Глава 30. Грохх

В следующие несколько дней история о том, как Фред с Джорджем вырвались на свободу, пересказывалась так часто, что Гарри стало ясно: она войдет в золотой фонд хогвартских преданий. Спустя неделю даже очевидцы этого события были почти убеждены, что своими глазами видели, как близнецы, оседлавшие метлы, сначала спикировали на Амбридж и забросали ее навозными бомбами, а уж потом вылетели из дверей на волю. Сразу после отбытия близнецов было много разговоров о том, что их поступок достоин подражания. Гарри частенько слышал от учеников фразы вроде «Честно, иногда мне страсть как хочется вскочить на метлу да и махнуть отсюда подальше» или «Еще один такой урок, и я тоже исполню номер „прощание Уизли“».

Фред с Джорджем позаботились о том, чтобы память о них осталась в школе надолго. Во-первых, они никому не объяснили, как убрать болото, образовавшееся в коридоре на шестом этаже восточного крыла. Амбридж и Филч пробовали осушить его самыми разными способами, но безрезультатно. В конце концов болото огородили веревками, а Филчу поручили переправлять учеников в классные комнаты на плоскодонке, что он и делал, скрипя зубами от злости. Гарри не сомневался, что МакГонагалл или Флитвик могли бы удалить болото без всякого труда, однако, как и в случае с устроенным близнецами фейерверком, они явно предпочитали наблюдать за усилиями Амбридж со стороны.

Кроме того, в двери кабинета Амбридж теперь зияли две большие дыры в форме метел, пробитые «Чистометами» Фреда и Джорджа, спешившими на зов своих хозяев. Филч приладил на место старой двери новую, а «Молнию» Гарри перенес в подземелье, где Амбридж, по слухам, поставила при ней вооруженного тролля-охранника. Но ее заботы на этом отнюдь не кончились.

Вдохновленные примером Фреда и Джорджа, многие ученики вступили в борьбу за право занять освободившиеся места Главных Бузотеров Хогвартса. Несмотря на новую дверь, кто-то умудрился подсунуть в кабинет Амбридж нюхлера с волосатым рыльцем — тот перевернул всю мебель в поисках блестящих предметов, а когда вошла Амбридж, прыгнул на нее и попытался сгрызть кольца с ее толстых пальцев. Навозными бомбами и вонючей дробью теперь швырялись в коридорах так часто, что среди учеников стало модно перед уходом с урока накладывать на себя Заклятие пузыреголовости — это обеспечивало им приток свежего воздуха, хотя выглядели они при этом весьма экстравагантно, будто щеголяли в надетых на голову аквариумах.

Филч, крадучись, ходил по коридорам с хлыстом в руке, надеясь поймать виноватых, но вся трудность заключалась в том, что их стало чересчур много и он никак не мог решить, куда ему броситься в первую очередь. Инспекционная дружина пыталась помочь ему, но с ее членами то и дело происходили странные вещи. Уоррингтона из слизеринской команды по квиддичу отправили в больницу с ужасным кожным недугом, из-за которого он словно покрылся кукурузными хлопьями. На следующий день, к восторгу Гермионы, Пэнси Паркинсон пропустила все уроки, поскольку у нее вдруг прорезались рожки.

Тем временем стало ясно, что перед тем, как покинуть Хогвартс, Фред и Джордж успели распродать уйму Забастовочных завтраков. Стоило Амбридж войти в классную комнату, как собравшихся там учеников начинало тошнить и лихорадить. Одни падали в обморок, у других шла кровь из обеих ноздрей. Вопя от ярости и бессилия, она пыталась определить источник загадочных симптомов, но ученики упрямо твердили ей, что страдают от «амбриджита». Оставив после уроков четыре класса подряд и ровно ничего этим не добившись, она была вынуждена отказаться от репрессий и позволить мокрым от пота, мертвенно-бледным и окровавленным ученикам покидать ее занятия целыми толпами.

Но даже потребители Забастовочных завтраков не могли сравниться с Пивзом, этим непревзойденным мастером сеять разрушение и хаос: похоже, полтергейст принял прощальный завет Фреда очень близко к сердцу. С безумным хихиканьем он носился по всей школе, переворачивал столы, выскакивал из-за классных досок, опрокидывал вазы и статуи; дважды он запихивал Миссис Норрис в пустые рыцарские доспехи в коридоре, и разъяренный смотритель замка извлекал ее оттуда истошно орущей, но живой и невредимой. Пивз разбивал фонари и тушил свечи, жонглировал горящими факелами над головой у перепуганных учеников, заставлял аккуратно сложенные стопки пергамента обрушиваться в огонь или за окно; он устроил на третьем этаже наводнение, открыв краны во всех умывальнях, набрал полную сумку тарантулов и выпустил их посреди вестибюля во время завтрака, а если ему хотелось передохнуть, часами парил над Амбридж, сопровождая ее повсюду, куда бы она ни пошла, и издавая громкие непристойные звуки всякий раз, как она открывала рот.

