ГЛАВА 13. УРОК ВОСКРЕСНОЙ ШКОЛЫ

(Переводчик:iloved; Редактор:Erlkonig )

— Сияющий меч — это нечто большее, чем просто оружие, — говорит папа, — Я рассказывал о том, что меч — это продолжение вашей руки, представьте, что он с вами — единое целое. Но также сияющий меч — это нечто большее, чем просто метафора. Сияние — это часть вас, оно рождается из света, что внутри вас, это энергия, которая связанна с силой, которая управляет самой жизнью.

Мы находимся на пустынном пляже, опять же только потому, что он решил: это место меньше отвлекает нас от тренировок, нежели мой двор в Джексоне. Уже смеркается. Кристиан и я сидим у линии воды, наши пальцы на ногах зарылись в песок, в то время как папа проводит нам мини-лекцию о структуре сияния и многочисленных способах его применения. И здесь я провожу свои весенние каникулы. Мы тренируемся каждый день, с тех пор как смогли вернуться в Джексон. По крайней мере, сегодня мы находимся на пляже. Папа продолжает:

— Нет ничего, ни на небе, ни в аду, что могло бы преодолеть этот свет. Если вы верите в это, то сияние само будет превращаться в то, что вам нужно.

— Как фонарик, — говорю я.

— Да. Или как стрела, как вы уже видели. Но наиболее эффективной формой является меч. Он быстрый и мощный, гораздо острее любого обоюдоострого клинка. Он подходит для рассоединения души и духа, суставов и самой сущности. Меч различает мысли и намерения в сердце.

Теперь он ушел в сторону поэзии. Я помню, как Джеффри отреагировал на идею о сияющем мече.

— А как насчет сияющего пистолета? — спрашиваю я, — Я имею в виду, что сейчас двадцать первый век. Может быть, нам следует попытаться придать сиянию форму чего-то полуавтоматического.

— Который потребовал от вас создания сияющего ствола, спускового механизма, сияющего пороха, гильз и сияющих пуль? — спросил папа, в его глазах читалось веселье.

— Что ж, да, это звучит глупо, если ставить вопрос таким боком. Мне кажется, что меч не так уж и плох.

Папа гримасничает.

— Я думаю, что вы найдете меч более полезным, чем все остальное. И изящным.

— Элегантное оружие для более цивилизованного поколения, — шучу я.

Он ничего не понял, но моя шутка вызывает у Кристиана улыбку, которая что-то означает.

— Почему? — неожиданно спрашивает Кристиан, — Я имею в виду, почему меч более полезный?

— Потому что противник тоже использует лезвие, — говорит папа, его глаза смотрят серьезно, — Изготавливают из печали.

Я сажусь прямо.

— Меч, созданный горем? — я стараюсь не думать о видении Кристиана, о крови на моей рубашке, о том, как мне было страшно каждую минуту от того, что он видит мою смерть. Но я до сих пор не набралась смелости, чтобы спросить о его интерпретации будущего.

— Как правило, они более короткие, как кинжал. Но острые. Проникающие. И болезненные. Эти мечи ранят душу так же, как и тело. Трудно исцелить, — говорит папа.

— Ну, что ж…здорово, — удается мне ответить, — У нас есть сияющий меч, а у них кинжал печали.

— Ура.

— Итак, теперь вы понимаете, почему так важно то, что вы узнаете, — говорит он.

Я встаю и стряхиваю песок со своих шорт.

— Хватит разговоров, — говорю я, — Давайте попробуем.

Примерно через час я упала обратно на песок, тяжело дыша. Кристиан стоит рядом со мной, в его руке самое красивое лезвие сияния, совершенное и сверкающее.

Я, с другой стороны, вызвала сияние несколько раз, получив своего рода стрелу сияния (больше похожую на копье сияния, но я, по крайней мере, добилась хоть этого, думаю, что это уже что-то, что можно показать), но это не сияющий меч.

Папа хмурился большую часть времени.

— Тебе следует сконцентрироваться на конкретных вещах, — говорит он. — Ты должна думать, что меч — это нечто большее, чем физическое тело, которое ты можешь держать в своей руке.

— Я думала, что ты сказал, что это не метафора.

— Я сказал, что это больше, чем метафора. Давай попробуем еще раз, — предлагает он.

Солнце полностью исчезает за горизонтом, тени окутали землю.

— Подумай о том, что ты знаешь наверняка. Абсолютная правда.

Я говорю первое, что приходит на ум.

— Я знаю, что я твоя дочь.

Он выглядит довольным.

— Хорошо. Давай начнем с этого. Подумай о той части себя, которая знает этот факт. Это чувство в твоем животе. Чувствуешь это?

Я киваю.

— Да. Как внутреннее чутье.

— Закрой глаза.

Я подчиняюсь. Он подходит ко мне и берет меня за запястье, вытягивает мою руку передо мной. Я чувствую, что он окружает нас сиянием. Не спрашивая, я вызываю собственное сияние, чтобы встретить его. Наши сияния сливаются воедино. И становятся чем-то большим, чем-то более ярким. Чем-то мощным и хорошим.

