Вечный колокол 21 страница

- Но ты же понимаешь, Псков не будет свободным никогда - либо мы, либо немцы. В свободе Пскова нет никакого смысла!

- Я - понимаю. И вече понимает тоже, будь уверен, - литовец посмотрел на Волота сверху вниз. - Но Псков не станет расплачиваться за твои ошибки, князь. Псков не даст ни денег, ни людей на войну с татарами. Ты прохлопал мир на востоке, с таким трудом завоеванный твоим отцом. И когда Новгород ставил тебя на княжение, он не спросил псковичей, а хотят ли они, чтобы ими управляли новгородские бояре. С тех пор как умер Борис, псковские земли беззастенчиво грабят, прикрывая грабеж твоим именем и решениями твоей думы. И пока ты этого не остановишь, нам легче жить под угрозой войны, чем под гнетом твоего боярства. Псковские земли не так богаты и не так велики, но, потеряв их, ты лишишься торговых путей и союзов. У тебя нет сил на войну с нами, и если ты ее начнешь, то потеряешь гораздо больше, чем приобретешь. Считай, что это наш ответ на год твоего княжения.

- Вы воспользовались минутной слабостью Новгорода. То, что вы сделали, - предательство.

- Мы воспользовались твоими ошибками, а не минутной слабостью Новгорода. Твоими собственными, князь. И это не самая высокая цена за ошибки, поверь. И почему ты называешь предательством наше нежелание платить за них вместе с тобой? Мы не ставили тебя на княжение.

- Вы признавали власть Новгорода, а значит, дали ему право на принятие решений за вас.

- Пока власть Новгорода была в надежных руках - мы ее признавали. Но отдаваться на милость стервятников, разоряющих нашу землю, - это не верность, а глупость. Платить своими жизнями за то, что пьяные новгородцы прирезали сотню татар? Зачем нам это нужно?

- Может быть, затем, чтобы пьяные псковичи могли позволить себе прирезать сотню немцев и не опасаться войны? - вскинул глаза Волот.

- Псковичи миром дорожат и торговыми союзами не бросаются. И это наши крепостные стены держат на своих плечах всю тяжесть вражеских вторжений, а не ваши. Новгород мира не ценит, потому что не помнит войны. Одно дело - ходить в далекие походы и возвращаться с победой и добычей, и совсем другое - встречать врага у себя дома, смотреть, как горят свои дома, как насилуют жен и сестер, как убивают отцов и матерей.

- Для войны не нужен повод. Для войны нужны благоприятные обстоятельства. Новгород совершает одни ошибки, а Псков - другие. Не менее дорогие и для нас, и для вас.

- Ты сам отвечаешь на свой вопрос, князь, - рассмеялся Тальгерт. - Новгород придет на помощь Пскову в любом случае, а Псков может позволить себе этого не делать. Мы нужны вам больше, чем вы - нам. Поэтому мы будем изъявлять свою волю, устанавливать свою власть на своей земле, определять торговые пошлины, открывать и закрывать пути на свое усмотрение.

- До того дня, пока Новгород не повернет на вас свое войско!

- Новгород не повернет на нас свое войско, пока под ним шатается Москва, пока он воюет с татарами, пока усмиряет Киев, пока… пока власть в нем не вернется в твердые, надежные руки, которым мы, возможно, согласимся подчиниться.

- Почему бы вам тогда не подчиниться твердой руке Ливонского ордена? Или польского короля? - Волот сузил глаза, понимая: это проигранный спор.

- Потому что они смотрят на нас как на чужаков. Потому что они придут сюда не обирать - владеть нами. И зачем нам нужна чужая твердая рука, если Новгород все равно не оставит нас и войной на нас не пойдет?

- Ты так уверенно говоришь об этом, как будто знаешь, о чем думает новгородское вече. Ты так говоришь, будто война не принесет псковской земле смертей и разорения!

- Отделение Пскова не приблизит и не отсрочит войны на западе. Дата ее начала определяется не нами и зависит не от нас.

