ГОНЩИКИ НА ТРИБУНЕ

Дом отдыха «Васькино».

13 сентября 1969 года.

Скоро кончается наш срок пребывания здесь, в заводском доме отдыха под Москвой, куда я впервые после трехлетнего перерыва поехал вместе с женой. Свободного времени было много, но я только сегодня решил взяться за перо.

После нашей победы в ралли Лондон — Сидней советская пресса (и в том числе наша заводская многотиражка) так много писала и пишет по этому поводу, что мои лично литературные упражнения представляются попросту излишними. К тому же очень много приходилось рассказывать устно — в течение первых трех месяцев этого года каждому из нас, участников «ралли века», довелось, по крайней мере, раз двадцать выступать с рассказом о нем перед самыми различными аудиториями: в рабочих клубах, в спортивных коллективах ДОСААФ, в Домах пионеров и даже—хотите верьте, хотите нет!—в Звездном городке, перед нашими доблестными космонавтами.

Этот внезапно вспыхнувший общественный интерес к нашему автомобильному спорту конечно же чрезвычайно радует. Однако к писанию дневников, разумеется, не располагает. Однажды после большой, длившейся более часа, передачи по телевидению, в которой показали и заставили говорить всех нас, участников «ралли века», я, по инерции, решил описать все в дневнике и уже, как говорится, обмакнул было перо в чернила. Но вовремя спохватился: телевизионную передачу (а их было, между прочим, несколько) видели миллионы людей, так кому же нужен мой доморощенный «репортаж» в одном экземпляре?

Кроме того, я в этом году вообще очень редко выезжал на соревнования; довольствовался только местными, которые проводятся по субботам и воскресеньям. Просто решил, что пора бы и честь знать: основное все-таки работа на производстве. Нельзя же превращаться из «скользящего» в «летуна», эдакого любимчика администрации, которому чуть не в каждом квартале приходится подыскивать замену на время его спортивных гастролей. И хотя никто на меня в цехе соответствующего давления не оказывал, я сам несколько раз умышленно уклонялся от участия в соревнованиях, связанных с поездками, придумывал всяческие мнимые причины. Пишу об этом даже не без некоторой гордости, потому что эти акты самоотречения были вовсе не легкими для меня ибо я обожаю по-прежнему, а может быть, даже еще больше, чем раньше, занятия автоспортом.

Спрашивается, что же, разве не было в этом году интересных событий в производственной жизни нашего коллектива, в моей лично работе на конвейере...Было и очень даже много,— ведь мы осваиваем массовый выпуск новой модели! Но... тут уж у меня просто кишка тонка. Одно дело — рассказывать о спортивных соревнованиях, которые сами по себе всегда интересны и драматичны, а другое — о производственных буднях.

Вот, например, такой факт. На конвейере пошел недавно «Москвич-412» с новым, уже его «родным» кузовом (до того он имел кузов 408-й модели), с низкопрофильными шинами и другими нововведениями.

Мы от этого испытываем, конечно, всякие трудности. Когда старая модель выпускалась, мы, как говорится с закрытыми глазами ее собирать могли. Производительность была высокая, заработки соответственно. Хорошо дело шло. А сейчас, чего греха таить, часто еще спотыкаемся. Но вот, поди ж ты, все довольны.

Казалось бы: и пота трудового больше, и заработки скромнее, и нервишки порой шалят, да что-то не слышал я ни разу, чтобы кто-нибудь на все это посетовал, ну, чертыхнулся бы, скажем, по адресу новой модели. Люди охотно поступаются многим ради того, чтобы «Москвич» похорошел (а так оно сейчас и есть—новый кузов красивее), ради чувства удовлетворения своей работой. Причем на конвейере любые перемены психологически воспринимаются гораздо сложнее, чем в механических цехах.

Ведь только со стороны кажется, что вырабатывающийся автоматизм в движениях утомителен; наоборот, он является свидетельством достигнутого уровня квалификации, появившейся легкости и уверенности в работе, высокой производительности труда. Поэтому смену ритма, как таковую, хороший сборщик отнюдь не приветствует, уж, во всяком случае, облегчения для себя в ней не видит. Если тем не менее мы радуемся переменам, то в основе своей это имеет гораздо более глубокие причины. Сказывается тут какое-то новое, обостренное чувство личной роли в общем производственном процессе, ощущение радости труда именно в его массовом, коллективном свершении. Причем радость — понятие здеськонечно, не однозначное и вовсе не является синонимом удовольствия, которое, например, мы, гонщики, испытываем от быстрой езды. Труд есть труд, он доставляет человеку огромное удовлетворение, становится потребностью, но и сам требует неизбежных затрат физической силы, нервной энергии и все больше ума. Недаром ведь от слова «труд» происходят понятия «трудный», «трудности». Так что наши чувства в период освоения новой модели весьма и весьма сложные, достойные, так сказать, художественного отображения.

Но как их по-настоящему описать? Разве это по силам мне, если даже, излагая ход спортивных событий, я столь часто пасую, не нахожу нужных красок, сбиваюсь на репортаж?