Чем вы жили? – в разговоре спросил Бунчук.

И Анна не без внутренней гордости ответила:

Я работала на Асмоловской фабрике и давала уроки.

А теперь?

Мама шьет. Им вдвоем мало надо.

Бунчук рассказывал подробности взятия Новочеркасска, боев под Зверевом и Каменской. Анна делилась впечатлениями о работе в Луганске и Таганроге.

В одиннадцать, как только мать потушила у себя огонь, Анна ушла.

В марте Бунчука послали на работу в ревтрибунал при Донском ревкоме. Его назначили комендантом вместо предыдущего, которого казнили за взятку. С этого времени почти каждую ночь он казнил за городом приговоренных к смерти «врагов революции». «Работа» за неделю опустошила Бунчука, он высох и почернел. Анна убеждала его уйти с должности, но он не слушал ее. Она не уставала повторять: «Уходи, Илья, иначе ты... свихнешься». Бунчук возражал, что кому-то надо выполнять и «грязную работу». К марту ревкомовские части, теснимые немцами и гайдамаками, отошли к Ростову. Здесь начались убийства и грабежи. Однажды, вернувшись домой раньше обычного и застав Анну, Бунчук сказал, что больше не работает в ревтрибунале, а возвращается в ревком.

***

В двадцатых числах апреля верховые станицы Донецкого округа откололись, образовав свой округ – Верхне-Донской. С начала марта перебирались, теснимые гайдамаками и немцами, разрозненные советские войска на Дон. Под влиянием уголовных элементов, наводнивших отряды, красногвардейцы бесчинствовали по дорогам. Некоторые совершенно разложившиеся подразделения ревкому приходилось далее разоружать и расформировывать. Один из таких отрядов 2-й Социалистической армии расположился на ночевку под хутором Сетраковом.

Когда к хутору подошли колонны военных с красными лоскутами, казаки, сидевшие кучками, поняли: это большевики, красногвардейцы Второй Социалистической армии. Солдаты самовольно выбрали у казака самого большого барана, обезглавили и сварили; они приказали дать коням сено, обещая за все щедро заплатить. Но вечером, несмотря на угрозы и запреты командиров, бойцы толпами пошли на хутор, изнасиловали двух казачек, резали скот, подняли стрельбу, перепились. А казаки сформировали два отряда. «Через час завершено было дело: отряд разгромлен дотла, более двухсот человек порублено и постреляно, около пятисот взято в плен». Захвачено много оружия и боеприпасов. Через день уже гудел весь Дон, а потом откололся.

На шестой неделе поста, в среду, Мишка Кошевой рано утром выехал проверить стоявшие возле леса вентери. Он вышел из дому на рассвете. Зябко съежившаяся от утренника земля подернулась ледком, грязцо закрутело. Мишка, в ватной куртке, в чириках, с заправленными в белые чулки шароварами, шел, сдвинув на затылок фуражку, дыша наспиртованным морозом воздухом, запахом пресной сырости от воды. Длинное весло нес на плече. Отомкнув баркас, шибко поехал опором, стоя, с силой налегая на весло.

Вентери свои проверил скоро, выбрал из последнего рыбу, опустил, оправил вентерные крылья и, тихонько отъехав, решил закурить. Заря чуть занималась. Сумеречно-зеленоватое небо на востоке из-под исподу будто обрызгано было кровицей. Кровица рассасывалась, стекала над горизонтом, золотисто ржавела. Мишка проследил за медлительным полетом гагары, закурил...

Покуривая, поехал к пристани. У огородных плетней, где примыкал он баркас, сидел человек.

Кто бы это?» – подумал Мишка, разгоняя баркас, ловко управляя веслом.

У плетня на корточках сидел Валет.

Он курил огромную из газетной бумаги цигарку.

Хориные, с остринкой, глазки его сонно светились, на щеках серела дымчатая щетина.

Ты чего? – крикнул Мишка.

Крик его круглым мячом гулко покатился по воде.

Подъезжай.

За рыбой, что ли?

На кой она мне!

Валет трескуче закашлялся, харкнул залпом и нехотя встал. Большая не по росту шинель висела на нем, как кафтан на бахчевном чучеле. Висячими полями фуражка прикрывала острые хрящи ушей. Он недавно заявился в хутор, сопутствуемый «порочной» славой красногвардейца. Казаки расспрашивали, где был после демобилизации, но Валет отвечал уклончиво, сводил на нет опасные разговоры. Ивану Алексеевичу да Мишке Кошевому признался, что четыре месяца отмахал в красногвардейском отряде на Украине, побывал в плену у гайдамаков, бежал, попал к Сиверсу, погулял с ним вокруг Ростова и сам себе написал отпуск на поправку и ремонт.

Валет снял фуражку, пригладил ежистые волосенки; оглядываясь, подходя к баркасу, засипел: