ГЛАВА 8. КОГДА Я ВСТРЕТИЛ ТВОЮ МАМУ

(Переводчик: Падшая2480; Редактор:Daria Prus )

 

Несколько недель спустя, на зимних каникулах, я стояла рядом с Кристианом, держа его за руку, и мы смотрели, как гроб Уолтера опускался в землю. Падал снег, густой и тяжелый, окутывая кладбище Аспен-Хилл. Все люди, стоявшие вокруг, были знакомы друг с другом, все члены конгрегации[10]: Стивен, пастор; Кэролайн, медсестра моей мамы; Джулия, если вам интересно мое мнение — была окружена людьми с болью на лицах, — но, в конце концов, она была здесь; и наконец-то я останавливаюсь на Корбетте Фибсе, старом Квортариусе, который был моим школьным учителем английского языка, он выгладит особенно мрачно, когда сложив руки, пристально смотрит на могилу. Очень скоро придет и его черед, подумала я. Но затем он посмотрел на меня и подмигнул.

— Аминь, — говорит Стивен. Толпа скорбящих начинает отступать, все отправляются по домам в случае бури (потому что уже декабрь в Вайоминге) начинается метель, но Кристиан остается, поэтому и я остаюсь.

Я уверена — снег, дело рук Билли. Она стоит по другую сторону от меня, одетая в белую куртку, что заставляет ее длинные черные волосы выглядеть пролитыми чернилами, стекающими вниз по ее плечам, и снег, кружась вокруг нее, падает вниз, тогда как она смотрит на яму рядом с нами, с такой тоской в глазах, что мне тут же захотелось ее обнять. Снег — это слезы Билли. Трудно видеть эту ее сторону, когда обычно она такая сильная и уверенная, всегда шутит, разряжая обстановку. Я помню, как она улыбалась каждый раз, когда встречалась со мной глазами на маминых похоронах, и это успокаивало меня, ведь если Билли улыбается, значит с моей мамой ничего плохого не случиться. Небольшая смерть, и только. Просто смена местонахождения.

Но это ее муж.

Они начинают засыпать могилу, и она отворачивается. Я протянула руку и коснулась ее плеча.

Резкая, ноющая пропасть горя открывается мне. Так мало времени, думает она. Для всех нас.

Она вздохнула. — Мне нужно выбраться отсюда.

— Ладно. Увидимся дома? — спрашиваю я. — Могу приготовить ужин.

Она кивает головой и обнимает меня, крепко обнимает.

— Билли...

— Я буду в порядке. Увидимся позже, малышка. — Она шагает прочь по снегу, оставляя позади себя темные следы, как только Билли уходит — снег ослабевает. Кристиан ничего не говорит, как и любой мужчина, стараясь заполнить пустоту. На щеках надуваются желваки. Я подхожу ближе, пока наши плечи не соприкасаются, и стараюсь передать ему свою силу точно так же, как это он сделал, когда хоронили мою маму.

Хотелось бы мне знать Уолтера лучше. Или вообще не знать. Я не знаю, говорили ли мы друг другу более пары слов. Он был жестким человеком, всегда закрытым и никогда тепло ко мне не относился, или не интересовался тем фактом, что я оказалась в видении Кристиана. Но, Кристиан любил его. Я чувствую любовь Кристиана, его боль от ухода Уолтера, переполняющее его чувство одиночества в мире.

— Ты не одинок, — шепчу я у него в голове.

Его рука крепче сжимаем мою.

— Я знаю, — говорит он вслух, и его голос был хриплым, наполненным сдерживаемыми слезами. Он улыбается и смотрит на меня, его глаза, темные и покрасневшие. Он стряхивает снег с моих волос.

— Спасибо, что приехала сюда со мной, — говорит он.

На ум приходит огромное количество банальных ответов: всегда пожалуйста, тут не о чем говорить, без проблем, это меньшее, что я могу сделать, — но, ни один из них не казался правильным, поэтому я просто сказала:

— Я хотела прийти.

