Annotation 5 страница

«Типичный эрудит», — подумал я, а затем скомкал записку, бросил её в огонь… и пошёл паковать вещи.

Глава 10

ПУТЬ НА СЕВЕР

С небольшим портпледом в руках (мой старый армейский револьвер был аккуратно завёрнут в чистую сорочку) я отправился на вокзал Сент-Панкрас, чтобы встретиться там с Холмсом и доктором Сайленсом. Впечатления от пережитого в метрополитене были ещё слишком свежими, поэтому я решил не экономить и нанять кеб.

На вокзале было, как всегда, людно. Я не люблю вокзалы — эту массу растерянных людей, снующих во все стороны и переживающих, что могут разминуться со своими близкими или знакомыми. Меня напрягает атмосфера всеобщей паники и замешательства, и облегчение я испытываю лишь тогда, когда мой поезд отходит от платформы.

Я занял место в очереди за билетом. Времени, чтобы дойти до вагона, было ещё предостаточно, но всеобщее нетерпение вскоре передалось и мне: я начал притопывать. Пожилая дама впереди изогнула шею, подставляя менее глухое ухо к окошку кассы.

— Инвернесс, — прокричала она так громко, что ни у кого из окружающих не осталось сомнений по поводу пункта её назначения. — Только мне не донести все эти сумки.

— Буду рад помочь вам с багажом, — вызвался я только для того, чтобы ускорить весь этот процесс.

Старушка взглянула на меня с благодарностью.

— Какой добрый джентльмен, — сказала она, сложив руки, словно в молитве.

Я не смог сдержать улыбку. Вспомнился случай, когда мы с Холмсом, спасая свои жизни, договорились встретиться в вагоне поезда, отходящего от вокзала Виктории. Тогда я был абсолютно уверен, что мой друг опоздал, — ровно до той минуты, пока престарелый священник, который сидел напротив, не заговорил со мной голосом Холмса.

— Не хотел бы вам мешать… — послышалось у меня за спиной.

Обернувшись, я увидел молодого человека в безупречном дорожном костюме. Волосы его были настолько тщательно набриолинены, что даже шквалистый ветер не мог бы повредить причёску.

Молодой человек достал карманные охотничьи часы с замысловатой гравировкой на крышке и продолжил свою мысль:

— Но эта леди не единственная, кто хочет успеть на ближайший поезд до Инвернесса.

— Ваша правда. И я в их числе.

— А вы оптимист. — Молодой человек показал мне циферблат. — Отправление через десять минут. Вы надеетесь уложиться со своей спутницей в этот отрезок времени?

— Что он говорит? — поинтересовалась старушка.

Если только это действительно была старушка.

— Неважно. — Я обратился к кассиру, чтобы поскорее со всем этим покончить. — Будьте добры, два билета до Инвернесса. Один для этой леди и один для меня.

— О, молодой человек, вы так любезны. Вот если бы вы ещё донесли мой багаж…

С этими словами пожилая дама удалилась, оставив меня один на один с кассиром, с кожаным чемоданом и тремя шляпными коробками.

«Это наверняка Холмс», — подумал я, потому что больше ни у кого не хватило бы наглости бросить меня в подобной ситуации.

— Послушайте!.. — окликнул я старушку, но она либо была глуха от рождения, либо оглохла на радостях.

«Точно Холмс».

— Девять минут, — констатировал молодой человек у меня за спиной.

— Пощадите, — взмолился я, быстро оплатил билеты и подхватил с пола брошенный багаж.

Если эта леди — не Холмс, значит у меня заканчиваются наличные и терпение.

Я потащился за дамой через вестибюль и умудрился добраться до платформы, лишь один раз уронив шляпные коробки.

В окне одного из вагонов я заметил Сайленса. Он, видимо, уже не надеялся, что мы с Холмсом явимся в условленное время.

— Доктор Ватсон! — воскликнул Сайленс и спустился из вагона на платформу, чтобы помочь.

