Носи его дома, он будет выглядеть как платье

 

 

В половине восьмого утра они все собрались в кучку, даже убитая горем, с красными от слез глазами мать Бенни Дрейка. Элва Дрейк обнимала за плечи Элис Эпплтон. От веселья и живости девочки не осталось и следа, а, когда она дышала, из узкой груди вырывались хрипы.

Когда Сэм закончил, наступила тишина… если, разумеется, не считать нескончаемого рева вентиляторов.

— Это безумие, — первым высказался Расти. — Вы умрете.

— А если останемся здесь, выживем? — бросил Барби.

— Зачем вообще и пытаться? — пожала плечами Линда. — Даже если идея Сэма сработает и вы сумеете…

— Я думаю, сработает, — вставил Ромми.

— Разумеется, сработает, — кивнул Сэм. — Парень, которого звали Питер Бергерон, рассказал мне об этом вскоре после большого пожара в Бар-Харборе в сорок седьмом. И при всех своих особенностях лжецом Пит не был.

— Если и сработает, то к чему все это? — настаивала Линда.

— Потому что это единственное, чего мы не попробовали, — ответила Джулия. Теперь, когда она приняла решение, а Барби сказал, что поедет с ней, женщина совершенно успокоилась. — Мы не пытались умолять.

— Ты рехнулась, Джулия. — Тони Гуэй покачал головой: — Думаешь, они услышат? А если и услышат, то послушают?

Джулия повернулась к Расти:

— В тот раз, когда твой друг Джордж Лэтроп жег муравьев живьем через увеличительное стекло, ты слышал, как они умоляли этого не делать?

— Муравьи не могут умолять, Джулия.

— Ты же сказал: «Мне пришло в голову, что у муравьев тоже может быть своя жизнь». Почему это пришло тебе в голову?

— Потому что… — Он не договорил, пожал плечами.

— Может, ты их услышал, — предположила Лисса Джеймисон.

— При всем моем уважении, это полнейшая чушь, — не выдержал Пит Фримен. — Муравьи — это муравьи. Не могут они умолять.

— Но люди могут, — заметила Джулия. — И разве у нас нет своей жизни?

На это никто не ответил.

— И что еще мы можем попробовать?

За их спинами заговорил полковник Кокс. Они все про него забыли. Внешний мир и его обитатели теперь не имели к ним никакого отношения.

— Я бы попробовал на вашем месте. Не цитируйте меня, но… да. Я бы попробовал. Барби?

— Я уже согласился. Она права. Больше ничего не остается.

 

 

— Давайте взглянем на мешки, — предложил Сэм.

Линда протянула ему три больших зеленых мешка «Хефти». В двух раньше была одежда ее и Расти, а также несколько книг для девочек (рубашки, штаны, носки и нижнее белье теперь лежали на земле, позади небольшой группы выживших). Ромми пожертвовал третий, в котором привез два карабина для охоты на оленей. Сэм осмотрел все три, нашел дырку в мешке из-под карабинов, отбросил его. Два других сохранили герметичность.

— Хорошо, слушайте внимательно. До коробочки будем добираться на минивэне миссис Эверетт, но сначала надо подогнать его сюда. Вы уверены, что ехали с поднятыми стеклами, миссис? Лучше вам быть уверенной, потому что от этого зависят жизни людей.

— С поднятыми, — кивнула Линда. — Мы включали кондиционер.

Сэм посмотрел на Расти:

— Ты должен подогнать его сюда, док, но прежде всего надо выключить кондиционер. Ты понимаешь почему, да?

— Чтобы сохранить воздух в салоне.

— Плохой воздух попадет внутрь, когда откроешь дверцу, само собой, но немного, если ты поторопишься. Внутри останется хороший воздух. Городской воздух. И те, кто поедет в минивэне, смогут дышать им всю дорогу до коробочки. От старого микроавтобуса толку нет, и не только потому, что стекла опущены…

— Нам пришлось, — вставила Норри, глядя на украденный микроавтобус телефонной компании. — Кондиционер сломался. Так сказал де-дедушка. — Слеза появилась в уголке левого глаза и скатилась по грязной щеке. Грязь была повсюду, и с мутного неба падали мельчайшие, почти невидимые частицы черной сажи.

— Все хорошо, милая, — успокоил ее Сэм. — Эти колеса не стоят и цента. Один взгляд, и сразу понятно, с чьей стоянки подержанных автомобилей взята эта развалюха.

— Получается, речь идет о моем автофургоне, если нам понадобится второй автомобиль, — подал голос Ромми. — Я его подгоню.

Но Сэм уже качал головой:

— Лучше возьмем машину миз Шамуэй, потому что колеса меньше и с ними легче управляться. Опять же они новенькие. Воздух в них более свежий.

Джо Макклэтчи внезапно улыбнулся:

— Воздух из колес! Закачать воздух из колес в мешки для мусора! Самодельные баллоны с воздухом. Мистер Вердро, это гениально!

Сэм Бухло тоже улыбнулся, продемонстрировав шесть оставшихся зубов.

