Эту победу советской военной мощи над «Западом», хотя бы и условным, руководство СССР решило продемонстрировать всем своим союзникам. Поэтому для наблюдения за учениями на Тоцкий полигон прибыли не только министр обороны СССР Н.А. Булганин, «отец» советской атомной бомбы физик И.В. Курчатов, министр среднего машиностроения В.А. Малышев, но и министры обороны, представители военно-политического руководства всех стран «народной демократии», в том числе Китая. Очевидцам особенно запомнились министр национальной обороны Польши маршал (одновременно советский и польский) К.К. Рокоссовский и министр обороны Китайской Народной Республики Пэн Дехуай. Для гостей из стран соцсодружества и чиновников Министерства обороны СССР построили жилой городок в урочище Дурной Гай на правом берегу Самары, недалеко от впадения в нее реки Сорочки – километрах в 18-ти от эпицентра. А вот министр обороны Н.А. Булганин, партийно-правительственное руководство и маршалы Советского Союза А.М. Василевский, И.С. Конев, Р.Я. Малиновский расположились на станции Тоцкая в трех специальных пассажирских составах. Булганин и Курчатов прибыли в Тоцкое вместе с Н.С. Хрущевым лишь за день до учений.
По свидетельству подполковника Н.В. Даниленко, Никита Сергеевич со свитой ходил по передней линии войск, представлял офицерам и солдатам академика И.В. Курчатова, а тот разъяснял, что за бомба будет взорвана, и «гарантировал безопасность для всех участников». Об этом вспоминает и Г.С. Якименко:
– Личному составу объяснили боевую задачу, старались все сделать для того, чтобы обошлось без человеческих жертв. Солдаты не подвели. Не было паники, дезертирства. Не растерялись и офицеры. Ну, правда, были и те, кто «закосить» пытался – в отпуск просился, вспоминал про больную родню. Но случаи единичные, по пальцам могу перечесть. Страха перед бомбой не было. Лишь неизвестность томила, ведь ничего же мы не знали о ее характере! У всех в глазах стоял немой вопрос: «Как эта чертова бомба себя поведет?». К счастью, приехал Курчатов. Я хорошо его помню – чернобородого, в синем элегантном костюме без орденов. Отвечал на наши вопросы. К нему, как к «автору», было их множество…
К тому времени, как отмечает генерал-полковник В.В. Коробушин, вокруг будущего эпицентра уже была установлена запретная зона радиусом восемь километров:
– За пять суток до начала учений все войска были выведены из запретной зоны. По периметру ее выставили охранение. С этого момента и в течение первых трех суток после взрыва допуск туда производился только через контрольно-пропускной пункт по специальным пропускам и жетонам. В приказе Г. Жукова говорилось: «…В день учения с 5.00 до 9.00 запретить движение одиночных лиц и автомашин. Передвижение разрешить только в составе команд с ответственными офицерами. С 9.00 и до 11.00 всякое движение запретить…Вывод войск за пределы запретной зоны закончить к исходу 9 сентября и письменно донести мне. Все подготовленные укрытия и убежища, а также готовность средств связи к приему и передаче сигналов проверить специальными комиссиями и результаты оформить актами»…
Наконец настал вечер 13 сентября. В расположении войск прозвучала команда «отбой». Над опустевшими окрестными селами, жителей которых отправили под Бузулук, только сверчки перекликались мелкими трещотками. А немного подальше от той точки, которая завтра утром станет эпицентром, подоив коров, поужинав, укладывались спать мирные люди, большинство из которых никогда не видело войны. Они не знали, что именно завтра совсем недалеко от их дома случится маленькая атомная война с непредсказуемыми последствиями.
4. «Татьянин» день
Сначала – вспышка ярче молнии. Свет – сильнее солнца. Те, кто, вопреки запретам, смотрел на огненный шар, лишились зрения на минуту-другую. Люди услышали страшный треск – мощнее грома, будто в небе руки великана рвали листовое железо. Земля качнулась, словно люлька.
В небо поднимался огромный огненный столб, его верхушка закручивалась в гигантский купол, переливавшийся всеми красками радуги. Исполинский атомный гриб стоял над тем местом, где всего несколько секунд назад шелестела дубовая роща, цвели полевые цветы, журчали родники, пели птицы.
Вскоре шляпка радиоактивного гриба оторвалась, превратясь в облако, и поплыла на северо-восток…
Так очень коротко, суммируя воспоминания многих очевидцев, можно описать Тоцкий атомный взрыв, произошедший в 9 часов 33 минуты 14 сентября 1954 года.