— Ты моя дочь, — говорит он.

— Я знаю.

— Но откуда ты знаешь, что ты моя дочь? Потому что твоя мать так сказала?

— Нет, потому что… потому что я чувствую связь между нами, что… — у меня не подходящего слова, чтобы описать это, — Что-то внутри меня, это как моя кровь или что-то в этом роде.

— Плоть от плоти моей, — говорит он, — Кровь от моей крови.

— Теперь ты выглядишь странным.

Он смеется.

— Сосредоточься на этом ощущении. Поверь, что это простая истина. Ты моя дочь.

Я концентрируюсь. Я верю. Я знаю, что это правда.

— Открой глаза, — говорит папа.

Я открываю глаза, и у меня перехватывает дыхание.

Прямо на моих глазах появляется вертикальная полоса света. Это, безусловно, сияние. Свет струится, сочетая в себе золотое тепло и прохладное серебро. Сочетание Луны и Солнца.

Я могу чувствовать свою силу, струящуюся во мне. Я смотрю вниз, на свою вытянутую руку, и вижу, как сияние вьется вокруг моего локтя, сходит с моего предплечья туда, где я схватила свет, как будто у него была какая-то ручка. Затем я поднимаю свой взгляд выше, к кончику, у которого, кажется, есть режущая кромка. Наконечник. Ух ты. Это меч. Я смотрю на Кристиана, который улыбается и поднимает большой палец вверх. Папа отпускает мое запястье и отходит на шаг назад, любуясь нашей работой.

— Красиво, не правда ли? — говорит он.

— Очень. Что теперь мне с ним делать?

— Все, что ты хочешь, — говорит он.

— Мне необходимо соблюдать осторожность с ним? Я могу порезаться?

Папа отвечает на это образованием сияющего меча и направляет его в сторону Кристиана, так быстро, что он не успел даже дернуться, не говоря уже о том, чтобы уйти в сторону, прежде чем меч смог бы порезать его. Я еле сдерживаю рвущийся наружу крик. Я была уверена, что собираюсь увидеть, как моего лучшего друга разрезают пополам. Но клинок проходит сквозь него. Как луч солнца рассекает облака. Кристиан стоит там совершенно потрясенный. Его сияющий меч внезапно исчезает из его рук. Затем он смотрит вниз на живот. Длинный кусок его футболки, аккуратно отрезанный, падает на землю. Но на его теле нет даже царапины.

— Святые… — Кристиан шумно выдыхает, — Вы могли бы предупредить парня, прежде чем нападать на него. Мне нравилась эта футболка.

— Если бы ты был Триплом, — говорит папа, как ни в чем не бывало, — Ты был бы мертв.

Я хмурюсь.

— Он-Трипл.

— Один из них, я имею в виду, — разъясняет папа, — с темными крыльями.

— Поэтому мы не можем ранить друг друга? — спрашиваю я, — Я имею в виду, если мы будем тренироваться друг с другом на этих мечах, то они просто пройдут через нас, как этот?

— Пока вы на стороне света, сияние не сможет навредить вам, — отвечает папа. — В конце концов, это ведь часть вас.

Кристиан закусывает нижнюю губу. Этот жест не характерен ему.

— Мои крылья не совсем белые, — признается он, встречаясь с глазами отца, — У них есть черные точки. Что это значит?

— Это происходит тогда, когда ребенок рождается от матери с белыми крыльями и одного из Печальных, — говорит папа задумчиво, — Это отметка, которую Черные Крылья оставляют, чтобы идентифицировать своих детей Триплов.

— Но наши крылья — это отражение нашей души, не так ли? — спрашиваю я, совершенно запутавшись. — Но ты говоришь, что отец Кристиана отметил его душу.

Папа не отвечает. Но по его мрачному взгляду и так все понятно. Кристиан выглядит так, будто у него проблемы с желудком. Пришло время для снятия стресса, думаю я. Я медленно шевелю рукой назад и вперед, наблюдая за тем, как свет проводит линию в воздухе, подчиняясь моим движениям. Уже почти стемнело, небо темно-синего цвета. И свечение меча на его фоне напоминает мне о бенгальских огнях на День Независимости. Подчиняясь импульсу, я пишу свое имя. К. Л. А. Р. А.

— Ну же, — говорю я Кристиану, — Попробуй.

Он приходит в себя и сосредотачивается, пока яркое лезвие не материализуется в его руке. Затем он начинает выводить собственные слова в воздухе. Мы начинаем дурачиться, создаем круги и рисуем узоры. А затем мы сильно ударяем друг друга по незащищенным рукам и ногам. Как папа и сказал, мечи проходят сквозь нас. Тепло и сила сияния делают меня слегка легкомысленной. И я продолжаю смеяться, когда маневрирую мечом. На минуту я забываю о видениях. Нет ничего, что может оказать на меня воздействие здесь. Бояться нечего.

