Вместо предисловия 3 страница. - Доберемся – погляжу как ты замерзнешь в снегах и будешь дрожать при виде Мирры- Доберемся – погляжу как ты замерзнешь в снегах и будешь дрожать при виде Мирры… Языка ее по-прежнему было не разобрать – он напоминал кошачье рычание. В память врезалось лишь слово «Мирра». Она как-то особо промурлыкала это имя. И продолжала восхитительно злиться – по-королевски, прямо и искренне. В полете волосы Фиа, убранные в хвост, растрепались, и при свете солнечного дня стало возможным рассмотреть их цвет: светло-каштановый, играющий бликами на крупных завитках. Женщины Средиземья носили волосы много длиннее. Фиа, по видимости, периодически укорачивала свои – чтобы они не мешали охоте. Когда на горизонте показалась внушительная горная гряда с возвышающимися над ней снежными склонами, Фиа усыпила своего подопечного. Что было далее –Торину так и не суждено было узнать. Колдовской ритуал, сакральное действо… Рыки огромного хищника, вальяжно расхаживающего по освещенной огнем пещере. Резкие выпады зверя в сторону Фиа, удар огромной лапы об поставленный ребром нож… Кровь, хлынувшая из раны и затихающее рычание… Тишина… И темнота… потом – восхитительная мягкость и тепло… Драгоценный ковер из роскошного белого меха с серыми прожилками. Утробное мурлыканье, в котором стали вдруг различаться отдельные слова… - Ты много о себе мнишь! Ты не старшая! - Ну так иди к своей старшей! Послушай глупостей о былых чувствах и мечтах! Погляди на пожухлую шерсть. Оставь котят, оставь Фиа! - Мирра, молчи! Ты знаешь на что надавить, но ты всего лишь одна из одиннадцати моих жен! - Я мать последних детей! - Твои дети могут быть в опасности из-за этого чужака! Фиа сошла с ума, притащив сюда одного из этих – не понимающих что ходить лучше на четырех лапах! - Фиа должна была спросить тебя! Ты становишься отцом каждые три-четыре Луны. А у нее никогда не было котят! - Да замолчи же, Мирра! Если Фиа услышит такую твою глупость, тебе не сдобровать! Фиа выполняет чью-то просьбу, а ты везде и во всем видишь одну лишь пошлость и думаешь о спаривании! Похотливая кошка! - А ты этим уж очень недоволен, мой милый Шерхан! За стенами пещеры бушевала снежная буря. Костер, разведенный с вечера Фиа, давно погас. Но никогда еще Торину не было так тепло. Он лежал в объятиях огромной белой тигрицы, нежно обнимающей его толстыми мягкими лапами. Шерхан – вожак стаи – повернулся к ним спиной и грел с другой стороны. Мирра была одной из одиннадцати жен предводителя племени белых тигров. Еще молодая, очень красивая, дерзкая и умная тигрица – она была любимицей Шерхана. А Торина нежно оберегала, словно собственного тигренка. В ее огромных лапах он был маленькой игрушкой. Но тепло, исходившее от Мирры, сводило на нет любой страх перед смертельно опасной хищницей. «Одиннадцать жен…» - разуму гнома такое было воистину непостижимо… Мысль о том, почему он понимает их разговор, как-то сама собой ушла в сторону. Разъяснить все равно было некому. Фиа не было рядом. Мурлыканье Мирры убаюкивало и давало сил. Стены пещеры расплывались, все уходило куда-то. А потом уже была Фиа. Шерхан ушел, как только она появилась – словно сменял Фиа на дежурстве. - Радость во мне. – Сказала она посмотрев на Торина, но не подошла. – Пора делить с тобой добычу! Очевидно, на ее языке или в ее понимании это означало «готовить еду», ибо именно этим она и занялась. Она о чем-то разговаривала с Миррой, но мысли Фиа не были слышны. Общаться с ней можно было только голосом. Но это было для нее трудно. Она почти не понимала многих слов, и уж воистину не умела строить правильных фраз. За время приготовления ужина в сердце Торина не раз вкралась горькая