ПОРАЖЕНИЕ

Москва. 7 января 1970 года.

 

Судья на дистанции выкинул желтый флаг, держа его неподвижно, а затем начал помахивать им, что разозлило меня еще больше.

Я хорошо знал значение этих сигналов (желтый флаг неподвижно — «Опасность! Обгон запрещен», а при взмахах—«Замедлить ход!») и не раз уже за годы своей гоночной практики подчинялся им, чертыхаясь, а порой негодуя, если они мешали завершить какой-нибудь хорошо задуманный маневр. Ничего нет хуже, когда вот так, в кипящее варево гонки, бросают эту желтую льдинку, сразу превращающую его из упоительно острого блюда в постную бурду. Гонщик, которому запрещено обгонять и ведено ехать тише, не слишком-то склонен вспоминать в этот момент популярные русские пословицы.

Тем более, что мне дальше ехать было уже некуда. Неприятный сигнал был на этот раз адресован другим и дан как раз по «моему поводу». Я врезался в сугроб и стоял теперь у своей опрокинувшейся машины—ее выбросило за пределы беговой дорожки ипподрома.

И без того я уже был удручен случившимся а тут еще этот чересчур дотошный судья со своей столь унизительной для меня перестраховкой. Ну, пусть бы, скажем, просто желтый флаг, это еще куда ни шло, но уж помахивать-то им совсем ни к чему: ведь машина моя никому не мешает и незачем другим участникам портить гонку!

Я крикнул судье, что надо соображать (слава богу, он не расслышал), и принялся сгоряча в одиночку подпихивать свой автомобиль, надеясь вновь поставить его на колеса. Это мне, конечно, не удалось, но вскоре подбежало несколько болельщиков самые ярые из них всегда собираются у виражей а не сидят на трибунах,—и мы сообща перевернули машину, поставив ее вверх крышей, сильно помятой.

О том, чтобы продолжать гонку, не могло быть и речи — судья на дистанции дал мне это понять, выразительно показав рукой на обочину. Оставалось теперь только ждать, когда другие участники пройдут следующие круги и финишируют, увы, без меня...

Я еще долго кипел, демонстративно не глядя в сторону судьи — как будто он был хоть в чем-либо виноват! — и делая вид, что ничего особенного, собственно, не произошло. Говорят же футболисты, что «мяч — круглый»,— объясняя этим свои неудачи. А у нас колеса, между прочим, тоже не квадратные...

Но, поостыв, я рассудил, что дело обстоит не так уж катастрофически плохо, как это мне представилось в первый момент. Предстоят еще 7 февраля гонки на первенство СССР, где я смогу поправить свои дела...

Это меня несколько успокоило, хотя и предстоял еще нелегкий разговор с тренером, а до того еще и далеко не увеселительная процедура возвращения с места аварии к боксам — в помятой машине, перед переполненными трибунами.

Я прошел и через это. Когда злополучная для меня гонка окончилась и на старте-финише махнули белым флагом, проехал под градом иронических стрел, которые (как мне казалось, по крайней мере) летели в меня с трибун, и поставил скромненько свою помятую лоханку за боксом, подальше от любопытных глаз.

Стерпел я и недовольное бурчание тренера, который завел полусочувственный разговор о нервишках, а также о том, как важно не пропускать тренировки, будь ты даже и опытным гонщиком, увенчанным славой и чемпионскими лаврами.

Но вот, когда, сбросив шлем и комбинезон, я отошел к барьеру перед боксами — отсюда хорошо было видно, как машины проходят первый вираж (а главное, я хотел оттянуть встречу с ребятами и расспросы насчет моей неудачи),—здесь неожиданно состоялся разговор, который и побудил меня сейчас взяться за перо.

Ко мне подошел знакомый корреспондент — не знаю даже точно, из какой газеты, но он давно освещает наши соревнования и, видно, стал уже кое-что соображать—и так это, с подчеркнутым участием и пониманием дела, потрепав меня по плечу, сказал:

— Ну что, старик, не все тебе под клетчатый флаг финишировать. Надо иногда и под желтенький, так ведь?

— Это точно,—отозвался я. — Для разнообразия.

Поговорили еще, и вдруг он мне предлагает: — Давай-ка я, пожалуй, сниму тебя здесь, на фоне трека.

Он навел на меня объектив, установил фокус и, выждав, когда на заднем плане появятся машины, щелкнул несколько раз своим японским «канонетом». А затем, упрятав камеру за пазуху — на дворе было довольно морозно,— сказал с удовлетворением:

— Ну вот... Пригодится, я думаю, для архива.

Так прямо и сказал — «для архива». Мне показалось сначала, что я ослышался, и поэтому осторожно, не подавая вида, насколько задет этим, спросил:

— А вам, значит, тоже не все в номер да в номер. Приходится иногда ив... архив?

— А как же? — воскликнул он.— Ведь ты, того гляди, погоняешься еще с годик, а потом — где же тебя искать?.. А так — все под рукой. Знаешь, какая у меня фототека накопилась?

— Это... почему же вы мне... годик определили? По сегодняшнему, что ли, судите?

— Закон жизни, старик, закон жизни...— При всей, типичной для репортера бесцеремонности, он все же сообразил, что перегнул палку. Поэтому, вероятно, добавил примирительно: — Ну ничего, старик, пойдешь в тренеры. Или спортивным судьей станешь.

Вот это меня и доконало. Мало того, что сегодня как раз у меня особые впечатления от спортивных судей. Но я и вообще имею свое мнение на сей счет. Считаю, что рано еще меня списывать.

В общем, я не очень-то вежливо повернулся к собеседнику спиной и с преувеличенным интересом стал следить за событиями на трассе. А придя домой, почти сразу же ухватился за этот дневник, чтобы излить свою обиду и свои сомнения хотя бы на бумаге. Кому поведаю печаль свою?..

Как все это вообще получилось? Трудно, конечно, все в мыслях восстановить. Когда с Дональдом Кэмпбеллом произошла авария — при попытке установить абсолютный мировой рекорд скорости на воде,— его в этот момент снимали «рапидом». Снимки потом были опубликованы, я видел их. Вот у его лодки чуть задрало нос. Вот она свечой пошла вверх... Вот перевернулась в воздухе.

А меня, слава богу, никто не снимал. Так что, как все случилось, для науки неясно. Останется, так сказать, белым пятном.

Помню только, что бросило на вираже. И, по-моему, я чуть запоздал с поворотом руля. Ну, и чуть позже притормозил перед виражом. А скоростенка была приличная. Вот и перевернулся... Что ж тут анализировать? И вообще — при чем тут дневник? Репортаж не состоялся. И начинать было незачем. Не до писания сейчас. Тренироваться надо! Машину готовить. Упорно тренироваться...