- А от кого? - спросил Волот и тут же прикусил язык - так наивно прозвучал этот вопрос.

- От заключения военного союза между Крымом и Османской империей. Если этот союз будет заключен, война может и не потребоваться. Впрочем, не возьмусь говорить, но несколько жирных кусков у Руси, наверное, оттяпают.

- Почему же война не потребуется?

- Тебе предложат военные союзы. На таких условиях, от которых ты не сможешь отказаться. Но рано или поздно эти союзы подведут тебя под их власть.

- А зачем им тогда эти жирные куски? Если они в конце концов рассчитывают получить все?

- Перекрыть тебе пути и встать под твоими стенами. В первую очередь на линии Копорье - Орешек - Ладога. Потом - Псков, потом, возможно, Смоленск.

Волот слушал литовца раскрыв рот. Ивор никогда не говорил с ним о большой военной политике, он учил его ведению боя, построению войск, расположению обороны и переходам в наступление, размещению пушек и внутреннему устройству крепостей. Но никогда Волот не думал о том, что заключение союза между Крымом и османами может повлиять на начало войны с Западом. Никогда за все время своего княжения он не чувствовал себя настолько ничтожным, никогда не представлял всего размаха дел, с которыми легко справлялся его отец.

И постепенно, по мере того как Тальгерт раскрывал ему один секрет за другим, князь начинал понимать, в какую ловушку попался. Вернигора смотрел на мир со своей колокольни, и, какой бы высокой она ни показалась Волоту вначале, псковский князь сидел гораздо выше и смотрел гораздо дальше. А ведь Волот едва не послушался главного дознавателя, едва не уверился в том, что Новгород нельзя оставить неприкрытым! Как только ополчение повернется к западным границам, так сразу турецкий султан вступит в войну на стороне Крыма. Как только ополчение уйдет из Новгорода на юг, обнажив северо-запад, так сразу шведы ударят по Ладоге, а Ливонский орден - по Копорью и Изборску. Потеряв всего одного союзника - Амин-Магомеда, - Русь подставила себя под удар с обеих сторон. А ведь Амин-Магомед - это многотысячная конница, хоть и легкая, но быстрая и сильная…

Прошло немало времени, пока Волот решился прямо спросить:

- Как ты думаешь, что мне делать? Поворачивать ополчение на Москву или на запад?

Псковский князь усмехнулся и потер пальцами длинный ус.

- Мне было бы выгодно сказать тебе - поворачивай на запад. Пскову, которому я служу, тоже было бы выгодно именно это. Но я скажу тебе - поворачивай на юг. Потому что это выгодно Русскому государству. Поверни на запад, и сначала ты потеряешь Москву, а вслед за ней - Киев. Они раздробят Русь на куски, а потом возьмут каждый из них в отдельности, они будут то твоими союзниками, то добрыми покровителями, то ненасытными врагами. У них тысяча способов справиться с тобой. Русь обезглавлена, и никто не упустит своего. Твоя цель - не дать им раздробить государство. Псковское вече может кричать о свободе Пскова, но Псков никуда от тебя не денется. Киев же будет выбирать, кому платить дешевле - Великому княжеству Литовскому или османскому султану. Москва… Москва будет надеяться взять над Новгородом верх и очень быстро превратится во врага, привлекая на свою сторону и восток, и запад. А за ними - владимиро-суздальские князья, а за ними - нижегородские земли. Поворачивай на Москву, гаси этот пожар в зародыше. А Псковская земля прикроет Новгород. Как всегда. И никому не говори о том, что это мой совет: вече порвет меня на куски и спляшет на моих останках.

- А кто прикроет Ладогу?

- Ладогой тебе придется пожертвовать. Отдай им выход к Балтике. Ты заберешь его, как только встанешь на ноги.