мысль о том, что горная охотница не него даже не смотрит. Не подошла, не заговорила. Никакого тепла во взгляде… А как нежно тогда гладила! Нужно было гнать из головы эти мысли. Нужно было что-то делать. Но: что с этим делать и как – было Торину неведомо. Жизнь его была спасена, но рушилась на части. Внутри полыхал огонь, затушить который нельзя. А она даже не подошла… И после ужина направилась к тигрятам – уже подросшей парочке веселых пушистых детей Мирры. Заговаривать с Фиа первым Торин не решался. Мирра – вот кто был по-настоящему добр и нежен! В памяти всплывали картины давно прошедшего детства и юности. Руки матери, тепло ее глаз. А Фиа на него даже не смотрела. Правда, исполнила свой долг и забыла о нем. А может, и не думала вовсе?.. Да что же это! Все битвы и лишения казались менее страшным злом. Тогда он знал что делать и как быть. А теперь? Мирра мурлыкала и начала было обнюхивать его, но осеклась и отодвинулась, схватив сердитый взгляд своей госпожи. Маленькая надежда… На что? Так можно было сойти с ума… Сон не шел к нему всю ночь. Еще и Мирра ушла выгуливать своих чад, воспользовавшись затишьем и приятной погодой. Фиа была в пещере рядом и тихо спала под волчьими шкурами. Королева звериного мира. Укротительница белых тигров, пред которой даже их вожак склонял огромную голову и делал так, как она скажет… Волшебница, существо, во власти которого находились огромные силы и возможности. Кто он для нее? Просто чужак. Пришелец в ее мире, враг, вредитель… Зачем вообще ей обращать на него внимание? Зачем разговаривать с ним с таким трудом? Зачем тратить свое дражайшее королевское время?.. Мир изменился и неудержимо рушился. А она так была хороша во сне! Невозможно было оторвать глаз от ее нежного личика, уткнувшегося в мех… Неожиданно глаза охотницы открылись и пронзили его насквозь. - Зачем не спишь? - Не спится… - Плохо. Силы во сне. - Скажи хотя бы – сколько времени прошло с тех пор, как я здесь. Фиа задумалась, посмотрела на руки, посчитала на пальцах и ответила: - Три Луны и три Солнца. Уже не много еще. Скоро полет. Еще и гонит… Неудержимо хотелось плакать, забиться в угол, завернуться с головой в эти шкуры, провалиться сквозь землю… - Я должен поблагодарить тебя. Она однозначно вообще не поняла, о чем он толкует, и удивленно смотрела, широко раскрыв глаза. - Ну, сделать для тебя что-то хорошее, раз ты спасла мою жизнь. - Хорошее? – она опять не то не понимала, не то была удивлена. Потом почему-то засмеялась. - Ну хорошо. Я не буду мучить тебя разговорами и нарушать тишину, как ты говоришь о нас. Только поясни: почему я понимаю, что говорит Мирра? Фиа заулыбалась. - А, Мирра! Мирра чиста! Мирра сейчас растить котят! Чистых виднее! - Я теперь буду слышать мысли всех животных? - Нет, нет! – звонкий смех огласил пещеру. – Ты не можешь всех, только я! Кровь белого тигра в тебе. Они видеть это. Если не бойся они с тобой. Кровь белого тигра. Шерхан поранил свою лапу, чтобы она исцелила его, приготовила какое-то чудовищное зелье, убившее проклятие белого варга. Шерхан истребил этих варгов, его кровь была противоядием от их укусов. Воистину, чудное спасение! Плюс способность говорить с тиграми, но полная беспомощность перед их хозяйкой и покровительницей. Спрашивать Фиа кто она такая и откуда ей ведомо все, что ведомо, было бессмысленно. Однако, возникала необходимость как-то поддерживать этот оригинальный разговор. - Девушка на орле, летевшем рядом с нами – она покровительница орлов? - А, она… Не только! Всех птиц. - Как ее зовут? – на этот вопрос Фиа отреагировала моментально. - Флавия. Младшая. Глупая. Все игра. Мало дела. - А ты старшая? - Нет, Фрея. Через пол часа разговоров