ФОРМА ПРЕДМЕТА. 10 страница

Леня поморщился. Он рассчитывал услышать нечто дельное от тех, кто реально был причастен к функционированию базы, а не от этого зануды в серой форме, постоянно на разный лад твердящего одно и то же.

— Ты чего это такой дерзкий? — спросил Силовика Алексей. — К тебе вообще этот вопрос относится в последнюю очередь.

— Да ты что? — Силовик наглел на глазах. — А ты вообще с чего взял, что ты этот вопрос задавать должен, а не я?

Саша с удивлением смотрел на Силовика и не мог понять, какая муха его укусила. Чего это он так распалился­то? Неужели действительно думает, что все придут на «Парк Победы», а там ходит милиция, проверяет паспорта и регистрации, и «особо отъявленных преступников» тут же можно будет сдать в руки властей за разрисовывание стен завода? Или еще за что­нибудь — Силовик находил много нарушений закона на базе, поначалу чуть ли не каждый день. Чего только стоили его идиотские попытки привлечь к ответственности Кирилла, который растил у себя в оранжерее дурь для себя и своих друзей. Он занимался этим и до взрыва, в тихом уголке возле старой базы, и когда Силовик узнал об этом, он долго не мог угомониться, взывая к гражданскому самосознанию и сокрушаясь, что не выяснил этого раньше, когда приходил на базу при исполнении служебных обязанностей с проверкой. А как долго он припоминал Саше, чем карается нападение на сотрудника милиции, имея в виду их давний конфликт, последствием которого стало заточение блюстителя порядка в одной из комнат, пока все пили и танцевали в цеху...

Но ведь все его речи сегодня — полная чушь и бессмыслица, неужели ему это непонятно? Что засаленная Конституция РФ, которую он так бережет в своей берлоге, то теперь это такой же абстрактный документ, как, например, книга про рацион динозавров, которую Саша недавно увидел у кого­то из старичков­рокеров.

— Сядь и заткнись, кретин, — потерял терпение Леша. — Не мешай нам, я тебя по­хорошему прошу.

Силовик изменился в лице.

— Нет уж, я лучше пойду прогуляюсь, подумаю над твоими словами умными, — каким­то прямо елейным голоском полу­сказал­полупропел Силовик. — Может, даже придумаю, что тебе возразить, умник, — он встал и направился к выходу.

Никто, естественно, не бросился его останавливать — все хотели быстрее вернуться к обсуждению поставленных Леней вопросов, эта склока с Силовиком всем успела изрядно надоесть.

Силовик дошел до двери, развернулся и посмотрел на сидящих в холле людей каким­то злобным и торжествующим взглядом, будто бы уходил он все же победителем, да только всем, тупым музыкантишкам, это было невдомек. Он быстро скрылся в коридоре.

Когда Силовик вышел, Леня еще несколько секунд смотрел ему вслед, потом продолжил:

— Итак, ребята, у кого какие будут соображения? Саша, может быть, тебе будет что сказать? Ты у нас все­таки больше всех копал, твое мнение важно услышать. Выходи сюда, рассказывай.

Саша встал и отошел немного в сторону, чтобы хорошо видеть всех сидящих в зале людей. На него с нетерпением глядели двадцать шесть пар глаз, даже Андрюшка перестал трясти игрушку и, казалось, внимательно смотрел и ждал, что Саша скажет.

— Ну, во­первых, идти лучше всего мне, — начал Саша. — Думаю, тут ни у кого возражений не будет, это вообще на самом деле непринципиально, кто из нас пойдет. Сначала надо идти вдвоем, просто посмотреть, куда выходит лаз. Кто желает составить мне компанию? — он оглядел комнату.

Все зашевелились, несколько человек подняли руки.

Саша осмотрел желающих, прикинул кое­что в уме и хотел сказать, кого он хотел бы взять с собой, как вдруг около двери раздался какой­то хруст — все резко повернули головы в сторону входа.

