«Как бесполезно думать о бесконечности,
так же бесполезно молиться многим богам —
но меньше всего пользы молиться
Первому Богу, окончательной полноте и высшему добру.
Своими молитвами мы ничего не приобретем, потому что в
результате все заглатывает пустота».
(К. Г. Юнг, «Семь проповедей к мертвым»)
Великий Совет Друидов собирался раз в три года, в канун Дня летнего солнцестояния — дня, знаменующего середину лета. На нем присутствовал двадцать один жрец из всех трех ветвей Веры: ирландской, галльской и веры наших Британских островов. Цель этого Совета состояла в осуществлении руководства и направлении духовных энергий соответствующих наций в рамках одного объединяющего Братства.
Но самым интригующим в этом Совете для меня была его абсолютная
I секретность: принимались большие меры предосторожности, чтобы скрыть Даже место, где он собирался. Думаю, что это делалось в целях безопасности. И я с уверенностью могу сказать, что за все пять лет своего ученичества я ни разу не получил ключа к разгадке этого вопроса. Во время их последней встречи мне пришлось одному дожидаться в Горах, пока закончится это совещание — а оно длилось целые сутки.
В тот день Мерлин с самого рассвета отправился на одну из своих доволь-
I too частых «прогулок» по округе, а потом вдруг появился у входа в пещеру в
довольно возбужденном состоянии.
— Медвежонок! — позвал он. — Быстрей иди сюда, я должен сообщит тебе замечательную новость. —Он налил себе чашку верескового эля и, сделав глубокий вдох, тяжело опустился на стул. — Делегация Друидов из Малой! Британии как раз направила свои паруса к нашим берегам — она везет мальчика, который должен пройти проверку на Совете! — Отставив свое питье Мерлин поднялся и стал быстро ходить по пещере, складывая разбросанные всюду вещи в сумку, которую он всегда брал с собой в дорогу.
—О чем ты говоришь? —спросил я, заинтригованный выражением лица друида. — Какого мальчика... и проверку на что?
— Ах, да, —ответил он, на минуту прекратив свои сборы и облокачиваясь на деревянную скамью, — я, конечно, не рассказывал тебе об эттом. Несколько месяцев назад до нас дошли от галлов слухи, что обнаружен мальчик — мальчик, который, по-видимому, обладает памятью и личность» одного из наиболее значительных отцов-руководителей нашего Ордена умершего много лет назад.
Мальчика зовут Ганимед и он продолжает поражать даже самых мудрых Галльских Братьев знанием тех секретных сведений о людях и вещах, которых никто просто не может знать. Несмотря на то что это всего лишь парнишк десяти лет от роду, он совершает пешие путешествия, проповедуя и поучая мудрости, совершенно недоступной для его возраста. Многие думают, чт столь быстрое его возвращение из Потустороннего мира —это знак, великое предзнаменование: они говорят, что он поможет вернуть Ордену его полноправное состояние. И это похоже на продолжение волшебной истории — ее не считать того, что для окончательного решения вопроса Ганимед долже предстать перед Великим Советом. Если все это окажется правдой, это буде иметь прямое отношение лично ко мне, поскольку того человека, на которого он претендует, я знал еще в годы своего ученичества! Теперь можешь понять, Артур, что это для меня значит?
Да, я мог понять это. И более того, я точно знал, — какой-то глубинной частью своего сознания, —что это имеет значение и для меня тоже. Сущест вует мальчик, даже моложе меня самого, который хвастается своей памятьи о значительной прошлой жизни... и который может передать свои знани)] другим. За время своего обучения у Мерлина я сделал несколько решающи)| открытий о своих собственных прошлых жизнях. Но за все это время никогда по-настоящему не мог разрешить важнейших вопросов и сомнений относительно повторного рождения — и вот мне предоставляется пряг. возможность! В общем, я решил убедить Мерлина позволить мне сопровожу дать его в этой поездке.
