Итальянский поход Карла VIII 2 страница

Вместе с кардиналом Сан-Пьетро-ин-винколи в Остию был послан королевский майордом Перрон да Баски, который за три дня до этого привез морем, высадившись в Пьомбино, 20 тысяч дукатов (это были деньги, ссуженные герцогом Миланским); а при нашем небольшом флоте остался принц Салернский и некий сеньор де Серенон, из Прованса; буря их забросила на Корсику, сильно повредив суда, и они столько времени потратили на ремонт, что ни на что уж не могли пригодиться. Этот флот стоил больших денег, а короля нагнал лишь в Неаполе.

В Остии у кардинала было около 500 кавалеристов и две тысячи швейцарцев и при нем состояли граф де Линьи¹⁴, двоюродный брат короля по матери, сеньор д'Алегр и другие. Они задумали перейти там Тибр и затем окружить дона Ферранте, сидевшего в Риме, и сделать это при помощи и содействии Колонна; главами этого дома в то время были Просперо и Фабрицио Колонна и кардинал Колонна, и им по поручению короля сеньор да Баски оплачивал две тысячи пехотинцев, которых они набрали по своему желанию и держали в принадлежавшем им городе Дженцано.

Нужно иметь в виду, что здесь я веду речь сразу о нескольких событиях, и о каждом из них необходимо кое-что сказать особо. Еще до того, как король овладел Витербо, он послал камергера сеньора де Тремойля, президента парламента де Гане – хранителя его печати и генерального сборщика Бидана в Рим на переговоры с папой, который, по итальянскому обычаю, все время с кем-нибудь о чем-то договаривался. Когда они были уже там, папа ночью впустил в город дона Ферранте со всей его армией и наших людей ненадолго посадил под арест. Но в тот же день папа выслал из города наших послов, оставив в заключении кардинала Асканио, вице-канцлера и брата герцога Миланского, и Просперо Колонна; некоторые говорят, что он сделал это по их просьбе. Обо всем этом я был немедленно извещен письмом короля, а Синьория получила от своих людей еще более полные сведения. Все это случилось до того, как король вошел в Витербо, а он ни в одном месте более чем на два дня не задерживался; и разворачивались события для нас гораздо успешнее, чем можно было ожидать, ибо, как все понимали, в это вмешался господь — владыка сеньоров.

Наша армия, стоявшая в Остии, из-за плохой погоды бездействовала. Нужно также иметь в виду, что люди, которых привел монсеньор д'Обиньи, вместе с ним вернулись назад и были не у дел. Около 50 итальянских солдат, находившихся вместе с ним в Романье под командованием сеньоро Родольфо Мантуанского¹⁵, сеньора Галеотто делла Мирандола и брата сеньора Галеаццо да Сан-Северино Фракассы¹⁶, получив хорошую плату, были распущены. Как Вы уже слышали, король из Витербо направился в Непи, принадлежавший сеньору Асканио. И самым приятным известием для него было то, что, пока наши люди стояли в Остии, в Риме обвалилась более чем на 20 локтей в ширину стена, открыв проход в город.

Папа при неожиданном появлении нашего юного короля, которому благоприятствовала судьба, не имея другого выхода, согласился впустить короля в Рим и попросил охранную грамоту для дона Ферранте – герцога Калабрийского и единственного сына короля Альфонса; грамоту выдали, и дон Ферранте ночью выехал в Неаполь. Его провожал до ворот кардинал Асканио. Король вступил в Рим¹⁷ при оружии, желая дать понять, что он имеет право повсюду поступать так, как ему угодно; навстречу ему вышли некоторые кардиналы, губернаторы и сенаторы города. Ему предоставили дворец святого Марка (что находится в том квартале, где жили тогда Колонна со своими друзьями и сторонниками), а папа укрылся в замке Святого Ангела.

ГЛАВА XIII

Можно ли поверить в то, чтобы король Альфонс, столь гордый и выросший на ратном поле, а также его сын и все эти могущественные Орсини побоялись остаться в Риме? Ведь они видели и знали, что герцог Миланский и венецианцы заколебались и стали договариваться о создании лиги против короля, которая, как я уверен, была бы создана, если бы королю оказали сопротивление в Витербо и Риме и задержали бы его на несколько дней. В общем, господь пожелал дать знать, что все это выше человеческого разумения; и надо заметить, что после обвала в Риме городской стены обвалилась на 15 локтей и наружная стена замка Святого Ангела, как мне рассказывали некоторые, в том числе и два кардинала, присутствовавшие при этом и положившие много труда, дабы убедить короля, что это – чудесное знамение и что папу нужно взять силой, о чем я позднее расскажу.