— Боюсь, я слишком легкомысленно подошёл к сборам в дорогу, — проговорил он, указывая на мой багаж.

— Это не моё, — попытался я откреститься от шляпных коробок и громко позвал старушку, которая шаркающей походкой продвигалась к дальнему концу платформы.

— Нам следует сесть ближе к голове поезда!.. — донеслось в ответ. — Мой сын говорит, так безопаснее.

— Эта леди — ваша знакомая? — спросил Сайленс.

— У меня есть подозрение, что да. Идёмте, надо её догнать.

Сайленс подхватил свою дорожную сумку и шляпные коробки. Мы устремились вдоль платформы, а когда проводник, предупреждая о скором отправлении поезда, взмахнул флажком, перешли на бег трусцой.

— Поднимайтесь в вагон! — заорал я. — Куда уж дальше?..

— Незачем так кричать, дорогой, — отозвалась дама и, пытаясь забраться в вагон, повисла на ручке двери. Казалось, она вот-вот рухнет на платформу, как вдруг чьи-то руки крепко схватили её и затащили внутрь.

— Холмс?..

— Ватсон! Я уже начал опасаться, что вы оба опоздали на поезд. Но теперь вижу: причина задержки — ваше благородство.

Мы поднялись в вагон, и я принялся запихивать старушечью поклажу на багажную полку. Холмс взял у меня шляпную коробку и отставил её в сторону.

— И каким же образом вы очутились в такой компании?

— Каким?.. — Сначала я хотел как-нибудь отвертеться, но потом решил, что Холмс всё равно раскусит. — Решил, что это вы загримировались под старушку.

Холмс расхохотался и подтолкнул нас с Сайленсом к выходу.

— Если вам ещё что-нибудь понадобится, мадам, не стесняйтесь — обращайтесь к моему другу. Мы будем в соседнем вагоне.

— Погодите секунду. — Я вдруг вспомнил о билете, за который был вынужден заплатить из собственного кармана.

— Не стоит обо мне беспокоиться, — проговорила леди. — Это, конечно, очень любезно с вашей стороны, но не нужно докучать мне всю дорогу до Шотландии. Займитесь своими делами и оставьте меня в покое.

От неожиданности я даже остолбенел, но, оправившись, развернулся и зашагал по коридору вслед за смеющимся Холмсом.

— Значит, вы считаете, что я способен на столь убедительное перевоплощение, — сказал Холмс. — Я польщён.

— День выдался тяжёлый.

— Да, мой бедный друг, последние минуты точно дались вам нелегко. Что ж, путь предстоит долгий, и будем надеяться, вам хватит времени, чтобы восстановить силы.

— Уверяю вас, при наличии комфортабельных сидений и хорошего вагона-ресторана к северной границе я прибуду в отличной форме.

Мы расположились в купе, и Холмс, устроившись поудобнее, набил трубку.

— Итак, — начал он, наполняя купе облаками дыма и запахом турецкого табака, — полагаю, будет очень неплохо, если мы используем оставшееся до обеда время для обмена добытой информацией.

И он рассказал Сайленсу обо всём, что нам удалось узнать в Руфни-холле (не забыв упомянуть о том, как я «подвернул ногу» в лесу).

— Уверен, этому есть простое и вполне щадящее с медицинской точки зрения объяснение, — произнёс я и сам почувствовал, как напыщенно это звучит.

Честно говоря, меньше всего хотелось обсуждать приключившееся со мной в присутствии Сайленса. Я выглядел в собственных глазах героиней бульварного романа, которая в самые драматические моменты повествования норовит шлёпнуться в обморок.

— Тогда, возможно, стоит воспользоваться случаем и выслушать мнение специалиста, — предложил Холмс. — То есть мнение ещё одного специалиста, — добавил он и посмотрел на Сайленса.

Сайленс, без сомнения, почувствовал, что мне неловко, и попытался уклониться от ответа.

