РАСТВОРИТЕЛИ ДЛЯ РЕЗИНОВЫХ КЛЕЕВ 10 страница

Она выходит в широкий школьный коридор. Вокруг- никого. Из актового зала доноситься громкая дурацкая ритмичная музыка, смех, аплодисменты.

Школа пуста. Вся школа – в актовом зале. Идти тяжело. Все вокруг тусклое, нечеткое. Будто смотришь на мир сквозь мутные стекла противогаза. Каждый удар сердца резкий и громкий. Каждый шаг такой, что подрагивают стекла в школьных окнах. Юля идет медленно. Она хочет идти быстрее, но ноги как бетонные. Она проходит запотевшие зеркала с длинным рядом умывальников, проходит закрытую на висячий замок столовую, видит окна на улицу за которыми неестественная чернота, подходит к большой белой двери актового зала.

За дверью – все та же ритмичная музыка. Теперь громче. Юля знает, там, на сцене идет номер “ Танец младенцев”. Пять учеников восьмых классов делают смешные неуклюжие танцевальные движения под глупую музыку, одетые в огромные, сделанные из простыней подгузники, со слюнявчиками шапочками и сосками. Четыре мальчика в подгзниках, среди которых Артур с которым она когда-то встречалась и одна девочка в подгузнике и маечке, ее подруга Саша, с синей соской во рту, с огромной булавкой на заднице. Сзади на подгузниках написаны имена младенцев. Все это очень комично. Смеются учителя, зауч и директор в первом ряду, смеются пришедшие родители, смеются дети…

Юля открывает дверь.

Она проснулась. Отдышалась. Сердце колотилось бешено. Ну все… Хватит, подумала она. Сон,только сон… Сон и все.

Юля поднялась, посмотрела вокруг, но абсолютно ничего не увидела. Было так черно, что не различались даже контуры предметов.

Юля встала на ноги. Она оказалась как-то странно одета – на ней была белоснежная и длинная, почти до пят, ночная рубашка. Юля никогда не спала в ночной рубашке. Где я? Она пошарила руками, но ни на что не наткнулась – а ведь у нее небольшая комнатка. Она сделала несколько шагов наугад, пытаясь нащупать выключатель или хотя бы стену. Неожиданно она поняла, что не знает даже на чем спала – дивана нигде не было.

Ее ночную рубашку колыхал легкий прохладный ветерок. Где же я, подумала она нервно. Было ясно, что это большое, может даже огромное помещение.

- Мама! – позвала Юля испуганно

Никто не ответил. Юля пошла наугад, выставив руки перед собой. Она не помнила где и когда ложилась спать, последним воспоминанием был сон – белая дверь актового зала. Может меня забрали и посадили куда-то, подумала Юля. Может в психушку.

Было прохладно. Она еще раз позвала маму – испуганно и безнадежно. Наконец она наткнулась на что-то ладонями. Что-то мягкое, податливое. Какая-то ткань, возможно толстая занавеска. Она стала истерично двигать ее в сторону, пытаясь отыскать край.

Когда она отдернула край занавеса в глаза ударило ярким электрическим светом. Юля зажмурилась, сделала пару шагов вперед и вступила босой пяткой во что-то мокрое и липкое. Она открыла глаза.

Она стояла на залитой кровью сцене. Рядом валялись трупы восьмиклассников – “младенцев” в окровавленных подгузниках: прошитый автоматной очередью Артурчик, полусвесившийся со сцены; Саша с кровавым фаршем вместо лица, другие. Недалеко от Юлиной пятки валялся чей-то глаз, опутанный нитками красных прожилок. Оторванная верхняя половина последнего младенца валялась возле сцены. В луже крови плавал белый слюнявчик.

А в зале все было красным. Куски мяса; пропитанные кровью остатки одежды; проштопанные очередями и взрытые осколками тела; беспорядочно перекинутые окровавленные ряды кресел – каша, фарш, винегрет, месиво. Кровь. Кровь. Кровь. Все в красном. Неописуемые гримасы лиц. Ступеньки к выходу забиты телами в два этажа. Ближе к выходу, тела почти целые; в центре – все кусками. Их много, их невероятно много, их так чудовищно много, что красные кусочки, похожие на тряпочки для мытья посуды густой дробью облепили стены почти до потолка.