А в шесть часов утра, за три с половиной часа до вспышки адского, самого ослепительного пламени, какое только видели в своей жизни свидетели Тоцкого взрыва, бомбардировщик «Ту-4» с атомным устройством на борту взлетел с аэродрома, как сообщили офицерам, принимавшим участие в учениях, «южнее Тоцкого полигона». Сегодня мы знаем, что «Ту-4» с бомбой, которую ее создатели нарекли ласковым женским именем «Татьяна», поднялся с аэродрома НИИ Военно-Воздушных сил в Ахтубинске Астраханской области. Он летел в сопровождении пяти истребителей и бомбардировщика «Ил-28». Двенадцать членов экипажа бомбардировщика во главе с командиром подполковником В. Кутырчевым видели, что очень близко справа и слева от «Туполева» все время летят два истребителя «МиГ-17», а позади – еще три. Они прекрасно знали, что истребители сзади – это охрана. А по бокам идут «контролеры» с полным боекомплектом, которые должны в случае отклонения «Ту-4» с бомбой от намеченного маршрута (который проходил над городами и крупными поселками) дать его пилоту некоторое время для исправления ошибки, а если он не вернется на курс, то уничтожить самолет. Впрочем, это вряд ли могло понадобиться, потому что экипаж, по отзывам очевидцев, был подобран опытный и уже сбрасывал атомные бомбы на Семипалатинском полигоне.
Как известно, «Ту-4» по прямому указанию Сталина был скопирован авиаконструктором А.Н. Туполевым с американской «суперкрепости» «В-29». Во время Второй мировой войны американцы бомбили Японию, вылетая со своих баз на тихоокеанских островах, но им не всегда хватало горючего, чтобы вернуться домой, и тогда они садились на аэродромах советского Дальнего Востока. Формально наши брали их в плен, поскольку СССР и Япония не были в состоянии войны. Правда, после американских пилотов увозили в Ташкент и оттуда, дав им отдохнуть, устраивали «побег» в Иран. А вот некоторые их самолеты оставались в Советском Союзе. Не знаю, намеренно это было сделано, чтобы скопировать американцев даже в способе доставки ядерного оружия, или же вышло по чистой случайности, но в 1954-м атомную бомбу на Оренбуржье сбросил именно «Ту-4», аналог тех бомбардировщиков «В-29», экипажи которых в августе 1945-го стерли с земли Хиросиму и Нагасаки вместе с их жителями…
О взлете бомбардировщика в Ахтубинске войскам на Тоцком полигоне сообщили через громкоговорящие установки и затем через каждые полчаса говорили, сколько времени осталось до сброса бомбы. За десять минут до взрыва был дан сигнал «Атомная тревога», по которому все должны были уйти в укрытия, а экипажи танков, САУ и бронетранспортеров занять места в своих машинах и задраить люки. Начался поминутный отсчет времени. Напряжение возросло до предела. Воздух звенел напряженной тишиной. Приближался кульминационный момент учений, проходивших под кодовым названием «Снежок».
В девять часов тридцать три минуты по местному времени прозвучало:
– Сброс!
За мгновение до этого на борту бомбардировщика бомбардир капитан Л. Кокорин нажал кнопку сброса. «Татьяна» отделилась от «Туполева» на высоте 8 тысяч метров. Спустя 45 секунд, когда бомба находилась на высоте 350 метров, произошел взрыв. Его мощность оценивается разными источниками в 40-50 килотонн, хотя большинство участников учений и специалистов склонно говорить именно о 40 или даже 38 килотоннах.
Если верить полковнику Кривому, при подлете самолета «Ту-4» с бомбой к цели командующий учениями маршал Г.К. Жуков находился на первом пункте наблюдения в районе горы Медвежьей (10,5 километра на юго-восток от эпицентра) и прошел на открытую деревянную смотровую площадку, предпочтя ее траншеям и бетонному бункеру с амбразурами. Вслед за ним, конечно же, направились все советские военачальники и зарубежные гости.
