Типология

Четвертый пункт — попытка ухватить типологию па­циента, занять позицию связующего звена между чистым наблюдением и присоединением вербального выражения. Здесь я намеренно говорю «попытка», потомучто мы все осознаем, что получение быстрого и дифференцированно­го понимания психологической типологии пациента — за­дача очень непростая. Часто проходит несколько лечебных часов, пока у аналитика не появляется слабая степень уве­ренности относительно типа, к которому пациент принад­лежит. С другой стороны, мы не должны придавать этим

трудностям слишком большое значение и тревожиться от­носительно возможных ошибок в диагнозе; прежде всего мы должны искать подтверждение наблюдаемого типологиче­ского материала, сопровождающего первоначальное интер­вью. Наш опыт говорит, что такое подтверждение полно­стью возможно после одночасового интервью. Во всех слу­чаях мы были способны относительно быстро выяснить тип установки, так как экстравертная и интравертная установки часто могут быть ясно распознаны на основе внешности или поведения пациента. Почти всегда любая дополнитель­ная информация из содержания, представленного в ин­тервью, оказывалась соответствующей нашей первоначаль­ной оценке. Способ, которым пациент представляет себя, обычно совершенно отчетливо демонстрирует, ориентиру­ется ли он более на внешние объекты или на внутренние субъективные факторы. В этом отношении, диагноз, конеч­но, более труден, когда мы пытаемся оценить степень, до которой личность была подготовлена, обучена личной исто­рией и влияниями среды, испытанными его подчиненной функцией. Это находит свое воплощение у исходно интровертной личности, пытающейся жить как экстраверт, и у из­начально экстравертного индивида, стремящегося жить как интраверт. Хотя диагностика подобного состояния и важ­на терапевтически, сами методы, предоставленные в наше распоряжение, обычно позволяют нам распознать это толь­ко в процессе анализа, и в первоначальном интервью по­добное возможно лишь в исключительных случаях.

Выяснение функциональных типов является более труд­ным, в особенности, идентификация двух иррациональных функций — ощущения и интуиции — оказывается пробле­матичной. Во время первоначального интервью относитель­но просто распознать, представляет ли пациент преобла­дающе рациональные функции и ориентирует ли свои суж­дения в терминах «правильно — неправильно», равно как и стремится ли работать преобладающе с мышлением и по­давлять чувство, или же более ориентирован к симпатии-антипатии и ориентирован более на выражение чувств.

В противоположность этому, диагностика значения ин­туиции и ощущения требует проникающего обсуждения

всего материала из первоначального интервью. Берлинская исследовательская группа часто не уверена относительно установления границ между первичными и вторичными функциями, — где они должны проходить, исключая, разу­меется, типичные грубые примеры или случаи. Соответст­венно, в своих диагнозах мы начали с подчиненных функ­ций, которые во многих случаях были представлены гораздо более ясно, чем развитые ведущие функции, и которые предшествовали моменту ясного различения между ведущи­ми и вторичными функциями.

Как уже подробно объяснил Юнг (см.: «Психологиче­ские типы»), грубо односторонние типы являются край­ними вариантами, и мы должны научиться воспринимать появление или присутствие смешанных форм, как более общий случай. Тем не менее сама попытка определения типологии пациента дело очень стоящее, так как в этом усилии можно также выстроить в ряд и уравнять симпто­матологию с типологией. К несчастью, взаимоотношения между психопатологией и типологией, которые дал Юнг в приложении к своей работе о типологии, являются очень интуитивными и приблизительными во многих отношени­ях. К примеру, общее суждение, что среди женщин более преобладает чувственный тип, нежели среди мужчин, а мыслительный тип более чаще встречается среди мужчин, нежели у женщин, согласно недавнему эмпирическому ис­следованию (Gollner 1975) далеко от истины; его можно понять отчасти как результат влияния того времени, в ко­тором жил Юнг.

