Почему Голливуд прав

 

Совершенно очевидно, что данная модель прямо указывает, почему Голливуд прав. Борцы за авторские права мобилизовали Конгресс и суды для защиты копирайта. Модель помогает нам постичь смысл такого сплочения сил. Предположим, следующая схема иллюстрирует регулирование авторских прав до появления интернета.

Существует баланс между законом, нормами, рынком и архитектурой. Закон лимитирует возможность копирования и распространения контента, предусматривая наказания для тех, кто копирует и распространяет. Эти наказания подкрепляются технологиями, которые осложняют копирование и распространение контента (архитектура) и делают дорогостоящими вышеуказанные действия (рынок). Наконец, эти наказания смягчаются общепринятыми в обществе нормами. Дети, например, переписывают понравившиеся диски друг у друга. Эти виды использования материала, являющегося авторской собственностью, вполне могут считаться нарушением, но общепринятые нормы не видят никакого криминала в такой форме нарушения. Войдите в интернет, точнее, воспользуйтесь такими технологиями, как MP3 или пиринг. Тут преграды архитектурного происхождения кардинально меняются, равно как и ограничения, накладываемые рынком. Поскольку и рынок, и архитектура ослабляют контроль за соблюдением авторских прав, тут же все сильнее начинают напирать нормы. Благостный баланс до появления интернета (по крайней мере, для борцов за копирайт) с появлением Сети превращается в настоящую анархию.

Отсюда смысл и оправдание реакции поборников копирайта. Технологии эволюционировали, твердят правообладатели. Такая смена плюс воздействие хитросплетений рыночных условий и общественных норм подорвали равновесие в защите авторских прав.

Похоже на Ирак после свержения режима Саддама, только здесь ни одно правительство не оправдывает последовавшего разграбления. Ни этот анализ, ни выводы, которые из него следуют, не новы для борцов за копирайт. Действительно, в «Белом листе», подготовленном Министерством торговли в 1995 году (поборники авторских прав оказали на него сильное влияние), имеющийся набор регулирующих модальностей уже был определен и составлен план реагирования. В ответ на перемены, связанные с появлением интернета, «Белый лист», во-первых, призывал Конгресс усовершенствовать закон об интеллектуальной собственности, во-вторых, требовал от компаний взять на вооружение инновационные маркетинговые технологии, в-третьих, принуждал разработчиков создавать системы программной защиты материала, охраняемого копирайтом, и, в-четвертых, убеждал педагогов с младых ногтей прививать детям благоговейное отношение к авторскому праву.

В такой многоплановой стратегии как раз и нуждалось авторское право, если оно вообще стремилось сберечь тот специфический баланс, существовавший до переворота, к которому привело появление интернета. И именно таких действий нам следовало бы ожидать от индустрии развлечений. Абсолютно американская черта: рассматривать свою счастливую жизнь как данность и надеяться на закон, который защитит, если вдруг произойдет нечто, способное перевернуть ее. Владельцы домов на заливной равнине, не колеблясь, апеллируют к правительству с требованием восстанавливать (снова и снова) их жилье, после того как наводнение (архитектура) смоет их собственность (закон). Фермеры, не раздумывая, обращаются к правительству за компенсацией, когда вирус (архитектура) уничтожает их посевы. Профсоюзы смело требуют помощи от правительства, когда импорт (рынок) подрывает сталелитейную промышленность США.

Таким образом, нет ничего дурного или удивительного в кампании, организованной индустрией развлечений для самозащиты от пагубных последствий новых технологий. И я не рискну утверждать, что развивающиеся интернет-технологии мало подействовали на бизнес-методы индустрии развлечений или, в терминах Джона Сили Брауна, на «архитектуру ее прибыли». Но только оттого, что некая заинтересованная сторона просит поддержки у правительства, не обязательно следует, что просьбу надо уважить. И только потому, что технологии подорвали чей-то способ ведения бизнеса, правительство не обязано вмешиваться, чтобы поддержать старый бизнес-метод. Kodak, например, потеряла не меньше 20 процентов своего традиционного пленочного фоторынка с появлением цифровых фотоаппаратов[159]. Разве кто-то считает, что правительство должно запретить цифровые фотоаппараты только для того, чтобы поддержать Kodak? Автострады ослабили позиции железнодорожных грузоперевозчиков. Разве кто-то считает, что надо запретить грузовики ради поддержки железных дорог? Если подойти ближе к предмету нашего разговора, то разве пульты дистанционного управления не снизили эффективность телерекламы (когда начинается нудная реклама, с помощью пульта можно легко переключаться с канала на канал)? Вполне возможно, эта перемена подорвала рынок телевизионной рекламы. Но разве кто-то полагает, что надо регулировать использование пультов ДУ, чтобы поддержать коммерческое телевидение (например, разрешив переключение не более десяти каналов в час)?

