Праводееспособность человека

 

Главным, узловым стыковочным звеном, где правовая личность человека получает формально-юридическую привязку к физическому, «живому» лицу, является институт праводееспособности. Как уже отмечалось ранее, в праводееспособности (правосубъектности) не просто определяются моменты возникновения и прекращения существования правовой личности. Данный институт также регулирует, определяет сам путь формирования правовой личности, сопровождает и обеспечивает ее правовое взросление. На уровне конкретного субъекта права праводееспособность можно рассматривать в качестве родовой связи лица с правопорядком, в которой происходит юридическое оформление человека как субъекта права, его признание со стороны других участников правовой коммуникации. Исходным моментом, с которого начинается существование правового лица, традиционно признается момент рождения человека. Значение момента рождения человека для системы правопорядка и самой пра-

законном представительстве) от несовершеннолетнего, недееспособного лица не требуется давать какие-либо поручения в адрес его представителя.

вовой личности очень точно определил Г. Ф. Шершеневич, который писал: «Так как правоспособность присуща ныне каждому человеку, то она возникает с началом его существования. Следует ли отнести этот момент к зарождению или к рождению человека? Некоторые постановления нашего законодательства дают возможность предположить, что оно связывает правоспособность с момента зарождения. Жизнь зародыша охраняется уголовным законом (Улож. о нак. ст. 1451, 1452), при открытии наследства зародыш влияет на переход его (т. X, ч. 1, ст. 1106), лишение всех прав состояния не распространяется на детей, рожденных после осуждения отца, если только они были зачаты до этого момента (Улож. о нак. ст. 24, т. IX, ст. 10). Тем не менее следует признать, что правоспособность возникает не ранее, как с момента появления на свет живого существа. Запрещение умерщвления плода имеет в виду нравственное чувство общества, влияние зародыша на наследование обусловливается интересом будущего субъекта... Не зародыш, а родившийся ребенок оказывает влияние на юридические отношения, причем это влияние относится к тому моменту, когда он был еще зародышем. Рождение составляет настолько необходимое условие для правоспособности, что появление мертвого ребенка лишено юридического значения, и зародыш рассматривается как бы никогда не существовавшим»¹⁰¹.

Аналогичные соображения еще ранее были высказаны Д. И. Мейером, который также полагал, что в юридическом отношении в высшей степени важно определиться, считать ли началом физической личности момент рождения младенца или относить начало личности к моменту зачатия. Надо учитывать, что младенец может родиться мертвым; если начало физической личности относить к моменту зачатия, то, например, порядок наследования может определиться совершенно иначе, нежели в том случае, когда началом физической личности признавать момент рождения. Актом рожде-

¹⁰¹ Шершеневич Г. Ф. Учебник русского гражданского права (по изданию 1907 г.). М., 1995. С. 62. Ему вторит В. И. Синайский: «Возникает... сомнение, нельзя ли считать началом физического лица зачатие ребенка. Сомнение это находит, по-видимому, некоторое подтверждение в том, что от права наследования не устраняются дети, зачатые при жизни отца, но еще нерожденные до его смерти (п. 2 ст. 1106). Выходит, что зачатый уже имеет права, в данном случае право наследования. Такой вывод неправилен. Зачатый не имеет никаких прав. Право наследования для него лишь охраняется на случай его рождения живым». (Синайский В. И. Русское гражданское право. С. 93.)

ния человек вступает в общество людей; этот акт и необходимо признавать началом правоспособности, тем более что момент зачатия неизвестен¹⁰². Он подчеркивал, что российское законодательство подобно многим другим, при определении прав физического лица учитывает время пребывания зародыша в утробе матери, но не признает за ним никаких прав¹⁰³. Высказанные Г. Ф. Шершеневичем и Д. И. Мейером много десятилетий тому назад соображения остаются актуальными и сегодня, более того, они приобретают особый смысл в ситуации нарастающего давления со стороны представителей медицинской науки (и не только их), настаивающих на признании субъектом права не рожденного человека, а человеческого зародыша.