— Я абсолютно уверен, что доктор Ватсон, будучи медиком, сам без труда разберётся в том, что с ним стряслось…

— О, бросьте! — перебил Холмс. — Вы же сами врач. Уверен, вы не раз сталкивались с образованными пациентами, которые в силу смущения пытаются скрыть важные симптомы своего недомогания.

— Если вы не забыли, Холмс, я всё ещё здесь, — недовольно пробормотал я.

Меня всегда раздражала неспособность моего друга принимать во внимание чувства других людей.

— Конечно, где же ещё, — ничуть не смутившись, согласился Холмс. — И пока не опровергли ни одного моего слова. После того обморока с вами не случилось ничего подобного?

— Так, ерунда, Холмс. Я…

Но ведь со мной действительно произошло нечто очень и очень странное!.. Глупо умалчивать об этом. Дважды я стал жертвой бредового состояния, и оба раза меня преследовали не поддающиеся логическому объяснению кошмары. Как врач, я не должен был это игнорировать.

— Это случилось, когда я ехал на встречу с вами, Холмс, — признался я и сколь мог подробно описал всё увиденное и услышанное в вагоне метрополитена.

Несмотря на всё своё самодовольство и толстокожесть, Холмс немного смутился, когда я упомянул покойную жену. Когда же я рассказал о послании, которое было мне передано, смущение Холмса быстро сменилось живым интересом.

— Просто замечательно! — воскликнул он и повернулся к Сайленсу. — Эта история весьма похожа на ту, которую вы поведали нам всего два дня назад.

— Весьма, — согласился Сайленс. — Если бы меня спросили, я бы сказал, что доктора посетили духи.

— О, всё это чушь! — возразил я. — Ничего подобного. Бредовое состояние, вызванное…

Но я не смог найти ни одного довода в свою защиту, что разозлило меня ещё больше. Я чувствовал себя загнанным в угол.

— Хорошо, — проговорил Холмс, — мы ещё разберёмся с тем, что же это было, но с нашей стороны глупо пренебрегать полученной информацией. В конце концов, — взглянул он на Сайленса, — тот факт, что голоса посетили именно вас, Ватсон, крайне важен.

— Однако, согласитесь, это странное послание не имеет практически никакого смысла. — Мне хотелось поскорее закрыть эту тему.

— Практически — да. И я нахожу это в высшей степени любопытным…

День за окном нашего купе постепенно уступал место вечеру, и мои мысли вернулись к вагону-ресторану. Признаюсь, желание вдохнуть глоток свежего воздуха было не слабее проснувшегося аппетита. Холмс настоял на том, чтобы окно купе оставалось закрытым: он утверждал, что дымная атмосфера помогает ему сконцентрироваться. Мне же дымная атмосфера помогала только кашлять. Поэтому я испытал огромное облегчение, когда Сайленс согласился составить мне компанию, а Холмс решил побыть в купе.

— Меня подпитывают собственные мысли, — сказал он, глядя на мелькающие за окном деревья. — Уверен, они гораздо существеннее того, что может предложить пассажирам шеф-повар Северо-Восточной железной дороги.

Как только мы вошли в вагон-ресторан, я невольно напрягся: там ужинала моя «знакомая» старушка. Но, к счастью, она уже поймала в сети очередную жертву — довольно бледного мужчину с изборождённым морщинами лбом.

— Он меня просто преследовал, — говорила она, шумно втягивая в себя консоме. — В конце концов я была вынуждена попросить, чтобы оставил меня в покое.

Усилием воли я подавил далеко не джентльменский порыв опрокинуть тарелку бульона на её колени, задрапированные шерстяной тканью, и провёл Сайленса в дальний конец вагона. Здесь можно было поужинать, не слушая, как это делает неугомонная леди.

Усаживаясь за столик (спиной к старушке), я встретился взглядом с молодым человеком в безупречном костюме — тем самым, который стоял за мной в очереди на вокзале. Молодой человек посмотрел на меня как на пустое место и вернулся к своему ягнёнку. Я всегда считал себя дружелюбным и коммуникабельным человеком, но, судя по всему, в этот раз умудрился обзавестись парочкой недоброжелателей. Отчасти поэтому я решил немного расслабиться в компании доктора.