Следуя одному из предложений Вильке (Wilke 1974), мы должны говорить здесь скорее о проблематической функ­ции, нежели о ведущей или вторичной функции. В своих исследованиях депрессивных пациентов Вильке в боль­шинстве случаев определял чувство как проблематическую функцию. Насколько можно судить, не трудно расширить каталог проблематических функций, включив туда остав­шиеся три невротических структуры (хотя здесь детально я это не обсуждаю, так как, возможно, потребуется отдель­ное исследование). Я отметил, что ощущение является про­блематической функцией для шизоида с большими лаку-

нами в восприятии; навязчивость проблематичной функ­ции представлена в мышлении, хотя в этом случае мыш­ление совсем не должно быть ведущей функцией, так как жесткое и сверхмощное суперэго навязчивости имеет тен­денцию скорее базироваться на суждениях морализирую­щих чувств, а не на логических умозаключениях. В случае же истерии, с другой стороны, интуиция должна рассмат­риваться как проблематичная функция, которая, благода­ря своей заявленной изменяемости и недостаточной вы­носливости и прочности, играет значительную роль. Юнгианцы склонны пренебрегать этой областью типологии, и это было бы действительно ценным, если бы корреля­ция (связь) между типологией, с одной стороны, и струк­турами и синдромами, с другой, оказалась бы, в конце концов, реальной в более дифференцированном виде, да­вая обширный казуальный и клинический материал, дос­тупный для нас в ближайшем будущем.

Содержание замечаний пациента

Хочу предуведомить свои замечания по этому вопросу, сказав, что считаю целесообразным и желательным усту­пить пациенту лидерство в начале интервью и дать возмож­ность проявиться напряжению, натянутости, неловкости, оставаясь молчаливым в течение нескольких минут. Это предпочтительней, нежели направлять пациента стандарт­ными вопросами типа «Что привело Вас ко мне?» или «Чем я могу Вам помочь?» или что-то в этом роде. Как показы­вает мой опыт, редко случается, чтобы пациент не начал го­ворить непроизвольно, когда аналитик дает понять, что он не готов направлять пациента своими вопросами. С помо­щью такой стратегии во многих случаях появляется возмож­ность наблюдения исходной проблемы, схожей с изначаль­ным сном, который пациент приносит на лечение. Это мо­жет быть представлено простым предложением «Доктор X. направил меня к вам», или рассказом о трудностях во взаи­моотношениях, или описанием симптомов.

Существенным здесь, как мне представляется, является то, на какую из трех областей пациент имеет склонность

опираться в процессе своих комментариев. Будет ли пред­ложено больше биографического материала, или же паци­ент ограничит себя главным образом текущей ситуацией, или предварительно остановится на симптомах: их описа­нии и возможных взаимосвязях. Многие работы (некоторые уже упоминались) говорят так много о содержании перво­начального интервью, что нет необходимости входить здесь в сами детали его проведения, такие, скажем, как понима­ние психических взаимосвязей, теоретического построения и т. д. Не говоря уже о том, что нельзя в предварительном интервью ставить озадачивающие вопросы. Вопросы ана­литика должны служить только углублению его понимания материала пациента и осторожному выстраиванию некото­рых мостов между разнообразными зонами невроза, кото­рые являются психологически релевантными. Делая это, од­нако, следует предоставить пациенту самому выбирать, хо­дить ему или нет по этим мостам. Далее, мера и форма бессознательного материала, — к примеру, сновидения и фантазии — которые пациент готов спонтанно представить в первоначальном интервью, также представляются мне ре­левантными. Здесь каждый имеет возможность наблюдать противоположные крайности: например, один пациент го­ворит почти исключительно об образах сновидений и фан­тазий, в то время как другой полностью их исключает. В ди­агностическом плане во время первоначального интервью необычайно важно для последующего анализа обнаружить ту степень, до которой вообще возможны доступ или коо­перация с бессознательным пациента.