Как формируется эта раздвоенность? Что обусловило яркую специфику двух европейских культурных ареалов в средневековую эпоху?

Исторической предпосылкой указанного размежевания стало намеченное в связи с появлением «второго Рима» - Константинополя и завершенное в 395 г. разделение прежде единого государства на Западную и Восточную империи.

Если Восточная Римская империя (будущая Византия) просуществовала еще тысячу лет, то Западная, постоянно сотрясаемая все новыми и новыми ударами варварских племен, погибла в конце V в. На ее развалинах появились молодые варварские государства: остготское (лангобардское) - на Апеннинах, королевство вестготов - на Пиренейском полуострове, англо-саксонское - в Британии, франкское - на Рейне. В конце концов на развалинах этой империи и выросла вся средневековая Западная Европа. Для этого понадобилось не менее четырех веков: с IV по VIII вв. н.э.. «Этот средневековый мир стал итогом встречи и слияния двух миров, тяготевших друг к другу, итогом конвергенции римских и варварских структур, находившихся в состоянии преобразования » [14].

Две части Римской империи образуют к концу переходной эпохи два самобытных культурных мира, возникших на почве прежнего культурного единства этого региона - греко-сирийско-коптский Восток и латино-кельто-германский Запад. Так, уже со времени раннего Средневековья начинается самостоятельная история двух европейских цивилизаций.

Другим важным обстоятельством культурного размежевания Западной и Восточной Европы было воспринятое от Античности размежевание греческого и римского культурных миров, основанное на оппозиции «цивилизация / варварство», т.к. в целях культурного самоопределения античный мир противопоставлял себя как единственный цивилизационный центр всему окружающему (варварскому) миру. Такой способ культурной самоидентификации был усвоен и цивилизациями Средневековья.

Территориально - этническим центром Византийской культуры стала Греция, тогда как культурным субстратом Запада оказался Рим. Не случайно языками культуры для всего европейского Средневековья стали разные языки: в первом случае - греческий, во втором - латинский. Однако понятие «цивилизация» ассоциировалось в позднеантичный и раннесредневековый периоды именно с цивилизацией римлян. Поэтому субъективно (т.е. с позиции носителей культуры) как «латиняне», так и «греки», осознавали себя потомками великой римской культуры (т.е. «цивилизации», а не «варварства»!). Но все же пальму первенства здесь захватили «греки», предпочитавшие именоваться не иначе как «ромеями», потомками римлян, а свое государство называть Римской империей («империей ромеев»). Внешний же культурный мир и те, и другие по-прежнему стремились объявить «нецивилизованным».

Вот констатация современного исследователя: «По отношению к грекам латиняне испытывали смесь зависти и презрения, идущего от более или менее подавляемого чувства неполноценности. Латиняне упрекали греков в том, что они манерны, трусливы, непостоянны. Но прежде всего они обвиняли их в богатстве. Это была рефлекторная реакция воинственного и бедного варвара на богатого цивилизованного человека»[15]. Поэтому «ромеев» предпочитали называть пренебрежительным этнонимом «византийцы» или просто «греки». В свою очередь, «ромеи», подчеркивая свое культурное превосходство, использовали сниженный этноним «латиняне».

В-третьих, важную роль в цивилизационном самоопределении романо-германской и византийской культур сыграла оппозиция «центр – периферия», также получившая последовательное развитие еще в Античности и коррелировавшая с оппозицией «цивилизация – варварство». Особенно отчетливо эта корреляция проявлялась сначала в эллинистическую эпоху, а затем - в имперскую, когда и «исконные» граждане (жители центра), и варвары (провинциалы) оказались «под крышей» одного государства. Смысловая корреляция «центр = цивилизация» способствовала поддержанию культурного престижа города Рима как сердцевины гигантской империи. Даже греческая провинция в период расцвета империи признавалась «варварской», продолжая оставаться притягательной по ряду культурных показателей, и это противоречие породило уже в Античности неоднозначные отношения между латинянами и греками, суть которых достаточно точно выразил тогда Гораций: побежденная Греция пленила своих «диких» победителей. Этот греко-римский культурный антагонизм вполне был усвоен ранним Средневековьем. Более того, в том, что касается цивилизационных притязаний, Запад как бы воспроизвел историческую судьбу Рима.

С перемещением столицы империи в Константинополь будущая «империя ромеев» и политически, и социально, и культурно узурпировала права цивилизационного центра, оставив старый Рим на положении культурной периферии. Т.о., несмотря на формальное владение бывшим центром «цивилизации», Запад надолго утрачивает преимущества перед Востоком, т.е. перед культурно богатой Византией. Как и некогда Рим, латинский Запад пытался привести в соответствие формальному обладанию городом Римом обладание правами цивилизационного центра Европы.

Именно поэтому идея политического могущества, всеевропейского господства в течение многих столетий связывалась для западноевропейских властителей с идеей восстановления Римской империи, стремлением получить императорскую корону в Риме, из рук папы. Тем самым задавалось очень важное в контексте Средневековья противопоставление «истинного Рима» «неистинному», т.е. такому, который пытается узурпировать все права центра по формальному праву, а не по сути самого правопреемства, и это стало причиной ожесточенных споров о судьбах «третьего Рима». Борьба обостряется по мере укрепления цивилизационного статуса Западной Европы и достигает своего апогея в начале XIII в., когда Константинополь пал в результате захвата крестоносцами четвертого крестового похода.

Взаимное непонимание между Западом и Византией еще более усилилось в связи с христианизацией Европы. Формально разделение западной и восточной церквей состоялось в 1054 г., однако оно стало завершающим этапом в осознании конфессиональных, институциональных и культурных разногласий. Предпосылкой схизмы явилась неоднородность христианства, о чем уже шла речь выше. Христианизация западного варварства, по сути, впервые приобщавшегося к определенным образом систематизированной религии, принципиально отличалась от аналогичного процесса, осуществлявшегося на Востоке, где религия имела длительный и богатейший опыт язычества. Непрекращающиеся споры вокруг основных христианских догматов и взаимные обвинения в ереси вылились наконец в полный разрыв между римско-кафолической (католической) и греко-кафолической (православной) церквами, благодаря чему Запад, уже довольно преуспевший и в политико-государственной организации, обрел окончательную цивилизационную оформленность. Теперь в оппозиции «цивилизация - варварство» католический Запад по праву мог выступать в качестве первого элемента, оставляя место второго молодым славянским народам, насильственную христианизацию которых он еще раньше взял на себя.

Итак, в отличие от восточно-христианской (византийской) культуры, которая непосредственно вырастала из позднеантичной греко-римской культуры Восточной империи, культура средневекового Запада формировалась вне явной преемственности с античным наследием, которое усваивалось Западом опосредованно, путем долгой и мучительной переработки.