А. И. Ковлер полемизирует по этому поводу с академиком Р. Петровым, утверждающим: «Сперматозоид проникает в яйцеклетку — и это уже человек! Все права, которые распространяются на человека, относятся и к эмбриону. Следовательно, манипулировать с ним нельзя...»¹⁰⁴ Он присоединяется к доводам О. А. Хазовой, справедливо полагающей, что с точки зрения международного права биологический материал, такой как оплодотворенная яйцеклетка или зародыш, не имеют независимого правового статуса; что только живорожденный ребенок обладает правами человека¹⁰⁵. Данный вопрос действительно приобретает не только правовой, но и медицинский, этический, религиозный характер. Однако следует заметить, что предлагаемый представителями медицинской науки, некоторыми генетиками, теологами рецепт, состоящий в признании субъектом права человеческого зародыша, таит в себе огромную опасность, прежде всего системного характера: такое признание неизбежно повлечет за собой эрозию всей правовой системы. Существующая сегодня определенность в вопросе о начале существования главного действующего лица в праве, его первичного субъекта, очевидно, будет нарушена. Если учитывать также то обстоятельство, что в некоторых правовых системах момент зачатия в отдельных случаях определяется посредством юридических фикций (так, в мусульманской правовой системе существует теория — фикция «дремлющего пло-

¹⁰² См.: Мейер Д. И. Русское гражданское право. С. 60-61.

¹⁰³ Там же. С. 61.

¹⁰⁴ Цит. по: Ковлер А. И. Антропология права. С. 428.

¹⁰⁵ См.: Там же. С. 430-431.

да», по которой ребенок, рожденный женщиной через несколько лет после смерти ее мужа, признается ребенком умершего мужа; по ханифитскому толку такой срок определяется в два года, по ханбалитскому — в четыре, по маликитскому — в семь лет)¹⁰⁶, то задача определения субъектного состава в праве многократно усложняется. Перед «традиционными» субъектами права открываются многообещающие перспективы участия в юридических отношениях с человеческими зародышами, оплодотворенными сперматозоидами яйцеклетками.

На данную проблему можно взглянуть и с другой стороны: с позиции соблюдения прав родителей будущего ребенка, прежде всего матери. Признание субъектом права нерожденного зародыша неизбежно затрагивает права будущей матери, это есть покушение на ее правовую личность. Защитники «прав зародыша» подталкивают юриспруденцию к нарушению, ограничению прав существующей правовой личности, в том числе права родителей на отказ от рождения ребенка (права женщины на аборт). Во имя «прав» оплодотворенной яйцеклетки они готовы жертвовать правами действительных субъектов права. Едва ли такое решение проблемы можно считать высшим проявлением правового гуманизма.

Как уже отмечалось ранее, право и юридическая наука выработало собственные критерии определения субъекта права, к числу которых, во-первых, относится признак обособленности лица от других, его автономности. Рассматривая человеческий зародыш через призму данного отличительного признака, можно прийти к выводу о том, что эмбрион не обладает такой автономией, обособленностью как в физическом, так и в социальном смысле. По этому основанию он не может быть отнесен к числу субъектов права. Не отвечает он и второму ранее выделенному критерию (критерию опознаваемости, индивидуализации). Возможно, медицина и способна распознать некоторые физические особенности эмбриона, его будущий пол, вес и т. д., но как правовое лицо оно внешне не опознаваемо, в правовом отношении является не индивидуализированным. Само его появление на свет в качестве живого человеческого существа отнюдь не очевидно. Третий признак (признак волеспособно-

¹⁰⁶ См. подробнее: Шарль Р. Мусульманское право. М., 1959. С. 66; Правовые системы мира: Учеб. пособие / Под ред. А. Ф. Черданцева. Екатеринбург, 1995. С. 67.