 

Глаза Мариборы были сухи, губы плотно сжаты. Сани скользили по льду, новорожденное солнце клонилось к закату, и Волот чувствовал, что засыпает. Тело посадника везли впереди, а князь сидел рядом с его вдовой и всем телом ощущал ее боль.

- Я хотела поговорить с тобой, князь, - вдруг сказала посадница.

Едва не задремавший Волот шевельнулся и открыл глаза.

- Я слушаю тебя, - поспешно ответил он.

- Совет господ в ближайшие дни соберет вече. Я думаю, сразу после прощания с моим бедным Смеяном Тушичем, чтоб не дать мне опомниться. А значит - послезавтра. Совет господ предложит в посадники Черноту Свиблова. Осмолов запятнал себя в истории с татарами, никто не сделает на него ставки. А Свиблов имеет возможность купить все вече целиком. У меня много врагов и мало союзников в Совете господ, но в Новгороде меня поддержат. Я хочу, чтоб посадником стал мой старший сын, Удал Смеяныч.

Волот сначала обомлел от ее нахрапа. Вот так, без зазрения совести просить князя, и о чем? О том, чтобы поставить своего сына во главе Новгорода? Не слишком ли?

- Князь, я правила Новгородом без малого десять лет, - вздохнула посадница, - и Смеян Тушич был мне правой рукой. Да, Удал моложе и опыта у него меньше, хотя он давно не мальчик и унаследовал от отца многие его добродетели. Сейчас не время менять власть. Когда-то твой отец привел меня на степень и не позволял оттуда сместить. Сделай посадником Черноту Свиблова, и Новгород разорвут на куски, как собаки рвут кусок мяса: кто больше успеет.

Волот посмотрел на нее в недоумении, не зная, что ответить.

- Тебя это удивляет? Я не ищу серебра, посадничьи палаты - не лучшее место для жизни, а род моего мужа столь богат, что смешно зариться на чужое, - Марибора говорила медленно и тихо, словно преодолевала что-то в себе, словно делала это с усилием. - Твой отец считал, что за его спиной должен стоять прочный тыл. И я обеспечивала ему прочность этого тыла. Чернота Свиблов тылом для тебя не станет, он из тех, кто готов открыть врагам ворота в город, лишь бы сохранить свою мошну в неприкосновенности.

Ее слова - веские, словно гири на торге, - медленно доходили до сознания князя. Чернота Свиблов? В посадничьих палатах? На княжьем суде?

- О чем ты говорил с литовцем, князь? - неожиданно спросила посадница.

- Я? Я говорил с ним о предстоящей войне.

- И что он сказал тебе?

- Он сказал, чтоб я направлял ополчение в Москву.

- Не делай этого, - она покачала головой, - литовец лжет. Он очень умен, но он чувствует себя застоявшимся в конюшне конем. Он хочет повоевать. Он хочет власти над Псковом, которой не имеет, и война даст ему эту власть.

- Он говорил, что если я поверну ополчение на запад, османы заключат союз с Крымским ханом.

- Турецкий султан не даст крымскому хану и пяти тысяч воинов. Этот союз останется пустыми словами, способными напугать тебя, и не более. У османов есть чем заняться и без помощи Крыму. Они владеют северным Причерноморьем, низовьем Буга и Днепра, и больше им ничего от нас не надо. Их интересы лежат в магометанском мире, наши скудные земли их не прельщают. Они перекрывают нам торговые пути, и этого вполне достаточно, чтобы не связываться с Русью. Не верь в этот союз. Татары никогда больше не овладеют нашей землей, у них не хватит на это сил. Их попытка объединиться ни к чему не приведет: каждый из них тянет одеяло на себя, каждый хочет быть единовластным правителем, и каждый из них понимает, что единовластным правителем он может быть только на своем клочке земли. Они жалки в своих попытках возвыситься вместо того, чтобы возвысить свой народ.