После взрыва атомной бомбы мощная взрывная волна дошла до этого наблюдательного пункта, посшибав головные уборы и с самого Жукова, и с маршалов Конева и Рокоссовского, сметя со смотровой площадки табуреты, приготовленные для руководителей учений и приглашенных. Согласно воспоминаниям очевидцев, маршалы даже бровью не повели. А вот их адъютанты побежали за фуражками своих патронов. Когда Георгию Константиновичу вскоре принесли фуражку, свидетельствует Г.С. Якименко, он повертел ее в руках и, улыбнувшись, произнес: «Кто-то успел в ней картошку пожарить». Адъютант не нашел головного убора маршала и принес ту засаленную фуражку, что первой подвернулась под руку, – нельзя же четырежды Герою Советского Союза, маршалу и руководителю учений нарушать форму одежды!
– Каждому солдату и офицеру было определено его место на момент взрыва, – вспоминает Григорий Сидорович Якименко. – Я находился на наблюдательном пункте, в укрытии. И когда грянул взрыв, лежал в противогазе на дне окопа. Земля ухнула, задрожала. Между вспышкой и взрывной волной был прогал 12-15 секунд. Они мне вечностью показались. Потом почувствовал, будто кто-то крепко прижимает меня мягкой подушкой к земле. Поднявшись, увидел взметнувшийся в небо на полкилометра атомный гриб. Что и говорить, зрелище не для слабонервных! Потом я не раз по долгу службы показывал заснятый в тот день «Фильм № 205» и всегда, когда видел на экране исполинского «джинна», озноб ощущал, вспоминая увиденное воочию.
Это же страшное кино, как мы помним, показывали и Н.Б. Курапову на курсах «Выстрел».
Утром 14 сентября лейтенант Владимир Яковлевич Бенцианов,с 1990 года – руководитель Комитета ветеранов подразделений особого риска, «атомных солдат», находился в блиндаже неподалеку от эпицентра:
– В 9.00 мы услышали слабый звук – имитацию взрыва. А в 9.33 под нами качнулась земля. Мы в блиндаже сидели на ящике. Полковник мне говорит: «Ты чего, Бенцианов, ящик качаешь?». Едва успел ответить: «Я ничего не качаю, товарищ полковник», как тут же – словно удар трамбовкой по земле, усиленный в миллион раз… На крышу нашего блиндажа (восемь перекрытий!) мы закатили двадцатипудовый камень. Сдуло, как пушинку, мы его так и не нашли… Какая у нас была защита? Трусы, майка, нательное белье, хэбэ, ПИК (противоипритный костюм – «липучка»), очки, сквозь которые солнце виделось тусклой лампой.
Старшина Иван Емельянович Кушайков утром 14 сентября открыл, согласно приказу, все окна и двери на своем складе, а потом поехал домой, в райцентр Тоцкое:
– Вырыл траншею, перекрыл досками, тряпками, сверху зеленью – ботвой, ветками (так рекомендовали). Жену с дочкой туда посадил. А сам стою. Говорю, смотреть буду. Солдат кричит: «Старшина, ложись!» Вижу, летит бомбардировщик и со всех сторон самолеты – охраняли. Бомбу ждал. Вот она отделилась, мне показалось, как карандаш. Тогда я лег, но головой к взрыву. Сразу треск – гром так никогда не гремел, сколько живу. Огненная вспышка – думал, слепой буду, минуты две не видел, тер глаза. Потом зрение вернулось, и я увидел гриб. Все в нем поднималось, играло красками. Потом облако пошло, а от него лохмотья отваливались…
Тогдашний председатель Тоцкого райисполкома Федор Илларионович Колесов вспминал взрыв так:
– Рядом с райисполкомом дом был кирпичный. Говорю подполковнику: «Может, туда пойдем?» – «Не надо, черт его знает, рухнет еще». Легли в канавку. Тряхнуло, заходила земля. Встали, огненный столб стоит огромный, страшный, по нему били из орудий, с Сороки (видимо, с юга, со стороны речки Сороки. – В.М.) летали в него самолеты, бросали бомбы, им желательно было его разорвать. Ныряли в него и вылетали черные.