ста) также не позволяет отнести эмбрион к разряду субъектов права Даже в отношении младенцев можно лишь с определенной долей сомнений говорить о возможности их обладания в будущем полноценной праводееспособностью, отсюда признание их волеспособными, по сути, основывается лишь на том, что они — часть человеческого рода, представителям которого в целом свойственна волеспособность. В отношении эмбриона как биологического материала предположение о его волеспособности переводит проблему правовой воли в естественнонаучную плоскость. Четвертый признак субъекта права (проявление себя вовне в качестве участника правовых отношений, правовой коммуникации) предполагает признание лица стороной правовых отношений системой правопорядка. Право смотрит на эмбрион как на потенциального (в случае рождения ребенка) субъекта права, как на субъекта под условием рождения¹⁰⁷. Н. Л. Дювернуа по этому поводу писал: «Если за беременностью последует рождение младенца живым, тогда и предшествующее состояние окажется для вопросов права не безразличным. Приобретение им права будет условливаться моментами, предшествующими его рождению. С этим эвентуалитетом, стало быть, nasciturus рассматривается как бы уже рожденный...; но только в этом смысле и в этих пределах»¹⁰⁸. Таким образом, право готово в некоторых отношениях рассматривать нерожденное лицо в качестве правообладателя, но только после его рождения (при условии рождения). Пятый критерий субъекта права, выражающий отношение к лицу как важнейшей социально правовой ценности, также неприменим к эмбриону. Человек как субъект права относится к своему телу, своему физическому субстрату как к объекту¹⁰⁹, он может менять свой пол,

¹⁰⁷ Статья 1116 ГК РФ (часть третья) предусматривает положение, согласно которому к наследованию могут призываться фаждане, находящиеся в живых в день открытия наследства, а также зачатые при жизни наследодателя и родившиеся живыми после открытия наследства. В Гражданском кодексе РСФСР 1964 г. (ст. 530) было закреплено близкое по смыслу положение: «Наследниками могут быть: при наследовании по закону — фаждане, находящиеся в живых к моменту смерти наследодателя, а также дети наследодателя, родившиеся после его смерти; при наследовании по завещанию— граждане, находящиеся в живых к моменту смерти наследодателя, а также зачатые при его жизни и родившиеся после его смерти».

¹⁰⁸ Дювернуа Н. Л. Чтения по гражданскому праву. С. 307.

¹⁰⁹ У Гегеля мы находим: «Достаточно ясно, что только личность имеет право на вещи, и поэтому личное право есть по существу вещное право, если понимать вещь в ее общем смысле как внешнее по отношению к свободе, то внешнее, к которому от-

отчуждать свои органы, распоряжаться своим прахом¹¹⁰. Может заключать соглашения об имплантации себе чужой оплодотворенной яйцеклетки и вынашивании зародыша (договор о суррогатном материнстве)¹¹¹, о продаже своего биоматериала и т. д.

С учетом выделенных критериев субъекта права можно сделать вывод о том, что эмбрион, человеческий зародыш не подпадает ни под один из них. Вместе с тем право не может рассматривать его в качестве обычного объекта правового регулирования; товара, находящегося в свободном обращении. Та тенденция, которая наметилась в юридической науке и законодательстве в отношении к человеческому эмбриону как предсубъекту права, «почти субъекту» права, на наш взгляд, имеет свой резон. Истоки такого отношения можно найти в римском частном праве, которое, правда, основывалось не на идеях абстрактного гуманизма, а на практических нуждах, интересах гражданско-правового оборота. Тем не менее сегодня такое отношение к эмбриону (о котором говорил Н. Л. Дювернуа и другие авторы) как субъекту под условие рождения приобретает не только практический, но и гуманистический смысл. Право не может безучастно относиться к коммерционализации процессов использования эмбрионов в медицинских и иных целях, к неконтролируемой торговле человеческими эмбрионами (главным образом абортированными зародышами), к попыткам клонирования человека¹¹². С другой стороны, прямые запреты здесь неэффективны и осмелимся заявить, что негуманны (в отношении, например, тех людей, которые ожидают помощи от медиков и генетиков, связанной с их деятельностью в этом направлении). Поэтому законодатель должен стремиться к тому, чтобы отсечь то негативное, что появляется в данном процессе и не препятствовать тому, что способствует решению медицинских проблем, научно-гуманистическим исследованиям, решению проблем материнства-донорства (суррогатного мате-

носятся также мое тело, моя жизнь. Это вещное право есть право личности как таковой (подчеркнуто нами. — С. А)» (Гегель Г. Философия права. М. 1990. С. 100.

¹¹⁰ См. подробнее: Малеина М. Н. Человек и медицина в современном праве. М., 1995. С. 76-103).