Как и всегда в отношениях с моим учителем, было почти невозможна предсказать хоть с малейшей долей вероятности его реакцию на что бы то ни было — и этот раз не был исключением. У Мерлина (по причине, которой < не считая нужным объяснять), казалось, не было никаких причин для возражений против того, чтобы взять меня с собой, при условии, что будут выполнены два требования: ПЕРВОЕ —я не буду присутствовать на конференции, и ВТОРОЕ —я должен дать согласие проделать путь в оба конца с завязанными глазами (так, чтобы он не нарушил данной им клятвы никогда не открывать места сбора). Кроме того, я узнал, что в первый понедельник после Дня |летнего Солнцестояния мальчик Ганимед собирается прочесть публичную •проповедь о природе религии, и Друид хотел бы, чтобы я присутствовал при этом событии. Может бътгь, именно поэтому он так легко дал свое согласие? Шерлин вообще не так часто его давал... и это очень меня удивило.
Итак, ранним утром за три дня до Дня летнего Солнцестояния мы отправились в свой пеший поход. Мы договорились, что я буду идти с незавязанными глазами только до реки Уск, но это не слишком меня беспокоило. Я был счастлив, что Мерлин вообще взял меня с собой, к тому же он достаточно часто проводил меня через Церемонии с завязанными глазами, так что я был уверен в своей возможности сохранять спокойствие, независимо от того, куда меня приведут. Он говорил: «Лишить тело одного из чувств — это попросту означает повысить остроту другого», —и это было действительно так. Вскоре в поле нашего зрения появилась река Уск и мне пришлось завязать глаза.
С этого момента я вдруг понял, что мы идем не одни. Через каждую сотню шагов я слышал приглушенный шелест крыльев среди ветвей, который свидетельствовал о том, что мой новый друг — сова Ноас — решила сопровождать меня в этом путешествии. В последние полгода большая птица избрала местом своего обитания утесы, которые окружали нашу пещеру, вместо того чтобы поселиться вместе с Соломоном и с нами — к тому же между нами установилась тесная и не совсем обычная связь. Часто, казалось, мы с птицей вели молчаливый разговор на ту или иную тему, чаще на большом расстоянии или во сне... или в часы, когда наступали сумерки.
Если не считать коротких привалов для того, чтобы поесть, мы продолжали идти до самого вечера —Мерлин направлял меня, положив руку мне на плечо. Только по звукам или по ощущению солнечного тепла на своем лице я знал, что мы прошли через город, пересекли две большие дороги и держали свой путь, в основном, на юг. Все это для меня было похоже на игру! Я предполагал, что мы прошли через Карлеон, пересекли Уск, а потом Хафрин. Как я торжествовал в душе, что я все это «вижу»; к тому же я подозревал, что Мерлин об этом прекрасно знает.
После двух дней такого путешествия я вдруг почувствовал, что пейзаж I изменился. Звуки больше не угасали в открытом пространстве и прохладная тень сменила прогретый солнцем воздух. Мы находились в лесу. «Деревья» — громко сказал я, как будто с моих глаз вдруг упала повязка. Не было сомнения, о мы идем по узкой тропе в чаще леса: свет стал тусклым, толстые ветви иногда преграждали нам путь. Уже почти спустилась ночная тьма, и мы Выбрали для своего привала большую дуплистую иву, устланную слоями сухих листьев. Мы поужинали при свете звезд, пробивающемся сквозь ветви дерева, потому что Мерлин категорически запретил зажигать какой бы то ни было огонь. (Причину своего странного упорства он не стал объяснять, а только сказал, что «здесь растут деревья другого вида, которые не считают нужным заниматься благотворительностью — огонь может опалить свежую летнюю листву».)
С этим мы уснули. Но я знал, что он уклонился от ответа просто из опасения, чтобы я не обнаружил места нашего пребывания — но я только самодовольно усмехнулся, потому что я точно знал, где мы находимся. Несмотря на то что я шел с завязанными глазами, и на все остальные предосторожности, я с полной определенностью мог сказать, что мы находимся в древнем таинственном Нью-Форест, в самой восточной точке Королевства Думнония.