Николай Борисович Курапов описывал взрыв, пожалуй, скрупулезнее остальных. В нм совместились и бывший военный, и историк, и просто наблюдательный человек:
– После взрыва – страшный гуд. Земля качнулась в одну, потом в другую сторону в
считанные доли секунды. Потом почувствовалось сильное давление воздуха. Взрывная волна прошла, и стало секунды на две тяжело дышать – видно, образовалось безвоздушное пространство. Барабанные перепонки сначала давило внутрь, а потом изнутри. Мы с соседом лежали за плетнем, ногами к эпицентру, как нам сказали. В ушах свист, звон со скрежетом. Такое давление было, что когда барабанные перепонки вставали на место, издавали звон на низких тонах – вроде колокольного. Мы залезли на крышу, хотя и предупреждали нас, что нельзя. Гриб был – ножка черная, а шляпка красная. Как из трубы в морозный день, все перемешалось в ней: клубы дыма, пыли, обломки. Температура была огромная. На расстоянии двух-трех километров от эпицентра все дубы были сожжены. Дальше деревья повалились частью в сторону взрыва (от возвратной волны. – В.М.), частью в противоположную. Артподготовка была такая же, если не больше, как при зимнем наступлении на Варшаву…
А вот свидетельство человека, находившегося в 30 километрах от эпицентра взрыва, но в полной мере ощутившего на себе его мощь. Анатолий Васильевич Алпатов в 1989-м, когда мы с ним беседовали, был председателем Тоцкого районного комитета народного контроля, а в сентябре 54-го учился в Сорочинском ветеринарном техникуме и жил в Кирсановке (19 километров на юго-восток от эпицентра).
– Мы были в Сорочинске, в ветлечебнице на практике, – вспоминает он. – В корпуса тахникума завезли жен и детей офицеров из военного городка. День был солнечный, мы все глаза проглядели, смотрели в сторону полигона. Первое – вспышка! Солнце затмило. Через железную дорогу от ветстанции старый элеватор. Его так тряхануло – стоит весь в пыли и голуби вокруг тучей. У кузницы стекла с рамами вылетели, у нашего техникума тоже. Стеклами порезало эвакуированных. Ну, думаю, если тут такое, то моей Кирсановке крык. Распустили нас, я на попутке доехал до села, а там ничего, всё стоит. За пятнадцать минут до взрыва пришел офицер, родителям скомандовал: «По укрытиям!» А окопы в Кирсановке заранее отрыли в полный рост. Они одеялами накрылись и сидели. Тряхануло сильно. Вылезать боялись, пока офицер опять не пришел.
Жительница Сорочинска, участница Великой Отечественной войны Юлия Григорьевна Сапрыкина вспоминает о том дне так:
– Наш Сорочинск не предупреждали. Так, неофициально слышали, что будут испытывать бомбу в Тоцком… Это было примерно 10-11 часов утра. Я, учитель, проводила урок со вторым классом. Классные окна расположены в противоположную сторону от Тоцкого. Вдруг сильный свет в окна! За этим такой страшный гром, что мне показалось, обрушился потолок, так сильно ударило взрывной волной по голове. Я думала, началась бомбежка. Детям крикнула: «Ложись!» (самой сейчас смешно – к чему?). Это инстинкт, ведь я прошла фронт. По лестнице со второго этажа бежали ученики во двор. Всех отпустили домой. В воздухе гудели самолеты. На душе неприятно. Пришла домой, дом коммунальный, двухэтажный. Окна раскрылись, стекла разбились. Печь лопнула, абажур упал, цветы все на полу – и пыль. По радио сообщили, чтобы шли в укрытие, а где оно?
Свидетельство Ю.Г. Сапрыкиной рождает много вопросов. Разве военные, зная рельеф местности, не понимали, что Сорочинску угрожает взрывная волна, а затем и радиация? Ведь город стоит на реке Самаре – по ее руслу и прошла взрывная волна, основательно встряхнувшая Сорочинск. И как символ нашей постоянной показухи тех лет – призывы по радио идти в несуществующие укрытия.
Воспоминания Г.В. Теркиной, другой жительницы Сорочинска, только подтверждают предположение: городу повезло, что бомба «потянула» всего на 40 килотонн, будь она хоть немного помощней, разрушений бы райцентру не избежать.
– Я прекрасно помню день взрыва, панику людей в Сорочинске, – писала Галина Васильевна Теркина спустя сорок три года после учений. – Нас, детей восьми и пятнадцать лет, родители закрыли утром в квартире на втором этаже. Мать, учительница школы № 1, была на уроках. Внезапный удар, мощный и грозный, выбил стекла, ветхую раму в коммунальной квартире, опрокинуло с силой нас на пол, затем раздался гром небесный. По квартире полетели хлопья сажи из печи, взметнулась густая пыль, будто дом встряхнули, как пыльный ковер (ударной волной выбило пыль из всех щелей дома, обшитого доской по второму этажу). Ужас объял нас, детей. Мы порезали руки и тряслись от страха, стали стучать в стены соседям. Добрые соседи, сами белые от страха, слыша крики детей, через двери успокаивали нас. Вскоре прибежала взволнованная мать, и мы, плача, выбежали на улицу.