— Не могу поставить это себе в заслугу, сынок. Идея Пита Бергерона. Он рассказал, как два человека оказались отрезанными пожаром в Бар-Харборе после того, как он стал верховым и двинулся по кронам деревьев. Они могли не опасаться, что сгорят, но воздух стал непригодным для дыхания. Тогда эти двое вырвали ниппель из колеса лесовоза и по очереди прикладывались к дыре, пока ветер не очистил воздух. Пит рассказал, что, по их словам, воздух из шины пах, как давно сдохшая рыба, но благодаря ему они остались живы.

— Одного колеса хватит? — спросила Джулия.

— Возможно, но мы не можем доверять запаске, если это не обычное колесо, а докатка, рассчитанная лишь на то, чтобы проехать двадцать миль по автостраде, и не больше.

— Нет, колесо обычное. Я терпеть не могу эти суррогаты. Попросила Джонни Карвера положить мне новое, что он и сделал… — Джулия посмотрела на город. — Полагаю, Джонни мертв. Как и Кэрри.

— Нам лучше снять еще одно колесо с автомобиля, на всякий случай. — Барби посмотрел на Джулию: — Домкрат у тебя есть?

Она кивнула.

Ромми Берпи невесело улыбнулся Расти:

— Вызываю тебя на поединок, док. Что быстрее — твой минивэн или гибрид Джулии?

— «Приус» подгоню я, — возразила Пайпер. — Ты останешься здесь, Ромми. Выглядишь дерьмово.

— Приятно слышать такое от священника, — пробормотал Ромми.

— Ты должен благодарить Господа, что я достаточно живая, чтобы вообще говорить.

По правде, выглядела преподобная не такой уж живой, но Джулия все равно протянула ей ключи. Никто из них, наверное, не смог бы сейчас петь и плясать, но Пайпер определенно была в лучшей форме, чем некоторые, скажем, бледная как полотно Клер Макклэтчи.

— Ладно, — кивнул Сэм. — У нас есть еще одна маленькая проблема, но сначала…

— Что? — переспросила Линда. — Какая проблема?

— Сейчас об этом волноваться не будем. Сначала надо подогнать сюда наш транспорт. Когда попробуем?

Расти посмотрел на священника Конгрегациональной церкви Милла. Пайпер кивнула.

— Да прямо сейчас, — ответил он Сэму.

 

 

Оставшиеся горожане наблюдали, и не одни — Кокс и чуть ли не сотня солдат собрались у Купола и внимательно следили за происходящим, точно за теннисным матчем.

Расти и Пайпер несколько раз глубоко вдохнули, стоя у самого Купола, чтобы набрать в легкие как можно больше кислорода. Потом побежали, взявшись за руки, к автомобилям. Когда расцепили руки, Пайпер упала на одно колено, выронила ключи от «приуса», и с губ зрителей сорвался протяжный стон.

Но она тут же подхватила их с травы и поднялась. Расти уже сидел в «одиссее» с работающим мотором, когда она открыла дверцу «приуса» и нырнула в кабину.

— Надеюсь, они не забудут выключить кондиционер, — пробормотал Сэм.

Автомобили тронулись с места почти синхронно, и «приус» последовал за более массивным «одиссеем», словно терьер за овцой. Они быстро подъехали к Куполу, покачиваясь на неровной земле. Беженцы рассыпались в стороны, Элва — с Элис Эпплтон, а Линда — с кашляющими девочками, зажатыми под мышками.

«Приус» остановился менее чем в футе от грязного барьера, Расти развернул «одиссея» и подогнал его задом.

— У вашего мужа сильный характер и легкие что надо, — буднично прокомментировал Сэм, повернувшись к Линде Эверетт.

— Все потому, что он бросил курить, — ответила Линда и либо не услышала, либо проигнорировала сдавленный смешок Твитча.

Какими бы ни были у Расти легкие, времени он не терял — сразу выскочил из минивэна и поспешил к Куполу.

— Сущий пустяк… — И закашлялся.

— Сэм прав? Воздухом в салоне действительно можно дышать? — спросила Линда.

— Во всяком случае, он лучше, чем здесь. — Расти усмехнулся. — Но Сэм прав и в другом. Всякий раз, когда открываешь дверцу, часть хорошего воздуха уходит, а плохого — попадает в салон. Вам, возможно, удастся добраться до коробочки без воздуха из шин, но я сомневаюсь, что вы доедете без него обратно.

— Никто из них не сядет за руль, — вмешался Сэм. — Машину поведу я.

И Барби почувствовал, как впервые за последние дни его губы расходятся в настоящей улыбке.

— Вроде бы у тебя отобрали водительское удостоверение.

— Что-то копов здесь не видать. — Сэм повернулся к Коксу: — Что скажете, полковник? Не встречались ли вам местные чурбаны или дорожный патруль?

— Ни единого, — подтвердил Кокс.

Джулия отвела Барби в сторону:

— Ты действительно хочешь поехать?

— Да.