В эту ночь мне являлись... видения, которых никогда не бывало прежде, Они вселяли ужас: всякий раз меня окружали группы деревьев, больших и малых — деревьев, доведенных до страшного возбуждения каким-то врагом, о котором я ничего не мог сказать. Они приходили ряд за рядом, у некоторых были копья или дубинки, или горящие головешки —другие были вооружены только своей ненавистью. Но все они объединились против общего бедствия, готовые и горящие желанием вступить в последнюю битву за жизнь и за свои ветви. Когда они огромной толпой двинулись вперед, пыль, поднятая их движением, покрыла все вокруг — и я проснулся от удушья, широко хватая ртом воздух, капли пота стекали по моему лицу.
— Битва деревьев... — донесся до меня сонный голос Мерлина, — тебе снилась великая битва деревьев, которая когда-то произошла именно в этом лесу. Успокойся и постарайся расслабиться, потому что это было очень давно... Хотя впечатление остается таким живым, как будто все происходило j вчера. Я надеялся, что, устроившись на ночлег среди ветвей этой старой ивы — дерева-атамана, которое управляет водой и снами, я смогу уберечь тебя от этого. Но... может быть, и лучше, чтобы ты знал обо всем. А теперь постарайся опять уснуть. В эти оставшиеся ночные часы я буду смотреть сны вместе с тобой, так что ты больше не должен бояться —я забыл, какой силой обладает это место! Закрой глаза и отдохни, потому что завтра нампредстоит трудный день. — И, как бы в подтверждение его слов, остаток ночи я провел вместе с Мерлином в царстве Потустороннего Мира — я только отчасти помнил те удивительные образы, которые я там увидел, но и их я никогда не смогу| забыть.
—Доброе утро! —приветствовал меня Мерлин, когда я медленно выполз на солнечный свет, пробивавшийся сквозь зеленые ветви. — Кого же ты мне сейчас напоминаешь? Ах, да —медвежонка, который вылез из своей берлоги после длинной темной зимы! Я надеюсь, твой отдых был не слишком беден событиями? — И он отвернулся, изучая какой-то гриб экзотического вида,
I который неизвестно откуда появился под сосной за эту ночь: Скоро мы опять были в пути, и я был очень рад, что Друид больше не проявлял никаких признаков намерения завязать мне глаза. Я это оценил еще больше, когда мы дальше углубились в лес, потому что это было место редчайшей красоты. Он казался вечным — со своими яркими летними цветами, кусты которых виднелись то здесь то там среди покрытых мхом корней древних деревьев... и пением птиц среди темных ветвей тсуги.
---------------
Разновидность хвойных деревьев. — Прим. перев.
И от всего веяло таким покоем — сухим послеполуденным покоем теплого летнего дня.
Наконец нам встретился журчащий ручей, который подобно змее извивался среди зеленых валунов, окруженных кустами желтого первоцвета. Через него был переброшен деревянный пешеходный мостик — первый признак присутствия человека, который я увидел в этом лесу. Тропа стала шире, и нашему взору открылся Скалистый Сад. Потом лес внезапно кончился, и мы оказались на просторной поросшей травой поляне, в центре которой я увидел захватывающую картину.
Это, без сомнения, было самое большое дерево изо всех, что мне когда- либо приходилось видеть: для того чтобы его обхватить, потребовалось бы тридцать взрослых мужчин, его крона раскрывалась высоко над землей. Я никогда не встречал подобной породы деревьев: оно было выше пихты, кора его напоминала кору дуба, а листья были большими и круглыми, как у осины. Может быть (подумал я), подобно самому лесу, этот титан — одинокий уцелевший представитель другой эпохи?
Когда мы приблизились, я увидел несколько его листьев, которые ветер разбросал по поляне... листьев длиной с меня, но в несколько раз шире! А когда я присмотрелся к его ветвям, то увидел нечто такое, что еще больше поразило мое воображение: на самых верхних его сучьях был сооружен огромный круглый помост, над которым возвышалась высокая Пирамида, ослепительно белая на фоне голубого неба!