¹¹¹ Там же С. 92-103.

¹¹² В Российской Федерации Законом от 20 мая 2002 г. № 54-ФЗ установлен временный запрет на клонирование человека (см.: «Российская газета». 23.05.2002. № 90).

ринства)¹¹³ и др. Возможно, что общий принцип, которым здесь следует руководствоваться, состоит в том, что чем ближе в своем развитии зародыш к человеку (к моменту его рождения), тем в большей степени право должно усматривать в нем будущего своего субъекта. Если момент рождения человека знаменует собой появление правовой личности, то смерть человека, как обычно принято считать, прекращает существование правовой личности. При этом, как уже отмечалось, прекращение правовой личности человека и прекращение правоспособности обычно рассматриваются в качестве тождественных понятий. Такая позиция доминирует в немецкой юридической литературе, а также в российской. Что касается французских правоведов, то многие из них высказываются за необходимость признания субъектами не только живущих, но и умерших, например, такую позицию в прошлом веке отстаивал Демог¹¹⁴. На наш взгляд, главное при решении данного вопроса руководствоваться тем принципиальным положением, что субъект права и «живое» физическое лицо — это разные лица (хотя и связанные правовой связью). Если исходить из этой посылки, то следует признать, что субъект права не исчезает со смертью человека, его правовые решения, волевые акты, нацеленные на будущее, продолжают осуществляться. Следовательно, субъект, понимаемый как правовая воля, продолжает свое правовое существование. Правоспособность как возможность лица быть субъектом права действительно прекращается, но, на наш взгляд, лишь на будущее (как способность принимать правовые решения, совершать правовые поступки в будущем). Что касается выраженной до момента смерти человека правовой воли, то она сохраняет связь с системой правопорядка, поддерживается и обеспечивается ею. Цительман отмечал, что воля умершего имеет, несмотря на отсутствие тела, правовое действие и признается законом субъектом права ¹¹⁵. Л.И. Петражицкий также полагал, что ос-

¹¹³ М. Н. Малеина приводит слова доктора медицинских наук Б. В. Леонова о том, что решение женщины-донора взять на себя роль «временной мамы» должно не только считаться приемлемым для общества, но и рассматриваться как, безусловно, гуманный, даже героический акт. (См.: Малеина М.Н. Человек и медицина в современном праве. С. 97.)

¹¹⁴См.: Demogue. Les notions fondamentales du droit prive. 1911. С 345-351. (Цит. по: Шершеневич Г. Ф. Общая теория права: Учеб. пособие: В 2 т. М., 1995. Т. 2. С. 177.) ¹¹⁵ См.: Zitelmann. Begrviff und Wesender jur. Person. 1873. S. 68-69. (Цит. по: Герваген Л. Л. Развитие учения о юридическом лице. С. 71.)

новные аксиомы учения о физических лицах неправильны, что правоспособность не прекращается непременно в момент смерти, что иметь права и обязанности могут умершие¹¹⁶. Одним из сторонников продолжения воли человека за пределы его физического существования был Б.Н. Чичерин, он писал по этому поводу: «Отвергать же возможность распространения воли за пределы физической жизни значит не понимать самого существа человеческой личности и вытекающего из нее права. Если цели человека простираются за пределы его жизни, если эти цели служат для него побуждением к деятельности, то он имеет неотъемлемое право требовать, чтобы воля его уважалась и после смерти, насколько этим не нарушается чужое право. Уважение к воле умершего есть дань, отдаваемая духовному естеству человека, признак высшего его достоинства, как разумного существа, которого мысль и воля не ограничиваются пределами физического существования, а простираются в бесконечную даль. Оно составляет вместе с тем и право живых, ибо на этом начале зиждется уважение к собственной их посмертной воле. Этим устанавливается связь поколений, которою держится все человеческое развитие, связь вместе юридическая, нравственная и религиозная...»¹¹⁷

Дювернуа, обсуждая вслед за Виндшейдом, Дернбургом и другими известными авторами римскую конструкцию «лежачего наследства», считал, что наследственное имущество умершего нельзя считать безличным, что в данном случае имеет место преемственный переход силы, которую представлял собой умерший в юридическом обмене. Точно такой же характер имеет, по его мнению, правоспособность недееспособных субъектов, детей, душевнобольных, что недостаток деятельного фактора осуществления правоспособности не уничтожает ее в основе; она поддерживается искусственно деятельностью других людей¹¹⁸. «Если бы один интерес наличных живых особей и отдельно взятая воля каждого определяли собою все содержание гражданского права, то система его институтов была бы несравненно уже той, какую мы видим в действительности»¹¹⁹, —

¹¹⁶ См.: Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 1910. Т. 2. С. 402 и сл.

