Глава 46. Поездка на пароме в направлении Сан-Франциско проходит в такой же безмолвной и мрачной атмосфере, как и наш прошлый рейс на Алькатрас

Поездка на пароме в направлении Сан-Франциско проходит в такой же безмолвной и мрачной атмосфере, как и наш прошлый рейс на Алькатрас. Из ощутимых плюсов – отсутствие скорпионов. Эскорт исключительно человеческий. «Двойняшек» двенадцать пар.

Мадлен и члены ее команды курсируют по палубе, вполголоса расспрашивая о наших навыках: кройка, шитье костюмов, ювелирное дело. Утвердительные ответы фиксируются в блокнотах. Лично я выдаю отрицательные, такая вот неумеха. Но судя по реакции интервьюеров – невелика потеря.

Я настолько дезориентирована, что даже не знаю, как много прошло дней с момента нашего прибытия на Алькатрас. Светает. Мне всегда казалось, что рассветное небо оттенка цветущей розы, но смотрю я сейчас на него и вижу зрелый синяк.

Я порываюсь побеседовать с капитаном, но оказываюсь в ванной комнате – спасибо настойчивым охранникам. На обратном пути мне на глаза попадается ручка и клипборд, приколоченный к стене, с него я заимствую чистый лист. Остаток поездки проходит за написанием инструкции для капитана, на случай, если наша беседа так и не состоится.

Я старательно аргументирую необходимость рискнуть. Убедительность превыше всего. Закончив с мемуарами, я складываю листок в несколько раз и прячу его в карман, в тайне надеясь, что перестраховка была напрасной. Личная беседа эффективнее письменной просьбы.

Паром прибывает в доки. Мы сходим на берег, купаясь в солнечном свете. Неужели Алькатрас позади? До сих пор не верится. В ту ночь, когда меня схватили, на пирсе оставались тела убитых и раненых скорпионов. Теперь их нигде нет. Но осталась кровь на раздробленных в щепки досках, багровые разводы прекрасно видны даже в утреннем полумраке.

И пусть поблизости нет ни скорпионов, ни ангелов, люди в числе охраны действуют согласно регламенту врага.

- Почему же вы не бежите? – спрашиваю я у одного из сопровождающих.

- А зачем? – отвечает он так громко, чтобы это слышали все. – Чтобы драться за объедки на помойках? Чтобы страдать от бессонницы из-за страха перед ангелами?

Он оглядывается на пленных. Нас всех разъедают неуверенность и неизвестность. И выглядим мы растерянно.

- Ангелы могут убить любого, но не меня. Их создания расступаются, когда я иду. Мой рацион полноценен, и питаюсь я трижды в день. Вас ждут те же привилегии. Вы избраны. Послушание и исполнительность – вот и все, что для этого нужно.

Что у нас тут? Мастер медийных манипуляций. Черный пиарщик из Мира До. Кому еще удастся превратить ответ на простейший вопрос в полноценную пропаганду? От меня не ускользнул тот факт, что свободным себя он назвать не смог.

Груды оружия, рюкзаков и других ценных предметов, вынужденно оставленных нами на пристани, выглядят так, словно кто-то их тщательно перерыл, а затем разбросал по доку. Самое несерьезное оружие, выпотрошенные сумки и детские игрушки – вот и все, что осталось нетронутым. Я принимаюсь осматривать этот хлам, поиски завершаются ликованием.

Бывший папин прототип, а ныне мамин трекер, валяется рядом с кошельком и смахивает на сотовый телефон, передающий привет из девяностых. Меч Раффи лежит неподалеку, на том же месте, где и был оставлен – под старым рюкзаком с полураскрытой молнией, из которого свисает одежда. Меч по-прежнему скрыт под плюшевой шерстью медведя, чьи глаза направлены в небо. Он как будто бы ждет, что вот-вот появится Раффи, чтобы его спасти.

Я чувствую невероятное облегчение и тут же срываюсь с места, чтобы понять с земли прототип и забрать наконец свой меч. Медведя я обнимаю, словно давнего друга после долгой разлуки.

- Это придется оставить, - говорит мне Мадлен. – Тебе не позволят что-либо пронести в обитель.

Могла бы и догадаться. Мне дико не хочется расставаться со своими находками. Хорошо, что на этот раз я могу их как следует спрятать. Охранники отходят от нас на какое-то расстояние, очевидно поняв, что Мадлен собирается обсудить со мной злободневный вопрос, а они не хотят становиться соучастниками нашего преступления.

Я бросаю взгляд на мамин трекер. Одна из стрелок на экране указывает на набережную Сан-Франциско – это я. Стрелка Пейдж смотрит на точку в районе Залива Полумесяца в пределах тихоокеанского побережья.

- Где расположена новая обитель? – спрашиваю я Мадлен.

- В Заливе Полумесяца, - отвечает она.

Неужели Пейдж, и правда, хочет найти Велиала? Я прикрываю глаза. Это удар ножом. Или тремя. В живот.

Выключая прототип, я думаю о том, как сильно хочу забрать и его, и медведомеч. Но выбора мне не дают. И хотя я собиралась найти для трекера местечко понадёжнее, планы меняются. Если маме удастся бежать, эта штука ей пригодится.

