Фигуративная практика
Фигуративная практика, или практика оперирования фигурами, предполагает умение обращаться с некоторым - в идеале довольно большим - количеством фигур, которые являются своего рода '"таблицей умножения" паралогики: ее надо сначала выучить наизусть, чтобы потом "забыть" и при необходимости (не осуществляя процедуры умножения в действительности, то есть, не беря число, например, шесть действительно восемь раз, но просто "зная", что шестью восемь - сорок восемь) чисто автоматически ею пользоваться. Видимо, в этом случае фигуры и в самом деле могут работать, что называется, безотказно. Однако в реальности приобщение к (фигурам таким образом не происходит. Фигуры продолжают сохраняться лишь в практике школьно-университетского анализа литературного текста, да и то, как некие реликты, которые ничего не добавляют к нашему пониманию текста и ничего не убавляют от него. Умение "найти фигуру" и идентифицировать ее в пределах и порой даже в высших учебных заведениях тем результатом, к которому, в сущности, и имеет смысл стремиться. Однако понятно, что идентификация чего бы то ни было как такового отнюдь не означает понимания соответствующей данности. Так, я могу, увидев компьютер, идентифицировать его как компьютер, но такая идентификация ничего не дает мне, если я не имею совсем никакого представления о принципах работы компьютера. Надо сказать, что именно приобщение к фигурам как к средствам "олитературивания" сообщения или текста, видимо, и привело к тому, что возникла такая глубокая пропасть между логической и фигуративной практикой. Утрата объединяющего их принципа (как логическая, так и фигуративная практика, повторяем, предполагают оперирование одними и теми же законами, понятиями и высказываниями) вызвала в качестве последствия то, что логическая практика, с одной стороны, и фигуративная практика- с другой, стали рассматриваться как едва ли не самостоятельные области риторики и уж во всяком случае - как самостоятельные виды построения высказывания. Между тем даже обращение к старым определениям известных нам фигур дает возможность снова увидеть объединяющий их принцип. Так, метафора в классическом определении есть фигура, скрывающая в себе противоречие (ср. закон противоречия в логике!), катахреза прямо переводится с греческого как злоупотребление, а такие логические ошибки, как тавтология, плеоназм и некоторые другие, даже одноименны соответствующим фигурам, рассматривавшимся в античной теории фигур. Более того, если мы опять же обратимся к классической трактовке тропов (о тропах см. ниже) как акирологических форм выражения и попытаемся выяснить путем обращения к старым риторикам, что такое вообще акирология, то будем весьма удивлены, найдя ответ. Акирология (akyrologie, от akyros и logos), или - в соответствии с латинским эквивалентом - impropria dictio, есть так называемая "непригодная речь", то есть речь, оперирующая непригодными средствами выражения, "Акирологический" так и переводится с греческого как "непригодный", "неправомерный", "неправомочный", иными словами, нарушающий законы. О каких еще законах могла идти речь, если не о законах логики - законах построения высказывания? Таким образом, связь между тропом/фигурой, с одной стороны, и логической ошибкой - с другой, зафиксирована даже на терминологическом уровне, и обнаружение трактовки тропов как акирологических (непригодных для использования) форм выражения стало Для автора данного учебного пособия фактически последним доводом в пользу возможности установления параллелей между позитивным и негативным использованием законов построения высказывания - логикой и паралогикой, Может быть, рассмотрение элементов фигуративной практики как явлений акирологических дает возможность объяснить, почему все-таки точка зрения, в соответствии с которой фигуры и топы - суть не нейтральные отклонения от нейтрального (нулевого) уровня, не всегда выдерживает критику. Квалификация фигуративной практики как "непригодной", акирологической, с точки зрения логики, является глубинной причиной того, почему перевод тропа или фигуры на "обыденный" язык бесперспективен: в этом смысле "непригодное" просто не поддается переводу. Эпоха барокко и эпоха романтизма предложили очень точные версии этой темы: "...