Х ГОДОВ 2 страница

Изменяются приемы изображения героев. В образах новых людей, молодых героев «Вишневого сада» и «Невесты», проявляются черты романтического письма, возникает своеобразная романтическая обоб­щенность образа. В чеховских произведениях этой поры наряду с романтической обобщенностью положительных образов, «весенней» символикой пейзажей преобразуется и лирический, психологический подтекст, свойственный произведениям писателя предшествующего периода.

Новые черты в начале 900-х годов появляются в эстетике и худо­жественном творчестве Короленко. Иначе, чем в 90-е годы, решается им вопрос о соотношении объективного и субъективного начал в искусстве. Черты героического Короленко видит уже в самой действи­тельности, требует «больше внимания к жизни в ее разнообразных проявлениях...»[35]. Он возвращается к теме естественных стихийных проявлений в человеке свободолюбия и протеста, но трактовка ее существенно меняется. В повести «Не страшное», которую Короленко считал «самым задушевным» своим произведением, с особой силой звучат мотивы приближающегося обновления жизни. В эти годы обостряется интерес писателя к истории, народным движениям; в его рассказах и очерках возникают образы Разина, Пугачева. В бурном 1905 г. окончательно оформляется замысел «Истории моего современ­ника» –летописи идейных и нравственных исканий русской интел­лигенции 60–70-х годов, тесно связанной с общественными и нравственными проблемами современности. Следует отметить, что углубление исторического взгляда на события современности и обост­рение социально-исторического аспекта в их трактовке –явление, характерное не только для творческого развития Короленко, но и для всей реалистической литературы эпохи.

Ощущение ответственности за происходящие в России события нарастает и в сознании писателей-реалистов младшего поколения. В их творчество входит социальная современность со всей остротой ее противоречий. Русско-японская война, революционные события 1905 г., идейная борьба времени, судьба искусства в революционную эпоху – такова проблематика их произведений. Н. Телешов в рассказе «Начало конца» пишет о революции и судьбе «маленького человека»; И. Шмелев в «Гражданине Уклейкине» – о пробуждении в трудовом человеке под влиянием революционных событий чувства социального достоинства; Н. Тан в «Днях свободы» рассказывает о событиях 1905 г. в Москве. В эпоху революции создают свои лучшие произведения А. Серафимович и А. Куприн.

Творчество писателей-реалистов интересно не только в плане отражения конкретных революционных событий. Более существенным было их стремление выявить изменения, происходящие под влиянием революции в социальной психологии и духовной жизни человека, отразить те внутренние процессы, которые происходили в русской действительности.

Существенные тенденции развития реалистической литературы общедемократического направления этого времени выразились в твор­честве Ивана Сергеевича Шмелева (1873–1950). Литературная деятель­ность Шмелева началась в 90-е годы публикацией книги очерков «На скалах Валаама» о безрадостной жизни монахов, тунеядстве их «пас­тырей». Резкая социальная критика вызвала недовольство в правитель­ственных кругах. Шмелев надолго замолк и вернулся в литературу только в 1905 г., когда, по его словам, «движение девятисотых годов приоткрыло выход». Он публикует повесть «К солнцу», пронизанную пафосом радостного приятия мира, ожидания его обновления. В период революции были созданы наиболее известные рассказы Шмелева: «Вахмистр» (1906), «По спешному делу» (1906), «Распад» (1906), «Граж­данин Уклейкин» (1907). Под влиянием настроений революции напи­сана повесть «Человек из ресторана» (1911).

Герои Шмелева –«маленькие люди» из «городских углов», кото­рые в годы революции увидели неясную надежду на будущее, или «задумавшиеся» под влиянием революционных событий люди средних слоев городского населения. Таков купец Громов («Иван Кузьмич»), жандарм из рассказа «Вахмистр», капитан Дорошенков («По спешному делу»). В рассказах чувствуется влияние приемов психологического реализма Толстого и мотивов горьковского творчества.