Слышны капли. Сотни капель одновременно. Стекает. С кресел, со спинок, со ступенек, со стен, с люстры, с потолка.

Живых нет. В первом ряду сидит грузный труп директора и сквозь большую дырку в его сдувшемся животе видна облезлая обшивка спинки кресла. И кажется будто что-то шевелиться там внутри. Она видит мертвое белое лицо своей мамы в груде мяса в середине зала. Кончик ее рта растянут в улыбке и он слегка дрожит. В углу сидит Сом с дыркой во лбу и он подмигивает Юле.

Живых нет, но все здесь – живы. Юля рвется к выходу, она дергает двери возле сцены – закрыты. Бешеными скачками она прыгает к другому выходу – в конце зала, но там все завалено трупами. Юля вязнет в мясе, спотыкается, что-то тянет ее сзади. Она боится обернуться, она уже не бежит, и даже не идет, она ползет к той нечеловечески далекой двери, ползет по рукам, кишкам, глазам, по мягкому, красному, страшному, но что-то напирает сзади, давит, не дает дышать. И все это дышит само – трупы, остатки, глаза, кишки, куски – все это вдыхает и выдыхает, живет, и оно напирает сзади, с грохотом переворачивая кресла, напирая вместе с ними, сдавливая, Юля грузнет по пояс, по плечи, она вся красная, вся пропитана их кровью и их запахом, и белая когда-то ночная рубашка уже даже не краснеет, а чернеет, пропитывается, тяжелеет, рвется и мясо липнет к ее голому телу, чьи-то пальцы сжимают где-то далеко внизу ее лодыжки, бедра, тянут за грудь, за плечи, и остается только голова, только рот, и она кричит, отчаянно, нечеловечески, так как ни кричала никогда, но уже поздно, уже слишком поздно…

Юля открыла глаза. Увидела перевернутое набок инвалидное кресло в углу. Особняк.

На плечо что-то давило и кто-то прижимался к ней сзади. Юля открыла глаза, повернула голову, увидела пухлую темную с расслабленно свисающей кистью и едва не заорала. Но это был всего лишь спящий Горик. Он полностью утащил на себя покрывало. Юля лежала голая, но все равно горячая и мокрая от пота.

Она приподнялась. Села на кровать. Вступила босой пяткой во что-то мокрое и липкое на полу. Стало жутко. По телу забегали мурашки. Она заставила себя посмотреть. Выругалась. Облегченно вздохнула.

Под ногами была красная лужица из остатков вина, рядом валялась бутылка. Юля взялась за голову. Она не помнила как оказалась в постели с Гориком, хотя смутно припоминала, что все к тому шло.

Трещала голова. Прошлое приходило отрывками – зал с колоннами, Генка весь в крови, колонка, стрельба у киоска. Хотелось курить. Юля огляделась. Привычная широкая гостинная, из мебели только кровать и инвалидное кресло, на паркетном полу беспорядочно раскидана ее и Горика одежда. Возле кровати лежит пистолет Макарова. В дальнем углу, под собственными черными трусиками Юля заметила край пачки сигарет.

Спички нашлись в карманах джинсов, джинсы нашлись под кроватью. Она закурила.Башка трещала все сильнее. Вспомнился Сом. Ты заставила меня ревновать к этим двум человеческим отбросам – говорил он ей.

- Теперь я с ними трахаюсь, Дима – сказала Юля вслух – И хуй же предохраняюсь, наверное.

Она заметила новый элемент декора – большое, в человеческий рост зеркало у стены, поставленное так, чтобы видеть в нем кровать и все, что в ней происходит. На Юлю смотрела худенькая девочка с небольшой, но по-женски округлой грудью, белой кожей, красивым уставшим лицом. Красавица. А рядом под покрывалом сопело черное чудовище.

- Трахаюсь и любуюсь – резюмировала Юля печально.