- Литовец говорил, что мы потеряем Москву…

- Мы потеряем выход к Балтике, это перережет наши торговые пути. Мы потеряем Псков и рискуем увидеть врага на стенах Новгорода. Отделение Москвы - вопрос убеждения Москвы в нашей силе. Победа на севере убедит их в этом лучше, чем торжественное шествие войска новгородского под стенами московского кремля. А потеря Ладоги и Пскова - это выжженная земля и тысячи убитых новгородцев. Наше ополчение - сильные и хорошо вооруженные мужчины, не раз бывшие в бою. Кто останется в нашей земле, если они пойдут бряцать оружием под окнами московских князей?

Волот растерялся и запутался. Тальгерт говорил убедительно, но и слова Мариборы не оставляли сомнений в ее правоте. Ему хотелось лечь на дно саней и закрыть голову руками: он не готов для принятия таких решений! Он хотел остановить сани и бежать в лес, где никто не тронет его, никто не потребует ответа, никто не потревожит! Он хотел одиночества и спокойствия так сильно, что дрожали сжатые кулаки и скрипели зубы.

 

Вернигора не мог подняться с постели, и Волот поехал к нему сам, сразу после прощания Новгорода с посадником, собираясь вернуться в Новгород на тризну. До этого князь не бывал в университете, только проезжал мимо, любуясь на высокие терема над берегом Волхова.

Это был целый город, населенный молодыми парнями и их наставниками. И такой город, которого Волот не мог себе представить. Он нарочно объехал его верхом: студенты высыпали из теремов, чтобы поприветствовать его, но приветствовали они его совсем не так, как это делали новгородцы. Это был особый мир, с особыми законами и традициями - они смотрели на Волота как на равного. Примерно так же, как смотрел на него Псковский князь, только не с презрением, а с любопытством, испытующе. Их глаза словно приглашали его в свой круг, и круг этот еще не решил, принять его или отвергнуть.

Еще сильней князя поразила профессорская слобода. Уютные невысокие домики, разбросанные под сенью леса, со всех сторон окружали заиндевевшие кусты, из-под снега выглядывали ряжи колодцев, вокруг вились расчищенные дорожки, бежавшие к теремам университета. Никаких заборов и оград - несколько собачьих будок, баньки и большая конюшня на самом краю. Сказочный городок, не знающий опасностей внешнего мира…

Домик Вернигоры ничем не отличался от остальных, кроме двух лошадей у коновязи, но главный дознаватель и тут нес службу: в светлой просторной столовой за длинным столом сидели его люди - дознаватели, писари, двое нарочных, готовых сорваться с места и во весь опор скакать в Новгород или в Городище. Сам Вернигора, со всех сторон окруженный подушками, полулежал в спальне на высоком широком ложе и в открытую дверь смотрел за своими людьми. Сквозь нижнюю рубаху видны были тугие повязки на руках и через плечо, а над ключицей на белое полотно просочилась кровь.

- Я рад тебе, князь! - сказал он громко, когда Волот перешагнул через порог. - Я ждал тебя.

- Здравия тебе, Родомил, - Волот почему-то сразу вспомнил болезнь отца и похожее высокое ложе под пологом. У Вернигоры полога не было.

Дружинники, сопровождавшие князя, остались ждать на дворе, и шубу ему помог снять один из нарочных. Волот зашел в маленькую спальню и увидел, что рядом с ложем стоит стол, на котором разложены бумаги и письменные принадлежности.

- Садись, князь. Извини, что так вышло… Мне надо было ехать в Псков сразу: возможно, Смеян Тушич остался бы в живых.

- Ты бы все равно не успел, - ответил Волот, разглядывая бумаги на столе. - Как ты себя чувствуешь? Мне сказали, ты очень плох…

- У меня пустячные раны, но доктор Велезар говорит, один из ножей был отравлен. Обещает поставить меня на ноги, - Вернигора махнул рукой. - У меня к тебе долгий и серьезный разговор. Мы нашли место, где собирались те самые люди, которые напали на нас в лесу. Немного, конечно, но кое-какие бумаги мы обнаружили. К сожалению, пока никто не смог их прочитать.

