Главные торговые города на побережье Восточной Африки

 

Арабские путешественники и купцы очень рано сообщают о торговых поселениях на восточноафриканском берегу. Уже в VIII и IX вв. в местности между Могадишо и Софалой были основаны арабские торговые конторы и фактории. Маленькие колонии дав­но сложились в Унгуджа-Укуу на Занзибаре. Торговля между Аравийским полуостровом и восточноафриканским побережьем процветала и в домусульманский период, но начиная с VII в. ее объем увеличился еще больше. В связи с перипетиями политиче­ской борьбы с VII в. в южную часть восточноафриканского побе­режья переселялись не только арабские купцы, но и целые роды со своими старейшинами. Религиозные расколы и феодально-ди­настические распри также заставляли арабских эмигрантов устремляться на ближайшее к ним побережье Африки. Так, с 740 г. в окрестностях Могадишо поселились последователи зайдитов * (* Зайдиты — одна из шиитских сект в исламе.) из Йемена.

Начиная с XII в. уже на всем побережье Восточной Африки выросли крупные торговые центры и города-государства, обнесен­ные каменными стенами. Только часть из них возникла на базе маленьких арабских факторий, да и то эту связь можно просле­дить не всегда. Важнейшие торговые города — Могадишо, Пате, Малинди, Момбаса, Занзибар, Ламу, Килва, Софала и те, что разбросаны на многочисленных мелких островках, — обязаны сво­им происхождением не столько поселениям арабских, персидских и даже индийских купцов и воцарениям чужеземных династий, сколько социальным процессам среди бантуязычного населения прибрежной полосы Африки. В XIII и XIV вв. на фоне расширения внешней торговли происходили важные социально-экономи­ческие и культурные изменения, которые повлекли за собой фор­мирование мусульманских по религии, но бесспорно африканских по существу торговых империй и государственных образований.

Имеющиеся в нашем распоряжении арабские и раннепортугальские источники не оставляют сомнений в том, что большинст­во населения, причем во всех его слоях, составляли африканцы и что они создали собственный язык — суахили (т. е. «прибрежный») и собственную культуру (культуру «зинджей»), В этих городах арабские, персидские и индийские купцы, обычно проис­ходившие из знатных фамилий, осев на постоянное жительство, ассимилировались с местной знатью и образовали единую вер­хушку населения, говорившую на суахили. Ее стараниями в XIII— XIV вв. ислам стал государственной религией. Арабским путеше­ственникам и географам ал-Масуди (947 г.), ал-Идриси (XII в.) и другим арабским авторам X—XII вв. было хорошо известно, что в населении прибрежных районов преобладают зинджи — негры.

Когда в 1331 г. Ибн Баттута посетил Килву, он отозвался о ней как об одном из самых прекрасных из виденных им городов, хорошо распланированном и красиво построенном. Большинство его жителей были зинджи с очень черной кожей, лица их покры­вала татуировка. Последние археологические раскопки особенно убедительно опровергают мифы о персидском (ширази) и араб­ском происхождении суахилийских городов. Хотя торговые кон­такты несомненно оказывали глубокое влияние на общественное развитие городов-государств восточного побережья Африки, это никоим образом не дает права отрицать их негроидно-африкан­ский характер (равно как и значительных государств и городов-государств западноафриканского побережья в это же время).

После многих лет серьезных археологических исследований Дж. Мэтью был вынужден признать ошибочность своего первона­чального тезиса, будто исследованные им руины — остатки араб­ских или персидских колоний на побережье. Он привел хорошо аргументированные доказательства того, что история этих горо­дов-государств является историей африканской культуры, которая постепенно исламизировалась: «Но и став мусульманской, эта культура оставалась негритянской». Даже архитектура побережья, сильно подверженная культурным влияниям извне, представляла собой, по его мнению, ярко выраженный вариант средневековой мусульманской культуры. Так были опровергнуты вековые леген­ды, распространявшиеся местными городскими хрониками. Ибо, как и в других странах, африканские правители, мыслившие кос­мополитически благодаря широким торговым и культурным кон­тактам, охотно использовали в своих интересах миф о нездешнем, божественном происхождении их власти и искали подтверждения своего господства в арабско-персидской традиции.