Ей стало противно. Она почувствовала брезгливость – к себе, к Горику, ко всему что было. Захотелось остаться одной и принять ванну.

- Вставай! – она толкнула Горика.

Он что-то промычал.

Юля стянула с Горика покрывало. Он не реагировал. И это меня вчера трахало, подумала она, глядя на его тело – черное, пухлое, сисястое, с толстыми ягодицами и по-женски полнымаи ляжками. Он был как баба. Черная противная баба.

- Вставай, блядь! – крикнула она громче – Оторвался вчера, да? Лишился невинности!

Горик не открывая глаз, проговорил что-то на незнакомом языке и перевернулся на другой бок.

Пистолет оказался заряженным. Юля обмоталась покрывалом и выстрелила в потолок.

Горик вскочил моментально:

- А? Что? Кто? Зачем стреляешь?

- Тебе пора

- Как пора? Куда пора?

- Домой

Он протер глаза и зевнул. Потом долго смотрел на Юлю – в покрывале и с пистолетом. Та спокойно выдерживала взгляд.

- У меня нет дома – сказал наконец Горик – Я думал здесь мой дом

- Нет. Здесь мой дом. А тебе пора.

- Куда же я пойду?

- Куда хочешь. Мне надо побыть одной и подумать.

Горик встал с кровати. Он стоял перед ней голый и растерянно хлопал глазами. У него был вопросительный вид – выражение лица, опущенные плечи, нерешительные движения, даже его небольшой темный член - все выражало вопрос. Потом он как будто что-то понял, улыбнулся, сделал два шага к ней и попытался обнять

- Юля, маленькая… - начал он нежно

Юля подняла пистолет и преградила ему дорогу. Горик посмотрел в дуло.

- Уходи – приказала она – Одевайся и уходи. Завтра мне позвонишь.

- А обнять тебя нельзя? – спросил он совсем другим голосом

- Нет

Горик одевался молча. Резко натягивал штаны, путался в свитере, искал носки. У него было каменное лицо.

- Вчера ты назвала меня Димой – сказал он наконец

Юля напряглась и сглотнула.

- Почему же ты не с ним?

- Я сама по себе

- Ну конечно. Ты сильная. Тебе никто не нужен. Только ты не одна такая. Таких много. Я всю жизнь вижу людей, которым никто не нужен. Не думай, что ты особенная.

Юля молчала. Горик нашел один ботинок, обул. Поискал второй.

- Я ищу человека, которому кто-то нужен – сказал он, выпрямившись – Один раз я нашел, но он умер. И я думал, что опять нашел, но ошибся.

Он заметил пачку сигарет, вытянул оттуда четыре сигареты и спрятал себе в карман. Подошел к ней. Посмотрел ей в глаза. Она смотрела в пол.

- Спроси у этого Димы, он готов идти с тобой до конца?

У него были большие грусные черные глаза. Он подобрал куртку, вышел в коридор, повозился с замком и хлопнул дверью.

И ей сразу стало жаль, что она его прогнала. Вдруг перехотелось оставаться одной в большом пустом мертвом доме, где было больше горя чем улыбок. Зря я так, подумала она, пусть он толстый, некрасивый, но он свой. Я могла бы ему доверять.

Она взглянула на себя в зеркало. Девочка, ребенок с пистолетом Макарова. Кошка.

Она не знала что делать. Сумасшедшая кровь сумасшедших родителей кипела в жилах и толкала на сумасшедшие поступки. Ты психопатка, сказал ей Гена. А я просто иду там, где другие останавливаются. Хочу поднятся на такую ступеньку, чтобы тот кто попытается заглянуть мне в глаза увидел бы только мои подошвы…

Но это были лишь слова. Они ничего не объясняли и никак не помогали. Двойник в зеркале вызывал ненависть. Она снова пожалела, что она – это она, с такими привычками, с таким характером, с такой жизнью.

Юля прицелилась в свое отражение, чуть-чуть помедлила и разрядила в зеркало остаток обоймы. Был страшный грохот и звон.