Люди толпились вокруг, смотря на «тучу», ничего не понимая. Вскоре в поликлинику Сорочинска стали подвозить на грузовых машинах солдат с повязками на глазах. Все боялись что-то говорить, спрашивать или обсуждать. Кроме того, всем грозно было приказано на работе «молчать об этом».
Мы уже знакомы с М.К. Щевелевой, которая была ребенком в 1954 году, когда ее село Елшанка было эвакуировано в Каменную Сарму. Вот как запомнила ядерный взрыв 14 сентября Мария Кузьминична Щевелева:
– Свет был действительно ярче солнца, но у меня в детской памяти осталось сравнение с молнией и сильной грозой. Бабушка упала на колени перед иконой и истово молилась – слезы текли ручьем. Взрослые тут же побежали к правлению колхоза: что это и что с селом?! Меня тоже понесло туда. Снова плач, стоны, шум. Отец потом говорил, выделили группу людей и направили узнать, что же с нашим селом. Село все горело. Но судите сами, через какое-то время нас допустили до села, чтобы забрать продукты из погребов и картошку из ям. От села осталась одна улица. Наш дом, то есть дом дедушки, сгорел…
В это время войска «Восточных», проведя артподготовку и авиационный налет на «вражеские» позиции, успешно сломили сопротивление «Западных» и прошли через зараженную зону, испытав на себе защитные комплекты и противогазы. Потом – баня, новое, с иголочки обмундирование и заслуженный отдых в палатках.
Американцы, конечно же, отследили Тоцкий взрыв. И вписали его в свою классификацию под именем Джо-9. «Джо» - это, как вы понимаете, Джозеф, то есть Иосиф (Сталин), а 9 – порядковый номер советского атомного взрыва.
А в урочище Дурной Гай в ходе разбора маневров министр обороны СССР Булганин заявил, что «целью учений было всеми средствами и способами добиваться максимальной защиты всего живого от поражающих факторов атомного оружия в разнообразных условиях местности. Мы полагаем, что эта цель в основном достигнута». Тут же для руководства был дан концерт с участием московских артистов. И когда конферансье Борис Брунов объявил песню «Как в степи сожженной», никто не уловил здесь двусмысленности.
А над сожженной степью летело на восток все дальше и дальше радиоактивное облако, постепенно размываясь ветрами и оседая на землю. Ту землю, на которой полвека прожили наши отцы и деды и на которой теперь живем мы с вами.
сопротивление материала
В декабре 1989 года редакция нашей молодежной газеты отправила меня в командировку в Куйбышев, на комсомольскую конференцию Приволжско-Уральского военного округа, в который входит и Оренбургская область. Округом тогда командовал генерал-полковник А.М. Макашов. Помня о том, что Альберт Михайлович сам, будучи курсантом, участвовал в тоцких событиях 54-го, я подошел к нему с просьбой помочь ознакомиться с документами, касающимися атомных учений. Ни «да», ни «нет» генерал не сказал, заметил только, что их самих в штабе округа очень интересуют те учения, и они тоже хотели бы поднять архивы Министерства обороны. А на мой вопрос, как бы все же узнать хоть что-то, махнул в сторону полковника из политуправления. Тот, уяснив, чего я хочу, воздел очи горе и спросил, разглядывая лепнину на потолке: «Да зачем вам это надо?». Что можно было сказать в ответ?
Позже я все-таки направил письмо начальнику политуправления округа генерал-лейтенанту Б.В. Тарасову и получил ответ за подписью председателя совета комсомольских организаций ПурВО капитана В. Лисина: «…С некоторым материалом по итогам учения Вы или Ваш представитель можете ознакомиться лично в управлении штаба ПурВО». Увы, радость моя была недолгой, потому что дальше капитан Лисин сообщал: «Ввиду того, что круг лиц, пользующихся документами по учениям с применением атомного оружия, пока что ограничен, Вам необходимо при себе иметь допуск по форме № 2, выдаваемый соответствующими органами».
Почему-то мне тогда показалось, что допуск «по форме № 2», который выдавался в КГБ, я вряд ли получу, а если получу, то мне это мало что даст. Время показало, что опасения мои не были напрасными – военные архивы строго хранят тайну Тоцких учений до сих пор.
