НЕЗНАКОМЕЦ

 

Прямо из резиденции Стюартов Петр отправился в порт. Он надеялся, что судно, на котором должна приплыть из Копенгагена Анне, прибудет сегодня. А может, и нет… Избалованный транспортом и связью двадцатого века, Петр привык, что задержка на час или два является страшным сбоем. А вот ждать судно, которое должно прийти не то сегодня, не то завтра, не то вообще никогда, было странно. И не звякнет гонг в громкоговорителе, и не объявит администрация порта: «Дамы и господа, корабль из Копенгагена задерживается из-за встречного ветра».

Не знают об этом в порту. Телеграф появится лет через триста, а радио — и того позже. Все новости с континента должны поступить именно с этим кораблем. И не знает никто, из-за встречного ли ветра задерживается корабль, лежит ли, выброшенный штормом, на берегу, или лихой пират взял его на абордаж. Все ждут, все в неведении.

Когда карета остановилась в порту, Петр вышел, прикрывая нос от неприятных портовых запахов надушенным кружевным платком, и осведомился у проходившего мимо лоцмана, не прибыло ли судно из Копенгагена.

— На рейде, сэр, — отвечал тот, попыхивая трубкой. — Лоцман уже отбыл. Извольте обождать часа три, пока его проведут к причалу.

— Благодарю, милейший, — произнес Петр и, подумав, направился в портовую таверну, чтобы скоротать время ожидания.

…Усевшись за столик, он заказал кружку пива и, рассеянно поглядывая в окно, погрузился в собственные мысли. Предстояло долгое ожидание.

— Не возражаете, если я присоединюсь к вам, сэр? — элегантно одетый молодой джентльмен с кружкой в руках приблизился к его столику.

— Вообще-то я хотел бы побыть один, сэр, — отозвался Петр.

— Зато мне было бы очень интересно поговорить с вами, — и, не дождавшись приглашения, молодой человек опустился на скамью, а его серые глаза встретились с глазами Петра.

Было нечто странное во взгляде этого франта, что-то притягивающее и завораживающее. Петру вдруг показалось, будто он погружается в озеро с кристально чистой водой… нет, летит в холодном пространстве космоса, среди сияющих звезд.

— И о чем же вы хотели поговорить? — непроизвольно обронил он.

— О вашем блестящем ходе, — произнес молодой человек, отхлебнув из кружки. — Если задуманное вами удастся, Северороссия совершит в своем развитии качественный скачок. Возможно, лет за десять — двадцать совершит то, на что в обычных условиях ушел бы век, если не полтора. Да и вас, полагаю, ждет блестящая карьера при дворе нового правителя.

— Благодарю, я стараюсь, — улыбнулся Петр.

— Действительно стараетесь, — ответил мягкой улыбкой собеседник. — Вы старательно выводите страну на стандартный, известный вам путь, которым пошли в вашем мире страны Западной Европы. Действуете так, чтобы она стала развитой индустриальной державой. Я целиком поддерживаю ваши усилия, но хотел бы предостеречь от некоторых ошибок.

— Каких, например?

— Скажем, так, — снова отхлебнув из кружки, произнес молодой человек. — То, чего в вашем мире добились западные страны к концу двадцатого века, представляется вам идеалом. Но в природе не бывает ничего неподвижного. Для меня это — лишь промежуточная стадия на пути к следующему этапу. Притом, если говорить о Западе, то далеко не все там пошло, как хотелось бы. И как раз в двадцатом веке.

— О чем вы? — удивленно поднял брови Петр.

— В своем мире вы мечтали получить грант в одном из западных университетов и, если повезет, эмигрировать. Вы — человек, целиком ориентированный на западный уклад. Для вас это идеал и единственно возможное направление развития. Попав сюда, вы решили направить по этому пути целую страну. Так сказать, исправить ошибки, которые, с вашей точки зрения, допустила страна, что в конечном итоге привело вас, умного и интеллигентного человека, в комнату в коммуналке.

— А что в том плохого? — завелся Петр. — Да, я хочу, чтобы в конце двадцатого века эта страна жила, как другие на западе. Я жил там и знаю, что будет хорошо, а что плохо. Я хочу предотвратить наступление коммунизма. Я хочу предотвратить все ошибки, через которые прошла Россия в моем мире.