Сюжеты и ситуации произведений Шмелева характерны и для других писателей «знаниевского» круга –С. Гусева-Оренбургского, С. Найденова, С. Юшкевича, А. Куприна. Конфликт человека с окружающей средой решается в творчестве этих писателей в двух планах – либо растворяется в абстрактном авторском сострадании «маленькому человеку» и превращается в конфликт «общечеловеческий», либо разрешается в гражданских традициях русской демократической лите­ратуры 60–70-х годов. У Шмелева как бы синтезируются оба эти варианта. Он с гневом пишет о виновниках бесправия и нищеты трудового человека, о социальных контрастах русской действительно­сти, но путей реального «облегчения жизни» не видит. Человек у Шмелева всегда одинок.

Наиболее художественно зрелыми произведениями Шмелева были рассказ «Гражданин Уклейкин» и повесть «Человек из ресторана». В них отчетливо выразилось то новое, что несла в традиционную тему «маленького человека» литература реализма XX столетия. В «Гражда­нине Уклейкине» Шмелев хотел изобразить, по его собственным словам, «заплеванную и разгульную жизнь, сбитую с толку и неумело протестующую». Уклейкин – из тех «беспокойных людей», ищущих справедливости, которые так часто встречались у Г. Успенского. В этом смысле герой Шмелева традиционен. Но в его протесте отразилось «новое русское, юное недовольство жизнью»[36], пробужденное револю­цией. Искания героя Шмелева носят уже не только нравственный, но и социальный характер. В нем зреет гражданское чувство. Однако «жизнь не открылась» ни Уклейкину, ни другим героям Шмелева. Надежда Уклейкина обрести гражданские права оказалась иллюзорной. Герой мечтает о будущем, но мечта эта не находит опоры в жизни. Не видит ее и сам автор.

Герой повести «Человек из ресторана» официант Скороходов, как и Уклейкин, мечтает о справедливости. Но и его мечта парализуется расплывчатостью представлений о социальной правде. Пережив духов­ный кризис после потери близких, Скороходов находит нравственную опору в моральном учении Л. Толстого. Сильной стороной повести является социальное обличение хищничества, лицемерия, лакейства, свидетелем которых становится старый официант. Но критическая сила ее ослабляется иллюзорностью нравственного вывода героя. «Гражда­нин Уклейкин» и «Человек из ресторана» – вершины дореволюцион­ного творчества Шмелева.

Февральскую революцию 1917 г. Шмелев встретил восторженно. Октябрьскую не принял. Жил в Крыму, в Алуште, там написал повесть «Неупиваемая чаша» – своеобразное житие людей из народа.

После эвакуации врангелевских войск остался в Крыму, уезжать не собирался, несмотря на разногласия с новой властью. Но в 1920 г. в лазарете в Феодосии красными был расстрелян его сын – офицер Добровольческой армии. Расстрелян несправедливо, ибо он, как было известно, отказался от участия в Белом движении. В 1922 г. Шмелев уезжает из России. Живет в Париже, летом обычно на берету Атлан­тического океана в Капбретоне (где его соседями были Бальмонт и семья генерала Деникина).

Если в России Шмелев снискал себе славу «художника обездолен­ных», то в литературе русской эмиграции –художника старой России и «бытописателя русского благочестия». Но это благочестие было особым.

Все эмигрантское творчество писателя было обращено в прошлое ушедшее безвозвратно. Шмелев хотел бы, как писал Г. Адамович, чтобь

в России «вновь зазвонили все московские колокола, заблистали звездами синеглавые соборы бесчисленных русских монастырей. Что­бы купцы ездили на богомолье, черноусые красавцы кутили и буйст­вовали, а смиренные и добродушные мужички в холщевых рубахах кланялись в пояс барыням и произносили слова, как будто и простые, но полные неизреченного смысла». Но, спрашивал критик, была ли старина такой? «Шмелев отказывается поднимать об этом вопрос. Была или не была,– все равно: должна быть! Проверять теперь поздно»[37].