Он кивает, на мгновение бросает взгляд на белую каменную скамью рядом с могилой дяди, которая служит надгробием, так же, как и у его матери. Он делает глубокий вдох и говорит:

— Мне тоже нужно уйти отсюда.

— Хочешь, чтобы я пошла с тобой? — спрашиваю я.

— Нет. Со мной все будет в порядке, — говорит он, и на мгновение в его глазах блестят слезы. Он отвернулся, затем остановился и опять повернулся. Кристиан печально улыбается и пристально смотрит мне в глаза. — Скорее всего, это покажется странным и неуместным, … но, ты пойдешь со мной, Клара?

— Куда? — тупо спрашиваю я.

— На свидание, — отвечает он.

— А? Что ты имеешь в виду?

От смущения он смеется.

— О, Боже, — говорит он, потом закрывает лицо руками.

— Я иду домой, — он открыл лицо и застенчиво улыбнулся мне. — Но, может быть, когда мы вернемся в школу. Я имею в виду. Официальное свидание.

Свидание. Я вернулась на два года назад, на выпускной, к тем чувствам, что испытывала, когда Кристиан обнимал меня во время танца, когда его запах обволакивал меня, тепло, когда я смотрела в его глаза и чувствовала, что наконец-то преодолела барьер между нами, что он, наконец-то, увидел меня настоящую.

Конечно, это было до проблем с Кей, и до решения Кристиана отвести ее домой, вместо меня.

Он вздыхает.

— У меня никогда не будет нормальной жизни, не так ли?

— Скорее всего, нет.

— Так вот нет, да?

— Нет.

— Нет?

— Я имею в виду нет, это не нет. Это значит да. Я пойду с тобой, — мне даже не нужно думать об этом. Единственное, что с нами происходит, это лесные пожары, формальные танцы и похороны. Разве мы не заслуживаем чего-то нормального в этот раз? И я рассталась с Такером более шести месяцев назад. И думаю, что пришло время дать Кристиану шанс.

— Я подумываю об ужине и кино, — говорит он.

— Ужин и кино — с удовольствием.

И мы не знаем, что еще сказать друг другу, мое сердце так быстро бьется, а мужчины засыпают последний слой земли на могилу Уолтера Прескотта.

— Мне бы хотелось…, — я указываю вверх по холму, на могилу моей собственной матери, на простое мраморное надгробие под осинами.

Кристиан кивает, засовывает руки в карманы и идет вниз к своему грузовику. Я смотрю, как он уезжает. Когда Кристиан исчезает с поля зрения, я поднимаюсь на холм, останавливаюсь на бетонной лестнице, которую так часто видела в моих видениях в прошлом году. В снегу кладбище выглядит по-другому: уродливее, холоднее, такое серое, пустынное место.

Я стою в течение нескольких минут, глядя на могилу моей мамы. Там пятна грязи в верхнем углу надгробия, которые я пытаюсь вытереть перчаткой, но у меня не получается их полностью стереть.

Некоторые люди приходят на кладбище, чтобы поговорить с человеком, который умер. Мне бы тоже хотелось это сделать, но как только я говорю «Привет, мама», чувствую себя так глупо. Она не здесь. Ее тело — возможно, но мне действительно не хочется думать о ее теле здесь, под землей и снегом. Я знаю, где она сейчас. Я видела ее в том месте, идущую в солнечном свете своей дорогой от внешнего края неба. Она не здесь, не в этой коробке, не под землей.

Интересно, когда я умру, меня тоже здесь похоронят.

Я иду к сетчатому забору на краю кладбища, сквозь него смотрю на заполненный снегом лес. И я чувствую, что что-то изменилось, знакомая грусть, и я знаю, кто присоединился ко мне.

— Выходи, — говорю я, — Я знаю, что ты там.

Некоторое время стоит тишина, прежде чем я слышу шаги по снегу. Семъйяза выходит из-за деревьев. Он останавливается в нескольких шагах от забора, и я чувствую дежавю. Я ставлю ментальную стену между нами, чтобы он не мог забраться ко мне в голову. Мы уставились друг на друга.