— Но жизнь не ошибается, — наклонившись к нему, негромко произнес незнакомец. — То, что случилось, должно было случиться. Вы думаете, мне и таким, как я, было бы сложно за двести-триста лет обеспечить переход всех цивилизаций Земли на западный образ жизни? Увольте, немного работы — и уже в девятнадцатом веке Индия бы была покрыта мануфактурами, а Китай занимался бы экономической экспансией, вывозя капитал.

— И это было бы прекрасно, — вскричал Петр. — Почему бы так и не сделать?

— Потому что вас не интересует, что произойдет даже в середине двадцать первого века, а меня интересует, и очень. И еще в двадцать втором и двадцать третьем… Так вот, если весь мир пойдет по пути западных стран, то неизбежно придет к катастрофе. Увы.

— Отчего?

— Цивилизация или вырабатывает ценности, или проедает их, — произнес незнакомец. — В вашем мире западная цивилизация пошла по второму пути. Она стремительно поглощает ресурсы соседних стран и всей планеты. Все это может окончиться лишь глобальным кризисом. Здесь это еще не проявилось, но произойдет неизбежно. Таковы законы развития цивилизации.

— Не вижу связи, — хмыкнул Петр.

— Элементарная экономическая логика. Машинное производство действительно сильно развивает материальную цивилизацию, но оно же наносит страшный удар по общественному сознанию. Машина требует слуги — человечка, который подкрутит гаечки, заложит сырье, вынет готовый продукт. И этот человек — часть машины. Чтобы удешевить производственный процесс и сделать его эффективнее, вы должны как можно меньше платить. Но человек думающий всегда ценит себя по достоинству. Поэтому для начала вы должны будете убедить его, что он дерьмо, и низвести его до уровня дерьма. Вы лишите его всего и заставите идти на ваши предприятия в поисках куска хлеба. Вы оторвете его от земли, заставите забыть, что он — часть природы. Вы вынудите его думать только о своем брюхе, как его ублажить и накормить. Вы дадите ему гарантированную пайку за труд и отобьете у него привычку думать самостоятельно. Вы создадите инженеров, живущих созданием новых машин. Они будут получать приличные деньги, гордиться этим — и не думать ни о чем другом, кроме как о новом доме или автомобиле. И, наконец, будет существовать класс хозяев машин и хозяев жизни. Но и они будут заботиться о расширении производства — ради новых вилл и лимузинов. Общество, настроенное таким образом, всегда живет только под лозунгами: «На наш век хватит» и «После нас хоть потоп». И этот потоп — или другую экологическую катастрофу — они усердно создают собственными руками, ибо выкачивают из планеты все ресурсы, никак их не восполняя.

— Вы что, коммунист? — хмыкнул Петр. — Вы хоть знаете, как живут в начале двадцать первого века развитые капиталистические страны? А во что превратились пошедшие по социалистическому пути?

— Разве я пропагандировал марксизм-ленинизм? — мягко улыбнулся молодой человек. — И концепция рынка, и концепция коммунизма укладываются в один и тот же вектор развития цивилизации — проедание ресурсов. В рамках этого вектора люди заинтересованы только в том, чтобы иметь лучшие дома, лучшую еду, больше имущества… И все.

— Это плохо? — саркастически заметил Петр. — В конце концов, от попытки заработать на кусок хлеба они придут к тому, что у каждого квалифицированного рабочего будет в семье по две машины.

— В том, что они хотят хорошо жить и будут жить лучше, нет ничего плохого. Плохо, что они хотят только этого, да еще, желательно, за счет других. Капитализм, коммунизм — две разные модели того, как накормить, простите, свиней в свинарнике. Этакие автопоилки и автокормушки. Одна в расчете на индивидуальные показатели привеса и приплода, другая — централизованная уравниловка. Раз уж вы попали сюда из начала двадцать первого века, вы знаете, что экономическая модель социализма оказалась менее эффективной. Но и капитализм не позволил преодолеть основных разрушительных человеческих пороков — агрессии, зависти, лени, желания обогащаться за счет ближнего, чванства. Результат? А вы знаете, что при уровне развития техники, который вам знаком по концу двадцатого века, материальный уровень жизни даже в развитых странах должен быть куда выше?

— Как? — опешил Петр.