Однако следует немного сказать и о короле Альфонсе. Как только герцог Калабрийский дон Ферранте, о котором я не раз говорил, вернулся в Неаполь, его отец, король Альфонс, решил, что недостоин короны по причине своих жестоких злодеяний, жертвой которых стало около 24 принцев и баронов. Он их схватил, нарушив данное им с отцом обещание, и сразу же после смерти отца казнил (его отец держал их некоторое время под стражей после войны, начатой ими против него¹⁸); так же он поступил и с двумя другими, арестованными его отцом, в нарушение обещания о безопасности, и одним из них был принц Россано, герцог Сесский. Этот герцог был женат на сестре дона Ферранте и имел от нее сына, которого женил, чтобы обезопасить его, на дочери дона Ферранте¹⁹, поскольку сам герцог замышлял изменить дону Ферранте, за что сумел бы избежать наказания, если бы не вернулся по требованию короля, получив заверения в безопасности, и не был схвачен. Дон Ферранте посадил в тюрьму сначала его самого, а затем и сына, когда тому исполнилось 15 или 16 лет. Отец пробыл в заключении 34 года к тому часу, когда Альфонс стал королем; а Альфонс велел всех этих узников перевезти на Искью, небольшой остров возле Неаполя, и всех там убить. Но кое-кто остался в неаполитанском замке, как, например, сын принца Россано и граф Пополо. Я усердно выспрашивал, как же их убили, ведь многие считали их живыми, когда наш король вошел в Неаполь, и один из их доверенных слуг рассказал мне, что убиты они были одним африканским мавром (которому было приказано сразу же уехать в Берберию, чтобы преступление не вышло наружу) без всякого снисхождения к старости этих принцев, проведших 34 года в заключении.

Король Альфонс был самым жестокосердным, самым порочным и сластолюбивым человеком. А его отец был еще более страшным, ибо никто никогда не мог предвидеть его гнева, и, оказав какому-либо человеку радушный прием, он бывало его вероломно хватал, как поступил с графом Якопо²⁰, которого схватил и казнил, хотя тот был послом герцога Франческо Миланского, на незаконной дочери которого король был женат (правда, это дело было между герцогом и королем согласовано, поскольку они оба боялись доблестного Якопо и его товарищей, которых называли Браччески²¹; и был Якопо сыном Николо Пиччинино); таким способом он схватил и многих других, без всякого к ним милосердия и пощады, о чем рассказывали мне его приближенные; не имел он никакого сострадания и к народу.

А что до их страсти к деньгам, то они оба держали в руках всю торговлю в королевстве и доходили до того, что раздавали народу свиней для выпаса и откормки, дабы повыгоднее их затем продать; а если у кого-либо свинья умирала, то тот обязан был заплатить за нее. В местах изготовления оливкового масла, как, например, в Апулии, они скупали его по установленной ими самими цене; так же было и с пшеницей, которую они закупали до того, как она созреет, а затем продавали по самой высокой цене. А если их товар падал в цене, они принуждали народ поднимать цены; и в то время, когда продавали они, никто другой продавать не имел права. Если бывало узнают, что какой-нибудь сеньор или барон хорошо ведет хозяйство и скопил немалую сумму, то требовали у него дать взаймы, и тот под угрозой вынужден был уступать. Они отнимали у сеньоров лошадей для выведения хорошей породы (а пород было несколько) и заставляли сеньоров разводить их для них. А пасти эти свои стада, насчитывавшие многие тысячи коней, кобылиц и жеребят, посылали в разные места на пастбища все тех же сеньоров и других людей, причиняя им большой ущерб.