— Я рад, что теперь вы все понимаете, — говорит папа, и облегчение слышится в его голосе, — Потому что это наше последнее занятие.

Кристиан и я опускаем руки и пораженно смотрим на него.

— Последнее занятие? — повторяю я.

— Вашего обучения, — говорит он.

— О, — я поднимаю меч снова.

Мое сердце внезапно наливается тяжестью, и меч тускнеет в моей руке, вспыхивая.

— Мы будем… Я смогу встретиться с тобой?

— Нет, в течение длительного времени, — говорит он.

Меч гаснет. Я поворачиваюсь к нему, пораженная, опасаясь, что знаю еще недостаточно. Я узнала так много за этот маленький промежуток времени: как лучше летать, как бороться, как перемещаться и перемещать других. И это мне уже пригодилось, когда мне необходимо было добраться с Кристианом на пляж самостоятельно. Когда я почти мгновенно вызвала сияние и сформировала его так, чтобы наиболее эффективно использовать его для исцеления. Также нас научили как говорить друг с другом в наших мыслях. Так что мы можем общаться бесшумно. Никто нас не сможет услышать, даже ангел, который время от времени, я уверена, сожалеет, что не может услышать, о чем мы с Кристианом говорим у него за спиной. Это обучение было гораздо сложнее, чем все мои курсы в Стэнфорде. Но я люблю учиться, по правде говоря, я так напугана, что это заставляет меня воспринимать все очень остро. И это обучение сблизило нас с папой, к большей части его жизни. Это заставило меня чувствовать себя ближе к Кристиану. Но я не чувствую, что я готова хоть к какой-то битве с Триплом Черное крыло. Он даже не учил нас как на практике использовать сияющие мечи до сегодняшнего дня.

— Как долго?

Он кладет руку на мое плечо.

— Для вас впереди есть некоторые испытания. Боюсь, я не могу вам помочь. Я не могу вмешиваться так, как мне бы хотелось.

Это звучит не очень хорошо.

— Следуй за своим видением, — говорит он. — Следуй за своим сердцем. И я буду с тобой в ближайшее время.

— Но я думала, ты сказал, что это надолго.

Он улыбается почти смущенно.

— Это зависит от точки зрения.

Он поворачивается к Кристиану.

— Что касается тебя, молодой человек, то мне было приятно познакомиться с тобой. У тебя есть хорошее духовное начало. Позаботься о моей дочери.

Кристиан сглатывает.

— Да, сэр, — говорит он.

Папа поворачивается ко мне спиной.

— Теперь попробуй снова вызвать меч, самостоятельно на сей раз.

Я закрываю глаза и пробую вновь. Тщательно выполняя все этапы, и это срабатывает. Меч появляется в моей руке. Папа создает свой собственный. И мы проводим там немного больше времени, чем обычно. Немного больше времени вместе, на пляже, где Кристиан, папа и я пишем наши сверкающие имена в воздухе.

 

— Я слышала об Анжеле, — говорит Венди, когда мы вы выходим из театра «Тетон» в Джексон несколько дней спустя.

Я позвонила ей, как и обещала, предложила ей встретиться, и позже я забрала ее, это было как в старые добрые времена, мы шутили, болтали ни о чем. И я, должна признаться, проделала замечательную работу, не показывая, что я думаю о Такере каждый раз, когда я вижу, что какое-то из выражений, присущих ему, появляется у Венди на лице. Иногда, это действительно отстойно, то, что они близнецы.

— Что ты слышала? — спрашиваю я.

— То, что она родила ребенка.

— Ага, действительно. У нее мальчик, — говорю я осторожно.

Я всегда как бы защищаюсь, когда речь заходит об Анжеле и ее ребенке. Может быть, потому что я чувствую, что у них нет никого, кто бы мог о них позаботиться. Ведь существует так много в этом мире от чего их необходимо защитить. Начиная с отвратительных слухов, которые, конечно же, уже ходят по Джексону. Сплетни тут распространяются быстро.

— Это тяжело, — говорит Венди.

Я киваю. В прошлый раз, когда я звонила Анжеле, я слышала постоянный плач Веба на заднем плане, и она сказала:

— Что ты хочешь, Клара?

Я ответила:

— Я звоню, чтобы узнать, как ты.

А она ответила:

— Я бестолковая мама-подросток, чей ребенок никогда не прекращает капризно плакать. Я вся в молоке и рвоте. И, вот дерьмо, я не сплю больше двух часов в неделю. Как ты думаешь, как я?

А затем она повесила трубку.

Анжела, очевидно, еще не может понять, как благословлена.

— Она сможет пройти через это, — говорю я Венди, — Она умная. Она с этим разберется.

— Я никогда бы не подумала, что она может быть такой, чтобы… — Венди замолкает, — Ну, ты знаешь. Она не совсем относится к материнскому типу.

— У нее есть мама, которая поможет ей, — говорю я.