Очевидный ответ на эти очевидно риторические вопросы – «нет». В свободном обществе со свободным рынком, базирующимся на свободном предпринимательстве и свободной торговле, роль правительства заключается не в том, чтобы поддерживать тот или иной вид бизнеса в ущерб другим. Его задача – не в том, чтобы выбирать победителей и ограждать их от потерь. Если бы правительство занималось этим повсеместно, никакого прогресса мы бы не добились. Как писал в 1991 году председатель совета директоров Microsoft Билл Гейтс в служебной записке, критикуя патенты на программное обеспечение, «зрелые компании заинтересованы в устранении будущих конкурентов»[160]. И в отличие от начинающих фирм, состоявшиеся компании обладают для этого необходимыми средствами (возьмите RCA и FM-радио). В мире, где конкуренты-инноваторы вынуждены сопротивляться не только рынку, но и правительству, носителям нового ни за что не добиться успеха. Это мир застоя и нарастающей стагнации. Это Советский Союз при Брежневе.

Если стремление искать у правительства защиты по понятным причинам возникает у тех, чьим бизнес-методам смертельно угрожают новые технологии, другие, кто принимает решения, призваны обеспечить гарантии того, что такая защита не станет помехой прогрессу. Другими словами, они обязаны следить за качеством вносимых ими новшеств, вызванных просьбами обиженных. Эти новшества должны оберегать стимулы и возможности инноваций.

В контексте законов, регулирующих свободу слова (в число которых, разумеется, входит закон об авторских правах), эта обязанность еще важнее. Когда индустрия, жалуясь на меняющиеся технологии, просит Конгресс о чем-то, что ограничит свободу слова и творческую деятельность, те, кто принимает решения, должны отнестись к таким просьбам особенно осторожно. Когда правительство начинает регулировать свободу слова, это всегда дурно пахнет. Именно учитывая риски и опасности этой игры, отцы-основатели приняли Первую поправку к Конституции: «Конгресс не должен издавать законов, ограничивающих свободу слова». Поэтому когда Конгресс просят принять закон, который «ограничил» бы свободу слова, следует – очень осторожно – задаться вопросом, оправдано ли такое регулирование. Настоящая аргументация не касается «оправданности» поправок, которые навязывают борцы за соблюдение авторских прав. Речь идет об их эффекте. Потому что прежде чем обсуждать оправданность – сложный вопрос, который во многом зависит от вашей шкалы ценностей, – надо сперва выяснить, осознаем ли мы степень воздействия тех перемен, которых добивается индустрия развлечений.

Вот вам иллюстрация к следующему аргументу. В 1783 г. впервые синтезировали ДДТ (дихлордифенилтрихлорэтан). В 1948 швейцарский химик Пауль Герман Мюллер получил Нобелевскую премию за свою работу, демонстрирующую инсектицидные свойства ДДТ. К 50-м годам данный инсектицид широко использовался во всем мире для уничтожения вредоносных паразитов. Его также применяли для интенсификации сельского хозяйства. Никто не сомневается в том, что уничтожение паразитов или повышение урожайности – цели достойные. Никто не сомневается в том, что работа Мюллера была важной и ценной и, вероятно, даже спасла миллионы жизней. Но в 1962 г. Рэйчел Карсон опубликовала свою «Весну безмолвия», которая доказывала, что ДДТ, при всей принесенной пользе, незаметно подействовал на окружающую среду. Птицы утрачивали репродуктивные способности. Целые экологические цепочки были разрушены. Никто не собирался разрушать окружающую среду. Конечно, Пауль Мюллер не стремился навредить птицам. Но попытка разрешить одни проблемы тут же породила ряд других. И, как считают, они оказались гораздо серьезнее тех, что пытались разрешить вначале. Прямо скажем, проблемы, порожденные ДДТ, оказались тяжелее проблем, им решенных – во всяком случае, с учетом иных, экологически менее вредных методов, которые могли бы развязать узел, впоследствии разрубленный посредством ДДТ. Именно на такую ситуацию обращает внимание профессор права из Дьюкского университета Джеймс Бойл, когда настаивает на том, что человечество нуждается в «движении в защиту окружающей среды»[161]. Его мысль, а также мысль, которую я хочу развить в этой главе, заключается не в том, что у поборников авторского права дурные цели. И не в том, что творцам не следует платить за их труд. И не в том, что музыку надо распространять «бесплатно». Суть кроется в том, что некоторые методы, с помощью которых можно защитить авторов, повлекут за собой непредсказуемые последствия для культурной среды, совсем как ДДТ – для природной. И как критика ДДТ не имеет ничего общего с выступлениями в поддержку малярии или наездом на фермеров, так же и критика определенной совокупности правил, защищающих авторское право, не одобряет анархию и не является нападками на творческих людей. Нам необходима креативная среда, и мы должны осознавать последствия наших поступков. В следующей главе я попытаюсь подробно описать эффект от подобных поступков. Несомненно, интернет-технологии радикально подорвали способности правообладателей защищать свой контент. Но не стоит сомневаться и в том, что если сложить вместе все изменения, внесенные за прошедшее время в закон об авторских правах, с технологическим переворотом, осуществленным интернетом, конечный результат этих изменений скажется не только на повышении эффективности защиты копирайта. Обычно упускают из виду, что совокупное действие такого масштабного наращивания защиты окажется разрушительным для творческой среды. Одним словом, для того чтобы убить комара, мы, не задумываясь, распыляем ДДТ. А последствия такого подхода для свободной культуры будут гораздо опустошительнее того вреда, который способен был причинить один комар.