- Почему? - не понял князь.

- Они написаны на языке, которого никто не знает. Возможно, это и не язык вовсе, а тайнопись. И, сдается мне, никто ее прочитать не сможет. Лучшие люди университета сейчас стараются раскрыть их секрет, с бумаг сделаны точные списки. Это немного напоминает арабскую вязь, и дело, конечно, осложняется тем, что у нас по-арабски только читают, но не говорят.

- По-арабски? - Волот поднял брови.

- Да. Именно. Но есть несколько грамот, которые кое-что могут пояснить: это карты. Их много, это карты наших северных городов.

- Военные? Это лазутчики? - глаза Волота загорелись.

- Нет, хотя карты эти довольно подробны, на них отмечены крепостные стены и естественные преграды. Но их интересовало совсем другое. С карт тоже сделано несколько списков, они разосланы по капищам, их изучают волхвы.

- Почему по капищам?

- Погоди. Сейчас мы пошлем за Младом и начнем наш долгий разговор. Он говорил с Перуном, и ему есть чем подтвердить мои слова, в которые ты не веришь.

- Я верю тебе. Но… я делаю скидку на то, что ты можешь ошибаться. Доктор Велезар говорит, что каждый человек смотрит на мир со своего места, и с разных мест мир кажется разным. Я должен стоять выше всех и видеть как можно дальше.

Вернигора усмехнулся. Волот все еще чувствовал неловкость перед ним за подозрение в подлости. А ведь на деле Вернигора рисковал собой и был ранен, защищая своего соперника…

Волхв пришел быстро, словно ждал, когда его позовут. Он снова был в ярко-рыжем треухе, который издали бросался в глаза, скинул у двери полушубок и валенки, оставшись босиком, в простой вышитой рубахе и синих штанах в полоску, словно хлебопашец. Правда, даже в этом наряде волхв хлебопашца нисколько не напоминал. Любой на его месте, отправляясь на встречу с князем, надел бы кафтан и сапоги, но Волота это не обидело, а только повеселило. Впрочем, Белояр никогда не надевал кафтана, а зимой и летом ходил в белоснежном армяке.

- Здравствуй, князь, - волхв сдержанно кивнул и пристально посмотрел Волоту в глаза, словно прочитал в них что-то, и лицо его смягчилось и расслабилось.

- Здравствуй, - ответил Волот и осмотрелся - куда же он сядет?

Но волхв нисколько не озаботился этим и сел на постель Вернигоры, в ногах, чтоб видеть лица и князя, и главного дознавателя. Вернигора велел закрыть дверь, и в спальне некоторое время висела неловкая тишина.

- Ну что, князь, - главный дознаватель кашлянул, - сначала посмотри на карту Новгорода. И заметь, они убивают своих, чтоб только никто из них не попал нам в руки.

Он потянулся к столу, вытащил из-под вороха свитков тонкий лист бумаги и протянул князю. Волот сразу узнал на рисунке Новгород: ветви множества рек вокруг изогнутого ствола Волхова и разлив Ильмень-озера, четкие линии крепостных стен детинца и прямых новгородских улиц. Карта пестрела расставленными крестиками - черными и красными, некоторые из них были обведены в кружок.

- И что это значит? - спросил он, глядя на карту.

Волхв поднялся, подошел к нему и встал за спиной, чтоб видеть карту так же, как ее видит Волот.

- Сначала мы обратили внимание на то, что крестами отмечены все наши капища и мелкие святилища. Имеют значение цвет креста и цвет обводки. Красными крестами отмечены и три христианские церкви в Новгороде. Они обведены в кружок, - волхв нагнулся и показал на пометки сухим кончиком пера. - Капище в Перыни тоже отмечено красным крестом, но он не обведен. А капище Ящера напротив - черным крестом и тоже без обводки. На месте капища Хорса в детинце - красный крест, в Городище два красных креста - на месте твоего терема и на краю посада, где бьет родник. В университете два креста: на месте главного терема - красный, на месте капища - черный. А вот обведенные черные кресты, - все, которые мы успели проверить, - поставлены на местах, так или иначе священных для нас: родники, возвышенности, крупные валуны, одиноко стоящие деревья.