Мы направляемся в сторону площади, здесь дуги арок по четырем сторонам приветствуют нас. И я думаю о том, как много времени прошло с тех пор, как я впервые приехала сюда. Я стояла под одной из этих арок, тогда мои волосы впервые начали светиться, и моя мама решила, что их нужно покрасить, а я засмеялась и сказала что-то вроде: Я научусь управлять своими волосами? И это походило на безумие, когда я это говорила. Теперь я могу управлять этим. Если бы мои волосы сейчас начали бы светиться, я вполне уверена, что смогла бы прекратить это прежде, чем кто-либо заметил бы. Я повзрослела, думаю я.

Мы идем в парк и садимся на скамейку. На одном из деревьев сидит небольшая темная птица, которая смотрит на нас, но я отказываюсь рассматривать ее, что бы понять: птица это или особо надоедливый ангел. Я уже очень долго не видела Сэма в эти дни, только дважды с февраля. И он ни разу не заговорил со мной с тех пор, хотя я не совсем уверена из— за чего. Мне интересно, обидела ли я его в нашу последнюю встречу. Я делаю глоток содовой, которую купила для кино. Вздох.

— Приятно вернуться назад, — говорю я.

— Я знаю, — говорит Венди, — Ты не говорила много о том, что происходит. Как Стэнфорд?

— Хорошо. Стэнфорд — это здорово.

— Классно, — говорит она.

— Стэнфорд просто великолепный, на самом деле.

Она кивает.

— Ты встречаешься с Кристианом Прескоттом?

Я чуть ли не выплюнула свою содовую.

— Венди!

— Что? Я не имею права спрашивать тебя о твоей личной жизни?

— А как насчет твоей личной жизни? — парирую я. — Ты ничего не рассказывала об этом.

Она улыбается.

— Я встречаюсь с парнем по имени Дэниел. Спасибо, что спросила. Он изучает бизнес-коммуникации. И мы были в одном классе по английскому языку в прошлом году. И я помогала с некоторыми его работами. Он милый. Он мне нравится.

— Бьюсь об заклад, что это не все, в чем ты ему помогала, — дразню я.

Она не глотает наживку.

— Так что происходит между тобой и Кристианом?

Я бы лучше вырвала себе зубы, чем разговаривала на эту тему. Она выжидающе смотрит на меня, с ее версией туманно синих глаз Такера.

— Мы друзья, — заикаюсь я, — Я имею в виду, мы ходили на свидание. Но…

Она вопросительно изгибает бровь.

— Но что? Тебе он всегда нравился.

— Мне он нравится. Он всегда заставляет меня смеяться. Он всегда находится рядом со мной, когда я нуждаюсь в нем. Он понимает меня. Он замечательный.

— Звучит как брак, заключенный на небесах, — говорит она, — Так в чем же проблема?

— Ни в чем. Он мне нравится.

— И ты нравишься ему?

Мои щеки заливает краска.

— Да.

— Понятно, — вздыхает она, — Это похоже на то, как всегда говорит мой папа. Вы можете привести лошадь к воде. Но вы не можете заставить ее пить.

Я не знаю, что она имеет в виду, но у меня возникает такое ощущение, что это как-то связано с Такером. Я смеюсь, будто поняла. И смотрю на другую сторону улицы, которая внезапно стала оживленной и наполнилась множеством голосов. Начинается какое-то шоу. Они перекрыли участок дороги, и несколько костюмированных ребят стоят посреди нее, крича что-то о том, что пресловутая банда Джексон ограбила банк в городе Игл.

— Что это? — спрашиваю я Венди.

— Ты никогда не видела этого раньше? — спрашивает она недоверчиво, — Ковбойская мелодрама. Одна из самых классных вещей в этом городе. Где еще на земле ты сможешь стать свидетелем старой доброй перестрелки в стиле Дикого Запада? Пойдем, давай посмотрим.

Я следую за ней по улице к месту событий. Актеры ковбои быстро собрали вокруг себя толпу туристов на променаде. Я не слышу, что они говорят. Но я замечаю, что у всех актеров есть винтовки или пистолеты. Венди поворачивается ко мне.

— Интересно, правда?

— Считай, что меня это позабавило.

Я, зажатая между людьми вокруг меня, поворачиваюсь, смеясь. И вдруг я замечаю Такера дальше по тротуару. Он, кажется, выходил из музея Риппли «Хотите — верьте, хотите — нет». Места, где я ни разу не была, хотя считала Джексон своим домом больше двух лет.

Он улыбается, и на его щеках появляются ямочки. Его белые зубы резко выделяются на его загорелом лице. Я слышу тихий звук его смеха. И я ничего не могу с собой поделать. Мне доставляет радость слышать его смех. Я люблю его смех.

Но он не один. Еще секунда и Эллисон Лоуэлл, девушка с родео, девушка, одной из которых он назначил свидание, когда я ушла с Кристианом, девушка, которая была в него влюблена всю свою жизнь, следует за Такером из здания. И она тоже смеется. Ее длинные красивые волосы заплетенный в косичку «рыбий хвост» через плечо. Она смотрела на него именно так, как я привыкла смотреть на него. Она кладет руку ему на плечо и говорит что-то, что вызывает у него улыбку. Он берет ее под руку, как будто сопровождает ее куда-то. Как всегда — джентльмен.