А потом вокруг стало так тихо и так пусто как никогда еще не было, за все 13 лет ее жизни.

____________________________________________________________________

 

2. По дороге к Петровскому вокзалу на поросшей травой обочине стоит большой синий киоск – старенький, склепанный еще при Союзе. На киоске надпись – “пункт приема стеклотары”. На ржавеющей двери – навесной замок. За небольшим мутным зарешеченным стеклом можно разглядеть записку для клиентов – “Буду через 10 минут”. Больше снаружи ничего не видно.

Когда Горик проходил мимо, то часто останавливался и стоял перед окошком, поначалу и правда минут по десять, позже хотя бы минуту, чисто символически.

Киоск был закрыт уже три года. Горик и сам не мог сказать что за эмоции его посещали, когда он смотрел на окошко и ожидал эти минуты.

Это были даже не эмоции, а так, что-то в чем вряд ли вообще можно разобраться.

____________________________________________________________________

 

- “Пых!” “Пых!” “Пых!” – Гена целился пистолетом в окно и понарошку стрелял по проезжающим далеко внизу автомобилям.

Юля молча депрессивно курила. После консерватории она была печальна.

Горику хотелось обнять ее, погладить по щеке, сказать что-то нежное – вдруг получится. Но он не мог даже попытаться. Рядом был Какашка и Горик его за это ненавидел.

Они стояли в огромном чердачном помещении артучилища под местами дырявым куполом крыши, смотрели в единственное здесь застекленное окно на ночной Брагом. Окно было широкое и высокое, в человеческий рост. Вид впечатлял.

Было сыро. Воняло мышами. Кругом были огромные коричневые деревянные балки, которые подпирали что-то там вверху.

- Недавно кто-то дом обстрелял – нарушил молчание Гена

- В Брагоме? – поинтересовался Горик

- Угу. Недалеко от Железо-бетонного завода.

- Убил кого-то? – спросила Юля

- Кажись нет. Трое раненых. Один тяжело.

Это могла быть и она, подумал Горик.

- Это была я – сказала Юля

Гена удивился.

- Ты? Зачем?

Юля не ответила.

- В новостях сказали, сначала думали, что это бандиты, потом решили, что маньяк. Так выходит – ты маньяк.

Впервые за долгое время она улыбнулась

- Выходит, что я маньяк.

- Ты хотела кого-то убить? – спросил Гена участливо

- А ты, Гена, не хотел сегодня кого-то убить?- сказала она с намешкой

Горик сразу почувствовал неприятный зуд в раненом ухе. В нем даже до сих пор звенело. Горик внимательно посмотрел на Юлю. Разговор заходил не туда и было ясно, что добром это не кончится. Но Юле, видно, нравилось, она не хотела, чтобы кончилось добром. Горик понял это еще в консерватории.

Он давно понял, что она может убить. Он любил ее и боялся.

Гена целился сквозь стекло пистолетом.

- Я и убил бы – сказал он задумчиво – если б ты не помешала

- Сейчас я тебе не мешаю

Горик медленно засунул руку в карман куртки и сжал рукоятку пистолета.

Гена сделал свое “Пых!” в очередной автомобиль. Он как-то резко и сразу стал таким как тогда в особняке. Психопат с пушкой. И хватило бы одного слова, особенно такого как “Какашка”.

- А как оно, стрелять по людям сверху? – спросил Гена. Было видно, что ему действительно интересно.

- Это нельзя объяснить – ответила Юля – Надо самому попробовать.

Гена пристально посмотрел на Горика.

- Сейчас бы я попал с первого раза.

Горик тихонько снял с предохранителя. Он был готов стрелять через карман.

- Я бы тоже – сказал он

Между ними как ни в чем не бывало стояла Юля.

- Вы не все обсудили в особняке? – спросила она лениво

Она с нами играется, понял Горик

- Я думал все – сказал он, глядя на Гену

Гена косился на Юлю, словно ждал ее приказа. Юля докуривала сигарету будто ничего не происходило.

Вот сука, подумал Горик, она с нами играется. Только в какую игру? И кто должен проиграть?