В таком понимании старой России Шмелев глубоко расходился р Буниным, творчество которого тоже было обращено к прошлому, но для которого прошлое было уже невозвратимо в тех формах, в каких оно осталось у художника в «дали воспоминаний».

Эмигрантское творчество Шмелева открывается «Солнцем мерт­вых» (1923) –книгой о послевоенном быте в Крыму, где господствуют голод, смерть, произвол, где все умирает под лучами солнца: люди, звери, птицы. По жанру это книга очерков об увиденном, услышанном, пережитом автором. По слову критика, то был «плач по России».

В эмиграции Шмелев печатался много; выпускал одну за другой книги рассказов, воспоминаний, романы. Тематически одна группа произведений Шмелева–это книги о дореволюционной России, другая – о «русском человеке в эмиграции».

Самую высокую оценку в критике получили автобиографические вещи Шмелева «Лето Господне» и «Богомолье». Главы «Лета Господне», книги поистине удивительной,– «Праздники», «Радости», «Скорби» – организованы круговоротом года и церковным календарем. В картинах своего детства Шмелев рассказывает, как этот календарь определял всю жизнь семьи, которая представала в трех, но единых аспектах: дом, церковь, Москва. И праздники, и радости, и скорби–в доме, в церкви, в Москве. Это была книга о самом дорогом, что виделось автору в жизни. Восприятие мира ребенком предстает у Шмелева как един­ственно подлинное, истинное, изначально народное. Но это была уже и идеализация быта патриархальной России, миф о России. Вся критика обращала внимание на истиннонародный язык шмелевских очерков, который можно сопоставить только с языком Лескова.

Романы менее, чем рассказы или очерки, удавались Шмелеву, он, как принято говорить, не обладал «романным мышлением». Из мно­гочисленных его романов могут быть выделены «Няня из Москвы» и «Пути небесные». Первый целиком стилизован под сказ. Последний роман «Пути небесные» слабее, но ему автор придавал особое значение. Это книга о «русской душе» и некоей предначертанности свыше человеческих судеб. Пути человеческие – «пути небесные».

Проза Шмелева вобрала в себя многие традиции русской литературы – и Чехова, и Лескова, и русской житийной литературы. Из этого синтеза и выработалась особая «шмелевская» стилевая система, в которой нашли место и добродушный юмор, и задушевная мягкость, и явное следование фольклорной традиции.

К концу жизни Шмелев был в большой нужде. В 1947–1949 гг. жил в Швейцарии. Затем друзья устроили его на поправку (от сердечной болезни) в пансион при монастыре Покрова Пресвятой Богородицы в Бюсси ан-От. Через четыре часа по прибытии в пансион Шмелев 24 июня 1950 г. скончался.

Известным писателем «знаниевского» круга был С.И. Гусев-Орен­бургский; в начале 900-х годов он сближается с редакцией журнала «Жизнь» и знакомится с Горьким, которому посвятил одно из лучших своих произведений – повесть «Страна отцов». В повести писатель показывает, как расшатывается старый мир. Даже в среде духовенства, где так много нравственной лжи и духовного мракобесия, пробиваются ростки протеста. Порывают со своей средой дочь купца Поленька, жена священника, «отец» Иван Гонибесов. Образы этих героев обрисованы с большой любовью. Влияние горьковских идей особенно ощутимо в монологе Синайского. «Человек в себе самом носит источник прекрас­ной, справедливой возвышенной жизни! – говорит герой повести.– Он носит в себе безграничную силу, способную покорить весь мир, чтобы переделать его по-своему...»

Усиление эмоционально-оценочного начала в творчестве Гусева-Оренбургского выразилось в его тяготении к романтической стилисти­ке. Романтическими «богатырскими» чертами наделен отец Иван и другие герои-бунтари. Для повести характерны аллегории, олицетво­рения, приподнятость речевого стиля.