и здесь мы сталкиваемся с тем, что тропы (границы, отделяющие одни виды тропов от других, приобретают в текстах барокко исключительно зыбкий характер) составляют не внешнюю замену одних элементов плана выражения другими, а способ образования особого строя сознания... В "Подзорной трубе Аристотеля" Тезауро разработал учение о Магафоре как универсальном принципе как человеческого, так и божественного сознания. В основе его лежит Остроумие - мышление, основанное на сближении несхожего, соединении несоединимого. Метафорическое сознание приравнивается творческому, и даже акт божественного творчества представляется Тезауро как некое высшее Остроумие, которое средствами метафор, аналогий и кончено творит мир. Тезауро возражает против тех, кто видит в риторических фигурах внешние украшения, - они составляют для него самого основу механизма мышления той высшей Гениальности, которая одухотворяет и человека, и вселенную".[47] Логика и паралогика не просто два различных языка, но два взаимоисключающих языка, чуть ли не закрытые по отношению друг к другу. Базируясь на одних и тех же механизмах, языки эти по данной причине полярны по своим функциям (одинаково заряженные частицы отталкиваются друг от друга). Вот почему невозможно, с одной стороны, "пересказать" троп, с другой - "тропеизировать" логический оборот. Подобная процедура должна была бы быть, скажем, не переводом с русского на английский или с немецкого на французский, а переводом с языка человеческого на "язык", например, пчел или дельфинов. Тем не менее, попытки перевода на практике постоянно предпринимаются: выявление тропа или фигуры сопряжено обычно с тем, чтобы противопоставить им "пригодный" логический вариант. Операция эта, практически безнадежная, может быть, вероятно осуществлена лишь типологически, путем перехода к третьему языку. Этим третьим языком и является риторическое описание. Отсюда такое пристальное внимание к риторике как метаязыку, то есть языку внешнему по отношению к "языку логики" и "языку паралогики", языку, способному описать в "третьих категориях" то, что происходит между двумя этими языками.[48] Сколько же таких параллелей между логикой и паралогикой устанавливает риторика? При ответе на этот вопрос важно помнить, что большое количество сведений из области риторики к настоящему времени утрачено. Вполне возможно, что в настоящее время мы не располагаем многими понятиями (как из области логической, так и из области фигуративной практики), кс1торые были "задействованы" как в логике, так и в теории фигур прошлого. С поправкой на это допустимо говорить в настоящее время о нескольких десятках (между 50 и 80) фигур, поддающихся более или менее корректному описанию. В уже одном из памятников риторики времен эллинизма ("Риторика к Горению") было приведено 70 их названий. В средневековых риториках, существенно расширивших "ассортимент" фигур (поскольку практически, одними фигурами риторы в это время и занимались), их насчитывалось уже свыше 200. В данном учебном пособии мы попытаемся описать максимально возможное количество известных на сегодняшний день фигур и продемонстрировать их связи с соответствующими логическими операциями. Вот каталог тропов и фигур, сведения о которых читатель найдет в данном учебном пособии (тропы и фигуры распределены по рубрикам, смысл которых будет; объяснен позднее).