— Всем стоять!!!

В дверях холла стоял Силовик, сжимая в руках устройство, которое Саша не видел вот уже почти три года — большой, старого образца автомат Калашникова с примотанным синей изолентой запасным рожком, то, что прозвучало как хруст, было щелчком передергиваемого затвора.

Саша похолодел. Автомат. Но как? Он совсем забыл про него с тех пор, как Леня отнес куда­то, пообещав потом разобрать. Он не сделал этого? Саша перевел глаза на Леню. Тот, не отрываясь, смотрел на Силовика.

— Стоять и не двигаться, суки! — автомат плясал в руках, направляемый то в одну сторону комнаты, то в другую — все жители базы, сейчас молча замершие, ошарашенные и напуганные этим внезапным появлением, поочередно оказывались под прицелом. Ваня с неизменным телефоном в руках смотрел на Силовика с автоматом с каким­то непонятным разочарованием.

— Ты чего, Юра... — глухим голосом проговорил Алексей. — С тобой все в порядке?

— Как ты нашел его? — практически одновременно с ним спросил Леня.

Но с Силовиком явно было не все в порядке. Он стоял, напуганный и злой одновременно, расставив ноги и изо всех сил сжимая в руках автомат. На его лице застыла какая­то брезгливая гримаса, а глаза при этом бегали из стороны в сторону.

— Меня зовут Костя, — процедил Силовик Леше. Он повернулся ко второму администратору. — А ты, волосатик, думал, что ты тут самый умный? Я давно его отыскал, но, сам пойми, один в поле не воин, а тут совсем другое дело. Значит, так, прекращаем разговорчики, и часть людей я закрываю здесь, а одного­двух человек забираю, мы идем на «Парк Победы», связываемся с местными органами внутренних дел и решаем, что с вами, засранцы, делать. Вернемся с нарядом сегодня же.

— Ну прости, Костя... — начал было говорить Алексей...

— Устроили тут бардак! — взвизгнул Силовик. — Вы что, думали, это вам с рук сойдет? Это секретный завод! Государственное военное учреждение, тут надо подчиняться властям! Вы вообще все какая­то ошибка, сборище никчемных придурков! — теперь было очевидно, что он безумен, это открытие потрясло Сашу. Ну, ходил Силовик, бухтел, но никто его не слушал и не обращал внимания на его нытье... а тут — такое... «Вот почему он такой наглый сегодня был», — быстро пронеслось в голове.

Силовик, немного успокоившись, продолжил:

— Итак, двое или один пойдут со мной.

Остановив взгляд на Милане, он оживился и на его лице, показалось, мелькнула какая­то приятная мысль. Милана же, до этого молча наблюдавшая за ним, нахмурилась.

— Успокойся, сумасшед... — начала она спокойно.

— Ты пойдешь, и, например... — Силовик пропустил ее слова мимо ушей и продолжил осматривать остальных.

— Она никуда не пойдет с тобой, ублюдок, — медленно и уверенно сказал, спокойно и почти бесшумно выходя в середину зала Дима. Силовик этого не ожидал, он встрепенулся и отскочил на два шага назад, снова держа автомат чуть ли не на вытянутых руках. Видно было, что он жутко боится, теперь, увидев Диму, боится еще больше и с трудом контролирует это.

— Она останется тут. — Дима сделал еще два шага, и тут пространство взорвалось.

Оглушительная автоматная очередь прорезала повисшую на мгновение тишину. Она была какой­то просто бесконечной, Саша, закрыв голову руками, упал на землю, ничего не понимая и вжавшись щекой в сырой бетонный пол, ощущая во рту привкус крови от разбитой губы, а вокруг... вокруг грохотало, свистело и звенело, выстрелы, многократно усиленные голыми бетонными стенами, были невероятно, чудовищно громкими и казались просто какими­то ядерными взрывами, один, другой, третий... Саша, зажав уши, пытался отползти в сторону стены, отталкиваясь ногами от пола, а в голове билась только одна мысль — это сон, очередной плохой сон, и сейчас кто­нибудь разбудит его и он окажется в своей кровати, мокрый от пота, но...