5. след облака
В момент взрыва атомной бомбы 14 сентября 1954 года мощное световое излучение испепелило и превратило в пыль все, что находилось на поверхности земли в эпицентре, в том числе верхний слой самой почвы. Получился сильно нагретый – до 800 градусов по Кельвину – запыленный слой, который образованным отраженной ударной волной вихрем был поднят в воздух и превратился в пылевой столб. А столб соединился с облаком взрыва. Так спустя несколько секунд после взрыва образовался атомный гриб. По свидетельству военных историков, максимальная высота этого гриба составила 12 километров, ширина – шесть. Через 15-20 минут после ядерного взрыва ножка гриба отделилась от шляпки. Оседая на землю, остатки облака и пылевого столба перемещались на восток.
С.А. Зеленцову, ныне генерал-лейтенанту, в 1954 году было 27 лет. Но он уже имел опыт проведения исследований поражающих факторов ядерного взрыва – участвовал в ядерных испытаниях на Семипалатинском полигоне. Во время подготовки и проведения Тоцких учений в составе группы испытателей занимался установкой измерительной аппаратуры на различных расстояниях от эпицентра взрыва, снятием и обработкой зарегистрированных параметров поражающих факторов ядерного взрыва. Вспоминает С.А. Зеленцов:
– Закончив съемку картины взрыва, я в сопровождении дозиметриста и фотографа поехал на автомобиле по долине к эпицентру взрыва, периодически останавливаясь для съемки местности и опытных объектов. Это было необходимо для подготовки экспресс-доклада правительству. Местность после взрыва трудно было узнать: дымилась трава, бегали опаленные перепелки, кустарник и перелески исчезли. Меня окружали голые, дымящиеся холмы. Ориентироваться было трудно. Однако массовых пожаров не было, и дороги были знакомы. Сфотографировав перевернутые и отброшенные танки, разрушенные траншеи, поврежденную технику, пораженных животных, прошли в направлении эпицентра взрыва, который выделялся группой отдельно стоящих, обугленных стволов деревьев, с которых ударом сверху были сорваны все сучья. Не доходя до зоны сильного радиоактивного заражения, пересекли дорогу, по которой перед нами прошли колонны наступающих. Было пусто и тихо, лишь пощелкивали радиометры, отмечая повышенный уровень радиации. Войска проследовали мимо эпицентра вне зоны сильного заражения. Непосредственно в зоне, примыкающей к эпицентру взрыва, земля была покрыта тонкой стекловидной коркой расплавленного песка, хрустящей и ломающейся под ногами, как тонкий ледок на весенних лужах после ночного заморозка. И на ней не было видно ничьих следов, кроме моих. Я ходил спокойно по этой корке, так как радиометр регистрировал уровень радиоактивности, не превышающий 1 рентген в час.
Неудивительно, что офицер не боялся получить опасную дозу радиации (хотя в подобном его молодечестве и мало пользы для здоровья), ведь главная опасность взрыва теперь таилась в шляпке атомного гриба, ставшей радиоактивным облаком.
Куда именно пошло это облако? Где искать его следы? Как определить, заражена ли оренбургская земля и в какой степени? На эти и многие другие вопросы долгих три с половиной десятилетия никто не давал людям ответа. Да и задавать такие вопросы в годы советской власти было попросту нельзя.
20октября 1990 года мне, уже как автору статей о проблеме последствий тоцких событий 1954 года, довелось побывать в Ленинграде на первой, учредительной конференции Комитета ветеранов подразделений особого риска. Его, этот комитет, напомню, создал и «пробил» в тогдашних партийно-правительственных верхах Владимир Яковлевич Бенцианов, участник Тоцких учений.
На конференции я впервые получил точный ответ на вопрос, куда полетело радиоактивное облако – шляпка Тоцкого атомного гриба. Рассказал мне об этом Б.А. Федотов, выполнявший, будучи в 1954 году младшим сержантом срочной службы, особое задание командования. Служил он в Москве, в полку связи, бывал на разных испытаниях. Когда вызвали в штаб для получения приказа, сказали: если боишься – откажись. «Нет, – ответил младший сержант Федотов, – я солдат». И его отправили в Тоцкое проводить дозиметрию следа атомного облака. Подписку о неразглашении этой военной сверхтайны с него взяли даже дважды – и в Москве, и в Тоцком.