Оба они учинили насилие над многими женщинами. К церкви они не испытывали никакого почтения и не повиновались ее установлениям. Продавали епископства, и отец продал, например, епископство Тарентское за 13 тысяч дукатов одному еврею для его сына, принявшего крещение. Несколько аббатств они передали своим сокольничим для их сыновей, говоря им при этом: «Вам ведь придется держать так много соколов и кормить так много людей за свой счет!». Сын никогда не соблюдал поста и даже вида не делал. Они оба многие годы прожили без исповеди и причастия. Так что хуже, чем они, и жить невозможно. Некоторые люди, правда, говорили, что молодой король Ферранте был бы еще хуже (хотя перед смертью он стал смиренным и милосердным), если бы не оказался в нужде.

ГЛАВА XIV

Читателям может, пожалуй, показаться, что я говорю все это из какой-то личной ненависти к ним. Но право же, это не так; я говорю это, чтобы продолжить воспоминания и показать, что нашим походом с самого начала руководить человеку было невозможно и что это делал сам господь, избравший нашего доброго и юного короля, которому столь дурно служили и армия которого была столь плохо снаряжена, своим орудием мести королям Неаполя, которые были столь мудры, богаты и опытны, имели так много мудрых людей, заинтересованных в защите королевства, так много союзников и приверженцев, что они издалека предвидели беду, но тем не менее не смогли ни обезопасить себя, ни защититься; ведь, кроме неаполитанского замка, нигде королю и одного дня не сопротивлялись. Как сказал нынешний папа Александр, французы пришли в деревянных шпорах и с фурьерским мелом в руках, чтобы без всяких затруднений пометить свои квартиры. И он сказал «деревянные шпоры» потому, что сейчас, когда молодые люди отправляются в город, пажи вставляют им в туфли небольшие деревянные колышки и они разъезжают на мулах, покачивая ногами.

Наши люди редко надевали доспехи во время этого похода; король прошел путь от Асти до Неаполя за четыре месяца и двенадцать дней; посол потратил бы на это меньше времени. Наконец, скажу, что, как я слышал от некоторых добрых людей, ведущих монашескую, святую жизнь, и от многих других (а ведь глас народа – глас божий), господь бог пожелал наказать королей Неаполя так, чтобы все это ясно видели, и тем самым дать урок всем королям и государям, дабы они жили как подобает добрым людям и в соответствии с заповедями божьими. Потому-то короли из Арагонского дома, о которых я веду речь, и лишились сразу и чести, и королевства, и больших богатств, и всякого рода имущества, которое разошлось по стольким рукам, что вряд ли можно узнать, где оно теперь; а кроме того, трое из них за год или чуть более лишились и жизни, но надеюсь, что души свои они не загубили. Ведь король Ферранте, бывший незаконным сыном Альфонса²² (а этот Альфонс был королем мудрым, честным и добродетельным), перенес великие мучения, когда узнал о выступлении против него французской армии, от которой он не мог себя обезопасить; и он понимал, ибо был очень мудрым человеком, что они с сыном прожили жизнь дурно и навлекли на себя всеобщую ненависть. Во время перестройки одной капеллы, как меня уверяли некоторые из наиболее близких к нему людей, была найдена книга, на обложке которой было написано: «Король и его тайный совет», и в ней якобы были перечислены все его злодеяния; ее видели только трое, ибо он бросил ее в огонь.

Причиняло ему страдание еще и то, что его сын Альфонс и внук Ферранте не желали верить в приход французов и отзывались о нашем короле презрительно, угрожая встретить его у самых Альпийских гор, и они едва было не исполнили свою угрозу. Несмотря на его запреты, они не желали молчать; и он говорил им, что молит бога, чтобы им никогда не пришлось столкнуться с французским королем в Италии, и что ему самому пришлось перенести много бедствий из-за французов, хотя он и вел борьбу лишь с одним незначительным человеком из Анжуйского дома – герцогом Жаном, сыном короля Рене. Он из всех сил старался с помощью своего посла по имени мессир Камилло Пандоне остановить короля, пока тот еще не тронулся в поход, и предлагал стать его данником и выплачивать 50 тысяч дукатов в год, а также признать его сеньором своего королевства и принести ему клятву верности и оммаж. Но, видя, что не может добиться какого-либо мира ни с нами, ни с Миланским государством, он от этого заболел и умер²³; обуреваемый душевными муками, он исповедался и, надеюсь, покаялся в грехах.