— Ты знаешь, что шансы у нас от минимальных до никаких, так?

— Само собой.

— А умолять вы умеете, полковник Барбара?

Ему вспомнился спортивный зал в Фаллудже: Эмерсон бьет одного пленного по яйцам так, что они взлетают вверх, Хэкермейер подтаскивает второго к стене, держа за куфию, и приставляет к голове пистолет. Кровь выплескивается на стену, как она выплескивалась с тех пор, когда люди начали драться дубинами.

— Не знаю. Но одно мне известно точно: пришла моя очередь.

 

 

Ромми, Пит Фримен и Тони Гуэй поддомкратили «приус» и сняли одно колесо. Автомобиль не отличался внушительными габаритами, и при обычных обстоятельствах они могли поднять заднюю его часть на руках. Но не теперь. Хотя припарковали его рядом с вентиляторами, мужчины то и дело подходили вплотную к Куполу, чтобы глотнуть воздуха. В конце Роуз сменила Тони, которого просто задушил кашель.

Наконец два колеса стояли у Купола.

— Пока все хорошо, — кивнул Сэм. — Теперь о другой маленькой проблеме. Я надеюсь, у кого-нибудь найдется идея, потому что у меня ее точно нет.

Все посмотрели на него.

— Мой друг Питер говорил, что те двое вырвали ниппель и дышали прямо из шины, но у нас так не получится. Нам надо наполнить эти мешки, то есть дыра должна быть больше. Можно проткнуть шину, но, если что-то не вставить в дыру — нечто вроде соломинки, — воздуха потеряешь больше, чем поймаешь. Итак… что это будет? — Он с надеждой оглядел всех: — Никто не привез с собой палатку? С алюминиевыми стойками?

— У девочек есть игрушечная палатка, — ответила Линда, — но она осталась дома, в гараже. — Тут она вспомнила, что гаража больше нет, как и дома, к которому он примыкал, и дико расхохоталась.

— Как насчет корпуса ручки? — спросил Джо. — У меня есть «Бик»…

— Очень узкий, — покачал головой Барби. — Расти? Может, что-нибудь в «скорой»?

— Трубка для трахеотомии? — В голосе Расти звучало сомнение, потом он сам ответил на свой вопрос: — Нет. Тоже маленький диаметр.

Барби повернулся к Куполу:

— Полковник Кокс? Есть идеи?

— У нас есть много чего подходящего, — с неохотой ответил Кокс, — но едва ли вам это поможет.

— Нас ничто не должно останавливать! — воскликнула Джулия. Барби услышал в ее голосе раздражение и панические нотки. — К черту мешки! Мы возьмем колеса и будем дышать прямо из них.

Сэм уже качал головой:

— Не пойдет, миссис. Очень жаль, но не пойдет.

Линда наклонилась к Куполу, несколько раз вдохнула, задержала последний вдох. Потом подошла к «одиссею», стерла сажу с заднего стекла, заглянула в него.

— Пакет, слава Богу, на месте.

— Какой пакет? — Расти обнял ее за плечи.

— Из «Лучшей покупки» с твоим подарком на день рождения. Восемнадцатого ноября, или ты забыл?

— Да. Сознательно. Кому охота переваливать на пятый десяток? И что там?

— Я знала, что ты найдешь пакет, если я принесу его в дом. — Она посмотрела на остальных, ее лицо, грязное, как у бродяги, оставалось серьезным. — Ты же такой любопытный. И я оставила его в минивэне.

— Что ты ему купила, Лини? — спросила Джекки Уэттингтон.

— Надеюсь, подарок для нас всех.

 

 

Закончив с приготовлениями, Барби, Джулия и Сэм Бухло обняли и расцеловали всех, включая детей. Лица остающихся — два десятка человек — не светились надеждой, и Барби попытался убедить себя в том, что они просто вымотались, им хронически не хватает воздуха, но, конечно, прекрасно понимал, в чем дело. Это были прощальные поцелуи.

— Удачи тебе, полковник Барбара! — крикнул Кокс.

Барби коротко кивнул, потом повернулся к Расти. Если кто и мог что-то сделать, так это Расти. Потому что находился под Куполом.

— Не отчаивайся сам и не позволяй им терять надежду. Если это не сработает, заботься о них, пока сможешь и насколько сможешь.

— Я тебя понял. И ты постарайся сделать все, что сможешь.

Барби мотнул головой в сторону Джулии:

— Думаю, это ее попытка. И как знать, может, мы еще вернемся, даже если ничего не получится.

— Конечно, вернетесь. — Голос Расти звучал искренне, но глаза говорили о том, что он в это не верит.

Барби хлопнул его по плечу, потом присоединился к Джулии и Сэму, которые стояли у самого Купола, глубоко вдыхая свежий воздух, проникавший сквозь него.

— Ты уверен, что хочешь ехать? — спросил он Сэма.

— Да. Мне надо загладить свою вину.

— Какую, Сэм?

— Я бы предпочел об этом не говорить. — Он чуть улыбнулся. — Тем более при издательнице городской газеты.