— Давайте займемся экономическим моделированием, — предложил незнакомец. — Предположим, мы имеем развитую индустриальную страну конца двадцатого века, какой вы хотели бы видеть Северороссию. Положим, система там рыночная, демократическая, и армия не превышает одного процента от численности населения, что по всем расчетам находится в тех пределах, когда она еще не тянет экономику на дно. Если к этому моменту население Северороссии достигнет пятнадцати миллионов, то имеем армию в сто пятьдесят тысяч. Сразу откидываем миллионов шесть на детей и пенсионеров. Останется девять миллионов трудоспособного населения, из которых сто пятьдесят тысяч здоровых и умных мужиков в самом активном возрасте не делают ничего, кроме как бегают, стреляют и катаются на дорогущей технике. Чтобы обеспечить их этой техникой, одеть, накормить и построить им жилье, в экономике должно работать три-четыре человека на каждого военнослужащего. То есть в общей сложности около семисот тысяч человек вообще не заняты производством на развитие экономики. Однако из этой же экономики изымаются огромные ресурсы, чтобы всем им как следует платить, строить те самые танки и самолеты и закупить горючее, которое они будут жечь. То есть в каждом товаре, даже в детской игрушке, часть цены — и немалая — это расходы на армию. Добавьте сюда полицию. Далее, юридическая система. Армии адвокатов, нотариусов, судебных чиновников занимаются регистрацией сделок и отсуживанием всевозможных компенсаций за моральный ущерб. Они не производят ничего. Финансовая система. Табуны брокеров, высокооплачиваемых банковских работников, клерков. Они разводят лишь бумажную канитель, но живут за счет производства. Государственный аппарат. В вашем же мире вся Псковская губерния в конце семнадцатого века управлялась воеводой, дьяком и пятью подьячими. Это был весь чиновный аппарат, включая власть судебную, органы регистрации и финансового контроля. Не хотите поинтересоваться штатом администрации Псковской области конца двадцатого века? В итоге тот, кто производит, должен отчислять немалые налоги на содержание всего этого аппарата, оплачивать услуги банков, брокеров и разных посредников. Ведь нечто ниоткуда не берется. Поделить можно лишь то, что произведено. Много ли у него остается? Но, покупая на то, что у него осталось, товары, он опять переплачивает в несколько раз, потому что производитель тоже отчисляет на содержание свою долю. Вот и получается, что КПД[19]промышленной цивилизации конца двадцатого века, за которую вы ратуете, много ниже, чем у паровой машины Уатта.

— Но ведь это естественно. И лучшего пути развития цивилизация не знает. Все остальное — утопия. Люди всегда нападали друг на друга, поэтому нужна армия. Всегда существовала преступность, поэтому нужна полиция. А все адвокаты, брокеры и финансисты, которых вы упомянули, — это инструменты рыночной экономики. При социализме попробовали обойтись без них — не получилось. Да и административный аппарат в Советском Союзе был такой, что число брокеров ему вполне соответствует.

— Утопия, — кивнул незнакомец. — Если уровень сознания будет таким, каков он в конце двадцатого века. Но напрасно вы думаете, что так было всегда. Оглянитесь. Экономика здесь еще более рыночная, чем в двадцатом веке, потому что нет еще квот на производство и систем государственного контроля и дотаций. И при этом, заметьте, система профессиональных гильдий куда лучше обеспечивает контроль за качеством и даже условиями труда, чем известные вам государственные органы надзора, сертификации и профсоюзы. Налоги много ниже, профессиональных юристов и финансистов можно по пальцам перечесть, и еще не существует целый класс людей, живущих исключительно биржевыми спекуляциями. В Швеции до начала двадцатого века не будут запирать дома, уходя на несколько дней. В Норвегии еще в двадцатых годах двадцатого века, идя на гору по туристическому маршруту, можно будет оставить свитер на камне, положив записку, что хозяин вернется, и быть уверенным — никто его не тронет. И вы будете говорить, воровство в природе человеческой? Что касается армий — конечно, времена, когда они не требовались, уже прочно забыты; но поверьте, такое все же было. Нет, все зависит от сознания людей, обитающих на планете. Чем большее их число желает жить за счет других, тем больше приходится тратить или на их содержание, или на защиту от них. Кроме того, это постоянное противостояние учит людей видеть в окружающих врагов. Что, кстати, создает оправдание их собственным притязаниям. Он-де кровопийца, из меня соки сосет, и я свое верну, его ограбив. Деградация в развитии.

— Но и здесь интриг, подлости, ненависти не меньше!

— Я же говорю, процесс в развитии, — улыбнулся незнакомец. — Он не сейчас начался. Заметьте, в этом веке вспыхивают крестьянские восстания, но они лишь требуют своих вольностей, снижения налогов, прав на землю. А вот «отнять и поделить» — это уже лозунг времен индустриальной цивилизации.