В эпоху реакции Гусев испытывает влияние декадентства («Сказки земли», «Грани»). Не случайно третий том собрания сочинений он посвящает С. Пшибышевскому. И только новый подъем обществен­ного движения возвращает его к социально значимым темам. В 1912 г. он пишет повесть «В глухом уезде». Писатель вновь обращается к судьбам духовенства, находит в этой среде людей честных и справед­ливых. Таков центральный герой повести отец Яков. Желая испытать свою веру во всемогущество бога и его доброту, Яков призывает бога совершить чудо прозрения слепого старика. Но старик гибнет, чудо не свершилось. И тогда Яков бросает богу вызов. Эта повесть Гусева в сюжетной линии была своеобразной полемической репликой Андрее­ву, утверждавшему в «Жизни Василия Фивейского» бессилие человека в мире. Крушение веры героя Андреева – отца Василия – становится крушением веры в человека, в разумность жизни вообще. У Гусева же за кризисом веры в божественное чудо следует утверждение земного чуда жизни, творимой разумом и волей человека. Сын погибшего старика говорит: «В человека я верю! В настоящего человека. Он землю переделает, он жизнь перестроит...» Для стиля Гусева-Оренбургского характерно сочетание публицистических элементов с жанровыми сце­нами, критического обличительного пафоса и юмора.

После Октябрьской революции Гусев-Оренбургский эмигрировал. Жил в Нью-Йорке. В 1928 г. выпустил роман «Страна детей», в котором пытался рассказать о влиянии революции на судьбы средней русской интеллигенции.

Если писатели круга «Среды» в 90-е годы формировались под идейно-творческим влиянием Л. Толстого, А. Чехова, В. Короленко, то в 900-е годы определяющим для них становится влияние М. Горь­кого. Непосредственное воздействие творческих идей и личности Горького испытали В. Вересаев, С. Гусев-Оренбургский, А. Серафи­мович, Скиталец, Н. Телешов и другие писатели, объединившиеся вокруг «Знания».

В произведениях этих писателей отразились события революции в городе и деревне. Центральной темой их творчества становится тема распрямления человека в революции. В решении ее и проявлялась специфика мировоззрения каждого художника. У Серафимовича эта тема перерастает в тему массовой народной революционной борьбы против угнетения и бесправия. Личность становится выразителем революционных устремлений народа. Мотив социального прозрения, характерный для произведений «знаниевцев» 900-х годов, у Серафи­мовича приобретает свое звучание. Если протест «прозревающих» героев Шмелева или Гусева-Оренбургского обычно завершается дра­мой поверженных иллюзий в столкновении с реальностью жизни, то герои Серафимовича на пути познания жизни начинают осознавать реальные перспективы ее дальнейшего движения; постепенно в них пробуждается сознание человеческого достоинства, своей социальной значимости.

С именем Горького непосредственно связано творческое форми­рование Скитальца (псевд.; наст, имя – Степан Гаврилович Петров, 1869–1941). Горький ввел его в «Среду», познакомил с крупнейшими писателями, вовлек в революционную борьбу в Сормове. Под влиянием Горького написана первая повесть Скитальца «Октава» (1900), с кото­рой он вошел в большую литературу. В начале 900-х годов были опубликованы его лучшие прозаические произведения: «Октава», «Композитор», «Несчастье», «Сквозь строй»; стихотворения «Коло­кол», «Нет, я не с вами...», «Гусляр», «Кузнец». О своих настроениях и восприятии событий того времени Скиталец вспоминал позже: «В воздухе веяло обновлением, и, казалось, вся Россия пробуждалась, грезила какими-то сказочными радужными снами»[38]. Выход в книгоиз­дательстве «Знание» томика «Рассказов и песен» (1902) Скитальца было событием для демократического читателя. В книгу вошли наиболее значительные произведения Скитальца, овеянные романтикой проте­ста; в них звучит призыв к освобождению от общественного рабства.