Сайленс, хоть и не обладал искромётным чувством юмора, был человеком весьма приятным. Впрочем, без этого качества он вряд ли стал бы успешным психологом. Любой профессионал скажет вам, что практика психолога в равной степени зависит как от его знаний, так и от обаяния.

Мы легко нашли тему для разговора и предались воспоминаниям о студенческих годах. В колледже Святого Бартоломея мы обучались в разное время, но при этом у нас оказалось достаточно общих знакомых. Беседа потекла легко и свободно.

Очень скоро речь зашла о его нынешнем призвании.

— Как случилось, что вы решили специализироваться в области…

— Невероятного? — сформулировал доктор.

— Я бы сказал, в нетрадиционной для медицинской науки сфере.

Сайленс пожал плечами:

— Стоит однажды убедиться в существовании сверхъестественного, и потом это невозможно игнорировать. Возникает ощущение, будто перед тобой открылась другая сторона бытия: всё, что ты принимал как само собой разумеющееся, все физические законы и постулаты переворачиваются с ног на голову. И как только ты начинаешь в это верить, верить по-настоящему, тебе уже сложно посвятить свою жизнь чему-то другому. К тому же я далеко не первый уверовавший.

— Неужели?

— Да-да. К примеру, доктор Мартин Хесселиус задолго до меня выбрал два пути — медицину и оккультизм. Вы знакомы с его работами?

Пришлось признать, что нет.

— О нём слышали очень немногие — что лишь доказывает, как низко его ценили в научных кругах. — Сайленс вздохнул. — Впрочем, ничего удивительного: к первооткрывателям всегда относились как к безумцам. Доктор Хесселиус по большей части занимался теорией, изучал мифы и легенды, пытался отделить правду от вымысла. При этом сталкивался лицом к лицу со сверхъестественным — как, собственно, и его последователь Лоуренс Ван Хельсинг.

— А вот это имя мне знакомо. Но смутно. Кажется… у него были какие-то неприятности в Восточной Европе.

— Лоуренс попадал в непростые ситуации в разных краях, — подтвердил Сайленс. — При всей его мягкости, это самый упорный человек из всех, кого мне приходилось встречать. Но у Ван Хельсинга узкая специализация, в то время как я смотрю на вещи шире. Я провёл несколько месяцев в провинции Чунцин с ним и его протеже Чарльзом Кентом и могу вам сказать, что человек он достойный.

— Вы много путешествуете?

— О да. Мир полон загадок, но, чтобы их разгадать, надо пройти его дорогами.

— Философия просвещения.

— И я счастлив, что могу себе позволить её исповедовать. Жизнь ко мне благосклонна.

Мне приходилось снимать квартиру пополам с другом, и как человек, который хорошо знает, что такое платить по счетам, я вынужден был согласиться: Сайленсу можно только позавидовать. Однако мысли о нужде не смогли отвлечь моё внимание от десертного столика. Вы же понимаете: жизнь должна продолжаться.

— Тут есть ещё один момент…

Голос доктора начал постепенно стихать, и я оторвался от торта, чтобы посмотреть на собеседника. Лицо Сайленса стало каким-то безжизненным; его нижняя губа отвисла, а изо рта появилось нечто, сначала принятое мною за струйку дыма. Но приглядевшись к капающей на скатерть блестящей тягучей субстанции, я понял: это совсем не дым.

— Доктор Сайленс? — позвал я.

Ни звука в ответ. Передо мной сидел пустой сосуд.

На секунду мне показалось, что я снова стал жертвой бредового состояния. Но если это так, то остальные пассажиры в вагоне-ресторане разделили мою участь. Сайленс был не единственным, кто потерял сходство с живым человеком. Я переводил взгляд от столика к столику и видел пустые лица одних пассажиров и растерянные, как у меня, других. Многие выделяли изо рта и ноздрей одинаковую слизистую массу. Тонкие тягучие нити этого вещества образовывали паутину между головами людей и стенами вагона.