ТРОПЫ
ФИГУРЫ
§ 6. Фигуры и тропы Во многих современных учебных пособиях по риторике ставшее традиционным деление фигуративных приемов на фигуры, с одной стороны, и тропы - с другой, квалифицируется как не вполне '"историческое" и даже не вполне "логичное". Дело в том, что античность рассматривала тропы в составе фигур, причем признаки, различающие их, точно не были сформулированы. В дальнейшем, с развитием риторики и фактическим превращением ее в теорию фигур, различение между фигурами и тропами становилось своего рода делом чести для риторов позднего времени. Между тем различия эти действительно были трудноуловимыми. Так что настойчивость "потомков" привела только к тому, что, с одной стороны возник чрезвычайно большой разнобой в трактовке одних и тех же фигуративных приемов, а с другой - появились весьма сложные и часто довольно искусственные классификации, в составе которых тропы то становились отдельной группой, то, наоборот, разбивались на подгруппы. Описать отношения между фигурами и тропами довольно сложно. «Официальная» точка зрения (отраженная, в частности, в Литературном энциклопедическом словаре, словарная статья "Фигуры", автор - М.Л. Гас" паров; словарная статья "Тропы", автор В.П. Григорьев), например, рассматривая тропы как одну из разновидностей фигур, традиционно квалифицирует их как фигуры переосмысления. При этом утверждается, что выявить какую бы то ни было систему в отношениях между тропами и фигурами затруднительно. Но, например, система, тем не менее выявленная авторами "Общей риторики", предполагает, в сущности, довольно прозрачные отношения между фигурами и тропами: тропы, по их мнению, затрагивают только одно слово, причем лишь его семантику; в то время как фигуры - есть операции с группами слов.[49] Не вступая в дискуссии с представителями приведенных точек зрения, заметим только, что перед нами лишь два из многочисленных примеров, связанных с попытками '"прояснить" традиционно не очень прозрачные даже в самой классической риторике отношения между фигурами и тропами. Поэтому действительно непросто (тем более на таком позднем этапе истории риторики) обращаться к поискам изначально не заложенных в понятия дивергентных признаков. В частности, классические определения тропа и фигуры (оба определения принадлежат Квинтилиану и часто цитируются) дают не слишком много возможностей увидеть эти дивергентные признаки. Ср.: "Троп есть такое изменение собственного значения слова или словесного оборота в другое, при котором получается обогащение значения..." "Фигура определяется двояко: во-первых, как и всякая форма, в которой выражена мысль; во вторых, фигура в точном смысле слова определяется как сознательное отклонение в мысли или в выражении от обыденной и простой формы". Немногое, что можно уловить в этих определениях (носящих операционный характер), - это то, что тропы предполагают вариации значений, фигуры - прежде всего вариации структур, Видимо, допустимо расставить и более демонстративные акценты: тропы предполагают прежде всего преобразование основного значения слова/словосочетания (и только как следствие- преобразование структур, в которые они входят), фигуры- прежде всего преобразования фундаментальных структур (и только как следствие- преобразование значений входящих в них элементов). Акценты эти представляются довольно существенными. При общей, паралогической, основе обоих речевых явлений они по-разному реализуют паралогический механизм: в основе тропов лежат преобразования законов логики (и в первую очередь - аналогии), в основе фигур - преобразования законов синтаксиса (как репрезентанта логики на уровне структурирования сообщения). Эта точка зрения хорошо согласуется с принятой в современной лингвистике концепцией тропа. Данная концепция базируется на семиотических идеях, высказанных в конце 70-х годов П. Шофером и Д. Райсом. Их довольно сложное определение тропа звучит следующим образом: "Троп - семантическая транспозиция от знака in praesentia к знаку in absentia". Это означает, что троп есть случай своего рода мимикрии: одна речевая единица на самом деле всего лишь занимает место другой речевой единицы, которая "материально" отсутствует и проявляется лишь "'идеально", посредством значения. Так, если мы встречаем в сообщении выражение типа "смелость города берет", то следует понимать, что слово "смелость" занимает место словосочетания "смелые люди", употреблено вместо этого словосочетания, однако заимствует его значение, то есть значение отсутствующего знака проецируется на присутствующий знак. А когда я