— Удивительное зрелище, не правда ли? — спросил Мерлин, который с минуту наблюдал мою реакцию. — Это сооружение называется «Храм Солнца», и по форме оно напоминает могучие пирамиды погибшей Атлантиды. Очень давно на этой земле возводились такие храмы в соответствии со священными принципами геомантии — учения о мистической силе, заключенной в определенных числах и формах. И уже для египтян не было секретом, что пирамиды сохраняют и очищают то, что находится внутри них. Вот почему, Медвежонок, здесь возникло подобное место для собраний.
Я был настолько заинтригован, настолько захвачен значительностью всего, что увидел и услышал, что ничего не смог ответить... а просто решил подойти поближе, чтобы лучше все рассмотреть.
— Нет, Артур! — твердо сказал Мерлин. — Я обещал разрешить тебе взглянуть на это святое место, но не больше. Согласно нашему договору, я вынужден оставить тебя в этом Лесу, пока не кончится встреча. — И с этими словами Друид подвел меня к лесной опушке, где было устроено углубление для костра и где бежал веселый ручеек. И я остался один, чувствуя себя покинутым и не зная, что мне делать дальше. Но договор есть договор, и я решил, что лучше всего будет заняться сбором дров для вечернего костра.
Когда на траве начали собираться крупные капли вечерней росы, со всех сторон раздался дружный хор многочисленных сверчков. Я с тоской смотрел на большое дерево среди поляны — огромный бледный силуэт на фоне безлунного неба — и меня охватило чувство одиночества. Я лежал, не сводя взгляда со своего костра, когда внезапный резкий звук заставил меня почувствовать, что мир, быть может, не так уж и необитаем, как я вообразил. Что-то уверенно двигалось в мою сторону.
— Следы! — пробормотал я, затаив дыхание, и быстро спрятался среди спутанных ветвей старого боярышника. Но к моему удивлению оказалось, что это не дикий зверь и не вор, привлеченный светом моего костра, а мальчик моих лет, одетый в длинную белую мантию, на плече которого сидела сова — моя знакомая Ноас!
— Артур? — услышал я спокойный фальцет мальчика, когда выглянул из куста. — Это тебя зовут Артур? — Я кивнул. — Не бойся меня.
— Я и не боюсь! —ответил я, чувствуя, что моему мужскому «я» брошен вызов. — Но кто ты такой, что знаешь не только мое имя, но и где я нахожусь? Разве тебе не известно, что это священное место?
Мальчик весело рассмеялся, что заставило сову взлететь на ближайшую ветку. У парня была необычная внешность, его лицо с чеканными чертами было увенчано шапкой черных струящихся волос, его пристальный взгляд, казалось, проникал насквозь. Я открыл рот от изумления, когда заметил, что с его пояса свисал золотой серп — высший символ Друидов, символ совершенства и достижения самого высокого положения. И его носит мальчик не старше моих лет? Мальчик подошел ко мне и дружески протянул мне руку.
— Меня зовут Ганимед, — сказал он с легкой улыбкой, — и, как тебе наверное уже рассказывали, я пришел из Малой Британии, чтобы поведать о своем деле Высшему Совету — мне есть что сказать каждому, кто здесь присутствует.
— Да, я слышал... — ответил я, тщетно стараясь говорить как можно непринужденнее, — но откуда ты мог знать, где найти меня, и зачем?
Ганимед показал на сову Ноас, которая внимательно наблюдала за нами.
— Может быть, ты задашь этот вопрос своему другу, который сидит здесь над нами, — ответил он, — потому что это именно она попросила меня прийти сюда, хотя ей и не пришлось меня долго упрашивать! Они так много говорят и так во всем сомневаются! У меня было единственное желание убежать хотя бы на время, и вот я здесь. — Мы потратили еще некоторое время на то, чтобы насобирать побольше дров для костра, потом уселись у огня.
— Мерлин говорил мне, что ты утверждаешь, будто ты святой человек из других времен, — отважился я, слишком сильно охваченный любопытством, чтобы вести легкие разговоры, —...это правда?
Мальчик казался озадаченным и долго ничего не отвечал.