- И что это означает? - спросил Волот.

- Они делят нашу землю, князь! - скрипнув зубами, ответил Вернигора и сжал кулаки.

- Они не только делят нашу землю, - вздохнул волхв. - Сдается мне, черным обведены те места, которые утратили свое священное значение. Они убивают нашу землю, лишают ее силы. Там, где стоит красная пометка, сила сохранится. Там, где стоит черная, - будет уничтожена.

- Но зачем они оставляют нам силу? Не правильней ли было бы с их стороны уничтожить все?

Волхв сел обратно на постель и посмотрел Волоту в глаза:

- На местах, помеченных красными крестами, они поставят церкви…

- Да кто же позволит им поставить столько церквей? - пробормотал Волот.

- Я же говорю, - едва не крикнул Вернигора, - они делят нашу землю! Они знают, что сделают с нею, когда придут сюда! Таких карт у нас - полтора десятка. И Псков, и Ладога, и Олонец, и Руса. Вся Новгородская земля!

Волхв говорил долго: сначала сбивчиво, не вполне понятно, потом пустился в долгие объяснения, а потом словно освоился, и Волот слушал его раскрыв рот - за словами волхва стояли зримые образы. Солнечный лик Хорса катился в Волхов, изваяния богов оседали на землю, поднимая в небо пыль и копоть, горели дома и капища… И полчища, несметные полчища текли на русскую землю со всех сторон: земля содрогалась под копытами тяжелой конницы, рушились крепостные стены, осадные башни катились по льду рек и рвов, летели тучи стрел, грохотали пушки, снег плавился от пролитой крови, и враг шел по взрытым, грязным полям, перешагивая через трупы павших.

Михаил-Архангел вплывал на облаке в сожженный Новгород, а перед ним по водам Ильмень-озера шагал враг в белых одеждах, перепачканных кровью и ядом… И почему-то был похож на Белояра.

Волот передернул плечами и тряхнул головой, когда волхв замолчал.

- Ополчение нельзя уводить из Новгорода, - закончил за него Вернигора. - Татары не представляют собой силы, Москва справится с ними без нас, легко и быстро. Как всегда. От татар можно откупиться, и они уйдут обратно в Крым. И откупиться золотом и серебром, а не жизнями новгородцев. Ты видишь? Нас вынуждают ослабить Новгородскую землю, и началось это с гадания на Городище! Это тщательно продуманное нападение, настолько тщательно, что они успели решить, где поставят храмы своему христианскому богу!

Волот подумал, что это началось с его сна в годовщину смерти отца. А может быть, гораздо раньше - с того дня, как князь Борис однажды утром не смог подняться с постели?

 

 

Глава 11. Белояр

 

 

- Млад Мстиславич, проснись! Ну проснись же! - Ширяй тряс его за правое плечо, ушибленное копытом. Млад и рад был проснуться, ему снился нехороший сон, от которого он хотел избавиться и никак не мог.

- Млад Мстиславич! - канючил под ухом Ширяй. - Это очень важно! Проснись!

Млад долго и мучительно открывал глаза - Ширяй стоял над ним со свечой в руках, чуть не подпрыгивая от нетерпения.

- Что-то случилось? - Млад сел и опустил ноги на пол.

- Нет. Иди посмотри. Я кое-что понял!

- Ширяй, - Млад зевнул и потянулся, - это не могло подождать до утра?

- Конечно нет! И потом - уже почти утро. В Сычёвке коровы мычат и бабы просыпаются.