— Что ты здесь делаешь, Сэм? — спрашиваю я. — Чего ты хочешь?

Он негромко откашлялся. Держит руку в кармане длинного кожаного плаща, и я задаюсь вопросом, не теребит ли он браслет, который я дала ему, браслет моей матери, единственное, что у него осталось от нее.

— Зачем ты отдала мне его? — после долгой паузы спрашивает он. — Она тебя попросила?

— Она просила одеть их на похороны.

Он наклонил голову. — Впервые это было во Франции, — сказал он. — Она когда-нибудь рассказывала тебе? — Он улыбнулся, посмотрел вверх, и что-то живое было в его взгляде. — Она работала в больнице. В тот момент, когда я увидел ее, то уже знал, что она нечто особенное. Она была божественна во всем.

Что ж, вот оно. Он хочет рассказать мне о моей маме. Я должна была бы остановить его, сказать, что мне не интересно, но это не так. Мне любопытно узнать, что тогда произошло.

Он приблизился к забору, и я услышала слабое потрескивание его серого электричества, проходящего через метал. — Однажды, она с другими медсестрами пошла к пруду на краю города, чтобы можно было поплавать в нижнем белье. Она смеялась над чем-то, что сказала одна из девушек, но почувствовав мой взгляд — посмотрела на меня. Увидев меня, другие девушки кинулись к своей одежде, но она осталась на месте. В то время, у нее были каштановые волосы, потому что она их перекрасила, а длина была короткой, как для женщины, волосы касались подбородка, но мне нравилось, так как я мог любоваться ее шеей. Она подошла ко мне. Я помню, что от нее шел аромат небес и роз. Я не мог пошевелиться, веришь, так странно себя чувствовал, а она ухмыльнулась и полезла в мой передний карман, где у меня всегда была пачка сигарет, для виду, она взяла одну и вернула пачку на место, сказав: «Эй, мистер, можешь быть полезным и дать мне огоньку?» Мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, что она хочет, чтобы я помог поджечь сигарету, но у меня, конечно же, не было зажигалки, о чем я ей и сказал, на что она ответила: «Ну, тогда всего тебе хорошего, не так ли?» Развернулась и оставила меня одного.

Похоже, он был очарован воспоминаниями о ней, но мне это не нравилось. Это не была мама, которую я знаю, это была дерзкая брюнетка, курившая сигареты, и которой он был так увлечен.

— Это было задолго до того, как она опять со мной заговорила. И еще спустя какое-то время, прежде чем она позволила себя поцеловать….

— Почему ты вдруг решил, что мне интересно все это слушать, — прервала я его.

Уголок его рта приподнялся в хитрой улыбке. — Я думаю, что ты очень на нее похожа.

Холодный воздух скользнул вверх по моему рукаву, прошелся вдоль моей руки, и я плотнее закуталась в свое пальто. По эту сторону забора я в безопасности. На освященной земле. Но когда-то мне придется уйти отсюда.

— Расскажи мне историю о ней, — говорит он. — Что-то небольшое. — Он спокойно смотрит на меня своими золотыми глазами. — Что-то новое.

Я нервно вздыхаю. — Вот почему ты преследуешь меня? Из-за историй?

— Расскажи мне, — говорит он.

Мои мысли мечутся, пытаясь определить, что же ему предложить. Конечно, у меня много воспоминаний о моей маме, случайных и глупых: временами, когда я была сердита на нее, за то, что она резко переставала быть моим лучшим другом и становилась моей матерью, устанавливала границы, наказывала меня, когда я их нарушала, были и нежные моменты, когда я знала, что она меня любит больше всего на свете. Но ни одним из них я не хотела делиться с ним. Наши истории не принадлежат ему.

Я качаю головой: — Ничего не приходит в голову.

Его взгляд темнеет.

Он не может тронуть меня здесь, говорю я себе. Он не может тронуть меня. Но, я все еще дрожу.

— Все в порядке, — говорит он, как будто я поступаю эгоистично, но это ничего не меняет; в конце концов, я всего лишь человек. Его тон меняется, становится небрежным. — Может быть, у тебя появится желание пообщаться в другой раз.