Но автоматная очередь все гремела, с неуместно мелодичным звоном сыпались на пол отстрелянные гильзы, и ко всей этой какофонии примешивался еще какой­то звук, оказавшийся громким, во всю глотку криком Силовика, оставшимся висеть в воздухе еще пару секунд после того, как автомат, выплюнув последнюю порцию свинца, умолк.

Когда наступила тишина, на мгновение навалившаяся как ком земли, а через долю секунды сметенная многоголосыми воплями и криками людей, Саша, до этого вставший по просьбе Лени в стороне и, видимо, поэтому нетронутый пулями, теперь вновь вскочил на ноги.

Он бегло оглядел холл и понял, что это конец.

Силовик выпустил почти всю обойму, это двадцать три или двадцать пять выстрелов, Саша не знал, сколько точно, он не служил в армии и никогда не интересовался оружием.

Но этого было достаточно, чтобы для всех на базе все закончилось.

То ли у него заел спусковой крючок, то ли сам Силовик, вцепившись в рукоятку, не смог совладать со случайно ожившим автоматом и прекратить огонь, но для обитателей базы это действительно был конец. Очередь прошила весь холл, многократно отразившись рикошетами от бетонных стен.

Люди лежали на полу, некоторые привалились к стене, кто­то молча, кто­то сдавленно мыча или крича от боли. Что­то голосил на своем родном, непонятном языке Раджаб, его друг Карим лежал рядом молча, вниз ­головой, из­под нее по полу растекалась большая лужа крови.

Парни были мертвы, это точно — Паша, Ваня и Макс, упав на пол почти так же, как и стояли, рядом друг с другом. По одетым на всех черно­белым майкам с логотипами группы растекалась кровь, ярко­алая на светлых буквах и грязно­багровая на черной ткани. Ваня лежал, глядя широко распахнутыми глазами вверх, Макс — с закрытыми глазами, чуть в стороне, а Паша — на боку, и его лица не было видно, но сомнений быть не могло — все трое были убиты.

Рядом, раскинув руки, лежали Милана и Кирилл, к Кириллу привалился, схватившись за шею, хрипевший что­то Стас, которому пуля пробила горло. Возле них, в забрызганной кровью пеленке, кричал во весь голос Андрей, которого внезапно обрушившийся град свинца пощадил.

Громко кричал один из металлистов, раненный в живот.

«Ну вот, будет компания мумиям в комнате за первым проходом. Если найдется кому хоронить...» — совсем некстати, как­то отрешенно, подумал Саша.

Еле передвигая предательски дрожащие ноги, он сделал несколько шагов, переступил Диму, отброшенного назад первыми пулями, и пошел к Андрюшке, не оглядываясь назад и стараясь не думать, что там делает Костя­Силовик. Ему уже было все равно.

Он поднял малыша, испуганного и продолжавшего кричать, прижал к груди и, пересилив себя, обернулся.

Силовик исчез.

Саша медленно, держа в руках ребенка, направился к выходу. К нему подскочил перемазанный кровью Леня, прижимая руку к ране на боку. До этого он, кажется, безрезультатно искал пульс у Леши. Сквозь пальцы прижатой к майке руки просачивалась кровь.

Леня сбивчиво, полушепотом заговорил:

— У нас в комнате трубки, ну, плевательные, против крыс. И иглы — яд и парализующие, я, конечно, не знаю, Кирилл говорил и человека, может быть, надо их взять, понимаешь? Понимаешь? — Он тряс за плечо Сашу, стоявшего со стеклянными глазами и уже решившего, что ему надо сделать.

— Да, конечно, — ответил Саша. — Надо взять... Сейчас.