— Я вижу столько сомнения на твоем лице, — сказал он наконец. — Возможно, мы должны поговорить... возможно, есть что-то, что ты мог бы принять на веру. — И он закрыл глаза. Было совершенно очевидно, что тот, кто находился передо мной, не был обычным мальчиком, и это само по себе заставляло меня менее критически относиться ко всему, что бы он ни сказал.
—Прежде всего, —начал Ганимед, —я вовсе не утверждаю, что я кто-то другой, чем я есть: другие называют меня то одним, то другим именем, забыв, что все мы лишь продукт тех прошлых жизней, которые мы прожили, — и не только их одних.
— Есть много Друидов, которые не видят этого, а вместо этого предпочитают делать из меня «возвратившегося мессию», который пришел для того, чтобы избавить их от преследований христианской церкви. Невиданная слепота... — он замолк, как будто тщательно подбирая слова. — Но с другой стороны, это правда — то, что они говорят, будто бы в своей прошлой жизни я был лидером, известным многим из сидящих в храме недалеко от нас. И правда также то, что я должен был вернуться, чтобы помочь своим братьям справиться с теми течениями, которые ведут к изменению мира... но таким способом, какого они не могли ожидать! Мир становится другим, и я этого не могу изменить — и не хочу, потому что без изменений не может быть прогресса.
Абсолютная стабильность означает абсолютный застой, и каким-то образом я должен преподнести этот урок, пока он еще может быть усвоен. Человечество тратит столько времени и проливает столько крови, используя разницу между людьми, вместо того чтобы искать их сходство и именно на нем строить свои отношения. Моя миссия, как никакая другая, состоит в том, чтобы помочь Друидам объединить старое и новое: только таким путем мы можем сохранить нашу сущность — сущность того, какие мы есть и какими были. Стоит отбросить «придуманные людьми» внешние стороны религии, и почти не останется разницы между верами тех или иных народов.
Костер почти догорел, и мы оба направились в кусты в поисках новых дров. Вокруг пирамиды посреди поляны, подобно гигантским светлякам, вспыхивали факелы и фонари.
— После того как кончилась моя жизнь, — сказал Ганимед между двумя охапками, — я некоторое время блуждал между мирами, как поступают все люди. А потом, после встречи с богами, которым я служил на земле, было решено, что, прежде чем уйти в Запределье, я должен еще раз вернуться в Абред, чтобы передать такое сообщение: «Если народ Британии хочет жить в мире, все религии должны составить одно целое-». Потому что самим богам, когда они поворачиваются лицом к Третьему Кругу, становится ясно, что они всего лишь крошечные отражения значительно большего единого целого... и что именно человек несет ответственность за их разделение на отдельные божества. Люди, благодаря бесконечному многообразию их сознания, создают вокруг себя иллюзорный мир, который отражает все это многообразие, — а потом тратят бесчисленные жизни на поиски единого смысла!
Похоже, что человек в наши дни все больше и больше склонен вечно враждовать со своими ближними, заявляя: «.Мое представление о Боге выше вашего-», или «Бог сам создал мою религию, зная, что она единственно верная, а все остальные не освящены им-». Они не замечают того, что совесть ведет человека к той религии, которая больше всего подходит его собственному состоянию духовного развития, поэтому верить, что одна религия правильная, а другая ошибочная, — еще одна иллюзия. Вернее было бы спросить: правильная или ошибочная для кого?... для какого типа людей? Не существует истины, которую можно было бы растянуть так, чтобы она охватила все, и тем не менее человек пытается это сделать — во имя Бога, не меньше! Остерегайся созданной человеком истины: той, что «создала Бога в образе человека», ищи свой собственный путь. Никогда не подвергай риску свой собственный духовный мир, не старайся примирить его с духовным миром другого... никогда не заменяй Я на Мы; и в то же время, поскольку подобные души тянутся друг к другу, не противься обществу тех, чьи пути подобны твоему,
— других с теми же религиозными потребностями. Но никаких компромиссов! Религии, которые утверждают, что, в отличие от остальных, только они владеют Истиной, просто показывают свою незрелость — мудрый всегда это видит. Потому что в мире всегда были, есть и будут массы тех, кто готов порицать... толпы тех, кто готов обсуждать... и горсточки тех, кто готов двигаться дальше: быть однажды, дважды и трижды рожденными в этом мире. Теперь ты понимаешь, почему вообще ни один путь не может быть полностью правильным? Человечество всегда состоит из невероятной смеси «людей, проходящих свое становление» с различной скоростью... и именно так и должно быть!