Центральной в повестях и рассказах Скитальца в 900-е годы становится тема пробуждения творческих сил русского человека. Тема была подсказана самим временем, писал Скиталец, когда «отовсюду как бы выпирало молодую русскую талантливость, все расцветало: сцена –с Художественным театром, Комиссаржевской, Шаляпиным и Собиновым, живопись – с Васнецовым, Врубелем, Малявиным, музыка –с Рахманиновым, Скрябиным, Глазуновым, литература –с Горьким, Андреевым, Буниным».

Герои многих рассказов Скитальца–люди из народа. Действие обычно развертывается на Волге. Образ великой русской реки стано­вится символом пробуждающейся народной силы. На фоне красочных пейзажей и средневолжского быта герои повестей и рассказов Ски­тальца предстают романтически необычными, величавыми, сказочны­ми. Над ними как бы витают тени русского героического прошлого. Это люди сильные, непокорные, фантастически талантливые. Совре­менный мир узок для таких широких натур. Их конфликт с окружаю­щей действительностью закономерен. Закономерно и то, что он приобретает характер романтического бунта. Бунтарский пафос про­теста романтически гиперболизируется, предельно усиливается эмоци­ональное, лирическое звучание произведения («Сквозь строй» и др.). Но ни один из героев Скитальца, не принимающий норм современной жизни, не выходит за пределы стихийного протеста, хотя каждый в минуту вдохновения готов на героический поступок. Мещанской мо­рали Скиталец противопоставляет индивидуалиста, ошибочно усмат­ривая в нем революционную силу.

В 900-х годах выходит несколько сборников стихов Скитальца, исполненных призыва к протесту, свободе. Поэзия Скитальца приоб­ретала в условиях общественного подъема актуальное политическое звучание и была очень популярна в демократической среде.

Непосредственным откликом Скитальца на события революции были рассказы «Полевой суд» и «Лес разгорался». Изображая кресть­янское движение, Скиталец полагал, что интересы города враждебны крестьянским интересам. Недаром в письме К. Пятницкому Горький о рассказе «Лес разгорался» сказал: «Рассказ очень недурен, но сильно эсэроват»[39].

Во время революции Скиталец публикует самое крупное свое произведение – «Огарки», повесть, по словам А. Блока, «совсем горьковского типа»[40]. Но сходство «Огарков» с рассказами Горького было чисто внешним. Герои повести Скитальца, так же как и герои горьковских рассказов о босяках,–люди «дна». Все они – и Толстый, «выгнанный из всех русских университетов», и слесарь Михельсон, и певчий Северовостоков, изгнанный из духовной семинарии, и купец Сокол –живут надеждами выбраться, наконец, из ночлежек на «воль­ные земли». Любовь к свободе, уважение к человеку, присущие «огар­кам», Скиталец противопоставляет безнравственности отношений в мире собственников. Бунт «огарков» против мещан кажется Скитальцу социально значимым, способным оказать решающее воздействие на переустройство жизни. «Придут дни, великие дни! Мелкую речку покроет грозное, бушующее море, будет великая буря, великий гнев. И в первой волне возмущенного народа пойдут Михельсоны и Соколы: Северовостоковы будут строить баррикады... и явятся среди них вожди и герои!» –говорит один из героев повести. Романтизируя «огарков», возлагая на них социальные надежды, Скиталец расходился с горьковской трактовкой «босяка» и его роли в реальной борьбе за обществен­ную справедливость. Повесть не учитывала опыта революции. Несмотря на то что написана она в 1906 г., тема и образы ее как бы возвращают читателя к тематике и образам ранних произведений Скитальца.

В период реакции обнаружилась противоречивость социальных взглядов Скитальца. Написанная в 1908 г. повесть «Этапы» вызвала критический отзыв Горького. В повести нет уверенности в близкое освобождение народа, прежнего «бунтарского» оптимизма. Основное настроение героя, интеллигента-одиночки,– социальная безысход­ность.