С него вдруг спало охватившее его оцепенение, он быстро пошел к выходу из холла. Остановившись перед самой дверью, осторожно выглянул в коридор.

Пусто.

Сзади кричал от боли кто­то из тяжелораненых панков.

Силовика нигде не было видно.

— И возьми маек, надо будет делать перевязки, — услышал Саша из глубины комнаты слабый голос Лени, явно терявшего последние силы.

— Хорошо, — сказал Саша. — Все хорошо, дружок, — повторил он не перестававшему кричать Андрюшке и вышел в коридор. Вдалеке ярким пятном светилось фойе базы, было видно, что двери в несколько комнат открыты. Сзади раздался какой­то шорох, Саша резко обернулся, но в пустом коридоре, ведущим в цех и столовую, никого не было.

Он твердым шагом направился в глубь жилых помещений, прижимая к себе кричащего Андрея. Когда Саша перешагнул порог жилой части, малыш внезапно замолк и стал испуганно озираться по сторонам. Это было очень кстати — Силовик скорее всего пошел в эту сторону, если он не свернул в темные двери до этих помещений, то он где­то здесь, в одной из комнат базы, но в какой? Что он собирается делать, что у него на уме, понимает ли он, что только что подписал смертный приговор не только лежащим сейчас в холле людям, но и себе? Даже если оставшиеся в живых, со стеклянными глазами тормошащие сейчас своих безнадежно мертвых товарищей дадут этой сволочи уйти или пощадят его, этому маленькому мирку все равно конец — без усилий и таланта день и ночь корпящего над растениями в оранжерее Кирилла, без электрика Карима, без медбрата Степана все выжившие наверняка обречены на медленную и мучительную гибель.

Саша, содрогнувшись, вспомнил худое скрюченное тело Степана на полу — две или три пули попали ему прямо в лицо, и если бы не своеобразное худосочное строение тела, хорошо знакомое каждому обитателю базы, его было бы невозможно узнать.

Вдруг за дверью четвертой комнаты, в которой жили Саныч и Симыч, послышались какие­то всхлипы и негромкое бормотание. Саша замер как вкопанный.

Никого, кроме Силовика, тут быть не могло.

Он был занят каким­то сбивчивым диалогом с собой и выходить наружу не собирался. Секунду помедлив, Саша вопросительно глянул на неожиданно замолчавшего Андрюшку и, будто получив немой ответ, пошел дальше, проходя комнату за комнатой, пока не оказался у Миланы и Димы. Тут было так же спокойно и уютно, в воздухе витал тот неуловимый запах детства, родительского дома, обнаружить который на базе можно было только здесь. Этот запах и притягивал Сашу, любившего заходить сюда в гости. Глядя на большой, во всю стену, рисунок, на разбросанные по столу вещи, с трудом верилось, что жильцов этой комнаты больше нет в живых. Казалось, что сейчас откроется дверь и на пороге появится отлучившаяся на минутку Милана, и комната вновь наполнится ее веселым смехом.

Но Андрюшка, забрызганный каплями подсыхающей крови, уютно устроившийся на руках у Саши и, кажется, даже начавший засыпать, был прямым доказательством того, что все произошедшее точно не очередной кошмар и не игра воспаленного воображения.

Саша снял висевшую на двух стойках от тарелок люльку, положил в нее уже почти спящего малыша и пошел к тумбочке, на которой лежали аккуратно сложенные детские маечки и трусики, которые Милана сама ши­ла для сына.

Собрав с собой все самое необходимое и положив в люльку пару самодельных игрушек, Саша вышел из комнаты и через несколько минут был уже у себя.

Здесь тоже все было как обычно. Горел свет, вещи парней лежали на своих местах. Саша сел на свою кровать, поставив люльку с Андреем рядом на стул.