Восточноафриканские города-государства XIII—XV вв. стали центрами, исходными точками и очагами оригинальной суахилийской культуры, прославившейся своим высокоразвитым языком и созданными на нем многочисленными литературными произведе­ниями, равно как и историческими хрониками. Начиная с XVI в. все надписи делались на суахили. На этом языке местные поэты складывали утонченные лирические стихи и эпические поэмы и записывали их собственным письмом, созданным на основе араб­ской письменности. Кроме того, история некоторых городов-госу­дарств запечатлена в местных хрониках, преимущественно на суахили. Только немногие из них составлены, как встарь, на араб­ском языке. Наибольший интерес представляют написанная в 1520 г., еще по-арабски, хроника Килвы и относящиеся к более позднему времени хроники Пате и Ламу, сохранившиеся в раз­личных вариантах на суахили. История Момбасы, также написан­ная на суахили, дошла в английском переводе. Килва, важный торговый пункт на восточноафриканском побережье, многие века занимала первенствующее положение среди соседних городов, по­этому ее хроника дает возможность создать представление о всех них. Археологические раскопки дополнили это представление не­достающими в цепи звеньями и интересными данными об эконо­мике и культуре.

При раскопках в Килве, Геди, Занджи-я-Като близ Килвы, в Куа, на коралловом острове Сонго-Мнара и во многих других при­брежных районах найдены остатки великолепных мечетей, гроб­ниц, каменных дворцов, монеты арабской, персидской и местной чеканки, множество глазурованных каменных изделий, черепки китайского фарфора от позднесунского периода до раннего пе­риода Мин (ок. 1127—1450), украшения и предметы роскоши из Индии и стран Персидского залива. Находки говорят о том, что с развитием судостроения и навигационной техники, а также бла­годаря использованию благоприятных течений и ветров установи­лись очень тесные торговые отношения этого района побережья с северо-западной частью Индийского океана и — через Малаккский пролив — с китайской провинцией Кантон. Прибрежные города Восточной Африки служили перевалочными пунктами в морской торговле, сюда же сходились нити всех посреднических (в прямом смысле этого ошва) операций в глубине материка.

Как уже было показано на примере государства Мвене Мутапа, торговля на побережье и посреднические операции между ним, с одной стороны, и племенами и сферами влияния государств в глубинных районах Центральной и Южной Африки — с другой, были сосредоточены в руках арабо-суахилийского купечества. Бар­боса* (* Дуарти Барбоса — португальский моряк, спутник Магеллана в его круго­светном путешествии, погибший вместе с Магелланом в 1521 г. Оставил описа­ние своих плаваний, содержащее богатую информацию о восточном и красно-морском побережьях Африки.), который наблюдал внутриафриканскую торговлю, когда она еще не была подорвана португальскими завоевателями, рас­сказывает: «На маленьких судах — „самбуках" они приходили из королевств Килва, Момбаса и Малинди в Софалу и доставляли большое количество хлопчатобумажных платков — разноцветных, белых, синих, а иногда и из шелка, и множество маленьких бус серого, красного и желтого цвета. Все эти вещи привозили в наз­ванные королевства из больших индийских государств Камбея другие суда большего размера». Морская торговля осуществля­лась в основном на судах арабов и персов, ее маршруты вели через южные порты Аравийского полуострова, в том числе через Аден, и Персидского залива в Индию, Индонезию (Ява, Суматра) и Китай.

С XV в. в торговле участвовали китайские флотилии. Числен­ность их команд и пассажиров в иных случаях достигала 30 ты­сяч человек. В 1417—1418 гг. высокопоставленный чиновник им­ператорского двора адмирал Чжэн Хэ, сопровождаемый огром­ным флотом, нанес ответный визит в Малинди на побережье со­временной Кении. Но это был исключительный случай: китайские суда редко бросали якорь у восточных берегов Африки. Китай­ские товары поступали на рынки Восточной Африки из портов Южной Индии, куда издавна заходили китайские суда и купцы из района Персидского залива и из других промежуточных пунк­тов. Города восточноафриканского побережья вывозили добывав­шиеся во внутренних областях материка золото, железо и медь в виде брусков, слоновую кость, шкуры животных. В начальный период рабы занимали в товарообороте второстепенное место; лишь после того как в XVI в. в Африке появились португальские работорговцы и возник спрос на рабов, этот товар стал цениться больше. Этому способствовало вторжение маскатских арабов и установление их господства в XVIII в. На побережье и в его хинтерланде наиболее популярными из ввозившихся товаров бы­ли хлопчатобумажные и шелковые ткани, стеклянные товары, бу­сы, благовония, фарфор, изделия из золота и серебра.