С 1922 г. Скиталец находился за границей, но продолжал сотруд­ничать в советских литературных журналах. На родину писатель вер­нулся в 1934 г. В 30-е годы он пишет романы на социально-историчес­кие темы («Дом Черновых», 1935; «Кандалы», 1940), создает новую редакцию повести «Этапы». В 1939 г. Скиталец публикует очерки о В.И. Ленине («Ульянов-Ленин») и М. Горьком.

В 900-е годы «знаниевцы» работают и в драматургических жанрах, считая слово, обращенное к зрителю со сцены, наиболее действенным в сравнении с прозой или стихотворным произведением. Основная тема «знаниевской» драматургии – революция. Чутко улавливая это проблемное единство «знаниевцев», А. Блок писал, что все они «как-то дружно и сплоченно работают над одной большой темой – русской революцией»[41]. «Знаниевцы» писали в различных драматургических жанрах – социально-бытовой и социально-психологической драмы, героической трагедии. Творчески развивая традиции прогрессивной русской драматургии, они вносили в нее свой оригинальный вклад.

Драматургия С. Найденова тяготела к традиции А. Островского; Е. Чи-рикова –к традиции А. Чехова, а в творчестве Л. Андреева, С. Юш­кевича, Д. Айзмана складываются черты того драматургического стиля, который будет в последующем характерен для экспрессионистской Драмы.

Сергей Александрович Найденов (псевд.; наст. фам.–Алексеев, 1868–1922) хорошо знал законы драматургического творчества. В первой половине 90-х годов под псевдонимом «Рогожин» он сам выступал на сценах русских провинциальных театров. В 1901 г. Най­денов опубликовал пьесу «Дети Ванюшина», которая сразу привлекла внимание Чехова и Горького и получила единодушное признание критики.

Многое в пьесе: ее теме, приемах сценического раскрытия харак­теров – от Островского. Найденов пытался показать процесс оконча­тельного распада «темного царства» русского купечества. Конфликт пьесы – борьба старого, патриархального, и «цивилизованного» купе­чества. В сюжете он реализуется в столкновении патриархальных «отцов» и европеизирующихся «детей». Борьба завершается победой сына Ванюшина, Константина,–дельца «новой складки», мораль которого сводится к интересам наживы и чистогана. Он одерживает верх над патриархальными принципами отца. Старый уклад жизни, говорит Найденов, уходит в прошлое. Но и у побежденных, и у победителей, оказывается, нет моральной правоты. Найденов не при­знает истинной и «правду» Константина. Критическое начало –силь­ная сторона пьесы. Однако неприятие Найденовым и патриархальности «отцов», и бесчеловечности нового поколения «хозяев» жизни не выходит за рамки нравственного протеста, утверждения неких абст­рактных моральных идеалов.

Тема исканий нравственных и социальных идеалов в переломное время истории, которая станет основной во всех последующих пьесах Найденова, в «Детях Ванюшина» связана прежде всего с образом младшего сына Ванюшина, Алексея. Образ такого правдоискателя будет постоянно варьироваться в драматургии Найденова как образ положительного героя эпохи. Алексей отрицает и мир «отцов», и порядок, устанавливаемый Константином. По его мысли, «сущность жизни» Константин не изменит. Но в чем эта «сущность», неведомо и ему самому. На вопрос сестры, что нужно сделать, чтобы изменить жизнь, Алексей отвечает: «Душу облагородить и многое еще...» Соци­альные искания Алексея неопределенны, идеалы неясны. В статье «Раскол в темном царстве» В.В. Боровский писал, что социальные поиски героя могут привести его в различные общественные и идейные лагери. По его мнению, Алексей мог бы подойти «близко к типу Нила»[42]. Однако последующие пьесы Найденова не подтвердили реальности такого развития героя.