— Готова? — спросил Барби Джулию.

— Да. — Она схватила его за руку, крепко сжала. — Насколько это возможно.

 

 

Ромми и Джекки встали у сдвижной дверцы «одиссея». Как только Барби крикнул: «Поехали!» — Джекки открыла дверцу, а Ромми забросил в салон два колеса «приуса». Барби и Джулия прыгнули следом, и дверца захлопнулась. Сэм Вердро, старый, отравленный алкоголем, но по-прежнему шустрый, уже сидел за рулем и завел двигатель.

Воздух в салоне пах тем же, что и в окружающем Купол мире — сгоревшим деревом и чуть-чуть скипидаром, — и не шел ни в какое сравнение с воздухом, которым им приходилось дышать под Куполом, даже с десятками работающих вентиляторов.

Надолго он таким не останется, подумал Барби. Мы втроем быстро высосем весь кислород.

Джулия схватила желто-черный пакет магазина «Лучшая покупка», перевернула его. Из пакета выпал пластмассовый цилиндр с надписью «ИДЕАЛЬНОЕ ЭХО». Под ней Джулия прочитала: «50 компакт-дисков». Попыталась снять пластиковую обертку, но сразу не получилось. Барби сунул руку в карман, чтобы достать армейский нож, и сердце его упало. Ножа не было. Само собой. Он остался в полицейском участке, точнее, под его развалинами.

— Сэм! Пожалуйста, скажи мне, что у тебя есть перочинный нож.

Без единого слова Сэм бросил ему нож:

— Это моего отца. Носил его при себе всю жизнь, так что хочу получить назад.

Деревянные накладки на боковых сторонах ножа практически истерлись от времени, но, когда Барби открыл его, блеснуло острое лезвие. Оно годилось и чтобы вскрыть пластиковую обертку, и чтобы проткнуть шину.

— Поторопитесь! — крикнул Сэм и нажал на педаль газа. — Мы не поедем, пока вы не скажете мне, что у нас есть нужная вещь, и я не уверен, что двигатель сможет долго проработать на таком воздухе.

Барби разрезал обертку, Джулия сорвала ее. Повернула цилиндр против часовой стрелки, и он отделился от основания. Чистые компакт-диски, предназначавшиеся Расти на день рождения, сидели на центральной втулке из черного пластика. Джулия сбросила диски на пол минивэна, потом сжала пальцами втулку. От напряжения губы превратились в тонкую полоску.

— Позволь мне… — начал Барби, но Джулия уже выдернула втулку.

— Девушки тоже могут быть сильными. Особенно если перепуганы до смерти.

— Она полая? Если нет, мы на бобах.

Она поднесла втулку к лицу. Барби посмотрел в другой конец втулки и увидел синий глаз.

— Поехали, Сэм, — распорядился он. — Все путем.

— Ты уверен, что у нас получится? — Сэм включил передачу.

— Естественно, — ответил Барби, потому что «Откуда мне знать?» никого бы не вдохновило, в том числе и его самого.

 

 

Выжившие молча наблюдали, как минивэн уезжает по проселочной дороге, ведущей к тому месту, где находилась «вспыхивающая коробка», как ее прозвала Норри Кэлверт. «Одиссей» начал растворяться в висящем смоге, превратился в призрак, потом исчез.

Расти и Линда стояли рядом, оба с ребенком на руках.

— Что думаешь, Расти? — спросила она.

— Думаю, нам надо надеяться на лучшее.

— И готовиться к худшему?

— Не без этого.

 

 

Они проезжали фермерский дом, когда Сэм крикнул:

— Сейчас въедем в яблоневый сад! Держитесь крепче, потому что я не остановлюсь, даже если вывалится днище.

— Давай, — отозвался Барби, и тут же его подбросило чуть ли не до потолка вместе с колесом, которое он держал обеими руками. Второе держала Джулия, схватилась за него, как жертва кораблекрушения хватается за спасательный круг.

За окнами мелькали яблони с обвисшими грязными листьями. Яблоки по большей части валялись на земле. Их сбросил вызванный взрывом ветер, пронесшийся по саду.

Еще на одной колдобине Джулия и Барби подскочили вместе. Она приземлилась ему на колени, по-прежнему держась за колесо «приуса».

— Где ты приобрел водительское удостоверение, старый пердун?! — прокричал Барби. — В «Сирсе и Роубаке»?

— В «Уол-марте»! «Все дешевле в мире Уолли!» — Старик рассмеялся, но тут же вновь стал серьезным. — Я ее вижу. Я вижу это мигающее дерьмо. Остановлюсь рядом. Начинайте резать шины лишь после того, как я остановлюсь. Иначе вспорете их слишком широко.

Мгновением позже он нажал на педаль тормоза. «Одиссей» остановился так резко, что Барби и Джулию вдавило в спинку заднего сиденья. Теперь я знаю, каково быть шариком для пинбола, подумал Барби.

— Ты ездишь, как бостонский таксист! — негодующе воскликнула Джулия.