Телефоны в Мире После выступают в роли мусора. Вероятность того, что устройство, смахивающее на мобильник, не вызовет интереса прохожих, довольно высока. Я возвращаю его на то же место, с которого подняла и заставляю себя отойти.

С трекером разобрались, теперь к мечу. Его оставлять нельзя. Побывавшие здесь мародеры, должно быть, спешили. Мне повезло, что никто не придал значения неестественно длинной юбке на плюшевой игрушке. Перед тем как спрятать медведя под грудой щебня и щепок, в которые превратилась одна из торговых лавок, я замираю, прижав свои «ножны» к груди.

И только я готова разорвать прощальное объятие, как мир перед глазами расплывается и исчезает.

У меча для меня видение.

 

***

Я в номере-люксе старой обители. Мраморная отделка, обилие стекла. Мы с Раффи провели здесь несколько часов. Вместе. Между возвращением с гангстерской вечеринки и пересадкой крыльев.

В душе, расположенном в противоположном конце номера, шумит вода. Комфорт и роскошь. Впечатление портит панорамный вид на обугленный Сан-Франциско.

Из спальни выходит Раффи, в костюме он просто шикарен. Темная шевелюра, широкие плечи, мускулистое телосложение. Он дал бы фору любому киногерою. За ночь в этом люксе пришлось бы расстаться с тысячей баксов, но он идеально вписывается в антураж. Элегантность и сила в каждом его движение, в каждом его жесте.

Что-то привлекает внимание Раффи, и он подходит к окну. На фоне луны он видит парящих ангелов, он буквально вжимается лбом в стекло, наблюдая за этой картиной. Я вижу, как Раффи страдает, как жаждет летать вместе с ними.

И что-то мне подсказывает, дело не только в крыльях.

У нас были рыбки. Экзотические рыбки. Правда, очень давно. Банку, в которой мы их поселили, украшали вдвоем, я и Пейдж. Декором служили ракушки. Папа всегда говорил, что рыбок должно быть как минимум две. Некоторые виды рождены, чтобы жить в стае. Изоляция их убивает.

А что если ангелы, прямо как эти рыбки?

Когда силуэты тех, за кем наблюдал Раффи, покидают пределы лунного света и растворяются на фоне черных небес, он встает полубоком и смотрит на свое отражение в оконном стекле. Сквозь разрезы на смокинге можно увидеть крылья. Ангелы, встреченные мной в клубе, выглядели так же. Но разница все-таки есть. Их крылья целы и невредимы, им не пришлось прибегать к обману.

На мгновение он прикрывает глаза, сглатывая горечь и грусть. Я настолько привыкла к непроницаемости на лице Раффи, что видеть его таким мне физически тяжело.

Он набирает в грудь побольше воздуха, медленно выдыхает и открывает глаза. Раффи готов отойти от окна, но он замечает что-то на ткани своей белоснежной рубашки. Протянув руку, он снимает с себя находку и подносит ее к глазам. Это волос. Он темный и длинный. Наверное, мой.

Его губы дрогнули, словно мысль о том, при каких обстоятельствах волос попал на рубашку, весьма его забавляет. И сдается мне, это случилось в холле отеля, рядом с дверями клуба. Именно там я его целовала. Он находит это смешным?

Если бы в рамках видения я обладала телом, мои щеки давно бы горели. Да я вся бы уже горела. От стыда.

Он направляется к мраморной барной стойке, заставленной элитным спиртным. Он заглядывает под нее и извлекает набор для шитья, на упаковке красуется логотип отеля. Не знаю, на кой черт сдалась подобная атрибутика тем, кто способен позволить себе отнюдь не дешевый люкс, но вот они ниточки, и вот они иголочки. Раффи вскрывает пакет и достает белоснежную катушку. Цвета его крыльев.

Оторвав нить нужной длины, он соединяет ее с волосом и перекручивает их между собой, растирая большим и указательным пальцами.

Удерживая плетение за концы, он подходит к мечу, который лежит на тумбе, и обвязывает его вокруг рукояти.

- Да брось, - говорит он мечу. – Это на счастье.

Счастье. Счастье. Счастье.

Эхо в моей голове.

 

***

Чтобы не осесть, я хватаюсь рукой за сломанные доски. После серии глубоких вдохов, мир обретает ясность.

Я что же ослепла или Раффи действительно сохранил мой волос?

Верится с трудом.

Я украдкой смотрю на рукоять. Невероятно, вот и они – у основания гарды. Полночная тьма вплетена в белоснежную нить.

Я пробегаюсь по ним пальцами, ощущая чередование текстур, и прикрываю глаза, думая о том, как это делал и Раффи.

Меч хотел меня поддержать? Он желал мне добра? Удачи?

Я знаю, что он тоскует по Раффи. Не вернусь я – не встретиться и им. Он может довериться кому-то другому, но между ними не будет такой же связи, новый хозяин даже не будет знать, что именно держит в руках. Видимо, основания желать мне всяческих благ у меча все-таки есть, как и причины напомнить мне о своем владельце.

Меня убивает невозможность забрать этот меч с собой. Я прикрываю его и мишку щебнем, камнями и щепками.

Затем поднимаюсь на ноги и ухожу прочь, чувствуя себя раздетой. Надеюсь, искатели сокровищ выше того, чтобы копаться в строительном мусоре.