Пьеса «Стены» (1906), после «Детей Ванюшина», –наиболее ху­дожественно зрелое произведение Найденова. Этой пьесой о нравст­венной борьбе в душе человека, вспыхивающей под влиянием революционных событий, завершается в драматургии Найденова тема

«правды жизни», ее «сущности». В метаниях Артамона, отвергающего мир отца, но не пришедшего и к людям революции, отразились сомнения, растерянность самого автора. В последующих пьесах Най­денов повторяет мотивы своих прежних произведений. Его последняя пьеса «Роман тети Ани» (1911) –типичная бытовая драма, написанная на тему самого заурядного адюльтера,– пополнила репертуарный спи­сок театров, стремившихся потрафить вкусу невзыскательного обыва­теля.

Драмы Найденова наиболее традиционны. В них явно ощутимы реалистические традиции. Но в пьесах Найденова достаточно отчетли­во выразились и общие тенденции развития русской литературы в эпоху революции –усиление активной оценочной авторской позиции. Это проявилось в стилевых поисках Е. Чирикова, особенно Л. Андреева, С. Юшкевича, Д. Айзмана.

Драматургия Е. Чирикова представлена циклом бытовых драм («общественных», как называл их сам драматург) и пьесами аллегори­ческого характера, в которых он как бы следует за драматургическими опытами Андреева. Расцвет драматургического творчества Чирикова приходится на 900-е годы. В 1904 г. он пишет одну из лучших своих _пьес –«Иван Мироныч». Эта пьеса –о жизни провинциальной рус­ской интеллигенции, «заедаемой» обывательской пошлостью повсед­невности,– была поставлена на сцене Художественного театра и получила «большую прессу». По мотивам, проблематике пьеса была примечательным явлением эпохи. В ней как бы скрестились две линии творческих воздействий–чеховской драматургической традиции с новаторством пьес Горького. В критике сразу же было замечено сходство некоторых мотивов пьесы Чирикова и «Мещан» Горького. В то же время Иван Мироныч, его жена, дочь Ольга, Соловьев – фигуры явно «чеховского происхождения». Поэтика пьесы связана с чеховской традицией (сценические паузы, звуковое сопровождение сцен: в пьесе «грустно кукует кукушка», «слышно, как где-то вдали щелкает соло­вей», «тихо звучат колокольчики проезжей пары» и т. п.). Социальная проблематика, заостренность конфликта позволили театру придать спектаклю социально-политическое звучание. В дневнике репетиций в январе 1905 г. Станиславский указывал на достоинства пьесы: «В пьесе есть маленькая идейка, что инспектор (Иван Мироныч.– А.С.), как наше правительство, давит и не дает дышать людям <...> Но это не вечно. Жизнь скажется, взбунтуется и прорвется <...> У автора это показано тускло, и если не удастся это подчеркнуть режиссеру, то и вся пьеса бесцельна... Если же эта не бог знает какая идейка станет выпуклой –вся пьеса получит очень современное значение»[43]. Пьеса в постановке Станиславского получила политическую направленность. Театр сумел развить идею пьесы. Но это была уже заслуга театра, влияние его «горьковской линии». Чириковым же идеи горьковской драматургии были восприняты очень ограниченно. Показательно от­ношение автора к главному герою. Если Горький в пьесе «Мещане» противопоставил Нила миру собственников, то Чириков не выводил своего героя за пределы окружающего его мещанского мирка. В этом была принципиальная разница конфликта пьес.

Большой интерес современников вызвали пьесы Чирикова «Мужи­ки» и «Дом Кочергиных». Пьеса «Мужики», названная автором «об­щественной драмой целой эпохи», была посвящена революционным событиям в деревне. В основу пьесы положены материалы судебного разбирательства по делу разгрома крестьянами сахарных заводов Тере­щенко. И в этой пьесе, построенной на драматических событиях эпохи, сказалась ограниченность общественной мысли автора. Как сразу отметила прогрессивная критика, в «Мужиках» не было самой важной фигуры – крестьянского вожака, руководителя того нового типа, ко­торый был уже характерен для русской деревни 900-х годов.