— Отношение к собственности поменялось, — вздохнул Петр.

— Да нет, — чуть повысил голос незнакомец, — люди себя уважать перестали. Те самые люди, которых вы, чтобы удешевить их труд, убедили, что они дерьмо. Они и повели себя соответственно. Уважающий себя человек будет отстаивать свое, но не тронет чужого. А вот человек, чувствующий себя никчемным, с удовольствием пограбит соседа. Моральных устоев нет, значит, допустимо все. Конечно, можно и штат полиции увеличить. Только любой опытный полицейский скажет, что поймать преступника ему по силам, а вот остановить вал преступности — никогда. То же самое с армией. Можно выиграть войну, но прекратить войны — никогда. Это в сознании. И нужно менять сознание, а не наращивать мускулы.

— Вы хотите сказать, что цивилизация катится вниз уже тысячи лет?

— Конечно, — произнес незнакомец, будто говоря о чем-то, само собой разумеющемся. — Старики же не зря ворчат, что мир все хуже и хуже. Может, так оно и есть?

— Да ну, старческое брюзжание, — махнул рукой Петр. — Знаете, я не согласен с вами. На протяжении всего двадцатого века уровень жизни в индустриальных странах только рос.

— И я говорю, рос, — подтвердил незнакомец. — И будет расти. Это обязательно должно способствовать развитию цивилизации — и в том как раз и заключается роль западных стран. Но это лишь часть задачи. Цивилизация сильна преемственностью. Тем, что каждое новое поколение производит что-то новое для следующих. В Петербурге, как вы видели, строится собор. Когда я попал туда впервые, в тысяча триста семьдесят седьмом году, его строили уже полвека. А закончат в начале девятнадцатого столетия. И людям, которые здесь живут, такое положение вещей кажется нормальным. А в обществе потребления его сочтут дикостью. Там вообще не способны заниматься чем-либо, не приносящим конкретного результата в ближайшем будущем. В итоге цивилизация не вырабатывает ресурсы, а проедает их, выжимая из планеты последнее. Экология — не только чистый воздух, но еще и чистое сознание, а вот с этим у индустриальной цивилизации большие проблемы. Конечно, развитые страны стремятся улучшить ситуацию, вывозя отходы в страны бедные. Но ведь Земля — единый организм. Нельзя перекладывать из одного кармана в другой — добром не кончится. Концепция золотого миллиарда[20]— вот уж настоящая утопия. Страны третьего мира обязательно ответят. Террор, экологические проблемы, войны… В итоге общемировой кризис может оказаться куда тяжелее, чем в России в семнадцатом. Имеющие власть и деньги всегда стремятся законсервировать свое положение. Отсюда дотации фермерам, чтобы они не засевали полей и не сбивали цен. При миллионах-то голодающих на земле! И еще в конце двадцатого века будут возделывать землю мотыгой — в Африке, там, где прорастает палка, воткнутая в землю. Дайте этому африканцу трактор, и вся планета забудет про нехватку продовольствия.

— Ну вот и прекрасно, — всплеснул руками Петр. — Выровняйте темпы экономического развития. Пусть все страны войдут в индустриальный век на равных.

— Тогда все они одновременно войдут в кризис постиндустриального общества, — отозвался незнакомец, — И просто перебьют друг друга в войне за последнюю рощу или нефтяную скважину.

— Но ведь ищут же альтернативные, экологичные источники энергии!

— А дают им ход короли нефтяного и газового бизнеса?

— Тогда не позвольте машинной цивилизации развиться вообще, — предложил Петр.

— Тогда в конце двадцатого века будут ковырять землю мотыгой не только в Африке, — печально улыбнулся собеседник. — Все те же войны, эпидемии чумы и холеры, повсеместная бедность из-за низкой производительности труда… Вы уверены, что это выход для цивилизации? В развитии техники нет ничего дурного. Дурно, когда с ее помощью одна часть людей властвует над другой. А эта цивилизация именно по такому пути и пошла.

— Неужели выхода нет? — склонил голову Петр.