Торин узнал, что у Фиа три сестры, повелевающие каждая своим видом живых существ. Флавия и Фавелин были младшими, совсем еще юными для архидриад. Фиа была младше только Фреи. Виделись они редко. Неразлучны были только Фавелин и Флавия. Фиа же не спускалась бы с гор, если бы всякие глупцы ни во что не ввязывались и жили умной жизнью, не нарушая тишины и не топча ногами все живое. Очевидно, к лику глупцов она причислила и его. На удивление, с каждой минутой разговора она становилась словно умнее и начинала говорить лучше. Чтож, лет через пять-шесть она научилась бы петь песни на кхуздуле… И красиво размахивала бы драгоценными кинжалами из Эреборской сокровищницы… Глупец! Зачем ей то, о чем ты мечтаешь? Зачем ей ты – не умеющий даже не нарушать тишину? Ей неведома была его жизнь. И зачем ей кто-то рядом? У нее есть белые тигры… Это ее дом и ее семья. Королева горных вершин… Какая чудовищная издевка! Да и зачем тебе это все? Что ты узнал об этом за всю свою жизнь? За столько лет никогда еще сердце так чудовищно не билось, выпрыгивая из груди. Перед глазами никогда не меркли все образы кроме одного. Не мутились и не путались мысли. Не горел в груди пожар… Убирайся от нее восвояси под свою гору и не вспоминай никогда… А ей даже нечего будет забывать. Теперь это уже понятно. Чуть легче стало только с возвращением Мирры. Тигрица не сразу вошла в пещеру, топчась у входа и как бы спрашивая разрешения. Фиа сердито и удивленно посмотрела на нее. Мирра поджала уши, но заулыбалась. Мирра! Хотя бы ты будь доброй и нежной! Тебя уж точно я никогда не забуду и вовек останусь благодарен за те волшебные часы в твоих объятиях! За твое тепло и доброту, которого не дождешься от этой Фиа! Тигрята стали ласкаться к нему. Почуяли «своего»… Милые и смешные дети… Игра с ними отвлекла Торина, и он так и не увидел долгого взгляда Фиа, исполненного тепла и нежности…
Следующий день был примечателен тем, что Мирра начала говорить с ним сама. И настойчиво пыталась узнать, что происходило в пещере вчера в ее отсутствие. Отвечать словами было не нужно. А вот мысли свои приходилось контролировать. По новой переживая свою боль от невнимания Фиа, Торин расстроил тигрицу. Она совсем погрустнела и задумалась. Днем Фиа велела ему одеться в такую же одежду как у нее и идти с ней. Она должна была понять, что он окончательно здоров, способен охотиться и стоять за себя. Бескрайние снежные равнины были великолепны! Снег искрился на солнце. Ветер щипал щеки, холод заставлял двигаться быстро и энергично. А потом она показала ему снежных барсов… Это были воистину царственные создания! Сочетание красоты и мощи, истинные боги снежных гор! Она подошла к одной из самок, что-то сообщила ей. Торину строго-настрого было велено держаться поодаль… Снежные барсы гораздо более нелюдимы, чем тигры и способны разорвать чужака в клочья за считанные мгновения. И даже Фиа не смогла бы помочь… Вот оно – тайна и главное сокровище внешней стороны гор! Ни одному гному за все прошедшие времена уж точно не удавалось такого видеть! К радости для себя, он снова держал в руках оружие – простое, довольно грубо изготовленное. Но легкое в обращении. Тетива лука Фиа была сделана из какой-то особенной материи – натягивалась очень легко, и стрела при этом летела дальше, чем даже из эльфийских луков. Арсенал холодного оружия охотницы вызвал бы усмешку в глазах любого из гномов. Но ей, очевидно, вполне хватало для жизни и этого. С наступлением сумерек Фиа завершила их совместную прогулку. Да и силы были уже на исходе. Она почувствовала это даже раньше его самого. Мир снежных гор – волшебная сказка, в которую он никогда больше не вернется… Прекрасная охотница, которую