¹¹⁷ Чичерин Б. Собственность и государство. Часть первая. М., 1882. С. 226.

¹¹⁸ См.: Дювернуа Н.Л. Из курса лекций по гражданскому праву. Введение и часть общая. С. 237-238.

¹¹⁹ Там же. С. 238-239.

заключал он. Не вдаваясь в анализ приведенных Дювернуа и другими авторами аргументов по вопросу о собственнике наследуемого имущества до момента перехода его к наследникам¹²⁰, отметим лишь ту идею Дювернуа, что правовая личность может существовать при определенных обстоятельствах и без своего физического носителя.

Аналогичную мысль высказывал и Д.И. Мейер: «Как рождение открывает правоспособность физического лица, так смерть ее разрушает. Это вытекает из самого понятия о праве как мере свободы человека при сожительстве его с другими лицами. Но встречаются случаи, в которых кажется, что юридическая личность переживает физическое существование человека. Так, нередко бывает, что по смерти лица проходит несколько времени, прежде чем оставшееся после него имущество перейдет к другому лицу. Некоторые законодательства, а за ними и юристы действительно высказывают воззрение, что лежащее наследство (hereditas jacens) представляет лицо умершего, что юридическая личность его продолжает свое существование в этом наследстве»¹²¹. Правда, применительно к российскому праву Д.И. Мейер не находил «повода продолжить юридическую личность человека за пределы его земной жизни»¹²². Тем не менее воля лица, выраженная в праве, способна пережить самого индивида. Так, например, происходит при завещательном отказе (легате), когда завещатель возлагает на одного или нескольких наследников исполнение за счет наследства какой-либо обязанности имущественного характера в пользу одного или нескольких лиц — отказопо-

¹²⁰ Российский законодатель не пошел по пути признания наследственного имущества безличным, также он не использует применительно к нему конструкцию юридического лица; согласно ст. 1152 ГК РФ принятое наследство признается принадлежащим наследнику со дня открытия наследства (по ст. 1114 ГК РФ днем открытия наследства является день смерти гражданина, а при объявлении гражданина умершим — день вступления в законную силу решения суда об объявлении гражданина умершим; в случае же, когда днем смерти гражданина признан день его предполагаемой гибели, — день смерти, указанный в решении суда) независимо от времени его фактического принятия, а также независимо от момента государственной регистрации права наследника на наследственное имущество, когда такое право подлежит государственной регистрации. Таким образом, он для снятия вопроса о собственнике имущества с момента смерти наследодателя и до принятия наследства наследником придает акту принятия наследства (совершенному установленными законом способами, см. ст. 1153 ГК РФ) обратную силу, признает наследника собственником до момента выражения его согласия на принятие наследства.

¹²¹ Мейер Д.И. Русское гражданское право. С. 62.

¹²² Там же.