Выстрелы звенят в воздухе. Толпа смеется, когда один из злодеев начинает театрально шататься, затем он умирает и лежит подергиваясь. Я знаю, как он себя чувствует. Я должна уходить.

Они направляются к нам. И в любую секунду он может увидеть меня. И у меня даже нет слов, чтобы описать, как неловко это будет. Я должна уйти. Сейчас. Но мои ноги словно приросли к земле. Я стою, словно замороженная. Глядя на них, как они гуляют вместе, непринужденно беседуя, как хорошие знакомые. Эллисон смотрит на него из-под ресниц. Она одета в западном стиле. Рубашку с подплечниками и обтягивающие джинсы. Девушка из Вайоминга. Его тип вайомингской девушки, определенно.

Но я так хочу вырвать ей волосы.

Они уже близко. Я чувствую запах ее духов, легкий, фруктовый и женственный.

— Ой-ой, — слышу я, как Венди говорит у меня за спиной, замечая их, наконец, — Мы должны… — убраться отсюда, собиралась сказать она. Но затем она бросает взгляд на Такера.

Улыбка исчезает с его лица. Он останавливается. В течение долгих десяти секунд мы стоим посреди толпы туристов и смотрим друг на друга.

Я не могу дышать. Вот черт. Пожалуйста, не позволяйте мне заплакать, — думаю я.

Потом Венди тянет меня за руку, и мои ноги волшебным образом снова начинают двигаться. Я разворачиваюсь и убегаю — о да, я заслуживаю внимания — и через три квартала я замедляюсь и прислоняюсь к стене. Я жду Венди, чтобы она догнала меня.

— Хорошо, — говорит она, задыхаясь. — Это было захватывающе.

Но говорит она не о перестрелке.

Мы выбираем длинную дорогу, чтобы вернуться к моей машине.

Когда мы обе забираемся на сидение и пристегиваемся, готовые ехать, она вдруг накланяется и достает ключи из замка зажигания.

— Значит, ты все еще любишь моего брата, — говорит она. И, когда я пытаюсь схватить ключи, она добавляет, — О, нет, мы поговорим об этом.

Тишина. Я борюсь с унизительным желанием заплакать снова.

— Это нормально, — говорит она, — Давай начистоту. Ты все еще любишь его.

Я закусываю губу, затем отпускаю.

— Это не имеет значения. Я двигаюсь дальше. Он тоже двигается дальше. Ясно же, что сейчас он с Эллисон.

Венди фыркает.

— Такер не влюблен в Эллисон Лоуэлл. Не надо делать из мухи слона.

— Но…

— Это ты, Клара. Ты единственная, с того самого момента, как он впервые увидел тебя. Он смотрит на тебя точно так же, как и мой папа смотрит на маму.

— Но я не достаточно хороша для него, — говорю я несчастно. — Я должна отпустить его. Мы не можем быть вместе,— бормочу я.

Это вызывает новое фырканье.

— Это, — говорит она, — Зависит от точки зрения.

-О, так это твое мнение, что Такер и я, что мы…

— Я не знаю, — пожимает она плечами, — Но я знаю, что он любит тебя. А ты любишь его.

— Я в Стэнфорде. Он здесь. Ты сама сказала, что отношения на расстоянии — не выход. Ты и Джейсон…

— Я не люблю Джейсона, — говорит она, — К тому же, я сама не знала, что говорю, — она тяжело вздыхает, — Я знаю, мне не следует тебе этого говорить, на самом деле. Он меня убьет. Но Такер подал заявление в колледж в этом году. И он собирается туда осенью.

— Что? Где?

— Калифорнийский университет в Сант-Кларе. Теперь ты видишь, почему это так важно, не так ли?

Калифорнийский университет в Сант-Кларе, так уж случилось, именно в том районе Калифорнии, где учусь я.

Мое сердце стучит где-то в районе горла. Я пытаюсь вернуть его на место.

— Ты отстой.

Венди кладет свою руку на мою.

— Я знаю. Частично, это моя вина. Я ведь отчасти свела вас двоих вместе тем летом, как ботинки.

— Да. Ты действительно сделала это.

— Ты моя подруга, и я хочу, чтобы ты была счастлива. Но он мой брат, и я хочу, чтобы он был счастлив тоже. И я думаю, вы могли бы сделать друг друга счастливыми, если ты дашь ему реальный шанс.

Если бы это было так просто.

— Я думаю, что ты должна поговорить с ним еще раз. Вот и все, — говорит она.

— Да ну? И что я должна сказать?

— Правду, — говорит она торжественно,— Скажи ему, что ты чувствуешь.