Я крепче сжал десертный нож в руке и потянулся к ближайшей нити, чтобы проверить её на прочность.

— Не прикасайтесь, — проговорил молодой человек в безукоризненном костюме, а потом громко обратился ко всем в вагоне: — Никто из вас не должен это трогать! Делайте, что я говорю; сохраняйте спокойствие, и у нас будет шанс освободиться.

Меня несколько задел его властный тон.

— А кто вы такой?

— Эксперт, — ответил молодой человек. — Томас Карнакки.

Глава 11

Интермедия:

РАССКАЗ ТОМАСА КАРНАККИ

Утро. Я открыл окна, чтобы выпустить тяжёлый запах сигар и впустить свежий утренний ветер с Темзы.

В комнате — беспорядок после вчерашнего вечера: бокалы из-под бренди, пустой графин, переполненные пепельницы… И запах тушёного ягнёнка по-мароккански. Аромат специй и дым от сигар — единственные гости, которые остались у меня на ночь. Прошлым вечером я рассказывал Доджсону и друзьям о таинственном мире Моката-Грейндж, который мерцает за границами мира людей.

Эта история, как обычно, благотворно подействовала на пищеварение гостей и дурно — на моё. Они любят мои истории, хотя, возможно, кое-кто и подозревает меня в том, что я их приукрашиваю. Для меня пересказ случившегося со мной не просто способ развлечь гостей после ужина. Но им этого понять не дано. Для меня это способ разобраться с невероятным. Повествуя, я беру нечто сверхъестественное и сажаю его на булавку, как усыплённую бабочку. Пока я говорю, Доджсон переносит всё на бумагу, и история становится для нас чем-то общим. Её разбавляет нервный смех; она кристаллизируется в чернилах ручки Доджсона. Если говорить кратко, из моей головы берётся нечто и помещается туда, где, будем надеяться, уже не сможет причинить мне вред. Или лишить сна.

Мне нечем дышать. Отложив уборку на потом, я набрасываю пальто и шарф и покидаю квартиру ради бодрящего зимнего воздуха на бульваре Чейни.

Неспешно иду вдоль реки. Солнце бросает лучи на воду, но не делится своим теплом. Пар от дыхания облачками плывёт у меня перед лицом, а я наблюдаю за чайками, снующими на отмели у противоположного берега. Я вспомнил о деле, которым сейчас занимаюсь. Вспомнил о Дыхании Бога.

Это совсем не то, что я накануне обсуждал с Доджсоном и друзьями, — там я повествую только о минувших событиях. Опасно делиться тем, что находится в стадии развития. Такие дела — как змеи, которых ещё не посадили в корзину. Я их ловлю, бросаю в корзину, закрываю крышку, а потом отбираю у них яд. Но до той поры…

Вернувшись после прогулки, мою посуду. Конечно, я мог бы нанять прислугу (унаследованное состояние исключило из моей жизни денежные хлопоты), но единственное, что я ценю выше приватности, — это независимость.

Прибравшись в квартире, начинаю подготовку к предстоящему путешествию.

Первый шаг — несложный: собрать свои записи, карту местности и смену одежды. Следующий этап — снаряжение — требует более тщательного подхода. Электрическая пентаграмма проверяется и пакуется в специальный футляр с мягкими стенками. Затем я исследую содержимое кожаного саквояжа, в котором храню необходимые в моей работе инструменты. Пузырёк со святой водой, причастные облатки, горсть кристаллов… Кроме того, револьвер и набор патронов: с серебряными пулями, из каменной соли и стандартные (печально, но зачастую угрозы, с которыми я сталкиваюсь, — исключительно земного происхождения). Далее — отрывки манускрипта Зигзанда, я собирал их много лет. Этот манускрипт обладает невероятной силой, и сила его кроется не только в словах — их я давно выучил наизусть, — но в каждом фрагменте самого пергамента.