Его жестокий и грозный сын Альфонс, постоянно находившийся при армии, пока наш король не вышел из Рима, отказался от короны. Им овладел такой страх, что все ночи напролет он кричал, будто слышит французов и что деревья и камни вопиют: «Франция!» — и не осмеливался выйти из Неаполя. А когда его сын вернулся из Рима, он ввел его во владение королевством, и тот короновался и проехал по Неаполю в сопровождении наиболее важных особ, таких, как его дядя дон Федериго, кардинал Генуэзский и послы; а затем были устроены все положенные по такому случаю торжества.

А сам Альфонс бежал на Сицилию с королевой, своей мачехой (она была сестрой короля Фердинанда Кастильского, ныне живущего, которому и принадлежало королевство Сицилия), в один из ее городов. Это была великая новость для всех, и особенно для Венеции, где я тогда находился. Одни говорили, что он отправился к Турку, другие – что он уехал, дабы облегчить положение сына, к которому в королевстве не питали такой ненависти, как к нему; а по-моему, он поступил так из одной лишь трусости, ибо жестокие люди никогда не были смелыми, о чем известно из истории и о чем свидетельствует отчаянье Нерона и некоторых других.

Он так спешил уехать, что сказал своей мачехе в день отъезда, как передавали мне те, что были с ним, что если она сегодня не поедет, то он бросит ее. И она попросила, чтобы он подождал еще трое суток, дабы исполнился ровно год с того дня, как он стал королем, на что он ответил, что если ему не позволят уехать, то он выбросится из окна, и добавил: «Разве вы не слышите, как все кричат: “Франция!"». И тогда они сели на галеру. Он захватил с собой всяких вин, ибо любил вино более всего, и различных семян, чтобы развести сад, но никакого распоряжения об имуществе и состоянии не сделал, и оно почти все осталось в неаполитанском замке. Он взял лишь кое-какие драгоценности и немного денег, и они направились в ее город в Сицилии, а оттуда в Мессину или Палермо. Он повез с собой нескольких монахов, так как дал обет уйти из мира, и особенно он любил одетых в белое монахов из Монте-Оливето (они-то мне и рассказали обо всем этом, когда были в Венеции, где в их монастыре покоятся мощи святой Елены). Там он с этими монахами стал вести самую святую жизнь, денно и нощно служа богу, как они это делают в своих монастырях, живя постоянно в постах, воздержании и творя милостыни. А затем с ним случилась страшная болезнь — у него появился песок в моче, а тело покрылось язвами. Как мне говорили, никогда еще ни один человек так не мучился, как он; однако он проявил великое терпение и решил постричься в монахи и дожить свои дни в одном из монастырей Валенсии Великой. Но болезнь его так прихватила, что он недолго прожил и умер; есть, однако, надежда, что ввиду полного раскаяния душа его удостоилась райской славы.

Сын ненамного пережил его и умер от лихорадки и дизентерии. Думаю, что им лучше было бы вообще не появляться на свет. Так что менее чем за два года в Неаполе перебывало пять королей: троих я называл, а еще король Карл VIII Французский и ныне царствующий дон Федериго, брат Альфонса.

ГЛАВА XV

Для большей ясности следует сказать, что, как только дон Ферранте короновался, он почувствовал себя новым человеком и решил, что с бегством отца все прежние обиды и вражда исчезли. Он набрал сколько смог людей, как конных, так и пеших, и двинулся к границе королевства в Сан-Джермано, хорошо укрепленное и удобное для обороны место, через которое французы позднее прошли дважды; он разбил там лагерь и поставил в городе гарнизон. Место это было защищено маленькой речкой, которую не всегда можно было перейти вброд, горами и расположенным у их подножья замком. И тогда-то друзья Ферранте воспряли духом.