 

Потрясающе, думаю я. Я оплакиваю Такера. Не очень характерно для феминистского движения, я знаю. Это идет вразрез со всем тем, что я думала о себе, всем, чему моя мама учила меня — что я сильная, что я способная, что я не нуждаюсь в парне, который может сделать меня счастливой — но я здесь. Свернулась калачиком на диване в позе эмбриона. На полу в моих ногах стоит миска с недоеденным попкорном в карамели, приготовленного в микроволновке. Рыдаю в подушку, потому что единственное, что я хотела — посмотреть глупый фильм, чтобы немного отвлечься от происходящего. Вот только в Netflix[18] выстроился список из романтических комедий.

Я вспоминаю этот момент на пешеходной дорожке снова и снова. Эллисон Лоуэлл смотрит на Такера, своими карими, как у лани, и такими соблазнительными глазами. И дерьмо, она прикасалась к нему точно так же, как к нему прикасалась я. Как она улыбалась. А он улыбнулся ей в ответ. Но он также, по-видимому, собирается в колледж, который находится в двадцати милях от меня. Но от мысли о том, что Такер будет рядом, усиливается боль. А мои, и так уже спутанные мысли, приходят в еще больший беспорядок.

Он, возможно, хочет, чтобы мы были вместе.

Я, возможно, хочу, чтобы мы были вместе.

Но ничего не изменилось, не так ли? Я до сих пор Т-человек. По-прежнему маленькая мисс Светлячок. У меня все еще бывают невероятные видения, которые я не могла бы пережить. Но если я действительно выживаю — это означает, что я предназначена для кого-то еще. Я по-прежнему предназначена для кого-то другого.

Он — все тот же. Веселый, теплый, красивый, добрый, совершенно нормальный. Но в тоже время он настолько необычен. И тогда, когда я целую его слишком настойчиво, я делаю ему больно.

Потому что он человек. А я, в основном, нет. Когда ему будет 80, я буду выглядеть на тридцать. Это не правильно.

Но папа сказал мне следовать своему сердцу.

Он это имел в виду?

Я прочищаю нос. Я хочу, чтобы Анжела была здесь. Чтобы сказала мне принять успокоительные, заставила бы меня вновь почувствовать себя нормально. Но эта часть нашей дружбы, кажется, уже давно прошла.

Она не будет в настроении обсуждать вопросы, связанные с мальчиками. Она, вероятно, убила бы меня за мои маленькие проблемы прямо сейчас. Так, у тебя все еще есть два ковбоя, я могу представить, как она говорит мне это. Громкий возглас.

Это вызывает новый приступ рыданий. Потому что это не только мое сердце. Все снова перепутано и сломано. И я бесспорно совсем одна.

Мой сотовый начинает звонить. Я всхлипываю и отвечаю на звонок.

— Эй, ты, — говорит Кристиан тихо.

— Привет.

Он слышит, что что-то не так с моим голосом.

— Я тебя разбудил?

Я сажусь, вытирая глаза.

— Нет, я собиралась посмотреть фильм.

— Тебе составить компанию? — спрашивает он, — Я мог бы зайти.

— Конечно, — говорю я, — Приходи. Мы сможем понаблюдать за зомби.

Зомби было бы отлично. Я прокручиваю меню, в поисках чего-нибудь про зомби. И я чувствую себя немного менее опустошенной и подавленной.

Раздается стук в дверь. И я думаю: Хорошо, что я быстрая. Но потом я замираю на месте. Пять синкопированных ударов. Такер стучит в дверь.

Дерьмо.

Он стучит снова. А я стою в гостиной и спокойно рассуждаю, как я могла бы проскользнуть к задней двери и улететь. Но я не уверенна, что смогу улететь в таком состоянии. К тому же Кристиан может появиться здесь с минуты на минуту.

— Я знаю, что ты там, Морковка, — зовет он через дверь.

Дважды дерьмо.

Я подхожу к двери и открываю ее. Я ненавижу то, что выгляжу заплаканной. Мои веки опухли, а кожа покрыта пятнами. Я заставляю себя встретится с ним взглядом.

— Что ты хочешь, Такер?

— Я хочу поговорить с тобой.

Я должна была позаботиться о небрежном пожатии плеч, но я совсем не умею делать это убедительно. Однако, я должна попытаться заработать очки хотя бы за попытку.

-Нам не о чем говорить. Мне жаль, что я прервала твое свидание. На самом деле, сейчас не очень подходящее время. Я жду…

Он кладет руку на дверь, когда я пытаюсь закрыть ее.

— Я видел твое лицо, — говорит он.

Он имеет в виду ранее. Я смотрю на него.

— Я была удивлена, вот и все.

Он качает головой.

— Нет. Ты все еще любишь меня.

Особенность Такера — он просто подходит и говорит. Без увиливаний.

— Нет, — говорю я.

Уголок его рта приподнимается.

— Из тебя получилась очень плохая лгунья.

Я отступаю на несколько шагов назад и поднимаю подбородок.

— Тебе действительно надо уйти.

— Я не собираюсь этого делать.

— Почему ты настолько упрям? — восклицаю я, вскидывая руки, — Хорошо, — я отворачиваюсь и позволяю ему следовать за собой внутрь.

Он смеется.

— О тебе могу сказать тоже самое.