он видит последние отведенные им часы… Фиа осталась довольна его достижениями в стрельбе и лазании по горам. А значит, близилось время расставания. Они стояли рядом с входом в пещеру. Друг против друга, и глядели друг другу в глаза. Они были аккурат одного роста – если бы хоть один из них сделал шаг навстречу другому – они ударились бы носами. Но никто не делал этого шага. Мирра… Из пещеры показалась вереница – тигрята, подгоняемые матерью, Шерхан, как всегда недовольный инициативой не в меру любимой супруги… И Мирра. Спровадившая их и вдруг напрыгнувшая на Торина и Фиа… Все изменилось в одночасье. Сумерки спускались над горами, а они лежали рядом в снегу, и Фиа водила носом по его щекам… Это было чудовищно… Это было не выносимо, но так прекрасно! Такого не было никогда ни с одним из гномов! Нос ее был мягок и нежен, она гладила руками его плечи и издавала звуки, похожие на мурлыканье… Все, хватит! - Фиа! Что ты делаешь! Вчера ты даже не подошла! - Как же гулять? Кошка! Дикая кошка! Она уже стояла над ним на четырех своих лапах и глядела в глаза яркими смеющимися глазами… - Фиа… - Ты сказал делать хорошее… Котят… Это было сверх всего, сверх возможностей любого существа, населявшего Арду когда-либо… Он сказал, что должен сделать хорошее ей в благодарность за спасение его жизни… Мирра трепетно оберегала его от Шерхана, поняв, что Фиа может родить от него котят… Как непонятно было все в их чуждом, другом мире!
Ночь тихо властвовала за стенами пещеры… И как же было замечательно, что они не умели разговаривать друг с другом! Как же правильно было смотреть в глаза друг другу безо всяких слов! Фиа! Милая Фиа! Счастье, пришедшее из ниоткуда взамен боли, лишениям и смертельным ранам… Фиа… Тигры не возвращались, только тигрята явились поесть и поспать рядом с ними. Утром стало известно, что Флавия уже в пути, и пора возвращать его в его племя. Милая Мирра! Каким же трогательным было их прощание! Но тигрица улыбалась и все просила его быть смелым. Он казался ей трусом? Странно. Хотя… Она ведь не знала о нем ничего. Да и как хищник, в разы превышающий его размерами, мог разглядеть в нем смельчака? Шерхан обошел его со всех сторон. Не показал никакого чувства. Истинный король горных вершин. Только сказал на прощание: - Белый варг мой. Лучше не иди один. Но знай, что их слабое место – их брюхо! Шерхан, бесспорно, начинал уважать его за его бесславную битву с белым варгом.
Флавия не могла рисковать орлами и заходить в земли, где царили белые звери. Поэтому они сперва спустились в предгорья, а затем совершили второй свой полет. По пути Фиа всерьез поругалась с сестрой, и та увела свою птицу далеко вперед. Дом Беорна и вся его прошлая жизнь была уже совсем рядом. Но пока еще рядом была Фиа… Крепко прижав ее к себе, Торин почти что плакал и шептал ей: - Я вернусь. Я вернусь к тебе. И осыплю тебя драгоценными камнями… Она вдруг вырвалась прочь с силой, которой он не ожидал от нее. - Камни? Мне – камни? В них нет жизни! Мне не нужны камни! Она была словно дикое животное, не осталось и следа от ее недавней нежности и тепла. В миг Фиа оказалась на ветках дерева, и оставалось лишь тянуть к ней руки… - Фиа! Ну хорошо… Ты не поняла… Фиа! Она чуть приспустилась с веток, тоже протянула к нему руки и вновь оказалась в объятиях Торина. Бесшумный взгляд длился целую бесконечность. - Мне не нужны камни. Мне нужна жизнь… Ни разу за все их короткое знакомство не сказала она столь связной фразы! И столь прекрасной по своему содержанию… Потом, не спрашивая, отрезала ножом клок своих волос, связала узлом и на веревке повесила ему на шею. - Так ты сможешь позвать меня. Потом, опять-таки, без лишних разрешений, срезала