лучателей, которые приобретают право требовать исполнения этой обязанности (ст. 1137 ГК РФ); при возложении на одного или нескольких наследников по завещанию или по закону обязанности совершить какое-либо действие имущественного или неимущественного характера, направленное на осуществление общеполезной цели, либо обязанности содержать принадлежащих завещателю домашних животных, а также осуществлять необходимый надзор и уход за ними (ст. 1139 ГК РФ). Е. Н. Трубецкой полагал, что в случае безвестного отсутствия, когда сама возможность физического существования лица прекратилась, лицо все-таки является субъектом права: «Известный воздухоплаватель Андрэ, отправившийся открывать северный полюс, быть может, давно покоился на дне Ледовитого океана, когда право еще продолжало признавать субъекта права Андрэ, признавало его брачные, имущественные и другие права, доколе не истек установленный французским законом срок безвестного отсутствия. Стало быть, таким образом, субъект права и лицо живое, физически существующее, не совпадают между собой. Субъект права может продолжать существовать, когда соответствующий ему человек прекратил свое физическое существование»¹²³. Правовая воля (а с ней и сама правовая личность) способна пережить индивида — учредителя благотворительного или иного фонда, научных или иных премий (так, правовая воля А. Б. Нобеля пережила своего носителя). Правовая личность автора научного, литературного произведения или произведения искусства аналогичным образом переживает физическое лицо, создавшее данное произведение. Правовая воля участника договора аренды (арендатора или арендодателя), выраженная в данном договоре, продолжает действовать, осуществляться и после смерти индивида, если иное не предусмотрено законом или договором (ст. 617 ГК РФ). Если правопреемники умершего гражданина, выдавшего доверенность для представительства перед третьими лицами, не сообщили представителю и третьим лицам, для представительства перед которыми была выдана доверенность, о прекращении ее действия по данному основанию, то права и обязанности, возникшие в результате действия представителя до того момента, как он или третьи лица узнали или должны были узнать о ее прекращении в связи со смертью пред-

¹²³ Трубецкой Е. Н. Лекции по энциклопедии права. С. 168.

ставляемого, сохраняют силу на основании ст. 189 ГК РФ для выдавшего доверенность и его правопреемников в отношении третьих лиц. То есть законодатель допускает ситуацию, когда после смерти представляемого лица от его имени могут совершаться сделки, которые будут признаваться действительными, порождать правовые последствия (аналогичное правило предусматривалось ст. 70 ГК РСФСР 1964 г.). В этом смысле Е. Н. Трубецкой, очевидно, прав в том, что «нет ничего нелогичного в том, чтобы признавать посмертное господство независимой воли лица в определенной имущественной сфере»¹²⁴. В современной немецкой юридической литературе высказывается мнение о существовании посмертной частичной правоспособности умершего лица, а судебная практика Федерального суда ФРГ положила начало защите чести после смерти человека¹²⁵. В Гражданском кодексе РФ (ст. 152) также предусмотрена норма, согласно которой по требованию заинтересованных лиц допускается защита чести и достоинства гражданина и после его смерти. В публичном праве смерть лица не всегда влечет автоматическое прекращение его прав и обязанностей, так, в соответствии со ст. 44 Налогового кодекса РФ задолженность по поимущественным налогам умершего лица либо лица, признанного умершим, не прекращается (погашается за счет наследственного имущества). Приведенные примеры являются все же исключением из общего правила, согласно которому правовая личность (субъект права) тесно связана со своим физическим носителем (или носителями), с человеком, индивидом, соответственно правовая воля, само существование субъекта права обусловлены волей и фактом существования представляемого им в правовой коммуникации лица, поэтому с прекращением существования физического носителя представляющий его субъект права в общем разделяет его судьбу.

На наш взгляд, отказывая умершему в признании реальности его правовой воли, мы тем самым покушаемся на его правовое наследие. Дорожа наследством имущественным, вещами (как важнейшими объектами правовой защиты, регулирования), право со времен его возникновения мало обращало внимание на главную правовую ценность — правовую личность человека. Потребовались огромные

¹²⁴ Там же. С. 170

¹²⁵ См.: Шапп Я. Основы гражданского права Германии. С. 205.

усилия представителей гуманистического направления в философии и юриспруденции (в том числе российского либерального течения), а также уроки Второй мировой войны, чтобы эта ценность стала занимать подобающее ей место центра правовой системы. «Такая категория, как правосубъектность, т. е. возможность и способность лица быть субъектом права, вряд ли укладывается в жесткую логику "нет человека — нет проблемы". Срочная и бессрочная охрана гражданским законодательством ряда имущественных и неимущественных прав граждан после их смерти, таких как исполнение завещательной воли умершего, охрана авторских прав и т. п., должна, по нашему убеждению, распространяться и на права, обеспечивающие индивидуализацию личности... ее автономию... еще одно перспективное направление исследований, как антропологии права, так и конституционного и гражданского права. При этом представляется, что проблема посмертных прав личности должна решаться совместными усилиями юристов, философов, медиков»¹²⁶, — пишет А. И. Ковлер.