предлагаю "доехать на тачке", слово "такси" все равно незримо присутствует в моем предложении, ибо стоящая на его месте "тачка" имеет не свое собственное значение, а значение отсутствующего слова "такси". В сущности, "транспозиция", описанная П. Шофером и Д. Райсом, есть операция аналогического типа (троп есть аналогия без называния второго члена сравнения, но с переносом его значений на первый): одно сопоставляется с другим. Причем, как сказано, из двух членов аналогии присутствует лишь один (в примере с тачкой "тачка"): отсутствие второго члена ("такси") компенсируется его значением, он как бы делегирует значение наличному члену аналогии. Иными словами, процедура аналогии, как это чаще всего и бывает с тропами, "нарушена" или преобразована. Фигурально выражаясь, имея троп, мы имеем одну речевую единицу (слово или словосочетание) и призрак другой речевой единицы. Концепции фигуры, которая столь же охотно признавалась бы лингвистами как концепция тропа, на сегодняшний день нет. Однако соблазнительно было бы трактовать фигуру как тип структуры, тоже предполагающей наличие призрака. Это мог бы быть призрак порядка там, где на самом деле нет смысловой упорядоченности (параллелизм, анафора и др.), и призрак беспорядка там, где смысловая упорядоченность налицо (инверсия и др.). Иными словами, за демонстративно организованным синтаксисом обычно "скрывается" смысловой хаос, в то время как за искореженным синтаксисом вполне упорядоченные смыслы. Впрочем, данное соображение предлагается лишь в порядке гипотезы. В следующем параграфе мы обратимся к тем описаниям соответствующих тропов и фигур, которые сохранились до наших дней. Может быть, таким образом отношения между тропами и фигурами прояснятся более отчетливо, При обсуждении конкретных тропов и фигур пойдем по тому самому пути, что и в случае с логическими ошибками: модель, пример (почерпнутый опять же из периодической печати или опыта работы рекламных агентств) плюс короткий комментарий с отсылкой к соответствующему – негативно используемому - логическому правилу. Следует только помнить, что одним примером трудно исчерпать все разнообразие конкретного тропа или конкретной фигуры: поэтому вслед за комментарием предлагается так называемый дополнительный ряд, в составе которого приводятся соответствующие рубрике тропы и фигуры из повседневной речевой практики (чащ» всего опять же газеты, реклама), механизм которых читателям представляется выявить самостоятельно. Позволим себе также в ряде случаев ограничиться так называемыми общеязыковыми тропами и фигурами - иногда зафиксировать риторическую функцию менее важно, чем понять, как "работает" то или иное конкретное речевое явление.
Тропы Если обратиться к типичным лингвистическим исследованиям, ориентированным на риторику, удивительным может показаться прежде всего то, каким ограниченным количеством тропов оперируют современные ученые. Обычно рассматриваются фактически всего лишь три тропа: метафора, метонимия и синекдоха. Однако дело отнюдь не в том, что неориторам неинтересны другие тропы, дело в том, что к концу XX века данные три тропа были осознаны в качестве основных претендентов на то, чтобы считаться "первотропом". Поиск первотропа действительно занимает значительное место в современных исследовательских программах риторической направленности. И это понятно: при невозможности точно установить признаки, лежащие в основе различения тропов между собой, с одной стороны, и признаки, лежащие в основе различения тропов и фигур - с другой, неориторы прикладывают все усилия к тому, чтобы выявить "организующее начало", которое могло бы позволить упорядочить столь сложно скоординированную систему речевых явлений. Притом что это со всей очевидностью родственные речевые явления. Родственность их была подтверждена в ходе анализа "обратимости тропов", то есть исследований перехода одного тропа в другой. Идея эта принадлежит еще Андрею Белому и высказана им в работе под названием "Символизм", впервые вышедшей в 1910 году: "формы изобразительности неотделимы друг от друга:[50] они переходят одна в другую...; один и тот же процесс живописания, претерпевая различные фазы, предстает нам то как эпитет, то как сравнение, то как синекдоха, то как метонимия, то как метафора в тесном смысле". Исследования взаимопереходности тропов продолжаются и сегодня. Чрезвычайно тонкое исследование этого механизма предложено НА Кожевниковой.