— Тогда не забудьте про мои чаевые… — Сэм замолчал, потому что закашлялся. — Двадцать процентов, — добавил он сдавленным голосом.

— Сэм? — спросила Джулия. — Ты в порядке?

— Может, и нет, — буднично ответил он. — Кровь пошла. Может, в горле, но, похоже, глубже. Кажется, я проткнул легкое. — Сэм снова закашлялся.

— Что мы можем сделать? — забеспокоилась Джулия.

Сэм с кашлем справился.

— Заставьте их убрать этот чертов заслон, чтобы мы могли выбраться отсюда. А то у меня закончились сигареты.

 

 

— Все делаю я. — Джулия смотрела на Барби. Ты понял?

Тот кивнул:

— Да, госпожа.

— Ты только следишь за воздухом. Если у меня не получится, мы можем поменяться местами.

— Хотелось бы знать, что именно ты задумала.

— Ничего конкретного. У меня только интуиция и чуточка надежды.

— Не будь такой пессимисткой. У тебя также два колеса, два мешка для мусора и полая втулка.

Она улыбнулась. Ее напряженное, в грязевых разводах, лицо расцвело:

— Точно подмечено.

Сэм снова закашлялся, склонившись над рулем. Что-то выплюнул.

— Дорогой Господь и сын Его Иисус, вкус, однако, омерзительный, — прохрипел он. — Поторопитесь.

Барби проткнул свое колесо ножом и услышал «пш-ш-ш» выходящего воздуха, как только вытащил лезвие. Джулия передала ему втулку, так же уверенно, как медсестра в операционной передает хирургу нужный инструмент. Барби вогнал трубку в разрез, увидел, как резина обжимает ее, и почувствовал божественную струю воздуха, бьющую в его разгоряченное лицо. Глубоко вдохнул, ничего не мог с собой поделать. Этот воздух свежестью и содержанием кислорода значительно превосходил тот, что гнали через Купол вентиляторы. Его мозг, казалось, проснулся, и он принял немедленное решение. Вместо того чтобы надувать мешок воздухом, он оторвал от одного большой, неровный кусок.

— Что ты делаешь?! — вскричала Джулия.

Барби заткнул втулку пластиком:

— Доверься мне. Просто иди к коробочке и делай что хотела.

Она глянула на него широко распахнутыми глазищами, потом открыла сдвижную дверцу «одиссея». Чуть не упала, удержалась на ногах, споткнулась о кочку, опустилась на колени рядом с вспыхивающей коробкой. Барби последовал за ней с обоими колесами. Нож Сэма лежал у него в кармане. Барби рухнул на колени рядом с Джулией и протянул ей колесо, из которого торчала черная втулка.

Она выдернула затычку, глубоко вдохнула — даже щеки провалились, — выдохнула одной стороной рта, вдохнула вновь. Слезы побежали по щекам, прокладывая чистые дорожки. Барби тоже плакал. К эмоциям это отношения не имело; они словно попали в едкий кислотный дождь. Тут все было гораздо хуже, чем у самого Купола.

Джулия еще раз вдохнула.

— Хорошо, — сказала она на выдохе. — Так хорошо. Рыбой не пахнет. Только пылью. — Снова вдох, и она передала колесо Барби.

Он покачал головой и оттолкнул колесо, хотя его легкие начали разрываться. Постучал себя по груди, указал на ее грудь.

Джулия сделала новый вдох, потом второй. Барби держал колесо, помогая ей. Вдали, в другом мире, надсадно кашлял, и кашлял, и кашлял Сэм.

Он себе все разорвет, подумал Барби. Чувствовал, что и у него внутри все разорвется, если он сейчас не вдохнет воздуха, и, когда Джулия второй раз оттолкнула от себя колесо, приник к самодельной соломинке и глубоко втянул в себя этот пыльный чудесный воздух, чтобы полностью наполнить им легкие. Воздуха не хватило, похоже, и не могло хватить, и на мгновение паника

(Господи, я тону.)

едва не захлестнула его. Желание бежать к минивэну — забудь про Джулию, Джулия сама позаботится о себе — казалось неодолимым… но Барби сумел устоять. Закрыл глаза, дышал и пытался найти холодную, спокойную точку опоры, которой просто не могло не быть.

Легче. Медленнее. Легче.

Он вдохнул в третий раз, и его гулко бьющееся сердце начало замедлять бег. Барби наблюдал, как Джулия наклонилась вперед, схватилась за коробочку с обеих сторон. Ничего не произошло, и его это не удивило. Она уже прикасалась к коробочке, когда они впервые приходили сюда, и приобрела иммунитет.

Потом внезапно ее спина выгнулась. Джулия застонала. Барби попытался предложить ей соломинку-втулку, но женщина ее проигнорировала. Кровь хлынула у нее из носа, появилась в уголке правого глаза. Красные капли заскользили по щеке.

Я не знаю, в отчаянии подумал Барби. Я не знаю, что происходит.