На мгновение на него навалилась страшная, неподъемная усталость, захотелось просидеть вот так, тупо глядя в другой конец комнаты, где стоял стол с компьютером и лежали несколько дисков, целую вечность, но вдруг что­то будто вытряхнуло его из раздумий, он встал и подошел к столу. Там лежали две подписанные болванки, ручка и Ванин компьютер.

Саша сел к столу и стал механически открывать его ящики, надеясь увидеть еще что­нибудь ценное, что он мог бы взять с собой. Во втором сверху он увидел несколько файлов с технической документацией к аппаратуре, непонятно, как сохранившихся и лежащих тут, видимо, очень давно, а также несколько белых измятых листов, исписанных мелкими неровными карандашными каракулями.

Ванин дневник. Не очень­то много он успел написать — Саша пробежал глазами разные по размеру записи с датами. В конце столбиками были записаны тексты песен последнего альбома, с буковками аккордов сверху.

Не раздумывая, он собрал мятые листы дневника, взял оба диска и несколько своих книг с полки над столом. Там же он увидел телефон Максима и сунул его в карман — Максиму он уже не пригодится, а в его мобильнике есть яркий встроенный фонарик.

Бегло осмотревшись, Саша заметил стоявший в углу Пашин рюкзак. Он вытряхнул все его содержимое на пол — оттуда выпали майка, метроном и две пары барабанных палочек, которые Паша очень берег.

Положив в рюкзак книги, диски и листы с Ваниными записями, Саша сел обратно на тахту, возле люльки с задремавшим малышом. Вновь навалилось обессиливающее желание ничего не делать, но Саша уже все решил, и промедление могло стать для него и Андрюшки смертельным.

Он встал, взял рюкзак, люльку и вышел из комнаты, даже не оглянувшись, чтобы в последний раз посмотреть на свой необычный дом, в котором провел эти годы — полные борьбы за выживание, тяжелых раздумий о сложившемся положении, но не лишенные и радостных моментов. Все­таки он жил тут не один, а вместе с друзьями, с которыми почти всю жизнь занимался своим любимым делом. И имел возможность продолжать это дело даже после того, как мир наверху был уничтожен.

Но сейчас все они были мертвы, и Саша хотел уйти отсюда как можно скорее.

Он медленно направился в сторону остальных жилых комнат. По дороге вспомнил о просьбе Лени, которую чуть не забыл, и пошел в администраторскую.

Саша вспомнил про всхлипы, которые доносились из комнаты рокеров. Возможно, Силовик был там, возможно, уже уполз куда­то еще, в его распоряжении сейчас было множество пустых комнат, хозяева которых никогда больше не смогут послать его куда подальше.

От остальных помещений базы Сашу сейчас отделяли несколько стен со звуко­изоляцией, и в администраторской не было слышно ровным счетом ничего — ни криков людей, оставшихся в холле, ни звуков шагов — только мерный, ровный гул системы вентиляции и негромкое жужжание лампы дневного света.

Бегло оглядев комнату, Саша заметил стоявшие в углу плевательные трубки, рядом с которыми на тумбочке лежали иголки из толстых басовых струн.

«Вот вам и будет охота на самую крупную на базе серую крысу», — подумал Саша. Интересно, сколько таких иголок нужно всадить в серую шкуру Силовика, чтобы он перестал размахивать своим автоматом и замолк навсегда? Или Кирилл был прав и хватит одной? Хотя возьмут ли острые, но все же небольшие иглы его форменный ватник?» Против такого оружия он мог оказаться неплохой броней, но Саше все это, в общем­то, было уже не интересно — пусть эти проб­лемы решают Леня или кто там еще. Те, кто остался в живых и хотел остановить Силовика, пусть и думают, стрелять в него отравленными иглами или паралитическими. Ему надо идти. Идти — и все.

Взяв четыре пачки иголок, упакованные в коробочки от струн, он направился в сторону холла.

Подойдя к двери, Саша остановился, вытащил одну трубку с двумя пачками игл и поставил рюкзак возле кучи мусора, в тени от настежь распахнутой двери, чтобы не привлекать к нему лишнего внимания. Немного помедлив, он сделал глубокий вдох и вошел в холл.

