, как карьера, личное благополучие или спокойствие, которых часто добиваются, именно «не навредив». А если «навредил», сотворил зло, не желая того, не специально, а по неведению, оправдывает ли это Зло? Смотря по тому, что это за неведение: неведение самой медицины (которая действительно многого не знает и не умеет), или собственное неведение, низкий профессионализм врача?

Особенно сложно выполнение заповеди «Не навреди» в психиатрии. «Не навреди» кому? Больному? Окружающим? Но как часто, корректируя поведенческие реакции больного, приводя их «в норму», медицина вторгается в область личностной автономии субъекта, так что оказывается неясно, что именно творится – добро или зло. Не случайно именно по этическим соображениям наложен мораторий на некоторые методики в области психиатрии.

Или: что означает в медицине общечеловеческое «Не убий», когда, несмотря на действия врача (или в их результате), наступает смерть больного – это «убийство»? И если да, то всегда ли это – зло? А если эта смерть избавляет больного от невыносимых страданий? Но имеет ли врач юридическое и моральное право на подобное «избавление»?

Другая традиционная медико-морально-религиозная проблема: аборт – это убийство, нарушение заповеди «не убий»? И как решить здесь проблему добра и зла, если речь идет о плоде с заранее известными аномалиями развития?