 

Начала

 

Америка скопировала английский закон об авторском праве. Точнее, мы скопировали и улучшили английский закон. Конституция США проясняет назначение прав на «интеллектуальную собственность». Ее четкие ограничения подкрепляют заимствованную у англичан цель избежать влияния чересчур могущественных издателей.

Власть наделять правом на интеллектуальную собственность предоставлена Конгрессу каким-то странным, по крайней мере, для нашей Конституции, способом. Статья первая, раздел восьмой, пункт восьмой Конституции США гласит:

 

«Конгресс полномочен содействовать прогрессу науки и полезных искусств, сохраняя на ограниченное время авторам и изобретателям исключительные права на соответствующие произведения и открытия».

 

Условно назовем это «Пунктом о Прогрессе», подметив то, чего в этой статье нет. В ней не сказано, что у Конгресса есть власть наделять правами на «интеллектуальную собственность». В ней говорится, что Конгресс может способствовать прогрессу. Цель данного пункта – в наделении полномочиями, и цель эта публична. Никакого намерения ни обогатить издателей, ни даже вознаградить авторов.

«Пункт о Прогрессе» четко лимитирует срок действия копирайта. Англичане ограничили срок действия копирайта, с тем чтобы меньшинство не могло получить непропорциональный контроль над культурой, осуществляя полный контроль над издательским делом. Можно предположить, что отцы-основатели следовали примеру англичан, ставя похожую цель. В самом деле, в отличие от англичан составители Конституции США еще точнее конкретизировали формулировку, требуя, чтобы авторские права распространялись только на «авторов».

Структура «Пункта о Прогрессе» в чем-то отражает структуру Конституции в целом. Во избежание проблем отцы-основатели стремились предотвратить сосредоточение власти у издателей, отделить авторские права от издателей и сделать срок действия копирайта коротким. Чтобы избежать усиления власти церкви, они запретили федеральному правительству создавать церковную иерархию. Чтобы предотвратить концентрацию власти у федерального правительства, они выстроили схему таким образом, чтобы усилить силу штатов – включая Сенат, члены которого в то время избирались штатами, и коллегию выборщиков, также избиравшуюся штатами для участия в выборах президента. В каждом случае структура встроила систему сдержек и противовесов в основу Конституции, разработанной для противодействия неизбежной концентрации власти в одних руках.

Сомневаюсь, что отцы-основатели признали бы право, которое мы сегодня называем копирайтным. Масштабы этого права выходят далеко за грань того, что они могли иметь в виду. Чтобы прийти к пониманию того, что делали «отцы» Конституции США, необходимо рассмотреть наш «копирайт» в контексте. Потребуется осознать, какие изменения произошли в авторском праве за 210 лет со времени его появления на свет. Некоторые из этих поправок рождены законом: кое-какие – в свете новых технологий, другие – в свете технологических перемен, повлекших концентрацию рыночной власти. В терминах нашей модели мы начали отсюда:

 

И закончим здесь:

 

А теперь я поясню, как.