-Такер! Я клянусь!

Он успокаивается. Он снимает свою шляпу и вешает ее на крючок у двери.

— Дело в том, что я пытался перестать думать о тебе. Поверь мне. Я пытался. Но каждый раз, когда я думаю, что разобрался со своими чувствами, ты появляешься снова.

— Я буду работать над этим. Я постараюсь держаться подальше от твоего сарая, — обещаю я.

— Нет, — говорит он, — Я не хочу, чтобы ты держалась подальше от моего сарая.

— Это безумие,— говорю я, — Я не могу. Я попытаюсь сделать…

— То, что будет правильным, — заканчивает он за меня. — Ты всегда стараешься поступать правильно. Мне нравится это в тебе.

Он подходит ближе, слишком близко. Смотрит на меня сверху вниз. С таким знакомым теплом в его глазах.

Затем он произносит это.

— Я люблю тебя. Это ничто не изменит.

Мое сердце взлетает, как птица на крыльях. Но я пытаюсь вернуть его обратно.

— Я не могу быть с тобой, — удается вымолвить мне.

— Почему? Из-за твоего предназначения? Потому что Бог так сказал? Я хочу посмотреть, что это записано где-нибудь. Я хочу увидеть, как кто-то распорядился, что ты, Клара Гарднер, не можешь любить меня, потому что в тебе есть ангельская кровь. Скажи мне, где он говорит это, — Он тянется к поясу его джинсов и, к моему удивлению, достает оттуда Библию, — Потому что я хочу прочитать об этом.

Он открывает ее и листает, чтобы найти нужный отрывок.

— Кто не любит, тот не познает Бога, потому что Бог и есть любовь. Видишь, здесь написано, черным по белому.

— Спасибо за урок воскресной школы, — говорю я, — А тебе не кажется это несколько глупым, что ты цитируешь Библию, когда кто-то вроде меня, получает божественные указания прямо от источника? Такер, перестань. Ты знаешь, что все это гораздо сложнее.

— Нет. Это не так, — говорит он, — Так не должно быть. То, что у нас есть — это божественно. Это прекрасно, хорошо и правильно. Я чувствую, что… — он прижимает руку к груди, над сердцем, — Я чувствую, что ты все время здесь. Ты — часть меня. Ты та, о ком я думаю, когда ложусь спать и просыпаюсь утром.

Слезы начинают струиться по моему лицу.

Он издает гортанный звук и направляется ко мне. Но я отступаю назад.

— Так, я не могу, — говорю я тихо.

— Мне нравится, когда ты называешь меня Так, — говорит он, улыбаясь.

— Я не хочу, чтобы ты пострадал.

Внезапно понимание вспыхивает в его глазах.

— Так вот из-за чего ты рассталась со мной. Ты думала, что можешь причинить мне боль, не так ли? Ты оттолкнула меня, чтобы защитить. И ты продолжаешь отталкивать, — он качает головой, — Потерять тебя — вот это действительно может причинить мне боль.

Он протягивает руку и касается пряди моих волос. Заправляет ее за ухо, а затем он немного отступает назад. Пытается найти иной подход.

— Эй. А как насчет этого? Ты пробудешь дома еще пару дней, не так ли? Я буду дома, как обычно. — Я вижу, что новость о колледже вертится у него на уме. Но он почему-то не говорит мне об этом, — Давай пойдем на рыбалку. Давай поднимемся в горы. Давай попробуем еще раз.

Я никогда не хотела ничего сильнее. Он видит неуверенность на моем лице.

— Я должен был бороться за тебя, Клара. Я не должен был отпускать тебя.

Я закрываю глаза. Знаю, что в любую минуту он может поцеловать меня, и тогда мое сопротивление растворится полностью.

— Это была не твоя вина, — шепчу я.

И затем, больше из-за самозащиты, нежели чего-то еще, я вызываю сияние. Я не предупреждаю его. И я не гашу сияние. Я просто вызываю его. Комната наполняется светом.

— Это то, что я есть, — говорю я, мои волосы сверкают на моей голове. Он недоверчиво смотрит на меня. Его челюсть упрямо выдвигается немного. Он стоит на своем.

— Я знаю, — говорит он.

Я делаю шаг к нему навстречу. Уничтожая пространство между нами. И кладу свои светящиеся ладони на его бледные щеки. Он начинает дрожать.

— Это то, что я есть, — снова произношу я и мои крылья тотчас появляются. Его колени подгибаются. Но он продолжает бороться. Он кладет свою руку на мою талию, разворачивает меня и притягивает ближе. Это удивляет меня.

— Я могу принять это, — шепчет он и, затаив дыхание, наклоняется, чтобы поцеловать меня.

Его губы прикасаются к моим на мгновение, и ощущение победы проходит сквозь него. Но затем он отстраняется и смотрит в сторону входной двери. Тяжелый вздох. Кристиан стоит в дверях.

— Ничего себе, — говорит Такер, пытаясь улыбнуться, — Ты действительно знаешь, как довести до дрожи стильного парня.