Король в это время находился еще в Риме, где пробыл по меньшей мере дней 20 и вел кое-какие переговоры. При нем были соблюдавшие нейтралитет 18 кардиналов и другие особы, и среди них – упомянутый Асканио, вице-канцлер и брат герцога Миланского, и кардинал Сан-Пьетро-ин-винколи, сильно враждовавшие и с папой, и между собой, а также епископ Горицийский, кардинал Сен-Дени, кардинал Сан-Северино, кардинал Савелли, Колонна и другие. Все они желали устроить над папой, отсиживавшимся в замке Святого Ангела, суд и избрать нового. Дважды наша артиллерия была готова открыть огонь по замку, как мне рассказывали наиболее видные лица, но король по своей доброте всегда противился этому. Замок оборонять было трудно, так как насыпь была искусственной и небольшой, а часть стены чудом обвалилась. Папу они обвиняли в том, что он купил свое священное достоинство, и это было правдой; главным купцом, всем этим заправлявшим, был при этом упомянутый Асканио, который получил большие деньги и в качестве вице-канцлера стал управляющим дворцом и имуществом папы и многими городами патримония святого Петра. Они спорили из-за того, кому быть папой, однако, по-моему, они могли бы прийти к согласию и избрать нового папу, угодного королю, и даже папу-француза. Не знаю, хорошо или плохо поступил бы в этом случае король, но уверен, что он сделал бы все возможное, чтобы добиться мирного соглашения; однако он был слишком молод и окружен дурными наставниками, чтобы заняться таким великим делом, как реформа церкви; на это он имел полное право, однако ему не удалось ее провести. Не сомневаюсь, что все сведущие и разумные люди сочли бы реформу благим, великим и весьма святым делом, но она требовала огромного труда; так что намерение короля в данном случае было благим (и оно до сих пор остается таковым), но ему некому было помочь.

Поэтому король избрал иной путь и заключил с папой мирное соглашение, которое, правда, не могло долго оставаться в силе, поскольку папу принудили к нему и он слишком явно готовился к организации лиги против короля, о которой позднее пойдет речь. По этому соглашению, папа примирился с кардиналами и некоторым из них, как присутствовавшим, так и отсутствовавшим, обязался платить за кардинальскую шапку. Папа обещал предоставить королю четыре города: Террачину и Чивитавеккью, которые он отдал, Витербо, уже взятый королем, и Сполето, так и не отданный, несмотря на обещание. Они должны были быть возвращены папе, как только король покинет Неаполь, что и было сделано, хотя папа его и обманул. По соглашению, королю передавался также брат Турка, за которого получали от Турка 45 тысяч дукатов в год и потому боялись его потерять²⁴. Папа также обещал не назначать ни на одно церковное место своих людей без согласия короля; были и другие пункты касательно консистории. Своего сына, кардинала Валенсии, папа давал в заложники²⁵, назначив его легатом при короле. А король со всем смирением, на которое только способны короли, выразил папе сыновнее почтение. Папа возвел в сан кардинала двоих его людей: генерального сборщика (которого чаще всего звали просто генералом), бывшего до этого епископом Сен-Мало, и епископа Ле-Мана, происходившего из дома Сен-Полей, который в это время находился во Франции.

ГЛАВА XVI

Когда дела эти были завершены, король покинул Рим²⁶ большим другом папы, как ему казалось; но восемь кардиналов уехали из Рима, недовольные соглашением, и шестеро из них были сторонниками вице-канцлера и кардинала Сан-Пьетро-ин-винколи, хотя, как кажется, Асканио лишь притворялся, а в душе был согласен с папой, но его брат, герцог Миланский, еще не порвал с нами. Король направился в Дженцано, а оттуда в Веллетри, и там кардинал Валенсии бежал от него. На следующий день король взял штурмом Монтефортино, принадлежавший Якопо Конти, который взял у короля деньги и затем перешел на сторону противника, ибо Конти были сторонниками Орсини; при этом были перебиты все осажденные.

После этого король пошел в Вальмонтоне, принадлежавший дому Колонна, а затем остановился в четырех милях от Монте-Сан-Джованни, очень сильной крепости, которая была взята (и все или почти все находившиеся там – убиты) только после семи- или восьмичасового обстрела; она принадлежала маркизу Пескаро и находилась на папской земле; и там соединились все силы французской армии.

Оттуда король направился к отстоявшему в 16 милях или около того Сан-Джермано, где король Ферранте, только что венчанный на царство, расположился лагерем, как было выше сказано, со всеми набранными им людьми. Это была его последняя надежда, и, кроме этого места, сражаться было уже негде, ибо оно лежало на границе его королевства и было удобно расположено благодаря речке и горам.

И он направил множество людей для охраны и обороны горного ущелья Канчелле, в шести милях от Сан-Джермано.