Должны ли все яблоки в нашем саду или все ягоды на виноградной лозе созревать в один и тот же миг? Нет, конечно, и то же можно сказать о наших душах — каждая созревает в свое время и пройдя свой собственный путь. Но именно при попытке посмотреть на рост душ таким образом у Друидов возникло сомнение. Наши школы и Коры издавна занимались духовным ростом, основанным на мудрости и примерах Земли, а не на истинах, созданных человеком. И не они ли еще совсем недавно не считались самыми элитарными школами своего времени?., и не на одном континенте? Поэтому я пришел к убеждению, что такие учения заслуживают того, чтобы их сохранять —записав их в случае необходимости (хотя за это я удостоюсь презрения как христиан, так и друидов) и объединив в новую религию, чтобы они по меньшей мере не исчезли обе. В этом, Артур, мое назначение.
Делает ли это меня мессией, «спасителем», как некоторые надеются? Возможно —но мир всегда был полон мессий, каждый из них провозглашал свои собственные истины тем, кто готов был их слушать. И все это вполне оправданно, точно так же, как оправданно мое появление при нынешнем положении Друидов... и в этом смысл моего возвращения. Жрецы слишком долго обладали слишком сильной властью и начинают сдавать ее просто потому, что времена меняются.
Слушая критику Ганимеда, я по смотрел на него с крайним неодобрением
— в ответ он только улыбнулся — и я вдруг понял, что именно я должен буду Доказать его правоту. И все же я отважился спросить:
— Если дело Друидов представляется тебе столь благородным, почему тогда их назначение состоит не в том, чтобы бороться, — не в том, чтобы встретить христиан во всеоружии? Эта новая религия полностью затмит наш свет, но ведь это... свет Солнца. Может ли Земля долго прожить без Солнца?
— Когда солнца слишком много, возникают пустыни, — ответил он, — или как там говорят греки. Кроме того, христиане заменят наше Солнце Другим, которое тоже будет освещать путь: Солнцем Иеговы. Одно «Солнце» на другое! И что в этом плохого? Ничего, отвечу я, потому что этого требует время — если не считать того, что последователи Христа хотят затмить своим светом все остальное, и это не может быть правильным. Так что они должны существовать оба, один мир должен мирно уживаться внутри другого, «созданное человеком» должно жить бок о бок снерукотворным. Хотя в конечном счете все пути ведут к Богу — просто одни из них более прямые, чем другие, вот и все. Но все равно это единый путь.
Некоторое время Ганимед сидел молча, внимательно глядя в костер: у меня сложилось впечатление, что он просто дает мне время подумать... ждет от меня дальнейших вопросов. И я не обманул его ожиданий — я обрушился на него с массой вопросов.
— Ганимед, — спросил я, — как можно обо всем этом говорить с такой определенностью... я имею в виду, о существовании Бога или о том, что кто-то уже жил прежде? Как ты можешь быть во всем этом настолько уверен?
Мальчик достал из моего рюкзака маленький железный котелок и поставил его перед костром.
— Внимательно наблюдай, — сказал он, — и ты получишь ключ к ответам на многие свои вопросы! Именно так когда-то очень давно учил меня мой учитель, поэтому точно запомни мои слова, чтобы ты мог потом воспользоваться этим древним инструментом.
Он закрыл глаза, протянул руки вперед и, сделав глубокий вдох, трижды продекламировал каким-то не своим голосом:
Гнев огня
Огонь речи
Дыхание знаний
Мудрость богатства,
Разящая сила песни
Песни на грани горечи...
И после того, как он по вторил эти слова в третий раз, в котелке по явилось голубое пламя, его жуткий холодный тусклый свет прорывался откуда-то из самых глубин. Ганимед открыл глаза и показал внутрь.