Пьеса «Дом Кочергиных» написана после поражения революции. «Дом» – «старинное, культурное гнездо» (где некогда бывал даже Тургенев) – населен растерявшимися перед революцией дворянскими интеллигентами, испытывавшими чувство исторической бесперспек­тивности жизни. Герои пьесы выступают носителями различных об­щественных идей послереволюционной эпохи. Хозяин дома – профессор Корнелий Кочергин – либеральный гуманист. Один его сын, Петр Кочергин, возвратившийся из ссылки, – народник; другой, Владимир,– большевик. Все в пьесе спорят о жизни, ищут ее правду. Идейные споры завершаются крахом народнических идей Петра, уходом из дома Владимира. Петр стреляет в себя. Его выстрелом и заканчивается пьеса. Неясность путей, ощущение общественного и идейного бессилия – такова атмосфера, в которой живут все обитатели дома. Из этого мирка автор выделяет лишь Владимира. Чириков свои симпатии отдает ему, в развертывающихся в пьесе спорах, идейных дискуссиях Владимир не испытывает жизненного «бездорожья», кото­рое так остро переживают другие. Но в финале пьесы объявляется о неожиданной и ничем не мотивированной смерти героя. В контексте пьесы она приобретает символический характер. Автор скорбит по поводу поражения революции, но перспектив ее дальнейшего развития не видит.

Символические пьесы Чирикова «Легенда старого замка» и «Крас­ные огни», написанные в эпоху реакции, уже с полной очевидностью свидетельствуют о скептическом взгляде автора на возможность «вос­кресения» революции, а отход от демократии приводит его и к отходу от реализма.

В драматургии Л. Андреева (а под его влиянием – Д. Айзмана и С. Юшкевича) 900-х годов вследствие подмены реальной социальной психологии социальными и философскими абстракциями складывает­ся тип экспрессионистской драмы.

Первым драматургическим произведением Андреева была пьеса «К звездам», написанная в разгар революции. Пьеса исполнена противо­речий, более того, она целиком строится на противоречиях. Сочувствие революции –и сомнение («Зачем, когда все это умрет, и вы, и я, и горы, зачем?»); сочувствие революционерам – и мысль о бесплодно­сти социальных устремлений, попыток «творить новые формы». Не­разрешимым кажется Андрееву вопрос об отношениях революции и свободного человеческого творчества. Пьеса знаменовала глубокие сдвиги в творческом методе Андреева. Андреева-драматурга влечет к схематизму характеров, характер воплощает лишь ту или иную грань авторской идеи. За общей сущностью исчезла индивидуальность, ха­рактер лишался социально-психологического развития. В пьесе «К звездам» начали формироваться те принципы построения философ­ской драмы, которые сложатся в драматургии Андреева последующего времени, драмы экспрессионистской.

Семен Соломонович Юшкевич (1862–1927) –автор многих пове­стей, рассказов, пьес из быта народных низов, ремесленной бедноты, мещанства. Известность приходит к нему в 1902 г. после появления повести «Распад». Реализм его произведений, построенных на бытовом материале, обнаруживал тяготение к натурализму. Натуралистическая тенденция свойственна и прозе Давида Яковлевича Айзмана (1869– 1922). В рассказе Айзмана «Кровавый разлив» Горький отмечал «исте­рический тон» и массу ненужных деталей. Горьковское суждение очень точно характеризует связи миропонимания и художественного метода Айзмана. «Стоя на плоскости общего,– писал Горький, – мы не замечаем, что стоим в начале нового исторического процесса, что живем во дни рождения нового психологического типа»[44]. «Плоскость» общих гуманистических абстракций, этических противопоставлений добра и зла не позволила ни Юшкевичу, ни Айзману подойти к осознанию конкретно-исторического новаторства времени, показать нового чело­века эпохи с его новой психологией. Горький отметил и влияние на стиль Айзмана художественных принципов андреевского творчества. «Обратите внимание,– писал Горький Айзману по поводу его рассказа «Гнев»,– местами Вы попадаете в тон Леонида Андреева»[45].