В холле все осталось практически по­прежнему. Лежали в тех же позах, в которых Саша их оставил, парни, Кирилл с музыкантами и Милана, продолжал причитать возле мертвого друга Раджаб. Саныч и Симыч вяло копошились возле девчонок и панков. Один из панков зачем­то отполз к противоположной стене, оставив за собой длинный кровавый след, и там, кажется, нашел свое последнее пристанище. Продолжал стонать, уже гораздо тише, раненный в живот металист Гриша. Стас уже умолк, уронив лохматую голову на грудь, залитую кровью.

Леня сидел на стуле, закрыв глаза. Он был бледен, видно было, что потерял много крови. Саша подошел и вложил ему в руку плевательную трубку и две пачки с иглами.

Леня разлепил глаза и мутным взглядом посмотрел на него, будто бы видя впервые.

— Майки... — прохрипел он. — Майки взял?

— Черт, совсем забыл, — бесцветным, отрешенным голосом сказал Саша, не отрывая глаз от алых капель крови, тяжело капающих со стола, на углу которого, неестественно изогнувшись и раскинув руки, лежал Степан — металист, помогавший рожать Милане. «Вот бы кто сейчас не помешал», — цинично промелькнуло в голове. Под столом уже набежала небольшая багровая лужица.

— Ладно... Ну что, пойдем? — Леня перевел глаза на Раджаба, его взгляд прояснился, и в нем появилось какое­то новое, не виданное Сашей доселе выражение. — Покончим с этим. Надо было сразу это сделать, а не только забирать этот чертов автомат, — твердо закончил он.

Раджаб перестал бормотать и медленно встал. Он сжимал в руке длинный бледно­ желтый нож, сделанный из Пашиного райда — трубка сейчас была только одна, и она досталась Лене.

Старички­рокеры продолжали возиться возле одной из девчонок, пытаясь остановить кровотечение из раны на бедре. Не надо было быть медиком, чтобы понять тщетность их намерений — кровь хлестала вовсю, девчонка была без сознания, и прийти в него ей, кажется, было уже не суждено.

Один из рокеров, Симыч, поднял голову и посмотрел на Раджаба, потом на Леню. В глазах старичка застыл ужас. Саныч механически пытался примотать к ноге девчонки Юли кусок какой­то ткани, но он явно слышал, о чем речь, поскольку вздрогнул и напрягся.

— Ребята, ну, может, не стоит, а? И так ведь — какая беда, что же нам делать теперь? Что же делать? — Симыч чуть ли не плакал, губы у него тряслись, пряди седых волос, намокшие от пота, липли ко лбу, прорезанному глубокими морщинами. — Как же мы теперь, без Кирюшки, без Степы, что же делать­то?

Было видно, что он вот­вот впадет в истерику. Это было бы совсем некстати, проблем и так предостаточно, только у всех они разные — у Саши одни, у Лени — другие, у Силовика — третьи.

Никаких проблем уже не было только у тех, кто молча лежал на залитом кровью полу.

Приводить в чувство старика, если он потеряет контроль над собой, не входило ни в Сашины планы, ни, судя по всему, в планы Раджаба и Лени.

— Успокойся, Симыч, — каким­то глухим голосом проговорил Леня. — Мы сами разберемся.

— Ну вы хоть это, иголки­то возьмите не те, что насмерть, ну как их... вторые которые, а? — голос Симыча продолжал дрожать, но неожиданностей от него, кажется, ждать не приходилось.

— Разберемся, — словно пропустив его слова мимо ушей, еще раз повторил Леня и, поморщившись, поднялся со стула. Подошел и молча встал рядом Раджаб.

Металист Гриша, последний раз всхлипнув, замолк, и это будто послужило сигналом. Они молча направились к выходу и свернули налево — в сторону жилых комнат.