Если не считать Филча, никто из обслуживающего персонала даже не пытался помочь директору. А спустя неделю после того, как Фред и Джордж покинули школу, Гарри своими глазами видел, как профессор МакГонагалл прошла мимо Пивза, старательно отвинчивающего хрустальную люстру, и мог бы поклясться, что она, почти не разжимая губ, шепнула полтергейсту: «Не в ту сторону крутишь!»

В довершение всего, Монтегю до сих пор не оправился от заключения в туалете. У него по-прежнему путались мысли, и как-то утром, во вторник, его родители были замечены на парадной аллее: они шагали к замку с крайне рассерженным видом.

— Может, нам вмешаться? — обеспокоенно сказала Гермиона, прижавшись щекой к оконному стеклу в классе заклинаний, чтобы посмотреть, как мистер и миссис Монтегю входят внутрь. — Объяснить, что с ним произошло? Вдруг это поможет мадам Помфри его вылечить?

— Да ладно, и так очухается, — равнодушно отозвался Рон.

— В любом случае для Амбридж это лишние хлопоты, — удовлетворенно сказал Гарри.

Они с Роном одновременно постучали палочками по чашкам, которые им велели заколдовать. У чашки Гарри вылезли четыре очень коротенькие ножки — они не могли достать до стола и бессмысленно корчились в воздухе. Чашка Рона с огромным трудом оторвалась от столешницы, опираясь на выросшие у нее длинные и тонкие ножки — несколько секунд они удерживали ее наверху, дрожа от натуги, потом подломились, и чашка упала, расколовшись надвое.

— Репаро, — быстро сказала Гермиона, взмахнув палочкой, и чашка Рона вновь стала целой. — Все это замечательно, но что, если Монтегю повредился в уме навсегда?

— Да кому какое дело? — раздраженно сказал Рон, глядя, как его чашка снова пытается подняться, качаясь как пьяная: коленки у нее отчаянно тряслись. — Нечего было вычитать очки у Гриффиндора! Если тебе некого жалеть, Гермиона, пожалей лучше меня!

— Тебя? — спросила она, ловя свою чашку, которая весело поскакала прочь по столу на четырех крепких ножках, расписанных под китайский фарфор, и вновь ставя ее перед собой. — Почему это я должна тебя жалеть?

— Когда следующее мамино письмо пройдет проверку, у меня будут крупные неприятности, — горько сказал Рон, помогая своей чашке устоять на трепещущих ножках. — Не удивлюсь, если она опять пришлет мне громовещатель.

— Но...

— Вот увидишь, побег Фреда и Джорджа поставят в вину мне, — мрачно пояснил Рон. — Она скажет, что я должен был их остановить. Вцепиться в их метлы и не дать им улететь, или уж я не знаю что... Точно тебе говорю, виноват буду я.

— Ну, если она и вправду так скажет, это будет ужасно несправедливо, потому что ты ничего не мог поделать! Но я уверена, что она ничего такого не скажет: ведь если у них и впрямь есть помещение в Косом переулке, значит, они все это спланировали уже давным-давно.

— Кстати, вот еще вопрос: как они заполучили это помещение? — сказал Рон, так сильно стукнув палочкой по чашке, что та снова упала и теперь лежала перед ним, бессильно подрагивая. — Это же не так просто, верно? Чтобы арендовать место в Косом переулке, нужна куча галеонов. Она захочет узнать, во что они ввязались, чтобы раздобыть такие деньжищи.

— Это и мне приходило в голову, — сказала Гермиона, пуская свою чашку вскачь вокруг чашки Гарри, по-прежнему шевелящей в воздухе короткими толстыми ножками. — Я тоже думала: вдруг Наземникус уговорил их взяться за торговлю краденым или еще за что-нибудь похлеще...

— Ничего подобного, — обронил Гарри.

— А ты откуда знаешь? — хором спросили Рон с Гермионой.

— Оттуда... — Гарри помедлил, но потом решил, что пришло время открыть секрет. Раз Фреда с Джорджем начали подозревать в чем-то неблаговидном, молчать уже попросту нельзя. — Они получили золото от меня. В прошлом июне я отдал им свой выигрыш в Турнире Трех Волшебников.

Его друзья ошеломленно молчали. Потом чашка Гермионы скакнула через край стола и, грохнувшись на пол, разлетелась на мелкие кусочки.

— Не может быть! — воскликнула Гермиона.

— Может! — вызывающе сказал Гарри. — И я об этом не жалею! Мне эти деньги были ни к чему, а у них будет отличный магазин со всякими волшебными штучками.

— Но это же здорово! — восхищенно сказал Рон. — Значит, виноват ты один, и мама не сможет ни в чем меня обвинить! Ты не против, если я ей скажу?