прядь волос Торина и забрала себе. - А так я смогу чувствовать тебя. Часть 2 – «Дни и ночи» Не то загадочная колдунья перестаралась с зельями, не то над предводителем гномов и раньше тяготело что-то темное и злое – но товарищам часто вновь было не узнать своего Торина, только теперь перемены скорее радовали. От мрачной хандры не осталось и следа, вечно мучавшая его бессонница сменилась потребностью спать так долго и так крепко, что иногда его приходилось будить к готовому уже завтраку. Апатия к еде и не важный аппетит тоже, казалось, навсегда ушли в прошлое. Все участники похода исподволь потешались над этим. В глазах и движениях их друга и предводителя чувствовалась сила и уверенность, речи стали менее язвительны. Хотя – по вечерам Торин по-прежнему предпочитал уединяться. Это было самое время пошептаться, и гномы с удовольствием использовали такую возможность. - Фили, как ты думаешь, она красивая? Тяжелый подзатыльник от Двалина не заставил себя ждать, опустившись на младшего брата, высказавшего свой вопрос до неприличия громко. Впрочем, тему невзначай подхватили, и сердитому вояке пришлось уйти в сторону. - Дело не в том, красивая ли она. – Заметил Бофур. – А в том, что же там между ними происходило. - Я выспросил все у Беорна. Она не похожа на гномку. У нее нет бороды и очень длинные ноги. – Голос Ори прозвучал просто мечтательно. - Значит, красивая! Еще бы бедному Торину устоять перед магией, да еще и красотой! - Ну, вы бы точно там не устояли! – Гэндальф и сам был не прочь потешить уши такими сплетнями. – Хотя, на вас бы никто и не позарился! - На Торина это не похоже. Неизвестно еще кто там от кого не устоял! Его никогда не интересовали женщины! - Женщины-гномки! Говорю же – по сравнению с гномками эта волшебница очень красива, хоть и не большого роста, как и мы. Балин лишь качал головой, слушая своих непоседливых товарищей. Старый гном сам не знал, что думать о произошедшем. И предпочитал пока лишь радоваться, ибо видел, как его любимец и почти что названный сын улыбается во сне – как никогда! Видел прядку волос на шее, догадывался, для чего он уединяется по вечерам. Казалось, что даже лицо Торина стало моложе, глаза ярче, поведение раскованнее. Однако, смутные сомнения терзали душу мудрого Балина. Ему ли было не знать, какие последствия для гнома может иметь безответная сердечная привязанность? Между тем, навряд ли загадочная колдунья, которую вызвали с таким трудом, тоже имела склонность к однолюбству… Хоббит внимательно слушал всех, но никогда не встревал в такие сплетни. Он твердо решил для себя, что будет по гроб жизни благодарен той ночной гостье и никогда не позволит себе дурной мысли о ней. Она сумела спасти жизнь их друга и короля. А как ей это удалось, и что происходило в те дни между ней и Торином – теперь было совершенно не важно. Видеть Торина не просто здоровым, но еще и помолодевшим, исполненным новых сил, желаний и внутренней радости, было приятнее всего на свете. А если то и впрямь была любовь – путь даже пришедшая в первый раз в столь позднем возрасте – так что же в том плохого? Бильбо помнил ту ночь, когда ясно понял, как губительно для Торина одиночество. Он сам всей душой желал тогда, чтобы чудо свершилось, и давно заслуженное счастье снизошло на героя, отдавшего всю свою жизнь другим. Возможно, чудо свершилось, говорить о таком вслух было опасно. Торин изменился, но ничто в мире было не в силах переделать его взрывной характер. Гномы весьма наивно полагали, что Торин ничего не знает об их вечерних сплетнях. Впрочем, пресекать такие разговоры было бессмысленно. Довольно того, что в его присутствии все они чинно молчали о произошедшем. Он ничего им