Но еще до того, как король подошел к Сан-Джермано, король Ферранте в беспорядке отступил, оставил и город, и горный проход. В этот день нашим авангардом командовал монсеньор де Гиз, а король шел сразу за авангардом. В ущелье Канчелле был направлен монсеньор де Рье, и засевшие там арагонцы очистили его; после этого король вступил в Сан-Джермано. Король Ферранте бежал прямо в Капую, где жители отказались впустить его солдат и разрешили войти лишь ему самому с небольшим количеством людей. Но он там не задержался и, опасаясь восстания, каковое и случилось, выехал в Неаполь, обратившись к капуанцам с просьбой стоять за него и обещав на следующий день вернуться; ночью все его люди должны были дожидаться его в Капуе, но, вернувшись через день, он никого не застал, ибо все ушли; сеньор Вирджинио Орсини и его кузен граф Питильяно пошли в Нолу и там со своими людьми были захвачены нашими. Они утверждали, что имеют охранную грамоту и что с ними поступают не по праву; грамота действительно была, но на руках они ее не имели. Их не заставили ничего платить, но злоключения и неприятности они перенесли большие.

Из Сан-Джермано король двинулся в Миньяно и Трани, которые ему были открыты. Затем он расположился в Кальви, в двух милях от Капуи. Туда к нему пришли жители Капуи договориться о передаче города, и король вступил в Капую со всей армией. А из Капуи он на следующий день пошел в Аверсу, что на полпути от Капуи до Неаполя и на расстоянии пяти миль от каждого из городов; там его посетили неаполитанцы и договорились с ним о сдаче города, сохранив за собой свои старые привилегии; и в Неаполь первыми были отправлены маршал де Жье, сенешал Бокера, хранитель печати президент Гане и секретари.

Король Ферранте, видя, что народ и вооруженная знать восстали против него и накануне его приезда разграбили его большую конюшню, сел на галеру и отплыл на Искью, остров в 18 милях от Неаполя. А наш король с великой радостью и торжественностью был принят в городе²⁷; все вышли ему навстречу, и первыми те, кто всего более был обязан Арагонскому дому, вроде членов дома Караффа, которые получили от Арагонского короля 40 тысяч дукатов дохода в виде наследственного имущества и бенефициев; ведь короли там передают земли своего домена в держания, и то же самое делают и другие, так что во всем королевстве, как думаю, не найдется и трех человек, которые бы не держали своего имения либо от короны, либо от кого другого.

Никогда еще народ не выражал такой любви к королю и его нации, как в этот день; людям казалось, что они полностью избавились от тирании, и они по своей воле переходили на нашу сторону. В Калабрии перешли все, хотя туда были посланы без войска только монсеньор д'Обиньи и Перрон да Баски. По доброй воле перешла и вся Абруцце, начиная с города Аквила, которая всегда была доброй сторонницей французов. Перешли и все города Апулии, за исключением хорошо укрепленного и бдительно охранявшегося Бриндизи и Галлиполи, который также охранялся, ибо иначе народ там встал бы на нашу сторону. В Калабрии же не подчинились три города: Амантея и Тропея, ранее верные анжуйцам, а позднее поднявшие флаг нашего короля; но поскольку он передал их монсеньору де Преси и не пожелал включить в свой домен, они подняли арагонские флаги. Арагонским остался и замок Реджо; но они все держались благодаря тому, что король не послал военных сил против них. Таранто сдался, как город, так и цитадель, и все по своей воле, поскольку в Апулию было отправлено немного наших людей. Король получил также Отранто, Монополи, Трани, Манфредонию, Барлетту и все остальные города, за исключением вышеназванных. В течение трех дней жители городов приходили к нашим людям, чтобы сдаться, и их направляли в Неаполь. Туда же съехались и все принцы и сеньоры королевства, чтобы принести оммаж, кроме маркиза Пескаро, но его братья и племянники приехали.

Граф Арена и маркиз Сквиллаче бежали в Сицилию, поскольку король отдал их земли монсеньору д'Обиньи. В Неаполь прибыли принц Салернский, приведший наш флот (который оказался бесполезным), его кузен принц Бизиньяно с братьями, герцог Мельфинский, герцог Гравинский, старый герцог Сорский, который давно уже продал свое герцогство кардиналу Сан-Пьетро-ин-винколи (а брат последнего, префект Рима, владеет им и поныне), граф Мантуоро, граф Фонди, граф Трипальда, граф Челано, который, будучи давно уже изгнанником, ехал вместе с королем, молодой граф Троянский из дома Косса, граф Пополо, которого освободили из неаполитанской тюрьмы вместе с молодым принцем Россано, уже упоминавшимся мной (он долгое время пробыл в заключении с отцом, который просидел 34 года; этот юный принц уехал с доном Ферранте), маркиз Котроне, все члены дома Кальдора, граф Маддалони, граф Марильяно (которые оба принадлежали к семейству Караффа, державшему всегда в своих руках высшие должности при Арагонском доме), а также и все остальные сеньоры королевства, кроме троих вышеназванных.