И наконец, третий шаг: внутренняя подготовка. На это тоже нужно время. Сначала — очищение. Я принимаю ванну, втираю в тело масла, бреюсь и снова принимаю ванну. Затем сажусь по-турецки и медитирую. Моя кожа розовая и прохладная. После произнесения нараспев определённых текстов я перестаю ощущать собственную плоть, и начинается умственная работа. Я визуализирую свой мозг как большую кладовую. Всё, что там хранится, распаковывается, подвергается тщательному осмотру и аккуратно запаковывается. Когда я открываю глаза, утро уже на исходе и пора отправляться в дорогу.

Одеваюсь и быстро доедаю то немногое, что осталось от индейки карри. Я люблю стряпать. Хорошее блюдо — как удавшееся волшебство: всё зависит от выбора ингредиентов и готовности к подвигу. Погрузив багаж, еду на вокзал Сент-Панкрас. Искушение проделать весь путь на машине велико — даёт знать о себе моя самостоятельность (терпеть не могу от кого-то зависеть!). Но путешествие поездом предоставит мне время для чтения, и в Шотландию я прибуду отдохнувшим.

В очереди за билетом я почти впадаю в отчаяние, потому что застреваю за леди настолько древней, что некоторые из встреченных мной привидений покажутся в сравнении с ней младенцами. От компаньона старушки проку мало, но у меня возникает ощущение, что я откуда-то его знаю. Сверяюсь с часами (прекрасный экземпляр, я выгравировал на крышке символ Кроноса, так что мои часы не только отличный швейцарский хронометр, но и мощное оружие против суккубов). Вероятность опоздать на поезд вот-вот станет реальностью, и мои приготовления — насмарку! И всё из-за какой-то выжившей из ума старухи и её компаньона!.. Подобная перспектива меня совсем не радует. Я поторапливаю парочку и, купив билет, выскакиваю на платформу всего за несколько минут до отправления поезда.

Среди отъезжающих замечаю пару знакомых лиц. Интересно, их присутствие пойдёт мне на пользу или только всё усложнит?.. Первый — Джон Сайленс. Этот человек работает почти в той же области, что и я, только в менее активной манере. Из того, что о нём известно, можно заключить: он скорее предпочитает слушать, чем действовать. Второго также можно классифицировать как конкурента, хотя, насколько я знаю, сфера его интересов — мир материальный. Шерлок Холмс, знаменитый консультирующий детектив. Ну конечно, теперь я понимаю, что компаньон пожилой леди из очереди — Джон Ватсон, биограф Холмса. Трудно представить, с чего бы это он взялся сопровождать стоящую на пороге смерти старушку.

Появление этой троицы — простое совпадение или они следуют по тому же маршруту?..

Я устраиваюсь в купе с небольшой стопкой книг под рукой. Ответ на мой вопрос даст только время.

Когда глаза перестают различать выцветшие буквы апокрифа, я убираю книги в сторону. Пожалуй, пора поесть. Опыт научил меня не возлагать большие надежды на качество пищи в пути, но я рад возможности немного размять ноги.

Усаживаюсь за столик в вагоне-ресторане и делаю заказ. Еда оказывается даже лучше, чем я ожидал, в особенности гусиный паштет. Можно сказать, он вполне заслуживает вина, на которое пал мой выбор.

Входят Сайленс и Ватсон. Не затеять ли беседу, чтобы выяснить цель их путешествия?.. Пока что я не готов оторваться от вина и десерта. К тому же светские разговоры никогда не доставляли мне удовольствия.

Окончив ужинать, я собираюсь вернуться в свой вагон и помедитировать пару часов. Но внезапно начинается вторжение. Резко падает температура. Похоже, кроме меня, этого никто не замечает — все слишком увлечены беседой. На стекле в углу окна появляется тонкий, похожий на паутину слой инея. Я хочу дотронуться до него, но иней снаружи; следовательно, то, что оказывает на нас воздействие, довольно внушительных размеров и накрыло весь вагон. Уровень псионической энергии, которая требуется для подобного проявления, способен внушить ужас. А всё моё снаряжение, естественно, осталось в купе — только параноик вооружается, прежде чем отправиться на ужин.