— Есть. Изменение сознания. Изменение вектора развития цивилизации. Сейчас еще рано. Но большая дорога начинается с первого шага. В конце двадцатого века люди должны увидеть не только линии автострад, трубопроводов и электропередач, но и страны, где сохранилось то, что утрачено в индустриальных державах. Способность жить в гармонии с природой и не враждуя друг с другом. Должны быть и страны, которые обеспечат этот переход — мост между полюсами. Для того мы и создали Северороссию. Она должна сочетать в себе оба начала, стать достаточно развитой державой, но и сохранить те остатки экологии сознания, которые еще есть в этом времени. Не зря в Петербургском Университете собрались лучшие умы своего времени. Не зря построен Валаамский монастырь. Не зря новгородские и псковские деревни сохранят патриархальный уклад до двадцатого века. Это даст некоторое экономическое отставание, но и сделает страну лидером в постиндустриальном мире. Именно она еще в первой половине двадцатого века займется экологическими проблемами. Именно она даст пример нового качества жизни — не только в отношении достатка, но и с точки зрения развития культуры. Через нее должно прийти на Запад новое мышление — то сознание, которое поможет предотвратить глобальную катастрофу. Но, понимаете, чтобы все это произошло, она не должна слепо копировать Англию, Германию, США, Францию. Она должна идти своим путем. И, следовательно, у нее не должно быть слишком много стальных мускулов — сила тоже бывает слабостью, потому что рождает привычку решать все проблемы по шаблону, опираясь на эту самую мощь. А вопросы избытка мусора не решаются установкой более мощной уборочной машины. Они решаются воспитанием привычки не сорить. В конце концов, мы работаем над развитием земной цивилизации в целом, а не над тем, чтобы жители определенной территории жили лучше других. Поступать иначе — заботиться о здоровье и благополучия одного пальца на ноге, забыв обо всем организме. А Земля — единый организм, и не забывайте этого, раз уж стали вмешиваться в пути развития стран и народов.

— Зачем вы все это мне говорите? — спросил Петр.

— Вы сейчас стремительно идете наверх, — произнес незнакомец. — Вы станете чиновником высочайшего ранга. Вскоре вы сможете оказывать влияние на политику всего государства. Я хочу, чтобы вы действовали, помня все, что я сказал. Развивайте страну, но естественно. Не тяните за уши, не ломайте ей хребет. Иначе последствия будут печальными — на столетия вперед. Обычно я не говорю с вельможами этого мира. Если кто-то идет не в том направлении, я просто усиливаю его противника и уравновешиваю отрицательную тенденцию. Вы вооружены знаниями будущих веков. В этом ваша сила. Огромная сила. Надеюсь, вы поймете. Будьте очень осторожны в поступках.

— Вы подскажете мне? — вдруг спросил Петр.

— Нет, — решительно ответил незнакомец. — Если мы увидимся еще раз — значит, ваша миссия здесь исчерпана. Плохо ли, хорошо ли — будет на вашей совести. У каждого свой путь, и каждый должен пройти его до конца. Я не должен вмешиваться в дела этого мира постоянно. Проявится дисбаланс, который может привести к значительно более негативным последствиям.

— Как же определить правильное направление? — удивился Петр.

— Быть всегда честным с собой, — улыбнулся незнакомец. — В политической борьбе часто кажется, что ради небольшой выгоды стоит пойти на какие-то уступки совести. Но пусть говорят, что политика грязное дело — оно грязное, если делать его грязно. Если же любое ваше решение будет морально, вы добьетесь большого прогресса цивилизации и окажете неоценимую услугу всем нам.

— Моральная политика… Странное словосочетание.

— Это словосочетание из лексикона той цивилизации, работать над созданием которой я вам и предлагаю, — улыбнулся незнакомец. — Запомните: лучший способ создать тот мир, в котором вы хотите жить, — это просто начать жить по его законам. Тем самым вы уже начинаете его создавать — и те, кто хочет жить так же, придут к вам… Заставлять других жить по твоим правилам — силой ли закона, принуждения или давления — путь в никуда. Ну, что же, прощай, Петр. Удачи!

— А как вас зовут? — остановил незнакомца Петр.

— Называй меня Артемом, — отозвался тот. Молодой человек встал, повернулся и зашагал к выходу. Стоило двери за ним закрыться, будто некая вуаль упала с сознания. «Он знает Басова, — пронеслось в голове. — Знает все мои ходы. Сидя в английской портовой таверне в 156 7 году, мы говорили о постиндустриальной эпохе, о коммунизме и высоких технологиях, о грядущей экологической катастрофе.

Господи, да мы же говорили на русском языке конца двадцатого столетия. Кто это был?»

Шатаясь, как пьяный, Петр вышел на улицу.

К причалу подваливала махина датского пакетбота.

Приглядевшись, Петр увидел на палубе знакомую фигурку Анне.