– В день взрыва, – рассказывает Борис Алексеевич Федотов, – позавтракали в шесть утра, заехали на нашем «ГАЗ-69» с водителем Иваном Беловым за старшим лейтенантом и – на аэродром. Машина наша стояла рядом с вертолетом. Если бы облако пошло не по прогнозу, вертолет должен был бы нас взять и вместе с машиной высадить где надо... Дали команду: как получим сигнал «Лед идет», радио – только на прием. Закоптили стекло, чтобы взрыв смотреть. Офицер спрашивает: «Хочешь почувствовать? Стань здесь, на бугре». Он бывал на Семипалатинском полигоне, знал, как это бывает. Летят бомбардировщик «Ту-4» и пять истребителей «Ил-28». На втором круге бросили. Через стекло – всплеск, как молния сверху вниз. Лицо обожгло, словно ветром с костра, уши сдавило, страшный грохот, толкнуло туда и обратно. Отнял стекло: шар, а в нем все вращается, и два колечка от него быстро-быстро вверх и вниз. Огонь появился, ножка опустилась. А на горизонте все горит... Через час-полтора получили приказ идти за облаком. Не доезжая примерно четырех километров до эпицентра, развернулись и поехали вслед за облаком. У нас было два прибора – со шкалой ниже одного рентгена и выше одного рентгена. Первый прибор сразу зашкалило. Второй вскоре показал 20 рентген. Старший лейтенант говорит: «Наденем противогазы». Идет он по земле – и 20, и 30 рентген есть. Пятачками. Где максимальная радиация, брали образцы почвы и воды, а данные шифровали и передавали в штаб: «Копье, я – Калибр, для вас срочное радио». Километров 350 проехали в первый день. Ехали левее (то есть севернее. – В.М.) железной дороги, движение на ней тогда было остановлено... На второй день зигзаги делали уже по 10 километров – облако рассеивалось. Земля была заражена пятачками – то меньше одного рентгена, то вдруг 50...
Самое время уточнить, какой 14 сентября дул ветер над Тоцким полигоном. 13 марта 1991 года начальник Оренбургского гидрометцентра А.И. Ефимов в справке для облздравотдела пишет: «По аэросиноптическим данным за 11 час. 14.09.54 г., западная половина области находилась под влиянием передней части барической ложбины с холодным фронтом, смещающимся с Европейской территории СССР на восток... Отмечался ветер западной четверти силой 30-40 км/час... Таким образом, преобладающее направление переноса воздушных масс в нижнем 5-километровом слое атмосферы 14.09.54 было с запада на восток с южной составляющей. Следовательно, радиоактивное облако, вероятнее всего, оказало влияние на Сорочинский, Грачевский, Красногвардейский, Александровский, Пономаревский, Шарлыкский районы».
Итак, уже в начале 1990-х можно было считать установленным фактом, что радиоактивное облако пошло на восток и северо-восток от Тоцкого и, разваливаясь по пути, заражало территорию перечисленных в справке гидрометцентра районов относительно небольшими пятнами с уровнем радиации в них до 50 рентген. Но что самое страшное – определить, где именно находятся эти самые «пятачки» и в каком количестве, очень сложно. Не будешь ведь бегать с дозиметром по всей области.
Не по всему, конечно, Оренбуржью, но хотя бы выборочно прошли ученые Института экологии растений и животных Уральского отделения Россйской академии наук И.В. Молчанова, Е.Н. Караваева, Л.Н. Михайловская. Вот цитата из их доклада на 1-й научно-практической конференции «Медико-экологические аспекты последствий Тоцкого ядерного взрыва», состоявшейся в 1996 году в Оренбурге: «Проведено радиоэкологическое обследование почвенно-растительного покрова в пределах предполагаемой центральной оси тоцкого радиоактивного следа… Пробные площадки находились вблизи Маховки, Пронькина, Кинзельки, Грачевки-Яшкина, Султакая и Рождественки, расположенных соответственно в 4, 25, 35, 105 и 120 км от места взрыва… Содержание Pu (плутония. – В.М.) в почвенно-растительном покрове обследованной территории Оренбургской области в 1,5-5 раз превышает уровень глобальных выпадений и укладывается в предел значений, отмеченных для населенных пунктов, расположенных на расстоянии 3-500 км от аварийной зоны Чернобыльской АЭС». Нужны комментарии?
После учений большая часть военных с Тоцкого полигона разъехалась. Местным жителям ехать было некуда, они остались на своей земле. Растили овощи, держали скот, словом, пищей обеспечивали себя сами, а вода всегда была в родниках. Никто не думал о том, что привычные продукты, свои, природные, родные, вдруг стали опасными. Ведь «начальство» ни о чем не предупреждало! А между тем с 1955 по 1960 год количество онкологических больных у нас в области выросло со 103,6 человека на 100 тысяч человек населения до 152,6 человека! В полтора раза! И сейчас Оренбуржье занимает четвертое место в России по уровню онкозаболеваемости.