Право, в отличие от медицины, на наш взгляд, способно уже в обозримом будущем решить проблему бессмертия правовой личности, и для этого ему не требуется дожидаться момента, когда человеческая плоть будет существовать вечно. Решение этой проблемы лежит не в плоскости медицинских технологий, а в сфере правового сознания, отношения к человеку. Сегодня главным сдерживающим фактором на пути признания бессмертия правовой личности является натурфилософское восприятие юридической наукой правовой личности как физического субстрата (иногда природно-социального). Отсюда вполне логичной представляется предлагаемая юридической наукой и законодательством траурная процедура захоронения вместе с физическим лицом, также представляющей его в юридических отношениях правовой личности. С преодолением данного стереотипа у права появляется возможность, не обращаясь к медицине, увековечить юридически человече-

¹²⁶ Ковлер А. И. Антропология права. С. 461. Разделяя доводы А. И. Ковлера о том, что категория правосубъектности не укладывается в логику «нет человека — нет проблемы», а также о посмертных правах личности, можно вместе с тем отметить то обстоятельство, что он считает вполне логичным прекращение правоспособности моментом смерти человека, см. там же. С. 460.

скую личность. Это, как представляется, и будет тем вкладом в решение общей проблемы, о которой говорит А. И. Ковлер.

В связи с высказанными соображениями о продолжении существования правовой личности человека и после смерти представляемого ею физического лица можно обратить внимание на один нюанс, о котором говорил Н. Л. Дювернуа. Он отмечал то, что римские юристы не стеснялись обозначать термином «лицо» не только живого человека, но и «определившуюся сферу правообладания умершего, persona defuncti»¹²⁷, что для них persona живущего и persona defuncti — одна и та же персона, что они составляют единое понятие. Только правоспособность лиц живущих и лиц умерших неодинаковы. Как представляется, данное замечание Н. Л. Дювернуа по поводу использования термина «лицо» в праве необходимо учесть нынешнему законодателю. В настоящее время не только немецкий законодатель старается избегать использования термина «личность умершего», этого термина всячески избегает и российский законодатель¹²⁸. Что касается причины этого, то она, на наш взгляд, очевидна — о какой правовой личности умершего может идти речь, если вместе с физическим лицом, вместе с плотью человека, по мнению российского законодателя, а также юридической науки, исчезает и сама правовая личность.

Возникшая с момента рождения человека правовая связь лица с правопорядком сопровождает его в течение всей жизни, а в отношении принятых им на будущее решений, волевых актов, права авторства, права на имя, права на защиту репутации и некоторых иных личных неимущественных прав, других нематериальных благ — и после его смерти. Для реализации принятых лицом при его жизни решений вовсе не требуется его физического существования; подоб-

¹²⁷ Дювернуа Н. Л. Из курса лекций по гражданскому праву. Введение и часть общая С. 283-284.

¹²⁸ В более чем 400 законах Российской Федерации, где используются термины: «умерший», «умерший человек», «умерший работник», «умерший гражданин», «умерший пенсионер»... даже в тех случаях, когда речь идет о правообладателях личных неимущественных прав, законодатель стремится обозначить правовую личность умершего как несуществующую. Отсюда возникает закономерный вопрос: кому после смерти правообладателя принадлежат его неотчуждаемые личные неимущественные права? К. Ларенц считает родственников умершего обладателями посмертных личных прав, в то время как некоторые другие представители германской юридической науки предполагают посмертную частичную правоспособность самого умершего лица. (См.: Шапп Я. Основы гражданского права Германии. С. 205.)

но тому как при его малолетстве или в период отсутствия дееспособности от его имени могут выступать другие (уполномоченные законом) лица, так и после смерти человека его правовая воля может быть осуществлена посредством уполномоченных законом живых лиц. В частности, в законе (ст. 150 ГК РФ) предусматривается возможность осуществления и защиты личных неимущественных прав идругих нематериальных благ, принадлежащих (по тексту статьи: «принадлежавшие») умершему, наследниками правообладателя и другими лицами.

