Черты теологии Лютера

Учение Лютера содержит три составные части: 1) учение о радикальном оправдании человека верой; 2) учение о непогрешимости Писания, как единственного источника истины; 3) доктрина универсального богослужения и находящейся в связи с этим свободы самостоятельного толкования Писания. Все другие теологические суждения Лютера производные от этих принципов.

1) Традиционное учение церкви состоит в том, что человек спасается верой и добрыми деяниями (вера истинна, когда она связывается и проявляется через конкретные дела, а деяния суть истинные свидетельства христианской жизни, когда они вызваны и проникнуты верой). Чтобы быть христианином, нужны дела.

Лютер энергично опровергает ценность деяния. По какой же причине? Укажем только на сложные сплетения психологического и экзистенциального планов, интересующие нас постольку, поскольку здесь

превалируют доктринальные мотивы. Сам Лютер долго испытывал безрезультатность и неспособность заслужить спасение посредством собственных деяний, которые ему всегда казались неадекватными, и проблема вечного спасения непрерывно причиняла ему беспокойство и мучения. И решение, утверждающее, что для спасения достаточно только веры, принесло ему радикальное избавление от тревог.

Вот его мотивировка: мы, люди, — сотворены из ничего и поэтому наши деяния в глазах Бога ничто. "Ничто" имеет возможность превратиться в "новое творение" посредством возрождения, указанного Новым Заветом. Как сам Бог творит из ничего в акте свободной воли, также аналогично акту свободной воли осуществляется наша регенерация. Человек после падения Адама обеднел настолько, что сам по себе не может больше ничего. Все, что производит человек для себя, — это вожделение — термин, которым Лютер обозначает все то, что связано с эгоизмом, себялюбием. Если это так, то спасение человека зависит от божественной любви, которая дана нам бескорыстно. Вера состоит в понимании этого и вверении себя Богу. Именно в акте всеохватывающего доверия к Богу она превращается и возобновляется.

Вера "оправдывает без всяких деяний"; и Лютер также допускает, что вера может иметь своим следствием благие деяния, отрицает он лишь ту силу и ту ценность, которые им традиционно приписываются.

У помянем об "индульгенциях" и соответствующей полемике, связанной именно с теологией деяния (на которую мы здесь можем лишь указать), но которая имеет огромное значение, так как касается фундаментальных основ христианского учения. Лютер не имел намерений решать вопросы, связанные со злоупотреблениями, он просто решительно отметал доктринальную базу индульгенций, как отпущения грехов, помилования.

2) Все, что было сказано выше, уже достаточно для понимания последующего развития лютеранства. Все, что мы знаем о Боге и отношении "человек — Бог", сказано Богом в Писании. Его должно понимать в соответствии с буквой, оно не нуждается ни в доводах разума, ни в метафизически-теологических комментариях. Только Писание обладает непогрешимым авторитетом, папа, епископы и соборы, и вся традиция не столько приносят пользу, сколько препятствуют пониманию священного текста.

Такой энергичный призыв к Писанию уже звучал у многих гуманистов. Но современные ученые заметили, что когда Лютер приступил к переводу и изданию Библии, уже циркулировало множество переводов Ветхого и Нового Заветов. Предполагалось, что в ходу было около 100 тысяч экземпляров Нового Завета и примерно 120 тысяч псалмов. Спрос, тем не менее превышал предложение, И грандиозное издание Библии Лютером отвечало именно этой потребности: отсюда его триумфальный успех. Прямой доступ к священным текстам в необходимом количестве: таков был довольно точный расчет Лютера.

Ученые заметили, что Библия гуманистов содержит в себе нечто, отличающее ее от Библии Лютера. Первая, действительно, утверждает кодекс современной этики, регулирующей жизненную мораль. Лютер ищет оправдание веры и так как он к тому стремился, моральный кодекс лишается ценности сам по себе.

3) Третья сторона лютеранства объясняется как внутренней логикой новой доктрины (толкующей о том, что в отношениях между человеком и Богом, человеком и Словом Божьим, уже нет нужды в специальных посредниках), так и исторической ситуацией, которая сложилась к концу Средневековья и сохранялась в течение всей эпохи Возрождения. Клир все больше обмирщался и погружался в светскую жизнь, терял доверие и многие не видели реального различия между священником и мирянином. Мятеж Уиклифа и Гуса на исходе Средневековья (см. т. 1.) особенно знаменательны. По поводу этих исторических событий, J.Delumeau пишет: "Отказываясь от церковных таинств, Уиклиф отказывается, в то же время, от церковной иерархии. Священники (которые должны быть все равны между собой) не нужны для того, чтобы раздавать Божье Слово, — есть Бог, который только и производит все в нас, и ниспосылает свое учение посредством Библии. Несколькими годами позже Ян Гус объявит, что священник, совершивший смертный грех, не является более подлинным священником, и это распространяется также на епископов и на папу."

Мы не будем останавливаться на крайностях, к которым пришел сам Лютер, а именно, что отдельный христианин может иметь возражение против постановлений Церковного собора, если он непосредственно освящен и вдохновлен Богом.и вследствие этого каста священническая не является необходимой. Любой человек может проповедовать слово Божье. Отличие между "клиром" и "мирянами" исчезло, хотя не исключается институт пасторов как таковой, как необходимый элемент в организованном обществе.

Но обстоятельства быстро приняли дурной оборот. Свобода интерпретации открыла дорогу такому развороту событий, которого Лютер вовсе не желает, и постепенно Лютер становится непримиримым догматиком, претендуя, в некотором смысле, на "непогрешимость", которую он порицал в папе (не зря его прозвали "Виттенбергский папа"). Худшее произошло, когда, потеряв всякое доверие к организованным религиозным формам, по причине бесконечных злоупотреблений, Лютер "передал дела" Церкви, им преобразованной: так родилась "государственная церковь", являющаяся полной антитезой той, к которой Реформа должна бы была привести.

И так случилось потому, что, несмотря на торжественную декларацию свободы веры, он впал в противоречие с фактами и своими утверждениями самым скандальным образом. Он писал в 1523 году (воспользуемся документами исследования Delumeau): "Когда идет речь о вере, имеется ввиду нечто абсолютно свободное, к чему невозможно никого принудить. В духе действует сила Божия, и потому исключено, что сила, внешняя по отношению к духу, может воздействовать на него". В январе 1525 года он подтверждал: "Что касается еретиков, и фальшивых пророков и докторов, не должно ни искоренять их, ни ограничивать. Христос ясно говорит, что должно позволить им жить". Но уже в конце того же года Лютер пишет: "Монархи должны обуздывать общественные преступления, нарушения клятвы, очевидные оскорбления от имени Бога", хотя он и прибавляет: "Но не позволяйте себе принуждения по отношению к личности, оставляйте свободу... проклинать Бога или не проклинать". И спустя какое-то время во время выборов в Саксонии он пишет: " В каждой местности должен быть распространен только один единственный тип проповедования ". И так, мало-помалу, Лютер внушает принципы религиозной жизни, угроз, наказаний и кар, коль скоро дело касается практической религиозности. Таким образом, судьба индивидуальной духовности вверялась политической власти и рождался принцип: cuius regio, huius religio (чья область, того и религия).

1.2.3. Черты пессимизма и иррационализма в мышлении Лютера