— Конечно, лучше сказать, — хмуро ответил Гарри, — особенно если она думает, что они торгуют ворованными котлами.

Гермиона больше ничего не говорила до самого конца урока, но Гарри не сомневался, что терпения ей хватит ненадолго. И действительно, на перемене, когда они вышли из замка погреться в жиденьких лучах майского солнца, она устремила на Гарри пронзительный взгляд и открыла рот, чтобы сделать ему очередное внушение.

Гарри не дал ей заговорить.

— Не надо меня воспитывать — что сделано, то сделано, — твердо сказал он. — Фред с Джорджем получили деньги и, судя по всему, уже потратили немалую их часть, так что обратно я их забрать не могу, да и не хочу. Поэтому не сотрясай зря воздух, Гермиона.

— Я и не собиралась ничего говорить насчет Фреда с Джорджем! — уязвленно сказала она.

Рон недоверчиво хмыкнул, и Гермиона наградила его уничтожающим взглядом, полным презрения.

— Да, не собиралась, представь себе! — сердито сказала она. — Я всего лишь хотела спросить у Гарри, когда он думает снова пойти к Снеггу и договориться с ним о продолжении уроков окклюменции!

У Гарри похолодело внутри. День-другой тому назад, после того как была исчерпана тема эффектного отбытия Фреда и Джорджа (что заняло, пожалуй, не один час), Рону с Гермионой захотелось узнать новости о Сириусе. Поскольку Гарри скрыл от них истинную цель своей беседы с Сириусом, ему трудно было придумать, что им сказать; в конце концов он ограничился честным сообщением о том, что Сириус велел ему возобновить уроки окклюменции. С тех пор он не раз успел пожалеть об этом: Гермиона отказывалась считать вопрос закрытым и то и дело возвращалась к нему, когда Гарри меньше всего этого ожидал.

— И нечего врать мне, что ты перестал видеть кошмары, — продолжала Гермиона. — Рон сказал, что прошлой ночью ты бормотал во сне!

Гарри метнул на Рона свирепый взгляд. Его товарищ, надо отдать ему должное, выглядел пристыженным.

— Ты бормотал совсем немножко, — извиняющимся тоном промямлил он. — Я разобрал только что-то вроде: «Ну же, еще чуть-чуть!..»

— Мне приснилось, как вы играете в квиддич, — грубо солгал Гарри. — Я кричал тебе, чтобы ты дотянулся до квоффла.

Уши у Рона покраснели, и Гарри почувствовал мстительное удовольствие. Конечно, ему снилось совсем не то. Прошлой ночью он снова путешествовал по Отделу тайн: миновал круглую комнату, затем комнату, полную тиканья и танцующих бликов, после чего опять очутился в гигантском зале со стеллажами, на которых лежали пыльные стеклянные шарики.

Он понесся прямо к ряду номер девяносто семь, повернул налево и помчался вдоль стеллажей... Наверное, именно тогда он и произнес «еще чуть-чуть», потому что чувствовал, как его сознательное «я» стремится разорвать оковы сна... Но, не успев добраться до конца ряда, обнаружил, что снова лежит на своей кровати, упершись взглядом в полог.

— Но ты хотя бы пытаешься защитить свое сознание? — требовательно спросила Гермиона, сверля Гарри взглядом. — Ты применяешь окклюменцию?

— Конечно, — ответил Гарри, стараясь, чтобы его голос звучал оскорбленно, однако избегая смотреть Гермионе в глаза. В действительности же ему не терпелось узнать, какое сокровище спрятано в комнате со стеклянными шариками, и поэтому он хотел, чтобы запретные сны продолжались.

Главная трудность на этом пути заключалась в том, что из-за усиленной подготовки к СОВ, до которых осталось уже меньше месяца, его голова к моменту отбоя бывала так напичкана информацией, что он подолгу лежал без сна, а когда наконец засыпал, его перегруженный мозг осаждали навязчивые картины, имеющие отношение только к экзаменам. Кроме того, он подозревал, что, стоит ему очутиться в коридоре перед черной дверью, как часть его сознания — та самая, что нередко говорит голосом Гермионы, — начинает терзаться чувством вины и ищет возможность разбудить его прежде, чем он достигнет цели своего путешествия.

— Знаешь, — сказал Рон, чьи уши до сих пор пылали огнем, — если Монтегю не придет в себя до матча Слизерина с Пуффендуем, у нас может появиться шанс выиграть Кубок.

— Да, пожалуй, — сказал Гарри, обрадовавшись перемене темы.

— Я имею в виду, мы один раз выиграли, один проиграли. Если в следующую субботу пуффендуйцы победят слизеринцев...

— Да, правильно, — сказал Гарри, потеряв нить разговора и уже не замечая, с чем он соглашается. Только что, демонстративно отвернувшись от него, по двору прошла Чжоу Чанг.