Но одно он знал наверняка: если очень скоро Джулия не вдохнет воздух, то умрет. Он вытащил втулку из первого колеса, зажал зубами, вогнал нож Сэма во вторую покрышку. Засунул в дыру втулку, заткнул ее пластиком.

И стал ждать.

 

 

Это время вне времени.

Она в огромном белом помещении без крыши, и над головой инопланетное зеленое небо. Это… что? Игровая комната? Да, игровая комната. Их игровая комната.

(Нет, она лежит на полу эстрады.)

Она женщина некоего возраста.

(Нет, она маленькая девочка.)

Времени здесь нет.

(Это 1974 год, и времени в этом мире сколько хочешь.)

Ей нужно вдохнуть из колеса.

(Она не вдыхает.)

Нечто смотрит на нее. Нечто ужасное. Но для этого нечто она тоже ужасна, потому что она больше, чем должна быть, и она здесь. Ее не должно быть здесь. Она должна быть в коробке. И однако она безвредна. Нечто это знает, пусть это нечто

(всего лишь ребенок)

очень молодо; едва вышло из младенческого возраста, если на то пошло. Нечто говорит:

— Ты выдумка.

— Нет, я настоящая. Пожалуйста. Я настоящая. Мы все настоящие.

Кожеголовое существо смотрит на нее безглазым лицом. Хмурится. Уголки рта опускаются, хотя никакого рта нет. И Джулия понимает, что ей очень повезло: она застала у коробки только одно существо. Обычно их больше, но они

(ушли домой на обед ушли домой на ленч ушли спать ушли в школу уехали на каникулы, не важно куда, но ушли)

куда-то ушли. Будь они вместе, то загнали бы ее обратно. Это существо тоже может загнать ее обратно, но она любопытная.

Она?

Да.

Это существо женского пола, как и Джулия.

— Пожалуйста, отпустите нас. Пожалуйста, позвольте нам прожить наши маленькие жизни.

Нет ответа. Нет ответа. Нет ответа. Потом:

— Вы ненастоящие. Вы…

Что? Что она говорит? Вы игрушки из магазина игрушек? Нет, но что-то такое. В голове Джулии мелькает воспоминание о муравьиной ферме ее брата, воспоминание из далекого детства. Оно приходит и уходит через долю секунды. Муравьиная ферма не совсем игрушки из магазина игрушек, но близко. Как говорится, из одной бочки.

— Как вы можете иметь свои жизни, если вы ненастоящие?

— МЫ НАСТОЯЩИЕ! — кричит она, и этот вопль слышит Барби. — ТАКИЕ ЖЕ НАСТОЯЩИЕ, КАК И ВЫ!

Молчание. Существо с пребывающим в непрерывном движении кожаным лицом в огромном помещении без крыши, которое одновременно и эстрада на городской площади Честерс-Милла, не отвечает. Потом:

— Докажи это.

— Дай мне руку.

— У меня нет руки. У меня нет тела. Тела ненастоящие. Тела — это сон.

— Тогда дай мне свой разум!

Кожеголовый ребенок не дает. И не даст.

Поэтому Джулия забирает его.

 

 

Это пространство вне пространства.

На эстраде холодно, и она испугана. Более того, она… унижена? Нет, это гораздо хуже, чем унижение. Она просто растоптана. Да, да, растоптана. Они забрали ее слаксы.

(А где-то солдаты пинают голых людей в спортивном зале. И еще чей-то стыд смешивается с ее стыдом.)

Она плачет.

(Ему тоже хочется плакать, но он не плачет. Сейчас они должны как-то все оправдать.)

Девочки ушли, оставив ее, но нос у нее еще кровит — Лайла ударила ее по лицу, пообещав отрезать нос, если она кому-то скажет, и они оплевали ее, и теперь она лежит здесь, и она, наверное, сильно плакала: она думает, что кровь течет не только из носа, но и из глаза, и она не может отдышаться. Она бы предпочла истечь кровью на эстраде, чем идти домой в дурацких детских трусиках. Она с радостью истекла бы кровью, если это означает, что ей не придется видеть солдата,

(Потом Барби старается не думать об этом солдате, но, когда думает, Хэкермейер превращается в хэкермонстра.)

поднимающего голого человека за платок,

(куфию)

который тот носит на голове, потому что она знает, чем все закончится. Этим всегда все заканчивается, если ты под Куполом.

Она видит, что одна из девочек вернулась. Кайла Бевинс вернулась. Стоит и смотрит на глупую Джулию Шамуэй, которая думала, что она умная. Глупую маленькую Джулию Шамуэй в ее детских трусиках. Кайла пришла, чтобы снять с нее остальную одежду и забросить на крышу эстрады? Ей придется идти домой голой, прикрывая руками свою писю? Почему люди такие злые?

Она закрывает глаза, залитые слезами, а когда открывает их, Кайла уже другая. У нее нет лица, только какая-то непрерывно меняющаяся кожаная маска, которая не знает сострадания, не знает любви, не знает даже ненависти.

Только… любопытство. Да, именно. Что получается, если я делаю… это? Или то?