Я серьезно сомневаюсь в этом.

— Ты узнала о тайне? Чтобы это ни было, твоя мама хранила ее от тебя? — спросил Сэм, как будто мы говорили о погоде.

Я старалась, чтобы мое лицо ничего не выражало, чтобы мои мысли остались неизвестными, мой тон же был таким же небрежным, как и его, когда я говорила:

— Я не знаю, о чем ты говоришь.

Он улыбнулся. — Ты знаешь, — сказал Сэм, — В противном случае, ты бы так не старалась держать меня на расстоянии.

Значит, он знал, что я его блокирую. И все же, мне интересно, может ли он узнать, о чем я думаю, в любом случае, Сэм может слышать бешеный ритм моего сердца, мое учащенное дыхание, мой страх, который как кислый запах сочиться из моей кожи.

Я беспомощно качаю головой. Начать с ним разговор было плохой идеей. Почему я вдруг решила, что могу с ним справиться?

Я повернулась, чтобы уйти.

— Подожди, — говорит он прежде, чем я делаю пару шагов. — Тебе не нужно меня бояться, пташка, — сказал он, подходя настолько близко, насколько позволяла решетка. — Я не причиню тебе вреда.

Я стояла спиной к нему. — Ты же лидер Смотрителей, да? Разве это не входит в твои обязанности — причинять мне боль?

— Больше нет, — отвечает он. — Если тебе так интересно, то я был… понижен, если это можно так назвать.

— Почему? — спрашиваю я.

— Мы с братом разошлись во мнениях, — говорит он осторожно, — относительно твоей матери.

— Твой брат?

— Он тот, кого ты действительно должна бояться.

— Кто он? — спрашиваю я.

— Азаэль.

Имя звучит знакомо. Кажется, Билли как-то его упоминала.

— Азаэль ищет Триплов, — продолжает Семъйяза. — Он всегда воображал себя коллекционером красивых женщин и сильных мужчин с ангельской кровью, особенно тех, у кого была особо высокая концентрация этой крови. Он считает, что тот, кто сможет контролировать Триплов, получит больше шансов победить в грядущей войне, и таким образом — он хочет владеть ими всеми. Если он узнает, кто ты на самом деле, то он не успокоится, пока не подчинит тебя своей воле, или же он просто тебя уничтожит.

Я поворачиваюсь, слова, если он узнает, кто ты на самом деле резонируют в моей голове. — Это все очень занимательно, Сэм, но я понятия не имею, о чем ты говоришь. Секрет моей матери, — я заставила себя посмотреть ему в глаза, — был в том, что она умирает. И это уже не новость.

При слове умирает, даже через эмоциональную стену, что я воздвигла между нами, я почувствовала исходящий от него импульс отчаяния, но его поведение при этом не изменилось. Вообще-то, он улыбался.

— Ох, какую запутанную паутину мы ткем, когда только начинаем практиковаться в искусстве лжи, — говорит Сэм. — В любом случае….

Я понимаю, что нахожусь в безысходном положении сейчас. Я не могу уехать. Приехав сюда с Билли, я намеревалась улететь отсюда, но он всегда может превратиться в птицу и последовать за мной.

— Конечно, у меня с самого начала возникли подозрения по поводу тебя, — спокойно продолжал он, словно я не пыталась его блокировать. — Я никак не мог понять, что же тогда произошло в лесу. Ты сопротивлялась мне дольше, чем была на то способна. Непонятно как, но ты выпрыгнула из ада на землю. Ты вызвала сияние. Превзошла меня. — Он качает головой, как будто я дерзкая, но очаровательная маленькая девочка.

— Это сделала моя мама, — отвечаю я, надеясь, что он поверит.

— Твоя мама могла делать многие вещи, — говорит он. — Она была красива, сильна, она была полна огня и жизни, но при всем этом, она была простым Димидиусом. Она не могла пересекать миры. Только Трипл способен на это.

— Ты ошибаешься, — я пыталась, но так и не смогла избавиться от дрожи в моем голосе.