Гена целился в стекло, сгибал и разгибал руку с пистолетом, ласкал и гладил его как женщину. Он любил оружие; он хотел его. Это был фетиш. Горик подозревал, что когда Гена сжимает пистолет, у него встает.

Оружие меняло Генку, это было видно, меняло его взгляд, позу, выражение лица, частоту пульса. Меняло то, что изменить невозможно – рост, вес, голос. Меняло клетки крови и клетки мозга. Гена был в чем-то неплохим парнем, неглупым, с чувством юмора, трусливым, конечно, но это бывает со всеми. Горик не хотел его убивать – не то чтоб они сильно сдружились, просто не хочется стрелять в человека, который так ржал над твоими анекдотами. Но Горик понимал, что убить его, возможно, придется. Неплохому парню дали пистолет и сделали его ходячей угрозой.

- А что если мы устроим дуэль? – предложил Гена с энтузиазмом идиота – Как Пушкин и Дантес. Я стану на одном краю этого чердака, а ты на другом! И будем стрелять друг в друга по очереди.

Он был невменяем. Он не испытывал к Горику ненависти, не хотел отомстить за разбитую морду; просто со стволом это был невменяемый идиот и он хотел доказать что-то то ли Юле, то ли себе.

- Не советую – сказал Горик дипломатично – я стреляю точнее.

- А я быстрее – ответил Гена

Юля захохотала. Они тут все больные, подумал Горик. Он знал что только она может все это прекратить. Если захочет.

- Юля – сказал он, подавляя злость – Ты нас сюда привела, чтобы мы друг друга перевалили?

Он уже видел, что да.

В ее лице он не разглядел даже ненависти, просто какой-то жестокий похуизм. Она никогда никого не полюбит, понял Горик.

- А что дуэль слабо? – спросила Юля – Зассал?

Теперь он взбесился. Он уже ее ненавидел.

- А ты не хочешь с нами? Или ты любишь только наблюдать? Зачем дуэль, давай разбредемся по зданию и поиграем в войнушку. Стволы есть у всех. Слабо?

- На первом этаже – сказала она

- Что?

- Там зал с колоннами. Играем пока не закончатся патроны или кто-то не умрет.

- Подожди… - растерялся Горик

- Это была твоя идея. Пошли.

И она решительно пошла в сторону лестницы. Горик потерялся нстолько, что не заметил как Гена наставил на него пистолет. Он просто мигнул и в следующую секунду смотрел в толстое черное дуло и чуть не обмочился, так это было неожиданно и страшно.

Вот так оно и бывает, успел подумать Горик.

- “Пых!” – сказал Гена, убрал пистолет и пошел вслед за Юлей.

Горик обмяк. Его убили.

____________________________________________________________________

 

- Бутылку красного вина… вон того, самого дешевого…

Юля рылась в карманах, считала скомканные купюры, звенела мелочью.

- А сколько тебе лет? – поинтересовались из киоска

- Тридцать шесть. Я хорошо сохранилась. Давай бутылку и не пизди.

Она высыпала на блюдце в окошке купюры и мелочь.

- Грубо – отозвались из окошка после паузы

Горик подошел к ней и заглянул внутрь. В киоске сидел парень лет восемнадцати с красивым открытым лицом. На шее у него висели наушники от плеера. Он сгреб Юлины деньги и куда-то потянулся за вином.

С таким лицом можно сниматься в сериалах, подумал Горик. Выступать на школьных мероприятиях, трахать тупых сисясктых болндинок-десятиклассниц. Он чувствовал зависть. Он вспомнил, что он страшный. А он всегда хотел быть красивым, как парень в киоске.

- А ты симпатичный – заметила Юля, забирая вино

- Ты тоже ничего. Только ругайся поменьше

Они улыбнулись друг дружке. Горик тихо разозлился.

Они отошли пару метров и присели на лавочку возле троллейбусной остановки. Было пусто. Рядом была дорога по которой изредка проносились автомобили.

Юля откупорила зубами пластмассовую затычку и сильно отхлебнула из бутылки.

