II. Уничтожение.

 

Как все было здесь зелено, весело! Зеленели огороды, цвели сады, пели птицы, играли, щебетали дети. Все благоухало. Все радовало.

 

Все сожгли сейчас. Все искалечено, вырвано, вытоптано, изуродовано. Все сожжено. Только кучи угольев и золы от всего.

 

В кровавом поте лица веками воздвигались эти гнезда человеческие. Теперь они растоптаны окровавленными сапогами солдат.

 

Это был город. Теперь это дымящиеся развалины с обуглившимися трупами зарезанных людьми людей и лошадей, с валяющимися на улицах убитыми мальчиками и девочками, с сошедшими с ума изнасилованными женщинами.

 

Это была деревня. Теперь это куча горящих угольев с жареным человеческим мясом, солдатским и крестьянским. Остатки пира людоедов.

 

Церковь, библиотека, школа, госпиталь, -- все к дьяволу! Что тут толковать о них, когда каждого человека отправляют к дьяволу, схватив его за горло и зарезав, как борова. Это-то, и только это-то, и есть война.

 

Повсюду тысячами валяются неубранные, непогребенные, распространяющие ужасную, отвратительную трупную вонь, разлагающиеся тела, искрошенные в куски.

 

Женщина с разорванными шрапнелью грудями... Мать и с ней девочка с пробитыми бомбой животами... Мальчик с висящей на кровавой жиле, оторванной бомбой, ножкой...

 

 

И детские застывшие глазки выпучены в ужасе в небо: "Боженька, Боженька, да что же это делается?!"

 

Расстреливают стариков, женщин, юношей -- почти детей, насилуют и убивают девушек.

 

"В плен не брать!" И сотнями убивают сдавшихся. Добивают заживо раненых.

Убивают брата. Потом этими же грязными, кровавыми руками срывают все с сестры, хватают ее... Дикие животные, сорвавшиеся с цепи... Гнусность. Подлость. Грязь. И крики: "Вперед, герои, богатыри, защитники культуры и свободы!"