не рассказывал, и даже Гэндальфу отказался раскрыть оставшиеся в памяти короткие моменты сцены своего спасения. Для всех – он не помнил ничего до того момента, когда охотница повела его лазать по горам и стрелять птиц на заснеженных равнинах. Фиа каким-то образом наделила его чертами своего родного племени белых тигров, и гораздо важнее сейчас было наблюдать за самим собой. Приятно и необычно было ощущать в теле неведомую ранее силу, которой невозможно было не дать выхода. Ему перестало нравиться сильно зажаренное мясо. Вкус еды вообще изменился, а звуки окружающего мира стали будто бы четче и поучительнее. Без того зоркие глаза научились различать больше деталей на отдаленных предметах. А главное – появилось неведомое ему ранее понимание приближающейся опасности. Странный прецедент приключился с ними на охоте – когда Торин, Двалин и Глоин столкнулись с целой стаей волков – несколькими матерыми самками, ведущими за собой подросших детенышей. Встреча даже одной самки-матери была, как все знали, очень опасна, ибо волчица будет бесстрашно и яростно защищать волчат от чужаков. Гномы выхватили тяжелое оружие, готовые к схватке. Неожиданно огромные хищники дружелюбно завиляли хвостами, положили перед ними несколько тушек добытых зайцев и косуль, и ушли… Каждый из троих участников необычной охоты подивился дружелюбному выражению их морд. Торину даже показалось, что он слышит звонкий женский смех. В царстве зверей тоже никто не прочь посплетничать, и волчицы просто не отказывали себе в удовольствии обсудить избранника архидриады, носившего на груди прядь ее волос… Все это было радостно и удивительно. Но вечерами душу рвали на части страшные мысли о том, что он никогда больше не увидит Фиа. Зачем и для чего он мог быть нужен сильной волшебнице? Для нее он, бесспорно, был глупым, смешным, неуклюжим существом, которое она пожалела и спасла… Что она думала о нем теперь, да и думала ли вообще?.. При этих мыслях, которыми Торину не с кем было поделиться, на него вновь накатывал холод одиночества. Новое чувство, охватившее его в миг и целиком, было и самым прекрасным на свете, но одновременно самым тягостным. Годами считая такие вещи легкомысленной глупостью, он, выходит, просто намеренно ограждал себя незримой броней, что со временем лишь крепчала… Но – нашлись те силы, что пробили эту броню в одночасье. Так что это – наказание? Насмешка судьбы? Или все же великий дар, возможность окунуться в прекрасный мир непознанного?.. В душе и в сердце бушевала страсть, буря, жить без которых было теперь немыслимо. Сладкая мука владела сознанием – навсегда, на целую вечность, если конечно в этой вечности не будет вожделенных часов, когда она будет рядом. И, закрывая глаза, он видел охотницу в волчьих шкурах. И блеск янитаров ее глаз был много ярче и прекраснее даже самого Аркенстона. Над его сладким сном все крепко потешались, но, помня прежние бессонницы и следующие за ними вспышки вздора и дурного настроения, никогда не будили раньше времени и, на деле, радовались. Между тем, в этих снах было теперь нечто, даже большее, чем новые чувства, испытанные в часы бодрствования. Странная, неведомая ему ранее уверенность – есть поблизости враг, или его нет. Лишь для того, чтобы не вызывать на себя очередных подозрений товарищей, Торин не отменял ночные дежурства, хотя часто в душе ему было жаль своих спутников, проводивших ночные часы на ногах вместо того, чтобы насладиться отдыхом. В одну из ночей осознание опасности рядом возникло столь четко, что он даже знал, с какой стороны к ним приближается враг. Накануне они вступили в Лихолесье и распрощались с Гэндальфом, отправившимся разрешать вопросы, поставленные