— Я не ошибаюсь, — говорит он тихо, — Майкл твой отец, не так ли? Счастливый ублюдок.

Он просто продолжал говорить, и чем больше он лепетал, тем больше я рисковала все ему рассказать.

— Ладно, хорошо, это было действительно замечательно, но я замерзла и у меня еще есть дела, — опять отворачиваюсь от него, и иду вглубь кладбища.

— Где сейчас твой брат, Клара? — зовет он меня. — Знает ли он, что у него настолько хорошая родословная?

— Не смей говорить о моем брате. Оставь его в покое. Клянусь …

— Тебе не нужно клясться, дорогая. Я не интересуюсь парнем. Но, как я сказал, есть другие, которых может заинтересовать его увлекательное происхождение.

Мне кажется, что он пытается меня шантажировать. Я останавливаюсь.

— Что ты имеешь в виду? — я бросаю на него взгляд через плечо.

— Я хочу, чтобы ты рассказала мне историю.

Он сумасшедший. Я разочарованно вскидываю руки, и пробираюсь дальше сквозь снег.

— Все в порядке, — говорит он, посмеиваясь, — В другой раз.

Мне даже не нужно было оборачиваться, я и так знала, что он превратился в птицу.

— Кар, — говорит он мне, насмешливо, проверяя.

Сумасшедшие долбанные ангелы! Чувствую, как я расстроена, сейчас расплачусь. Я пинаю снег под ногами, отбрасывая клочок мокрой, черной земли, хвои, гнилых листьев, сухой травы, кусочков щебня. Я наклоняюсь и поднимаю небольшой камень, гладкий и темный, как будто он лежал где-то на дне реки. Я верчу его в руках.

— Кар, — говорит Семъйяза в облике ворона.

Я швыряю камень в него.

И это хороший бросок, из тех, за которые берут в женскую сборную по софтболу в Стэнфорде. Этот бросок не был человеческим. Он рассекает воздух, как пуля, летит над забором, прямо в назойливое Черное Крыло. Моя цель достигнута.

Но бросок не навредил ему.

Камень попал в ветку, которая сейчас была пуста, и тихо упал в снег на травяном покрове. Я снова одна.

Пока.

 

 

Я с нетерпением жду, когда смогу разжечь огромный огонь в камине, приготовить что-нибудь поесть для меня и Билли, и, может быть, повесить некоторые рождественские украшения, позвонить Венди, узнать, может быть, она хочет пойти в кино или что-то в этом роде. Мне нужно немного нормальности. Но, сначала я останавливаюсь в продуктовом магазине.

Именно там, посреди стеллажей с выпечкой, я сталкиваюсь с Такером.

— Привет, — выдохнула я. Я проклинаю свое глупое сердце, за то, что оно так стучит, когда я вижу его, стоящего там в белой футболке и дырявых джинсах, держащего в руках корзину с зелеными яблоками, лимоном, упаковкой масла и пакетом сахара. Его мама будет печь пирог.

Он с минуту смотрит на меня, как бы решая, стоит ли говорить со мной, или нет.

— Ты ужасно одета, — в конце концов, говорит он, осматривая мое пальто и черное платье, высокие черные ботинки, то, как мои волосы собраны в аккуратный шиньон[11] на моей макушке. На его лице появляется насмешливая улыбка. — Дай-ка угадаю: ты магически телепортировалась с некой причудливой Стэнфордской вечеринки и не можешь вернуться обратно?

— Я вернулась с похорон, — отвечаю я жестко, — С Аспен-Хилл.

Он сразу же берет себя в руки. — Чьих?

— Уолтера Прескотта.

Он кивает. — Я слышал об этом. Инсульт, ведь так?

Я не отвечаю.

— Или не инсульт, — предполагает он, — Он был одним из твоих людей.

Моих людей. Мило. Я начинаю уходить, потому что это мудрый поступок — просто уйти, не цепляться к нему, — но потом я останавливаюсь, оборачиваюсь. Ничего не могу с собой поделать.

— Не делай этого, — говорю я.

— Не делать чего?