[51] На пути поисков "первотропа", как бы долженствующего представлять "все тропы" в одном лице, наукой нашего времени сделано немало интересных открытий. Главное из них принадлежит Р. О. Якобсону, "назначившему" главными тропами два, метафору и метонимию, и показавшему глубоко сущностное различие между ними. Если метафора предполагает работу со значениями слов в парадигме - вертикальном ряду, иерархии, где происходят операции выбора слов, то метонимия - явление синтагматическое, "горизонтальное", связанное с сочетаниями слов. Примечательно, что P.O. Якобсон установил родство метафоры и метонимии с речевыми аномалиями - расстройствами, при которых происходят разрушения ассоциаций по сходству (аналогичные метафоре) и по смежности (аналогичные метонимии). Так, старый признак, приписываемый тропам, - акирологичность ("неправильность")" получил новое объяснение. Существует попытка свести все тропы к метонимии: ее предложил один из самых ярких представителей семиотики Умберто Эко (известный нам как автор романов "Имя розы" и "Маятник Фуко"). А уже известная нам бельгийская группа предъявляет в качестве "первотропа" синекдоху. Как бы там ни было, но генеральный вектор, определяющий взаимоотношения тропов, можно считать заданным. В соответствии с этим вектором метафору, с одной стороны, и метонимию (или синекдоху как ее вид), с другой, принято считать "полярными" тропами и располагать все остальные тропы между ними. В данном учебном пособии мы не пойдем по этому пути. Для наших практических целей (а концепции, бегло представленные выше, носят теоретический характер) важнее зафиксировать общий принцип, лежащий в основе всех тропов, а именно - паралогическое обращение с логикой и прежде всего аналогией. Хотим мы этого или не хотим, но аналогический характер любого тропа (при направленности внимания на эту его сторону) обычно поддается наблюдению. "Метафора и метонимия (два основных тропа - Е.К.) принадлежат к области аналогического мышления. В этом качестве они органически связаны с творческим сознанием как таковым", ~ пишет Ю.М. Лотман.[52] Итак, будем держать в поле зрения два признака тропа: его аналогический характер и его паралогичность (акирологичность). Именно преобразование правил аналогии - соединение принципиально несоединимого, сочетание Принципиально несочетаемого и т. п. - позволяет осуществлять те "тропсические" операции со значениями слов, которые обычно упоминают исследователи. "Благодаря тропам, - пишет, например, В.Н. Топоров, - увеличиваются возможности передачи новых смыслов, фиксации новых точек зрения, новых связей субъекта текста с объективной сферой". Более того, тропы, по его мнению, представляют собой "уникальное опытное поле, на котором происходят разнообразные и сложные процессы синтеза (и анализа) новых значений" и происходит обращение к "естественному" языку, принципиально неотделимому от современного".[53] Поиски "линии единства" в составе тропов- это лишь одна сторона проблемы. С другой же стороны, нелишне задать и вопрос, что различает тропы. Притом что все тропы представляют собой паралогические процедуры преобразования значений слов и словосочетаний, преобразование это не всегда происходит одинаково. В одних случаях - путем порождения "неистинных" с точки зрения логики смыслов, в других - смыслов, конфликтных по отношению к критерию искренности. Действительно, если, осуществляя, например, метонимию (см. ниже) "я три тарелки съел", я фактически продуцирую ложное (не истинное) суждение, ибо, разумеется, съедены не тарелки, а содержимое тарелок, то, осуществляя, скажем, апосиопезу (умалчивание), то есть вообще не называя имен объекта, я, скорее, проявляю неискренность, чем продуцирую ложное суждение. Критерий истинности и критерий искренности, которые уже были упомянуты в первой главе, введены в научный оборот сравнительно недавно, а потому пользоваться ими для различения такого "древнего" явления, как тропы, может быть, исторически не вполне корректно. Однако найти другой способ, позволяющий разграничить две отмеченные выше группы тропов, нам не удалось. Стало быть, рассматривая критерий истинности как критерий, обеспечивающий соответствие высказывания действительности, а критерий искренности - как обеспечивающий выражение на самом деле присущих говорящему мыслей и чувств, будем считать, что разница в этих критериях и задает разницу между двумя группами речевых явлений в составе тропов* Назовем тропы, связанные с нарушением критерия истинности, собственно трапами, а тропы, связанные с нарушением критерия искренности, не собственно тропами. То, как реализуются в каждом конкретном случае критерий истинности и критерий искренности, можно будет увидеть на примерах.
|