Саша остался стоять посередине холла.

— Он, кажется, в вашей комнате, — сказал он негромко Симычу и Санычу.

— Так чего ты им не сказал? — спросил Симыч.

— Разберутся сами, — сказал Саша, вспомнил недоброе выражение лица Лени и содрогнулся. — Ладно, я пойду, — Саша перехватил люльку. Андрюшка что­то негромко пискнул во сне.

Повернувшись, он вышел за дверь, нагнулся и поднял рюкзак. После чего тихо прошел мимо открытых дверей, направляясь в сторону цеха.

— А ты куда, Сань? — слабо крикнул ему вдогонку Симыч. Голос, отражаясь от бетонных стен, обрел какой­то механический, безжизненный оттенок, словно говорил робот.

Саша оставил вопрос без ответа. Он уверенно шел в глубь подземелья, в голове у него было пусто, в висках пульсировала кровь. Он знал только одно — им с Андреем надо уходить отсюда.

Сзади раздались какие­то вопли и снова выстрелы, теперь уже приглушенные остатками звукоизоляции репетиционных комнат, потом еще крики, некоторые затихающие, а некоторые в полный голос, срывающиеся от боли и страдания, прерывающиеся только для того, чтобы набрать в легкие побольше воздуха и продолжить, пока есть силы... Голосов уже было не узнать.

Саша старался не слушать. Он побежал вперед, одной рукой прижимая к себе люльку, в которой сидел проснувшийся и молча таращившийся по сторонам Андрюшка, а второй придерживая на плече Пашин рюкзак. Из него торчала вторая плевательная трубка, а на дне болтались его любимые книги — «Религии и верования народов мира», «Большая философская энциклопедия» — «азбука» его университетской учебы — и «Таинственный остров» Жюля Верна. Там же рядом лежали две коробочки от струн с наборами ядовитых и парализующих игл и два диска — «Последний альбом» и болванка с видео, отснятым в цеху. А еще Ванин дневник.

Саша, словно в забытье, преодолел привычный коридор, миновал ответвление к выходу наверх, прошел дверь с надписью «Участковый», даже не глянув в ее сторону, обогнул цех, деловито гудящий своими агрегатами, и углубился в переплетение коридоров, ведущих в тридцать восьмой корпус, к расчищенному проходу на «Парк Победы».

Далеко позади опять что­то загремело, но Саша уже не хотел этого слышать, он жаждал уйти, уйти подальше от этого места, от этого невесть как появившегося опять автомата, попавшего в руки к тронувшемуся менту, от воплей людей, еще живущих, и молчания людей, уже умерших. Все, кто ему был близок и дорог, сейчас лежали убитые или смертельно раненные там, в темноте за спиной.

К некоторым, наверное, уже начали подбираться голодные вездесущие крысы.

Саша не думал, что будет делать там, куда он идет, не знал даже, что ожидает его — спасение или гибель. Он просто верил, хотел верить, что в конце этого коридора есть люди, должны быть люди... Они примут его, не зря же он провел столько времени в этой земляной норе, копаясь, как червяк. Примут его и Андрюшку, которого он воспитает, оградив, насколько сможет, маленького человечка от суровых реалий мира, раньше такого огромного, а теперь совсем маленького, но по­прежнему злого — наполненного борьбой за ресурсы, власть и женщин. Борьбой, в которой почти всегда побеждает не тот, кто сильнее и умнее, а некто, из страха нажавший один раз на дьявольскую кнопку и все от того же страха не сумевший ее отпустить.

И победа эта порой получается очень безрадостной.

Саша прошел первую лампочку из редкой гирлянды, освещавшей расчищенный от завала проход, и стал углубляться в коридор — все дальше и дальше. Под ногами мягко проминалась земля, не до конца вынесенная с последних метров завала. Потом земля исчезла, пол стал гладким и ровным. Саша прошел последнюю лампочку, сунул руку в карман, нащупал там пачку сигарет, подаренную Леней, достал одну, дрожащей рукой сунул в рот, потом с досадой понял, что ему совсем нечем ее прикурить, и убрал сигарету обратно. Затем вытащил из кармана телефон Максима и включил фонарик.