перед ним событиями в Дол-Гулдуре. На дежурстве были Оин и Глоин. Торин не стал ничего говорить им, просто заявил, что хочет прогуляться по лесу. Ночные уединения принца, в сердце которого бушевала страсть по лесной колдунье, никого не удивляли, и ему удалось уйти, не вызвав никаких подозрений. Темнота была полная, но зоркие глаза различали тропинки и деревья. Через четверть часа источник чувства опасности стал не только осознаваться интуитивно. Гном уже видел на поляне отсветы костров. Еще несколько шагов – и стали видны очертания расположившихся вокруг огня эльфов – крупный отряд лучников. Рядом паслись их кони. Нужно было возвращаться и срочно предупредить товарищей. Стычка с эльфами в любом случае не предвещала ничего хорошего, и идеальным решением было просто избежать ее. Однако, все обернулось по-другому. Гномы не отличаются способностью передвигаться бесшумно. Коренастые и массивные, они не приспособлены для образцовой лесной охоты и разведки. Сучья и ветки непростительно хрустели под ногами. Перепрыгнув через ухаб, Торин задел сухое деревце, издавшее такой скрип, что горе-разведчик тут же выдал себя. Как бы, наверное, потешалась над этим грациозная ловкая Фиа! Прирученные эльфами охотничьи птицы сообщили о нем своим хозяевам. Несколько цепных псов залаяли, учуяв непрошенного гостя, уже пытавшегося скрыться в темной чаще. Ватага эльфов встрепенулась и в считанные секунды оказалась верхом. В руках их были факелы. Зоркие глаза и чуткие уши безошибочно указали направление. Погоня была очень не долгой. Не менее двадцати конных лучников окружили гнома, держа наготове стрелы. Судя по выражениям лиц, эльфы были удивлены такому нежданному везению, ибо сразу узнали его. - Торин Дубощит! Мы требуем сложить оружие и направляться с нами. Сопротивление бесполезно. Говоривший был, очевидно, предводителем конного отряда и старшим из них. - По какому праву вы требуете от меня таких вещей? Мы, гномы, что-то задолжали вам? - Никто не говорил о долгах. Отправившись с нами, ты обо всем узнаешь. - Отправиться с вами к Трандуилу? Может быть, еще поверить, что меня там ждет теплый дружеский прием? Гном говорил исключительно дерзко и отнюдь не собирался опускать меч. - В последний раз взываю к твоему разуму! Сложи оружие! Кровь Шерхана бушевала в жилах, рождая необоримую ярость. Хотелось разорвать в клочья этих захватчиков, вопреки всем законам разума одержать эту неравную победу. - Я не намерен сдаваться вам! Вы безосновательно напали на принца рода Дурина и поплатитесь за это впоследствии! Сейчас я просто уйду, и если в вас самих еще живы остатки разума, вы уберетесь восвояси и не станете меня преследовать! В попытке и правда уйти, разозленный гном пару раз замахнулся мечом, в ответ на что был повержен на землю ударами тяжелой цепи. Похоже, его не хотели ранить и вообще не собирались причинять ему вред, но такое агрессивное поведение не оставило эльфам выбора. Несколько воинов навалились сверху, лишили возможности сопротивляться и набросили на запястья наручники. Сила гномов была всем известна. Поэтому сразу двое пленителей держали дорогой трофей каждый за свою цепь. Торин страшно ругался на них, мышцы рук напряглись до отказа в глупых бессмысленных попытках вырваться. Ярость тигра парализовала сознание, не оставляла никакой возможности вести себя по-другому. Это, очевидно, тоже было данью магическому спасению… Потеряв надежду его образумить, эльфы так и тащили своего пленника на цепях до лесного лагеря. Их наручники явно были рассчитаны не на гномов и страшно врезались в руки. К тому же, за такую грубую ковку их следовало бы выставить на смех предо всем миром. Когда первая волна звериной ярости