- Фе-е… шмурдяк… то что надо

Юля передала бутылку Горику. Он так и не понял довольна она вином или нет.

Он хлебнул, не особо различая вкус. Он думал о том пацане в киоске. Его завело. “Ругайся поменьше”, “ты тоже ничего”. Советчик. Правильный ублюдок. Симпатяга. Таких они любят. Всегда найдет что сказать, всегда сможет понравитсья. Продал тринадцатилетней девочке отраву за пять гривен и еще, сука, поучает, еще замолаживает, еще дает советы…

А зачем она дала ему деньги? Можно ведь взять и так. Сейчас можно все.

Шел крупный пушистый снег. Мокрую грязь под ногами укрывало тонким белым слоем. Ветра не было. Вино неплохо согревало, только замерзал промокший носок левой ноги в дырявом кеде.

Возле киоска появились двое прилично и тепло одетых парней лет по девятнадцать. Они громко весело выбирали себе пиво, спорили с продавцом, наконец взяли себе какого-то дорогого. Горику показалось, что они обкуренные. По накурке ему все казались обкуренными.

Стало скучно.

- Че молчишь? –спросила Юля

- Попускает – он отхлебнул из бутылки

Он смотрел на превосходные черные, теплые, возможно кожаные ботинки одного из парней с пивом. Он хотел такие себе. Уже второй год он ходил в кедах – и зимой и летом – а когда протерлась подошва это превратилось в муку: нога промокала и по приходу домой ее приходилось растирать руками и отогревать в полотенце.

Что-то шевельнулось у него внутри. Ведь ботинки можна забрать. Ночь. Улица пуста. Есть пушка. Кто помешает? Нужно только решится.

Парни пили пиво возле киоска, смеялись, разговаривали.

- О чем ты думаешь? – спросила Юля слегка рассерженно

Горик отдал ей вино.

- О ботинках.

Нужно только решиться.

Юля удивленно на него посмотрела.

Горик поднялся и пошел к парнам, на ходу доставая пистолет. Внутри все похолодело.

Нужно только решиться.

Они не сразу его заметили. Он остановился и наставил пушку на обладателя ботинок. Парни резко замолчали.

- Снимай ботинки – приказал Горик спокойным голосом

Он не смотрел в глаза, смотрел куда-то в шею.

- Э..Э! Пацан! Пацан, ты что совсем обалдел?

Горик выстрелил ему в грудь. Он не рассмотрел и не запомнил его лица.

Парень упал в снег. Рядом упала бутылка пива, из нее расплывался темный ручеек.

Второй парень замер и по-рыбьи выпучил глаза. Горик перевел оружие на него. Холодок в груди прошел. Как это легко, подумал Горик.

Юля стояла позади, где-то рядом. Она молчала.

- Подержи его на мушке – попросил Горик

- Ты с ума сошел – пробормотала Юля растерянно, но полезла за пистолетом

Горик наклонился над трупом и стал развязывать шнурки.

- Ну и лапа – сказал он

- Ты псих! –крикнула Юля – Тебе нужна обувь? Мог бы снять с того сторожа!

- Я не подумал тогда

- Попросил бы меня! Я бы тебе как-то с этим помогла!

- Заткнись и держи его на прицеле!

Он не рискнул бы говорить с ней так в другой ситуации. Сейчас она это проглотила.

Горик взял ботинки и отошел к лавочке примерить. Мимо не снижая скорости пронеслась иномарка.

- Я пойду, ладно… - испуганно заговорил друг убитого. Он держал руки поднятыми ладонями к Юле, в одной из них он держал пиво – Я пойду… я ничего вам не сделал..

- А что ты, блядь, мог мне сделать, гандон?! – заорал Горик. Он надел ботинки и сейчас их зашнурововал.

Он встал. Ботинки были великоваты.

- Ну как? Мне идет?

- Ты еще куртку с него сними – заметила Юля язвительно

- Большие – сказал Горик с сомнением – Ходить можно, но большие

Второй парень был ниже ростом. Горик внимательно посмотрел на его ноги. Такие же теплые качественные ботинки, только темно-коричневые.