Джулии Шамуэй больше нет. Джулия Шамуэй — ничто; найдите самое малое из малых, загляните под него, и это она, ползающая Шамуэй-мушка. А еще она — голый пленник-мушка; пленник-мушка, на котором из одежды остался только развязавшийся головной платок, а под платком — воспоминание об ароматной, только что испеченной лепешке в руках жены. Она — кошка с горящим хвостом, муравей под микроскопом, муха, которая вот-вот потеряет крылья, попав в любопытствующие руки третьеклассника в дождливый день, игра для скучающих детей, у которых нет тел, зато вся Вселенная у их ног. Она — Барби; она — Сэм, умирающий в минивэне Линды Эверетт; она — Олли, умирающий на обугленном поле; она — Элва Дрейк, скорбящая об умершем сыне.

Но прежде всего она маленькая девочка, лежащая на занозистых половицах эстрады на городской площади, маленькая девочка, которая наказана за невинную заносчивость, маленькая девочка, допустившая ошибку, думая, что она большая, тогда как была маленькой, думая, будто что-то собой представляет, хотя не представляла ничего, думая, что мир небезразличен к людям, тогда как мир — гигантский и бесчеловечный локомотив с двигателем, но без прожектора. И всем своим сердцем, и разумом, и душой она кричит:

— ПОЖАЛУЙСТА, ПОЗВОЛЬ НАМ ЖИТЬ! Я УМОЛЯЮ ТЕБЯ, ПОЖАЛУЙСТА!

И всего лишь на одно мгновение она становится кожеголовой в белой комнате; она становится девочкой, которая (по непонятной самой той девочке причине) вернулась к эстраде. На один ужасный момент Джулия становится одной из тех, кто это сделал, а не той, с кем сделали. Она даже становится солдатом с пистолетом, хэкермонстром, которого Барби не остановил и который все еще приходит к нему в кошмарных снах.

А потом она — это она.

Смотрящая снизу вверх на Кайлу Бевинс.

Кайла из бедной семьи. Отец рубит лес в Ти-Эр и пьет в пабе «Фрешис» (который по прошествии времени станет «Дипперсом»). У матери на щеке большое родимое пятно, так что дети называют ее Вишневая щека или Клубничная голова. У Кайлы нет красивой одежды. Сегодня на ней старый коричневый свитер, и старая плиссированная юбка, и стоптанные туфли, и белые носки с растянутыми резинками, отчего они сползают вниз. Одно колено поцарапано: она упала или ее толкнули на игровой площадке. Это Кайла Бевинс, все так, только ее лицо из кожи. И хотя оно постоянно меняет форму, ни одна из этих форм и близко не напоминает человеческое лицо.

Джулия думает: Таким ребенок видит муравья, если тот поднимает голову со своей стороны увеличительного стекла и смотрит вверх перед тем, как сгореть.

— ПОЖАЛУЙСТА, КАЙЛА! ПОЖАЛУЙСТА! МЫ ЖИВЫЕ!

Кайла смотрит на нее сверху вниз, ничего не делая. Потом скрещивает руки перед собой — в этом видении у нее человеческие руки — и стягивает свитер через голову. Когда она говорит, в ее голосе нет любви, нет раскаяния или угрызений совести.

Но возможно, есть жалость.

Она говорит.

 

 

Джулия отлетела от коробочки, будто ее отбросила чья-то рука. Воздух, который она так долго задерживала в груди, с шумом вырвался из нее. Прежде чем Джулия успела сделать вдох, Барби схватил ее за плечо, вырвал пластиковую затычку из втулки и буквально насадил на втулку рот женщины, надеясь, что не порежет ей язык или не повредит нёбо. Он не мог позволить Джулии вдохнуть отравленный воздух, который, с учетом кислородного голодания, способен был вызвать судороги, а то и просто убить ее.

Джулия, похоже, сама это понимала. Она мертвой хваткой вцепилась в колесо «приуса» и начала жадно сосать воздух через втулку. Он чувствовал, как сотрясалось все ее тело.

Сэм наконец-то перестал кашлять, но на смену кашлю пришел другой звук. Джулия тоже его услышала. Еще раз засосала полную грудь воздуха и посмотрела вверх широко раскрытыми глазами.

Лаяла собака. Должно быть, Горас, потому что других собак не осталось. Он…

Барби так сильно сжал ей руку, что она испугалась, как бы он ее не сломал. На его лице читалось крайнее изумление.

Коробочка со странным символом висела в четырех футах от земли.

 

 

Горас первым почувствовал свежий воздух, потому что находился ближе всех к земле. Начал лаять. Потом встрепенулся Джо: ветерок, на удивление холодный, стал обдувать потную спину. Подросток сидел, привалившись к Куполу, и Купол двигался. Поднимался. Норри, с раскрасневшимся от температуры лицом, дремала у Джо на груди, и он увидел, как заколыхалась прядь ее грязных спутанных волос. Она открыла глаза:

— Что?.. Джо, что происходит?