При всем при этом многие скептики, особенно из числа ученых-радиобиологов, близких к правительственному финансированию, и отставных офицеров, «не утерявших связи» с Минобороны, не верят и не хотят верить во взаимосвязь Тоцких учений и роста онкологических заболеваний у жителей Оренбургской области.
Желающие расстаться со скепсисом по этому поводу могут заглянуть в Тоцкий районный загс, как сделал это я еще в 1989 году. Там есть книга регистрации смертей. Со второй половины 1955 года наряду с «обычными» причинами смерти – авариями, пожарами, сердечно-сосудистыми заболеваниями – в ней все чаще стали появляться рак желудка, рак пищевода, белокровие… И это только в Тоцком районе. А ведь радиоактивное облако атомного взрыва пошло на северо-восток, в сторону Сорочинского, Красногвардейского, Новосергиевского районов и дальше, дальше. Следы Тоцкого радиоактивного атомного следа (ТРАС – для него даже аббревиатуру придумали красивую, в переводе с французского «трас» и будет «след») нашлись аж в Сибири – в районе Омска и Новосибирска… Это значит, что «под подозрением» остается весьма обширная территория на восток от Тоцкого, и нет никакой гарантии, что тот или иной участок поля, луга, леса, сельской улицы или городского квартала не заражен ошметками распадавшегося радиоактивного облака. Конечно, кому-то это может показаться неправдоподобным. Особенно тем, кто живет далеко от Западного Оренбуржья, Кыштыма, Чернобыля и прочих «атомных» мест. Но вот что написал начальник ветеринарного отдела Совета агропромышленных формирований Оренбургской области С.М. Пау 14 июня 1991 года в справке с прямолинейным и красноречивым названием «Об экономическом ущербе хозяйств области, расположенных вблизи Тоцкого полигона, в связи с заболеванием крупного рогатого скота лейкозом»: «В большинстве колхозов, совхозов Сорочинского, Красногвардейского, Тоцкого, Новосергиевского и ряда других районов, расположенных вблизи Тоцкого полигона, ежегодно складывается крайне тяжелое положение с заболеваемостью скота лейкозом. Только в 1990 году по этим районам выявлено 14-23 процентов реагирующего крупного рогатого скота от числа исследованных. В целом по области было выявлено 28 тысяч голов (больных. – В.М.) коров и телок, в том числе 18 тысяч в вышеназванных районах, из которых незамедлительно на убой сдано 5,2 тысячи коров, 12 тысяч телок не допущены до воспроизводства.
Вследствие такого положения хозяйствам этих районов наносится ежегодно ущерб не менее чем в 6 миллионов рублей. Кроме того, на диагностические исследования ветслужбой области тратится более 0,5 миллиона рублей. Ущерб от заболевания, как правило, складывается от снижения качества животноводческой продукции, недополучения молока, от вынужденного убоя и неполучения приплода.
Считаем, что предрасполагающей причиной появления лейкоза в названных и ряде других районов области явилось результатом ранее проведенных испытаний ядерного оружия на Тоцком полигоне». Убытки даны, как вы понимаете, в миллионах советских рублей. В российских это будут уже сотни миллионов. Ежегодно.
Словом, нет гарантии, что мы не пьем молоко от коров, питающихся травой, которая растет на радиоактиоактивной почве. Нет гарантии, что мы не едим хлеб из муки «атомного» помола. Нет гарантии, что в воде наших родников нет тридцатикратного превышения среднего фона урана – какна стыке Сорочинского, Красногвардейского, Грачевского и Тоцкого районов. Нет гарантии, что дачники или грибники, взрослые или дети, сельчане или горожане с водой, грибами, фруктами, ягодами и овощами, со всем, что дает нам земля, не получают ежедневно радиоактивную отраву. Все Оренбуржье, похоже, стало зоной бедствия в том далеком 1954 году. И продолжает ею оставаться. И будет оставаться еще очень долго…
Тоцкий район богат лесами, а они летом полны ягодами и грибами. Ох, как собирают землянику в первые дни июля в тоцких лесах местные жители и приезжие из соседних сел! Мороз идет по коже от этого зрелища даже в самую сильную, тридцатиградусную жару.