Парень уловил его взгляд.

- Я сниму – сказал он быстро – Я сниму, только не надо стрелять, хорошо?

Он выбросил пиво, присел, стал суетливо развязывать шнурки.

Горик чувствовал себя богом.

- Надо стрелять! – громко заговорил он – Ты ошибаешься, дружище, стрелять-то как раз и надо!

Проезжающий мимо автомобиль чуть притормозил. Из-за бокового стекла на Горика посмотрело женское лицо.

Горик выстрелил в машину дважды, попал в дверь. Машина ускорилась и скрылась из виду.

- Я тоже когда-то думал, что не надо стрелять – продолжал философствовать Горик – но потом понял одну вещь. Знаешь какую?

Парень уже плакал.

- Знаешь какую?!! – гаркнул Горик

- Ка…ккую? – пропищал парень

- Надо стрелять – сказал Горик убедительно

Он взял оставленные на снегу ботинки и сел на лавочку переобуваться.

Парень стоял в носках на снегу и плакал как девочка. Юля держала его на мушке.

Горик переобулся, ботинки были впору.

- Другое дело

- Ты… вы… вы меня не убъете?

- Еще не решил – ответил Горик

Он и правда еще не решил.

- Слушай, а откуда у тебя такие ботинки? Ну не ссы, отвечай

- Ку…купил

- Откуда деньги? Работаешь?

Он говорил спокойно, буднично как со старым другом. Только размахивал при этом пистолетом.

- Нет. Отец дал – парень немного взял себя в руки

- Классные ботинки – Горик пошевелил пальцами, походил туда-сюда – А кто у тебя отец?

- На фирме работает

- На фирме…А мама?

- Мама бугхалтер

- Бухгалтер мама, да? А папа на фирме – Горик задумался – А у меня папа торгует, но бабки пропивает. А мать стирает и тоже торгует. И никто не дает денег представляешь? Приходится зимой ходить в кедах. Остальное ничего, другая одежда меня устраивает, только в кедах зимой хуево. Веришь?

- Ве…верю.

- Почему так? Почему так,а? Разве это правильно? Я такой же человек как и ты, мне надо есть, одеваться, я могу простудится от мокрых носков. Почему это никого не ебет кроме меня? Почему это тебя не ебет? И таких как ты? Почему мне надо кого-то убить, чтобы со мной просто по-человечески поговорили?

Мимо проехали две иномарки, одна за другой. Парень с нажедой косился в их сторону, но не одна из них не сбавила ход.

- Где у него кошелек? – спросил Горик, указывая пистолетом на труп

- В куртке… во внутреннем кармане… не убивайте меня, ладно?

Горик расстегнул куртку, достал бумажник. Там оказалась гигантская для Горика сумма, где-то сотни две.

- Хватит, Горик – сказала Юля – Надо сваливать

- Давай деньги – приказал Горик

Парень резво достал и отдал ему свой кошелек.

- А теперь раздевайся

- Горик, хватит – вмешалась Юля – Я сейчас уйду

- Юля, ты что не хочешь посмотреть на голого пацана? Раздевайся, гнида, полностью раздевайся!

Парень медленно расстегнул куртку. Горик выстрелил в снег ему под ноги.

- Быстрее раздевайся, сука!

Парень засуетился. Юля отошла к лавочке, хлебнула вина.

- И трусы тоже! – приказал Горик, махая пистолетом.

С каждой новой вещью дела у парня шли все медленнее. Он косился по сторонам, стараясь чтобы это было незаметно (но Горик все равно замечал). Прохожих не было.

Наконец он дошел до брюк.

- Горик, какого хуя ты делаешь? – поинтересовалась подошедшая Юля

Он и сам не знал.

- А тебе не нравится?

- Нет – отчеканила она – Мне не нравится

У нее горели глаза.

Парень остался в трусах и носках. Он переминался с ноги на ногу при минусовой температуре. У него было спортивное телосложение и дорогие, тоже спортивные трусы. Таких у Горика никогда не было, это еще сильнее его разозлило. Вещи были аккуратно сложены возле трупа, видно Горик считал, что парень заберет и их. На голых плечах жертвы таял падающий снег.