откатилась, гном почувствовал резкую боль в руках. По краям неказистых железных браслетов даже виднелись кровавые полосы. Сопротивляться не было никакой возможности, и Торин лишь огрызался на эльфов, гневно сверкая глазами. В дополнение ко всему оказалось, что самого Трандуила сейчас нет в лагере, и допрашивать его взялся все тот же пленивший его эльф, выполняющий обязанности старшего. Пленника полностью разоружили, тщательно обыскали и разложили перед предводителем все изъятое у него добро. На стол перед эльфом – к немому ужасу гнома – легли ключ и карта, на которой недвусмысленно значилась надпись: «Эребор». - Эребор. Как мы и предполагали. - И что с того? Это наше королевство! Эльф тяжело вздохнул. - Не делайте вид, что вам, гномам, не известно, что за чудовище обитает в Эреборе! Если бы не эти ваши планы, никто не стал охотиться бы за вами, и весь этот прецедент не имел бы места. Торин! Откажись от этого похода, и будешь принят как приличествует знатному гостю – накормлен, уважен, и отпущен с подарками! Ехидная усмешка исказила лицо пленника. - Вы, эльфы, и правда, мастера пошутить! К тому же, вы меня уже уважили! И извольте знать, что это не будет забыто, равно как все ваши прежние подвиги и помощь моему народу! - Не горячись. Трандуил предупреждал о твоем взрывном нраве, но я не теряю надежды образумить тебя еще до возвращения короля. Помни о том, сколь многое поставлено на карту. - Какое вам, эльфам, дело до того, что мы ставим на карту ради возвращения родины? Теперь уже и учинитель допроса был рассержен. - Вы почти месяц вели глупые переговоры в Синих Горах. Вы не вняли мудрым словам Элронда в Ривенделле. И все, кто встречался вам на пути, пытались образумить вас. Неужто гномы глупы настолько, чтобы не понимать масштаба обоюдной опасности, которой вы подвергнете мир, осуществляя задуманное? - Мы рискуем своими жизнями и не просим вас лезть в наши дела! Бессмысленные уговоры длились несколько часов. Эльф проявлял воистину чудеса терпимости, вкладывал в свои речи весь дар дипломатии, сносил дерзости и почти что прямые оскорбления. Его собеседник, или, скорее, пленник также проявлял чудеса – упрямства и незыблемости своих убеждений. Все было бесполезно. Допрос, начавшийся еще утром, затянулся почти до ужина, не считая небольшого перерыва, когда эльфы попытались накормить своего пленника, но им это не удалось. Оставшись в одиночестве на четверть часа, он согласился лишь выпить немного воды. Он ничего не отрицал – они шли в Эребор, они ставили своей целью проникновение в гору. И покамест не нашлось аргумента, чтобы их переубедить. Ну что же, Трандуил, отдавая приказ о поимке гномов, предупредил всех, что с Торином очень сложно иметь дело. Никакого снисхождения к себе пленник не заслужил и был отправлен в самую настоящую тюрьму. После многих часов допросов они наконец-то бросили Торина в конуру, перегороженную массивной деревянной решеткой. Но проявили к пленнику уважение, сняв с рук цепи, но не забыв перекрыть массивным замком место заключения и выставить усиленную охрану. Знак особого отношения к его статусу и важности… На запястьях, в местах, где были наручники, красовались две широкие багровые полосы, дотронуться до которых было невозможно. Даже принесенную воду и скромную еду было не просто принять и съесть. За ночь очертания полос расплылись, онемевшие конечности отяжелели и почти не двигались. Правда, и боли почти не чувствовалось. Что же! Необоримая хищная ярость тоже имеет свои дурные последствия… Не нужно было столь отчаянно рваться, калечя себя самого… К счастью, тогда пленника оставили в покое почти на сутки. Появилось время восстановить силы и собраться с мыслями.
|