Не сбегать ли за саквояжем?.. Пока я раздумываю, половина пассажиров в вагоне-ресторане подвергаются спиритической атаке. Они умолкают, их головы откидываются назад, и между ними медленно формируются эктоплазменные мосты. Тягучие нити образуют каналы для передачи жизненной силы атакованных пассажиров тому, что желает о себе заявить.

Я вижу, что Ватсон намерен перерезать десертным ножом одну из нитей эктоплазмы. Господи, спаси меня от любителей!..

— Не трогайте это! — Я встаю, чтобы призвать всех пассажиров к осторожности. — Никто из вас не должен это трогать!.. Делайте, что я говорю, сохраняйте спокойствие, и у нас будет шанс освободиться.

— А кто вы такой? — Ватсон раздражён.

— Эксперт, — коротко отвечаю я. — Томас Карнакки.

Боковым зрением я замечаю неугомонную старушку (это из-за неё я чуть не опоздал на поезд). Она тянется рукой к нитям эктоплазмы, выходящим изо рта её компаньона.

— Я сказал — не трогайте!

Но уже поздно: пальцы нарушили тонкий канал связи.

Мужчину, сидевшего напротив старушки, начинает трясти — это силы за пределами вагона пытаются восстановить потерянную связь. Эктоплазма вибрирует и петлёй охватывает шею несчастного. Он на секунду приходит в себя, крик ужаса вырывается из горла, и беднягу резко подбрасывает вверх. Нити эктоплазмы наматываются на тело мужчины, вращая его под потолком вагона. Раздаётся слабый треск: это душа покидает тело, служившее ей домом. Опустошённая оболочка падает на стол, опрокидывая кофейник, а эктоплазма заглатывает душу своей жертвы. Нить раздувается, продвигая добычу всё дальше, и это зрелище напоминает мне питона, поймавшего кролика.

Старушка вопит от ужаса и падает в обморок. И слава богу…

— Надеюсь, теперь мне не надо повторять? — говорю я. — Если вы к этому прикоснётесь, вы убьёте того, к кому эти нити ведут. Не двигайтесь, если не хотите привлечь к себе внимание и тоже лишиться жизни. Не разговаривайте, потому что я пытаюсь сконцентрироваться. Я ваш единственный шанс выйти из поезда живыми, так что проявите уважение.

— Невыносимый человек, — бормочет себе под нос Ватсон.

Мне остаётся только улыбнуться: полагаю, доктор смягчится, когда я разберусь со всем этим.

Вагон слегка потряхивает, но я не могу определить, что служит причиной — нечто находящееся снаружи вагона или неровные стыки рельс. За окнами темно, и чем дольше я в них вглядываюсь, тем больше убеждаюсь: эта темнота не следствие наступившего вечера. Окна непроглядно-чёрные: не видно ни огней городов, ни звёзд. Я даже начинаю сомневаться в существовании внешнего мира за стенами вагона-ресторана.

— Сейчас я пойду по вагону…

Наверное, мне следует информировать пассажиров о своих действиях, чтобы они не поддались панике и не побежали, — иначе гибель неминуема.

Сеть из нитей эктоплазмы постепенно приходит в движение. Вся эта желатиновая конструкция плавно покачивается, подобно змеям, танцующим под дудочку заклинателя.

Теперь я говорю почти шёпотом:

— Оно знает о моем присутствии, однако, если я буду двигаться тихо, не нападёт на меня. Оно только что насытилось, но стоит как-то себя проявить — и аппетит может проснуться. Прошу вас всех, не возбуждайте его больше.