- Очень хорошо… - проворчал Млад. Часа четыре утра, не больше…

Весь стол был завален свитками списков с тех бумаг, которые люди Родомила нашли в ямском дворе, - начертанных непонятной тайнописью, похожей на арабскую вязь. Человек двадцать писцов делали эти списки больше суток напролет. Конечно, в университете были профессора, знавшие арабский не хуже Млада, но Вернигора вручил сундучок с бумагами и ему - на всякий случай. Свечи Ширяй расставил по всему столу, вдоль одной стороны, как будто читал все бумаги одновременно.

Млад, зевая, сел на край лавки.

- Ты что, их прочитал? - спросил он у Ширяя, все еще мечтая отправиться обратно в постель.

- Нет. Еще не прочитал. Но прочитаю. Я кое-что понял. Здесь три вида бумаг. Вот тот ворох - самый большой, это письма, там мы ничего не разберем. А вот здесь - совсем другое, - Ширяй кивнул на узкие полоски бумаги, свернутые трубочками, - это что-то вроде записанных заговоров.

- С чего ты взял?

- А они начинаются с одних и тех же слов и похожими словами заканчиваются. И внутри много слов повторяется. Похоже на заклинание, заговор. Но и это еще не все. Вот здесь - одни сплошные цифры. Только не арабские, - Ширяй развернул свиток и прижал его к столу чернильницей, придерживая локтем снизу. - Смотри. Это точно - цифры. И я знаю, какой знак какую цифру обозначает! Тут не трудно было…

- Молодец, - кивнул Млад. - Ты уверен?

- Совершенно точно, Млад Мстиславич! Все сошлось! Тут цепочки цифр сложенные. И бумаг таких очень много. Они как будто рассчитывают что-то.

- Что они могут рассчитывать, по-твоему?

- Ты мне не поверишь… Я так думаю, но ты мне не поверишь, потому что мне нечем это доказать.

- Ты скажи, даже если я тебе не поверю.

- Это колдовство… Это настоящее колдовство, большое, - Ширяй испытующе глянул на учителя.

- Почему ты так думаешь?

- Мне кажется.

Млад почесал в затылке: Ширяй много читал, даже слишком много, пожалуй. А Млад, как никто другой, знал, что на самом деле означают слова «мне кажется» или «я чувствую».

- Поподробней, - ответил он ученику, взяв в руки свиток и каракули шаманенка на отдельном листе бумаги.

- Это было, как вспышка… Как будто кто-то ударил меня ладонями по ушам с двух сторон. Я не увидел, понимаешь, я вдруг стал это знать. Тогда я уже вычислил, какой символ какой цифре соответствует. Кстати, посмотри. Вот этот символ стоит в начале и в конце каждого заговора, соответствует числу двадцать два или четыре и означает смерть.

- Почему смерть? И почему двадцать два и четыре?

- Почему двадцать два - я не знаю, но вот этот символ, знак равенства, рядом два знака, означающих двойку. А два и два будет четыре. Это знак начала и конца. Он открывает заговор и закрывает его. Это знак перехода в другое состояние, а другое состояние - это смерть.

- Это ты мне говоришь? - улыбнулся Млад.

- Для тех, кто не может подниматься наверх, как мы, - это смерть, разве нет?

- Ну, может быть, назвать это именно переходом в другое состояние? Смерть - это крайность.

- Да? Посмотри. Здесь есть три заговора, - Ширяй выбрал из вороха один маленький свиток. - В начале стоит этот символ, а в конце - не стоит. Я думаю, это заговоры на смерть. Войти в другое состояние и не выйти.

- Знаешь, если бы эти люди могли составлять заговоры на смерть, им бы не пришлось стрелять из самострелов и метать ножи. Да и меня бы они давно уничтожили.

- Ты узко мыслишь, Млад Мстиславич, - Ширяй посмотрел на него сверху вниз. - Темный шаман, отправляясь вниз, вовсе не уверен, что вытащит на свет украденную душу. Но все равно ныряет за ней. Наши предки рисовали на стенах пещер убитых туров, но все равно отправлялись на охоту. Я думаю, колдовство не может убить человека, оно может только помочь в его убийстве. И человек - не козел на заклание, он будет сопротивляться. В каждом человеке есть сила, только у кого-то ее больше, а у кого-то - меньше. Тебя вообще колдовством убить нельзя. Я думаю, у всех шаманов очень велика воля к жизни.