ГЛАВА XVII

Когда король Ферранте бежал из Неаполя, оставив в замке²⁸ маркиза Пескаро с некоторым числом немцев, он направился к отцу, чтобы получить помощь от Сицилии. Дон Федериго держался на море с несколькими галерами и дважды, получив охранную грамоту, приезжал переговорить с нашим королем. Он просил короля оставить его племяннику, дону Ферранте, часть королевства с королевским титулом, а за ним самим сохранить имущество его и жены, и в его отношении дело было несложным, поскольку он имел небольшие владения. Король предложил для него и его племянника земли во Франции, и я полагаю, что он выделил бы им хорошее большое герцогство, но они не согласились. А оставаясь в своем королевстве, они отказались бы от любого договора, какой бы им ни предложили, как только заметили бы, что дела оборачиваются в их пользу.

Перед неаполитанским замком, где были одни немцы, ибо маркиз Пескаро ушел оттуда, была расставлена артиллерия, и начался обстрел; и если бы кто отправил четыре пушки к острову Искья, то был взят бы и он. Но с этого и начались беды. Ибо взяты были все сопротивлявшиеся крепости, которых насчитывалось четыре или пять, и пошли пиры, празднества и турниры. Наши столь возгордились, что не считали уже итальянцев и за людей.

Король венчался на царство и расположился в Кастелло ди Капоана, а иногда наезжал в Монте Империале²⁹. Подданным он оказал большие милости и снизил подати; как я уверен, народ сам по себе от него не отвратился бы (хотя этот народ непостоянен), но ему следовало бы ублажить кое-кого из знатных людей, которых дурно приняли и грубо обошлись с ними у городских ворот. Лучше всего обращались с теми, кто из дома Караффа и которые были истыми арагонцами, хотя и у них многое отняли, не оставив им ни одной ни должности, ни службы; с анжуйцами вроде графа Марильяно³⁰ обращались хуже, чем с арагонцами. Был издан указ, в котором на президента Гане возлагалась вина за получение денег, а на сенешала – за то, что он присвоил герцогство Нольское и возвел себя в сан обер-камергера; этим же указом за всеми, кроме анжуйцев, сохранялись их владения и всем под угрозой судебного преследования запрещалось их расширять. А тех, кто самовольно захватил чужие земли, как граф Челано, силой выдворяли. Все службы и должности были отданы французам, причем одну и ту же должность давали и двоим, и троим. Все очень большие запасы продовольствия в неаполитанском замке³¹ были после его захвата с ведома короля розданы всем желающим.

Замок был сдан после соглашения с немцами, которые получили все имущество, что находилось в нем; был также взят после обстрела и Кастель дель Ово. Эта победа свидетельствует о том, что те, кто руководил этим походом, действовали не сами по себе; как ясно всем, это поистине было делом господним; но те крупные ошибки, о которых я сказал, были совершены людьми, ослепленными славой и не понимавшими, откуда идет это благо и честь, людьми, которые действовали в соответствии со своими дурными страстями и слишком малым опытом. И как видим, судьба так быстро и очевидно переменилась к ним, как быстро происходит смена дня и ночи на Готланде и в Норвегии, где летом дни длиннее, чем где-либо, и как только наступит ночь, тут же или чуть спустя, через четверть часа, уже наступает новый день. Точно так же всякий мудрый человек мог бы наблюдать, как в короткое время этот славный и добрый поход обернулся поражением, хотя он мог бы принести много блага и чести всему христианскому миру, если бы люди поняли, что их вел господь; ведь Турка, который еще жив и является самым никудышным человеком в мире, так же легко было бы ниспровергнуть, как и короля Альфонса; к тому же в руках нашего короля был его брат, которого тот боялся более всего на свете, но он недолго прожил после бегства кардинала Валенсии (говорят, что он был выдан королю уже отравленным)³².