— Я знаю, ты злишься на меня, я понимаю, почему все именно так, я понимаю, правда, но тебе не обязательно быть таким. Ты был добрейшим, самым милым и порядочным человеком, которого я когда-либо знала. Не будь придурком из-за меня.

Он смотрит в пол, тяжело сглатывает. — Клара…

— Прости, Так, я знаю, мне не стоило этого говорить, но мне правда жаль. За все, — я развернулась, чтобы уйти. — Буду держаться от тебя подальше.

— Ты не позвонила, — говорит он прежде, чем я успела убежать.

Пораженная, смотрю на него. — О чем ты?

— Этим летом. Когда ты вернулась из Италии, перед поездкой в Калифорнию. Ты была дома в течение двух недель, не так ли? И ты не позвонила. Ни разу, — с осуждением в голосе говорил он.

Из-за этого он расстроен?

— Я хотела, — говорю я, потому что это правда. — Я была занята, — добавляю я, так как это ложь.

Он улыбается, гнев исчезает с его лица, становится своего рода разочарованным.

— Мы могли бы поболтать, прежде чем ты уехала.

— Прости, — бормочу я снова, так как не знаю, что еще сказать.

— Это просто… Я подумал, может быть, мы бы могли быть…., — он прочищает горло, прежде чем говорит это слово, — Друзьями.

Такер Эйвери хочет быть моим другом.

Сейчас он выглядит таким уязвимым, глядя на свои ботинки, из-за загара его уши слегка покраснели, а плечи напряжены. Я хочу подойти и положить руку ему на плечо. Хочу улыбнуться и сказать: Конечно. Давай будем друзьями. Я хочу быть твоим другом.

Но, я должна быть сильной. В первую очередь, я должна помнить, почему мы расстались: чтобы у него была жизнь, в которой он бы не подвергался нападению падших ангелов в конце свидания, где бы он мог целовать свою девушку без ее буквального зажжения, как бенгальского огня на четвертое июля[12], где бы он оставался в неведении. Ему нужен кто-то нормальный. Кто-то, кто будет вместе с ним стареть. Кто-то, кого бы он мог защитить так, как мужчина защищает женщину, а не наоборот. Кто-то, но не я.

В смысле, еще пять минут назад меня шантажировало Черное Крыло, Ради Бога. На меня охотится падший ангел, который хочет добавить меня в «коллекцию». Я собираюсь сражаться. Возможно, умру.

Делаю глубокий вдох. — Не думаю, что это хорошая идея.

Он смотрит на меня. — Ты не хочешь быть друзьями?

Я стараюсь не встречаться с ним взглядом. — Нет. Не хочу.

На этот раз, я рада, что он не может прочитать мои мысли, как это делает Кристиан. Он не знает, как много я думаю о нем, как мечтаю о нем, даже несмотря на все это время — мое сердце все еще болит при виде него, как хочу коснуться его, услышать голос. Он не видит, что мы не можем быть друзьями. Он не видит, что каждую минуту, которую я провожу с ним, мне бы хотелось, чтобы он меня обнимал. Я помню его губы на моих.

Я никогда, никогда не смогу относиться к нему, как к другу.

Я все делаю правильно, говорю я себе. Я все делаю правильно. Я все делаю правильно. Он должен жить своей жизнью, а я своей.

Его челюсть сжимается. — Все в порядке, — говорит он, — я понял. Между нами все кончено. Ты движешься дальше.

«Да» — так я должна ответить ему. Но я не могу заставить себя выговорить это слово.

Он кивает, сжимает руки так, как будто в них ковбойская шляпа, которой у него сейчас нет. — Я должен идти, — говорит он. — У меня еще осталась работа на ранчо.

Он идет к концу прохода, потом останавливается. Есть что-то еще, что он хочет мне сказать. Я задерживаю дыхание.

— Пусть у тебя будет прекрасная жизнь, Клара, — говорит он. — Ты этого заслуживаешь.

Мои руки сжимаются в кулаки, и я смотрю, как он уходит.

Как и ты, думаю я. Как и ты.