- У Бориса воля к жизни была не меньше, уверяю тебя… - пробормотал Млад. - Наша с тобой воля к жизни проверена испытанием, только и всего. Она не сильней и не слабей, чем у других.

- Мы под защитой богов. Мы - избранные.

Млад вздохнул и улыбнулся:

- Мы проклятые, а не избранные. И богам нет до нас никакого дела. Нас защищают наши предки, как и всех остальных.

 

Родомил хотел поехать на вече. Он даже оделся и велел подогнать сани поближе к дому. Млад не отговаривал его - бесполезно. Но до саней главный дознаватель не дошел: на ступенях крыльца открылась рана на бедре, кровь хлынула ручьем, заливая сапог и насквозь промочив не только кафтан, но и шубу. Млад перехватил ему ногу ремнем, стягивая рану, и послал за медиками.

- Они будут говорить об ополчении. Они обязательно начнут говорить об ополчении, - бормотал главный дознаватель, которого вернули в постель. - Бояре знают, что князь колеблется, они захотят, чтоб это стало вечевым решением, чтоб князь не смог передумать. Скажи им. Ты умеешь говорить, тебя послушают. Обратись к посаднице, она сделает так, что тебе дадут слово.

На этот раз на вече Млад ехал в санях под охраной четверых конных судебных приставов и всю дорогу испытывал неловкость. Волхвы не прибывают в Новгород с сопровождением, они приходят пешком. Впрочем, Млад и пешком никогда не приходил - обычно приезжал на лошади. Ну какой из него преемник Белояра? Если он и появиться на людях не умеет?

А между тем новгородцы его узнавали, показывали пальцами вслед, - наверное, ни у кого в окрестностях не было такого рыжего треуха - и замечали Млада издалека. Декан был прав, давно пора обзавестись шубой и сменить треух на нормальную шапку, приличествующую если не волхву, то профессору университета.

Вечный колокол ударил ровно в полдень, когда Млад подъезжал к Великому мосту. День этот удивительно напоминал день прошлого веча, когда был убит Белояр: такой же сухой мороз, такое же яркое солнце, только снега побольше. Млад вспоминал Белояра с самого утра, словно дух его витал где-то рядом, и мысли возвращались и возвращались к смерти великого волхва.

Сани посадницы перехватили судебные приставы - Млад никогда бы не решился остановить эту женщину: удивительную, внушавшую уважение и даже трепет. Спина ее была прямой, а глаза сухими, когда она поднялась из саней навстречу Младу.

- Здравствуй, Млад Ветров, - сказала она первой, и Млад удивился тому, что она помнит его имя.

- И тебе здоровья, - кивнул Млад почтительно.

- Ты хочешь говорить на вече? - как Марибора догадалась об этом, Млад не понял. А он-то долго подбирал слова, с которых начать.

- Да. Я хочу говорить об ополчении. О том, что оно не должно уйти из Новгорода.

- Хорошо. Если ты скажешь об этом так же, как говорил со степени в прошлый раз, лучшего я и пожелать не могу. Я дам тебе знак, стой рядом со степенью так, чтобы видеть меня.

Уверенность Млада в том, что говорить он должен как в прошлый раз, несколько поколебалась за два прошедших дня, чувства притупились, и здравый смысл постепенно брал над ними верх: он не имеет права. Даже если его враги пользуются силой для достижения своих целей, это вовсе не означает, что он должен уподобиться им. Он снова вспомнил Белояра и его сомнения перед вечем - великий волхв не собирался использовать силу и все равно не знал, имеет ли право говорить как простой новгородец, пользуясь своим именем, своим положением в глазах Новгорода.