Сначала я ничего не увидел. Потом, четко вырисовываясь на меняющемся голубом фоне, появился ряд образов — трудно было сказать, возникали - эти формы в этой чаше или в моем сознании — но как бы то ни было, они были вполне определенными. Сначала появился прозрачный образ человека — просто неподвижные очертания, — а потом за ним возник ряд картин: грубые камни, кристаллы... они сменялись растениями, животными и наконец появился образ человека. Это повторялось снова и снова, пока мне не стало ясно, что я вижу цикл жизни. И наконец тусклые очертания приняли четкую форму — и я уловил сходство с собой! Послание, переданное мерцающим пламенем, было достаточно определенным.
— Великий Цикл Жизни подобен тому, что ты видел, — сказал Ганимед, — все, как в этом мире, так и в Потустороннем, вращается подобно огромному колесу от рождения к смерти и обратно — приобретая опыт и всякий раз поднимаясь все выше и выше. Фактически мы мало чем отличаемся от капли воды, которая, падая в виде дождя, становится единым целым с Землей (каждый раз по-разному), а потом поднимается опять в облака... Или от Солнца, которое умирает каждую ночь, а утром поднимается вновь. Только с по-мошью окружающих нас циклов мы можем вполне определенно узнать свои корни — и свое неизбежное возвращение.
Но что касается природы Бога — «Того, кто обитает в Запределье», то, как учат тому наши Друидические Знания, мы не слишком много можем о нем узнать. Если кто-нибудь хочет создать изображение Высшего Бога, ему следует обратиться к христианским священникам, потому что те создают образ Бога по собственномуподобию: величественный человек, восседающий на золотом троне, готовый судить каждый совершенный человеком поступок, даруя ему вечное вознаграждение или вечные муки... довольно страшное подобие, и все же это их представление. Я никогда не мог до конца понять их представлений о Боге еще и потому, что их собственный апостол Павел — безусловно, мудрый человек — написал однажды в своем послании к римлянам:
«Итак, мы, будучи родом Божиим, не должны думать, что Божество подобно золоту, или серебру, или камню, получившему образ от искусства и вымысла человеческого».
Это подобно той мудрости, которую Друиды называют Великим Духом «Хен Ддихенодд», или «тот, кто не имеет начала». Третий Круг Сеганта совершается там, куда человек не может войти, потому что ни один человек в королевстве Абреда не может постичь такого присутствия: Бог находится за пределами наших мыслительных способностей. Человечество чувствует себя настолько разочарованным этой истиной, что оно начинает украшать бесконечность бесчисленными конечными атрибутами... пустыми и преходящими. Здесь уместно привести высказывание греческого философа Аристотеля, мысли которого, безусловно, совпадают с нашими:
«Когда мы пытаемся достичь Бесконечного и Божественного только с помощью абстрактных терминов или представлений, разве мы лучше детей, пытающихся построить лестницу на небо?» Будучи людьми, мы не в состоянии охватить бесконечность и можем: только решать загадки «что лежит за пределами пространства?» или «что существовало до того, как возникло время?». Подумай, Артур, если бы человек обладал вечной молодостью и мог беспрепятственно путешествовать сквозь пространство, где был бы конец? Что лежит по ту сторону границ физического мира... и имеет ли он вообще границы? Решениепростое—ответ для всех людней и во все времена один и тот же: МЫ НЕ МОЖЕМ ПОЛУЧИТЬ ОТВЕТА. Точно так же, как мы, будучи существами, принадлежащими к физическому миру, не можем постичь Бесконечность, точно так же мы не способны «увидеть» Бога... Того, кто обитает в Бесконечности.
Наши умы не созданы для таких мыслей, и каждый образ, выходящий за пределы нашего понимания, становится искусственным... созданным человеком. Ведь даже Барды нашего времени придумали таинственный стих-Загадку, который не дает ответа, но который говорит о невозможности ухватить суть бесконечности:
Нет другого Бога, кроме непостижимого,
Нет ничего непостижимого, кроме немыслимого,
Нет ничего немыслимого, кроме неизмеримого,
Нет ничего неизмеримого, кроме Бога,
Нет другого Бога, кроме немыслимого.