Ранее обращалось внимание на то обстоятельство, что правоспособность, понимаемая обычно как качество (иногда как свойство) субъекта права, не может быть ограничена. Тем более нельзя говорить об ограничении или о лишении правоспособности человека, который признается системой правопорядка в качестве высшей социальной ценности, того главного, основного, ради чего данная система создана. Используемые со времен римских юристов ограничения и даже полное лишение правоспособности лица (равносильное юридической смерти лица) постепенно отступают под натиском не только практических интересов, но и целей гуманизации права, правового регулирования. И. А. Покровский применительно к римскому праву писал о том, что «юридическое положение человека, как субъекта прав и члена гражданского общества, вследствие известных обстоятельств может быть или вовсе уничтожено или же в такой или иной степени ослаблено, умалено. Такое умаление гражданской правоспособности на языке римских классических юристов называется capitis deminutio»¹²⁹. Он сообразно трем состояниям лица — status libertatis, status civitatis и status familiae, определяющим полноту гражданской правоспособности лица, отмечал возможность утраты всех этих состояний, когда при потере status libertatis неизбежно теряется status civitatis и status familiae (максимальная степень умаления гражданской правоспособности); двух состояний, когда при потере status civitatis также утрачивается status familiae (средняя степень умаления гражданской правоспособности); либо только одного состояния — status familiae (минимальная степень умаления гражданской правоспособности). Утрата указанной триады состояний была возможна только в случаях гражданской смерти лица

¹²⁸ Покровский И. А. История римского права. СПб., 1913. С. 304.

(в случае пленения врагом, в случае продажи врагам или в случае отлучения от правового общения в связи с изгнанием римского гражданина)¹³⁰.

Современное право, в отличие от римского, в человеке (по крайней мере на уровне провозглашенных им принципов) видит не просто частицу государства, народа, сама жизнь и смерть которой принадлежит данному государству, народу; которую можно отлучить от права, изгнать, продать и т. д. Оно видит в нем основу всей правовой системы, ее главное достояние, ценность. В контексте такого понимания всякое умаление правоспособности, правового качества человека недопустимо, идет вразрез с провозглашенным правом принципом, является рудиментом властного, имперского (понимаемого в классическом смысле, от «imperium») сознания. Вместе с тем, сохраняя институт ограничения правоспособности, а также его крайнее проявление — лишение правоспособности человека (вместе с его жизнью), законодатель проявляет не просто непоследовательность в своих стремлениях к указанной им цели. Этим, на наш взгляд, он демонстрирует то, что продолжает создавать законы, руководствуясь иными ценностями, находясь в системе правовых координат, которые весьма далеки от провозглашенных им правовых идеалов.

Вторая сторона данной проблемы касается возможности ограничения государством дееспособности личности. Как уже отмечалось, древнее и современное право активно использовали и продолжают использовать институт дееспособности в качестве инструмента, средства государственного воздействия на личность, в том числе в воспитательных, идеологических, карательных и иных целях. Государство видит в институте дееспособности, подобно другим правовым институтам, канал осуществления своей собственной политики, государственного властвования, реализации своего политико-правового суверенитета. Отсюда такое разнообразие всевозможных форм ограничения, умаления и лишения дееспособности собственных граждан, иностранцев, апатридов. Вместе с тем практические потребности имущественно-правового оборота, а также процесс возвышения личности, признания ее ценности, роли в правовой системе неизбежно ведут к устранению подобного рода пре-

¹³⁰ См.: Там же. С. 304-305.

пятствий на пути ее правового самоопределения. Но суть вопроса, как представляется, заключена не в количественном уменьшении ограничений дееспособности личности, а в принципиальной допустимости использования института дееспособности в качестве средства государственного властвования. Признание личности первичным субъектом права, высшей социально-правовой ценностью предполагает, на наш взгляд, не только невозможность ограничения, лишения правоспособности человека, но и недопустимость манипулирования его дееспособностью, использования ее в политических, карательных, воспитательных и иных целях.

Кроме того, само понимание дееспособности как засвидетельствованной (признанной) правом готовности лица к осуществлению определенной деятельности, социально-правовой функции также не предполагает возможности использования данного института в вышеуказанных целях. Предлагаемое в работе понимание дееспособности основано на том, что в данном институт