Он шагал и шагал, освещая перед собой путь синеватым светом мобильного телефона. Шагал и совсем не думал о том, какое расстояние уже прошел, сколько осталось впереди и что ждет его за очередным поворотом. Постепенно проход становился шире, и Саша, перехватив сделанную из половинки том­баса и гитарного ремня люльку с Андреем, ускорил шаг, чувствуя, как в воздухе начинают угадываться почти забытые, но до боли знакомые запахи теплого дыхания московского метро, еще не успевшие, наверное, выветриться из этого глухо запечатанного прохода.

Где­то вдалеке замаячил свет, и Саша ускорил шаг. А потом побежал.

 

 

Дневник

24 ноября 2015 года.

Наверное, с этого дня я буду вести дневник. Сегодня нашел пачку никому не нужной в этом аду бумаги и собираюсь теперь записывать на ней свои мысли, когда захочу. Можно, конечно, записывать в телефон, но телефон не надежен — сколько еще у нас будет этот непонятно идущий ток? Никому и в голову не приходит, что электричества в любую секунду может не стать, и волосок, но котором, на самом­то деле, висят все наши жизни, тут же оборвется. Один из этих строителей сверху, правда, пытается придумать какой­то аварийный вариант генератора тока на случай, если вдруг исчезнет напряжение из центральной сети, но не думаю, что в нынешних условиях у него может что­то получиться.

Мыслей, правда, у меня в последнее время не очень много, и все в основном об одном, поэтому, что тут писать, я еще не решил.

Я кое­что нашел, бродя в одиночестве по самым дальним углам подземелья, но об этом позже, не знаю, стоит ли вообще писать про эту штуку — мало ли, вдруг мой дневник попадет кому­нибудь в руки.

Что­то болит голова, поэтому на сегодня хватит, напишу еще потом.

1 декабря 2015 года.

Я подумал, что надо все­таки немного рассказать о том, что произошло, если вдруг эти страницы суждено кому­то найти.

12 июня 2012 года наверху раздались многочисленные взрывы, началась какая­то суматоха, и в итоге мы остались заперты на своей репетиционной базе в этом огромном подземном заводском комплексе. Как позже выяснилось, мы не единственные несчастные, оставшиеся доживать последние дни человечества под землей, поедая крыс и оттягивая, насколько это возможно, момент, когда крысы сожрут нас. Самые восторженно мыслящие стали копать какой­то выход к метро, про который нам рассказал приходивший два года назад человек, надеясь выйти к горстке людей, живущих на «Парке Победы», но зачем? Там, может быть, еще хуже, чем у нас, и наше шаткое благополучие может быть разорвано в клочья толпой, которую могла вместить в себя целая станция метрополитена, особенно такая большая, как «Парк Победы», толпой оголодавшей и одичавшей, слепой, бездумной, движимой только одним иррациональным желанием — выжить, а зачем это все? Зачем жить в этих подвалах, построенных, чтобы создавать смертоносное оружие, а сейчас, по злой иронии судьбы, ставших одним из очагов жалкой жизни? А может, и вообще единственным оплотом жизни на земле, кто знает? У нас нет будущего, даже если оставшиеся здесь парочки родят еще детей, им уготована тяжелая участь — они вырастут дикими, оторванными от культуры и в конце концов перегрызут друг другу глотки от голода, не в силах управиться с наследием своих родителей, сумевших создать этот исправно функционирующий, но не имеющий перспектив подземный мирок? Может, и хорошо, что мой ребенок не успел появиться на свет, прожив в этом мире всего несколько дней, да и то в виде нескольких маленьких слепленных мужских и женских клеточек (неразборчиво)...