Его ноги ослабевают. Он падает на колени. Мое свечение угасает.

Кристиан сжимает копию DVD «Зомбилэнд» в одной руке, вторая рука сжата в кулак.

Выражение его лица невозможно прочесть.

— Я думаю, я вернусь позже, — говорит он, — Или нет.

Такер все еще пытается отдышаться на полу. Я иду за Кристианом к двери.

— Он просто пришел ко мне. Я не хотела, чтобы ты…

— Увидел это? — заканчивает он за меня, — Превосходно. Спасибо, что пыталась пощадить мои чувства.

— Я пыталась доказать ему свою точку зрения.

— Точно, — говорит он, — Ну, дай мне знать, если это у тебя получится.

Он разворачивается к двери, затем замирает. Мышцы на его спине напряглись. Он собирается сказать мне что-то действительно жестокое, и, я думаю, он не сможет вернуть слова обратно.

-Не надо, — говорю я.

У меня начинает кружиться голова. Я слышу странный свистящий звук, как будто ветер гудит в ушах. Все это сопровождается отчетливым запахом дыма. Кристиан отворачивается. Его лицо морщится. Он в замешательстве оттого, что видит в моей голове. Внезапно он выглядит взволнованным. А затем я падаю в обморок. Черная комната наполняется дымом.

Я трясусь в будущем Клары, в тот самый момент, когда тьму разрезает свет, и в этот момент я понимаю: Это свет не сияния. Это огонь. Огненный шар проносится около моего плеча и ударяется в стену, где-то в стороне, позади меня. Затем Кристиан кричит:

— Ложись!

И я падаю, как раз во время, чтобы дать ему возможность перепрыгнуть через меня. Его сияющий меч, яркий и смертоносный, ослепляет меня. Вся эта мешанина черного и белого освещает: Кристиана и фигуры, окружившие его, быстрое движение его клинка против темноты. Я отползаю назад до тех пор, пока моя спина не врезается во что-то твердое. Я оборачиваюсь через плечо, чтобы увидеть, что происходит с огнем.

Языки пламени по всей комнате. Они сжигают бархатные шторы, как папиросную бумагу. Это место превратится в ад через каких-то пять минут. Мое сердце гулко стучит. Я сглатываю, встаю на колени, а затем и на ноги. Я должна помочь Кристиану. Я должна сражаться.

— Нет, — говорит он у меня в голове, — Ты должна найти его. Иди.

Громкий шум слышится снова, тонкий и пронзительный, испуганный. Дым заставляет меня задыхаться. Воздух горячий и тяжелый заполняет мои легкие. Я отворачиваюсь от Кристиана и направляюсь туда, где, я думаю, должен быть выход, но спотыкаюсь из-за огня, кашляю, мои глаза слезятся. Я ударяюсь об край чего-то твердого и деревянного на уровне груди, достаточно сильно, чтобы выбить из меня весь воздух, если бы во мне было достаточно воздуха с самого начала. Я думаю, что это какой-то барьер. Но мои глаза, наконец, приспосабливаются. Это сцена.

Я озираюсь по сторонам, чтобы подтвердить то, что я уже знаю. Это настолько очевидно, что я не могу поверить, что не поняла этого раньше. Все это встает на свои места: наклонный пол, зрительный зал, белые скатерти вдоль фасада, ряды сидений с металлическим покрытием. Бархатные шторы и запах опилок и краски. Мы находимся в «Розовой подвязке». И в этот момент я понимаю, что это за шум. Это плачет ребенок.

— Клара!

Я открываю глаза. Каким-то образом я оказалась в своей гостиной на полу. И я не совсем понимаю, как это произошло. Две пары глаз обеспокоено смотрят на меня, синие и зеленые.

— Что случилось? — спрашивает Такер.

— Это была черная комната, — говорит, не спрашивая, Кристиан.

— Это была «Подвязка», — я изо всех сил стараюсь сесть. — Мне нужен мой телефон. Где мой телефон?

Такер находит его на журнальном столике и приносит мне. В то время как Кристиан помогает мне подняться на диван. Я все еще чувствую удушье.

— Там будет пожар, — говорю я Кристиану.

Такер издает недоверчивый возглас.

— О, великолепно.

Я набираю номер Анжелы. Он звонит и звонит, и каждая секунда, которая утекает, пока она не берет трубку, усиливает чувство страха в моем животе. Но вот, наконец, щелчок и слабое приветствие на том конце.

— Анжела, — говорю я.

— Клара?

Кажется, что она спала.

— У меня было видение снова. Там была черная комната «… Подвязки», Анжела, и шум, который я слышу. — Ты помнишь, я говорила тебе? — этот шум вдалеке, это ребенок. Это должен быть Вебстер. Вам нужно уходить. Сейчас.

— Сейчас? — говорит она все еще в полусне, — Сейчас девять часов вечера. Я только что легла спать с Вебом.

— Анж, они идут, — я не могу справиться с истерическими нотками в своем голосе.

— Хорошо, помед