Очень медленно, не отрывая подошвы от ковра, я пробираюсь вперёд и наконец оказываюсь рядом с дверью, ведущей в соседний вагон. За спиной раздаётся чей-то робкий голос:

— Вы уходите?

Спрашивает женщина, сидящая рядом со своим окутанным эктоплазмой мужем.

— Мне надо посмотреть, что за дверью. Сидите тихо и ждите.

— Вы!.. Вы убегаете! — кричит дама и поднимается с места.

Эктоплазма приходит в движение и образует толстые щупальца. Щупальца хватают женщину за руки и щиколотки и тянут её к потолку.

— Карнакки! — восклицает Ватсон. Как человек героического типа, он не может оставаться в стороне, когда даме угрожает опасность. — Сделайте что-нибудь!

Он тоже встаёт, и я понимаю, что больше не контролирую всех этих людей. Преодолев последние два фута, я рывком открываю дверь. Теперь сеть из нитей эктоплазмы переключила своё внимание на меня — я чувствую её спиной и затылком. В любую секунду она может до меня дотянуться, и тогда конец.

За дверью именно то, чего я так боялся. Пустота. Беспредельная тьма. Но назад пути нет, и я делаю шаг за дверь.

Ухватившись за небольшую лестницу слева, я забираюсь на крышу вагона. Отрезанный от остального состава и пребывающий в какой-то иной реальности, вагон с грохотом раскачивается, будто ещё хранит воспоминания о рельсах, и мне с трудом удаётся удерживать равновесие. Повезло, что нет ветра, но, уверен, в этой пустоте есть ещё что-то, кроме меня. Я стою на крыше вагона, смотрю вверх и ощущаю, как нечто ужасное взирает на меня с высоты. Невозможно разглядеть его очертания, но это и неудивительно для вторжения такой силы. Существа за пределами нашей реальности не подчиняются физическим законам. Их формы и размеры настолько далеки от привычной системы координат, что человеческий мозг просто не способен это вместить. Я вижу мерцающие цветные разводы, напоминающие поверхность разлитой неочищенной нефти, слышу, как «суставы» некой материи со скрипом двигаются в пределах своей оболочки. Нечто опускается, и ко мне тянутся длинные трубки, блестящие, словно кишки выпотрошенного животного.

Я произношу первые строчки из манускрипта Зигзанда. Без самого пергамента эффект заклинания значительно снижается, но у меня хотя бы есть время ослабить галстук и расстегнуть воротник сорочки. Нечто приближается: древние слова для него не преграда. Я срываю с себя смокинг и швыряю вверх. Мелкие крошки, осыпаясь, колют лицо; нечто заглатывает мою одежду своим инфернальным ртом. Зажимаю в руке запонки (подарок матери, со вставками из фрагментов костей святого Бенедикта — они слишком мне дороги, чтобы бросить их в пустоту) и срываю с себя рубашку. Тело обжигает разреженная атмосфера вакуума, моя кожа — тончайший барьер между двумя реальностями. Татуировки, или, точнее, магические знаки, на ней светятся в темноте.

Было бы крайне самонадеянно (если не сказать — глупо) соваться очертя голову в область сверхъестественного. Я потратил полгода на то, чтобы у меня на груди появилась самая сложная и подробная сеть оградительных татуировок. Они сделаны чернилами, которые освятил мой знакомый католический священник, и представляют собой комбинацию древних рун и китайских оградительных иероглифов. Если верить в таинство пресуществления — замены одной ткани другой, — то эти знаки на моём теле выведены кровью Христа. Вряд ли найдётся более мощное магическое орудие защиты!..

Воздух над моей головой дрожит, от резкой перемены давления вот-вот лопнут барабанные перепонки… и в следующее мгновение нечто массивное, нависавшее надо мной, убирается туда, откуда оно появилось, прихватив с собой эктоплазменную сеть. Всё следы его пребывания в этом мире исчезают. И тотчас наш поезд возвращается в свою реальность. Я попадаю в обтекающий воздушный поток, меня сбивает с ног волна встречного ветра.