А еще человек постоянно пытается прикоснуться к Богу — понять то, чего сама наша природа не позволяет нам понять, — опять и опять придумывая его в образе человека. Но мне кажется, что Бесконечность учла потребности человека, разделив вселенную на два пола (посмотри на нашу Общую Мать в Авалоне и на нашего Лесного Отца в Англси), — даже мы имеем свои образы для поддержки, и эти образы далеки от бессильных форм! Бог как бы позволил нам бросить мимолетный взгляд на Свои отражения, с помощью инструментов нашей собственной конструкции — инструментов, которые работают согласно известному духовному закону.
Другим хорошим примером может служить греческая культура, с ее сложной иерархией богов и богинь. Пока культура расцветала, создавая этих богов, то же делали и сами боги —боги, которые были подлинными и которые совершали подлинные чудеса: исцеление, предсказание событий будущего и тому подобное. Благодаря своей коллективной вере и твердой воле греческая нация действительно выковала своих богов, выпустив их в бесцветные моря Потустороннего мира.
Как только это было сделано, не так уж и трудно было этим фигурам богов проявиться и в этом материальном мире — и таким образом они стали «подлинными». Как? Закон утверждает, что вера придает подлинность, и веры продолжают быть подлинными, пока люди, веруя, вливают в них энергию. Почему мы можем с уверенностью это утверждать? Потому что, как только греческая культура начала приходить в упадок, то же произошло и с богами этой культуры, потому что в них вкладывали все меньше и меньше веры. И теперь они все исчезли и ждут, когда другая культура неожиданно их обнаружит в какой-нибудь другой форме —похоже, следующим будет христианство со своим Богом-Христом и всеми их святыми... и со своей Божьей Матерью, которую они называют Марией. Поистине, сущность религии слишком мало изменяется из века в век, потому что все боги — это не что иное, как единый Бог.
Ганимед крепко пожал мне руку, глядя прямо в глаза.
— Тебя ждет необыкновенная судьба, Артур из Британии, — серьезно произнес он, — потому что ты живешь в эпоху, когда эту землю раздирает множество сил, желающих ее изменить. Кончится это победой добра или зла, — во многом будет зависеть от тебя, от тех решений, которые ты примешь. Вот почему я нашел время повидать тебя — чтобы лично передать свое сообщение, потому что мало кто еще имеет возможность внести столь важные изменения, как это сможешь сделать ты. Ты должен хорошо понимать, какую ответственность ты несешь...
И опять меня охватило давно знакомое чувство — чего-то я еще не знаю и не могу знать. Мерлин постоянно намекал на что-то подобное —привычка, которую я никогда не в силах был понять.
—Ганимед, скажи мне, пожалуйста, —спросил я в отчаянии, —что такое ты увидел во мне — скромном ученике Друида? Пожалуйста... — Он посмотрел на меня с выражением глубокого сочувствия, какого мне никогда еще не приходилось видеть на лице десятилетнего мальчика.
— Существуют некоторые вещи, которых человек пока не должен знать. Это касается других людей, о которых я пока не имею права говорить. Но УСПОКОЙСЯ, скоро ты все узнаешь, могу тебе только сказать, что твой путь предопределен Богом... каким бы ты себе Его ни представлял. — Мальчик! поднялся. — Ох... а теперь я вынужден вернуться в Храм, потому что мое! отсутствие уже, конечно, заметили те, кто хочет признать мое появление с помощью голосования! Так что пока прощай, Артур, и, пожалуйста, хорошо I подумай над тем, о чем мы говорили с тобой в этот вечер. Да будут с тобой! твои боги. — С этими словами Ганимед повернулся и быстро исчез на тропе! вместе с совой Ноас, которая полетела следом за ним.
— Я буду просить богов, чтобы мы встретились опять, мой друг! — прокричал я ему вслед.
—Но все боги —это единый бог... — донесся издалека едва различимый голос, —...запомни это!
XV