- Это же для тебя, Юля – сказал Горик – Мужской стриптиз.

- Мне холодно… - проблеяла жертва

- Пошел ты – раздраженно сказал Юля Горику и отошла

- Ладно. Как хочешь.

Горик сжал челюсти. Он резко вскинул руку и дважды выстрелил в замерзающего парня. Попал в живот. Парень выпучил глаза и широко раскрыл рот, словно собирался закричать или проглотить большой кусок торта. На его белые трусы спустились два красных ручейка. Его ноги подкосились, он сжал живот, рухнул в снег лицом, перевернулся на бок и замер в позе эмбриона.

Горик запомнил его лицо – лицо с которым умирают – словно уже не лицо, а резиновая маска, неестественно растянутая на черепе. И выражение этого лица – предел боли, предел шока, предел ужаса. Предел. Дальше ничего нет.

Он запомнил предсмертный стон. Он никогда раньше не слышал ничего подобного.

Он думал, что Юля уже ушла, но она стояла возле лавочки и допивала вино. Когда он подошел к ней, она на него посмотрела – первый раз в жизни на Горика кто-то так смотрел. Это был особенный взгляд. В нем не было ни восхищения, что вот он такой крутой; ни страха перед убийцей; ни ненависти. Юля смотрела так как смотрят на домашнюю овчарку, которая годами была спокойным умным псом и вот только что загрызла человека. Юля пыталась понять как это случилось и кто же перед ней на самом деле. Она словно разглядывала инопланетянина, пытаясь понять как он дышит, что чувствует, о чем думает. И ни хрена не понимала.

Мимо проехал автомобиль, притормозил и тут же дал газу. Возле лавочки валялась пара старых кед и пара ботинок, чуть дальше у киоска два босых тела, одно одетое, другое в трусах и носках. Снег вокруг был красным. И двое подростков с пистолетами пили вино на троллейбусной остановке. Обычный ночной пейзаж.

Горик отхлебнул вина, сплюнул и выбросил бутылку. Теперь он отчетливо чувствовал вкус.

- Помои – сказал он – Сейчас возьму нормального

Он подошел к киоску и постучал в окошко. Внутри горел свет, висела табличка “открыто”. Он убежал, подумал Горик про симпатичного продавца. Услышал выстрелы и убежал.

Но продавец оказался на месте, как ни в чем не бывало. Горик заглянул внутрь через стекло, поверх нагромождений соков и шоколадных батончиков – продаве лежал на раскладушке с закрытыми глазами и ритмично дергал ногой. На голове у него были наушники. Идиот, подумал Горик.

Горик постучал. Ноль реакции. Постучал сильнее. То же самое. Тогда он взял пистолет за ствол и выбил стекло в окошке рукояткой.

Это подействовало. Парень вскочил, сорвал наушники и распахнул дырявое окошко.

- Какого … - он увидел направленный на него пистолет и осекся

- Бутылку самого дорого вина – попросил Горик – И открой, будь другом, штопора нет

Продавец отркыл рот, ошарашенно моргнул, но тут же взял себя в руки и полез за вином.

Горик был уже пьян – не от вина, а от новой беспредельной свободы. Свободы от секретных законов, выдуманных для него куклами. Весь их рабский опыт, все их скотские поучения, вся их плебейская премудрость – все сейчас летело к черту. Он мог нарушить любой запрет и взять себе что угодно, и его боялись как тех мужчин, бородатых, с оружием, в камуфляжах, которых Горик видел однажды несколько лет назад. Осталось лишь полустертое воспоминание – они ходят не разуваясь по ковру на котором он, совсем маленький, играет солдатиками, разглядывают все, будто могут все взять, а отец что-то униженно и быстро доказывает одному из них, наверное главному. И все. Горик так и не узнал потом кто они были и куда потом исчезли. Возможно, он спрашивал, но он не помнил чтобы кто-то ему отвечал. Еще запомнились их большие автоматы с коричневыми прикладами.