Благосостояние арабо-суахилийской верхушки приморских го­родов зиждилось прежде всего на доходах от торговли. Знатные люди либо сами, либо через посредников деятельно занимались коммерцией и богатели за счет приносимых ею барышей. Многие из них, будучи чинами различных органов административного аппарата, получали прямым или косвенным путем свою долю при­былей с таможенных сборов и налогов на ввоз и вывоз товаров. Например, за вывоз золотых брусков стоимостью 1 тысяча мискалей таможенные власти взимали 50 мискалей. Наряду с твердо установленной пошлиной султаны приморских городов-государств часто облагали товары дополнительными сборами.

Напротив, взимание налогов с жителей городов и с окрест­ных сельских общин, занимавшихся рыболовством, земледелием и огородничеством, приносило правящей верхушке весьма огра­ниченные доходы. Судя по сообщениям, существовал институт до­машнего рабства и множество рабов использовалось в качестве слуг, надзирателей и других служащих, но о применении рабского труда в производстве источники не упоминают. Только один не­известный португалец писал в начале XVI в. о плантациях вокруг города Килва, обрабатываемых черными рабами. Лишь начиная с XVII—XVIII вв., когда власть арабско-маскатских династий рас­пространилась на побережье и Занзибар, применение труда рабов и лично зависимых людей в имениях аристократии (на суахили — «машамба» * (* Слово «шамба» (мн. число — «машамба») обозначает на языке суахили вообще поле или любой возделанный участок земли; значение «имение» лишь вторичное.)) увеличилось.

Обработка меди и железа, в частности для производства сель­скохозяйственного инвентаря, наконечников для стрел, ножей, иго­лок, достигла сравнительно высокого уровня, но тем не менее на развитие общества суахили ремесло не оказало сколько-нибудь существенного влияния: оно не было органически связано с внеш­ней торговлей.

О политическом и государственном устройстве этих городов в период XII—XV вв. нам известно мало. В некоторых семьях сан правителя передавался по наследству, но это определялось право­выми нормами суахили, а не велением Корана. Правители неиз­менно стремились утвердить свою власть над племенами глубин­ных районов: без этого нельзя было обеспечить безопасность пе­редвижения и торговли.

Необходимо подчеркнуть, что города восточного побережья никогда не объединялись в единый федеративный союз, пусть даже непрочный, хотя периодически то один, то другой город воз­вышался и занимал более или менее ведущее положение: в XIII в. — Килва, в XIV в. — Пате, в XV в. — Занзибар.

Когда в конце XV в. на побережье Восточной Африки появи­лись первые португальские завоеватели, они еще нашли цветущие центры торговли, чьи богатства и доходы разожгли их аппетиты. Пытаясь их удовлетворить, они варварски разрушили приморские города и захватили в свои руки торговые связи. Тем самым был положен конец существованию городов-государств Восточной Аф­рики и их культуры. Выразительную картину рисует Б. Дэвидсон: «Приморские города Африки по красоте и удобствам не отлича­лись от большинства приморских городов Европы или Индии. Так же гордо стояли они на берегу сверкающего океана, так же высо­ки были их дома, так же прочны стены, так же вымощены камнем были их набережные. Вершины холмов были застроены крепостя­ми и дворцами. Казалось, города эти достаточно сильны, чтобы сохраниться навечно. И тем не менее от них ничего не осталось. Почти все они исчезли с лица земли. Лишь немногие ученые зна­ют сейчас об их существовании. Их руины, затерянные в прибреж­ных джунглях или среди пустынных холмов, — лишь предмет за­гадок для любителей древности» ¹⁰.