Джо знал, но от изумления лишился дара речи и не мог ей ответить. Он чувствовал, как что-то скользило по его спине: поднималась бесконечная стеклянная стена.

Горас лаял как безумный, выгнул спину, прижался носом к земле. У него эта поза означала: Я хочу поиграть, — но Горас не играл. Он засунул нос под поднимающийся Купол и вдыхал холодный, сладкий, чистый воздух.

Божественно!

 

 

На южной стороне Купола дремал рядовой Эймс. Он сидел, скрестив ноги, на грунтовой обочине шоссе номер 119, набросив на плечи одеяло, словно индеец. Воздух внезапно потемнел, словно дурные мысли, роившиеся в голове Эймса, обрели физическую форму. Затем он закашлялся и от этого проснулся.

Сажа клубилась вокруг его высоких ботинок, оседала на брюках цвета хаки. И откуда, во имя Господа, она взялась? Ведь сгорело все под Куполом. Потом он увидел. Купол поднимался, как гигантские жалюзи. Такого просто быть не могло: барьер уходил в землю на многие мили, это все знали, — но теперь он поднимался.

Эймс не колебался ни секунды. Пополз вперед на четвереньках, схватил Олли Динсмора за руки. На мгновение задел кромку Купола поясницей, успел подумать: Сейчас он опустится и разрежет меня пополам. Но продолжил вытаскивать подростка наружу.

Сначала ему казалось, что он тащит труп.

— Нет! — прокричал он. Поднял Олли на руки, понес к одному из вентиляторов. — Не смей умирать, ковбойчик!

Олли закашлялся, его немного вырвало. Эймс по-прежнему держал подростка на руках. Другие уже бежали к ним, радостно крича, сержант Гро впереди всех.

Олли вновь вырвало.

— Не называй меня ковбойчиком, — прошептал он.

— «Скорую»! — прокричал Эймс. — Нам нужна «скорая»!

— Нет, мы отправим его в центральную больницу Мэна на вертолете, — ответил Гро. — Летал когда-нибудь на вертолете, пацан?

Олли, с затуманенными глазами, покачал головой. Потом блеванул на ботинки сержанта.

Гро просиял и пожал грязную руку Олли:

— С возвращением в Соединенные Штаты, сынок. С возвращением в большой мир.

Олли обнял Эймса за шею. Он понимал, что теряет сознание, но ничего не мог с этим поделать. Пытался продержаться, чтобы сказать «спасибо», но не сложилось. Перед тем как провалиться в темноту, успел почувствовать, как солдат-южанин целует его в щеку.

 

 

На северной стороне первым из-под Купола выскочил Горас. Побежал прямо к полковнику Коксу и принялся танцевать у его ног. Отсутствие хвоста Горасу совершенно не мешало. Весь его зад мотался из стороны в сторону.

— Будь я проклят! — воскликнул Кокс и поднял корги на руки. Пес тут же принялся лизать ему лицо.

Выжившие стояли кучкой на своей стороне (демаркационная линия четко выделялась на траве, ярко-зеленой по одну сторону и безжизненно серой по другую). Они только начинали осознавать, что произошло, но не решались поверить. Расти, Линда, их маленькие дочки, Джо Макклэтчи и Норри Кэлверт, их матери. Джинни, Джина Буффалино и Гарриет Бигелоу, обнимающие друг друга. Твитч, поддерживающий свою сестру Роуз, которая рыдала и покачивала Литл Уолтера. Пайпер, Лисса и Джекки, взявшиеся за руки. Пит Фримен и Тони Гуэй, оставшиеся в городе сотрудники редакции «Демократа», стояли позади них. Элва Дрейк привалилась к Ромми Берпи, который держал на руках Элис Эпплтон.

Они наблюдали, как грязная поверхность Купола плавно уходит в небо. Осенняя листва снаружи поражала буйством красок.

Сладкий, свежий воздух ерошил им волосы и высушивал пот.

— Мы видели как бы сквозь тусклое стекло, — прошептала преподобная Либби. Она плакала. — Теперь же видим лицом к лицу.

Горас спрыгнул с рук Кокса на землю и принялся выписывать восьмерки по траве, лаял, нюхал, пытался пописать на все сразу.

Выжившие недоверчиво смотрели на синее утреннее небо, раскинувшееся в этот октябрьский день над Новой Англией. А грязный барьер, который держал их взаперти, поднимался все быстрее и быстрее, уменьшаясь в размерах, пока не превратился в черную карандашную точку на синей бумаге.

Птица пролетела над тем местом, где стоял Купол. Элис Эпплтон, по-прежнему на руках у Ромми, посмотрела на нее и рассмеялась.

 

 

Барби и Джулия стояли на коленях по обе стороны колеса, по очереди прикладываясь к торчащей из него втулке-соломинке. Они наблюдали, как коробочка вновь начала подниматься. Сначала медленно, и вроде бы зависла второй раз, на высоте примерно шестьдесят футов, словно колеблясь. А потом рванула вверх, да так, что з