Выразительность

Краткость речи должна сочетаться с ее глубоким содержанием, чему содействуют эмоциональность и экспрессивность. Эмоции вызывает сам материал судебной речи. Экспрессивность (выразительность) выступления оратора зависит от самостоятельности его мышления, от его интереса к тому, о чем говорит; от умения контролировать свою речь; от сознательного намерения говорить выразительно. Выразительная речь вызывает интерес у судей и присутствующих в зале суда граждан, поддерживает интерес к предмету разговора.

Созданию экспрессивности, а также эмоциональности служат языковые средства, с помощью которых оратор выражает эмоционально-волевое отношение к предмету речи и тем самым воздействует на эмоции присяжных заседателей и слушающих дело граждан. Это различные изобразительно-выразительные средства^[20]. Однако каждое изобразительно-выразительное средство уместно в судебной речи в том случае, когда помогает усилить звучание аргумента, а также выразить важную, с точки зрения оратора, мысль, передать ее суду, подсудимому или присутствующим в зале суда гражданам. Использование риторических приемов ради украшательства, красивости речи ослабляет ее логический аспект, снижает ее убедительность. Об одном из таких случаев рассказал А. П. Чехов («Случай из судебной практики»):

Подсудимый Шельмецов обвинялся в краже со взломом, мошенничестве и проживании по чужому паспорту. Защищал его «знаменитейший и популярнейший адвокат. Этого адвоката знает весь свет. Чудные его речи цитируются, фамилия его произносится с благоговением… Когда товарищ прокурора сумел доказать, что Шельмецов виновен и не заслуживает снисхождения, когда он уяснил, убедил и сказал: «Я кончил», - поднялся защитник. Все навострили уши. Воцарилась тишина. Адвокат заговорил, и… пошли плясать нервы N…ской публики! Он вытянул свою смугловатую шею, склонил на бок голову, засверкал глазами, поднял вверх руку, и необъяснимая сладость полилась в напряженные уши. Язык его заиграл на нервах, как на балалайке. После первых же двух-трех фраз его кто-то из публики громко ахнул, и вынесли из залы заседания какую-то бледную даму. Через три минуты председатель вынужден был потянуться к звонку и трижды позвонить. Судебный пристав с красным носиком завертелся на своем стуле и стал угрожающе посматривать на увлеченную публику. Все зрачки расширились, лица побледнели от страстного ожидания последующих фраз, они вытянулись… А что делалось с сердцами?!

– Мы - люди, господа присяжные заседатели! - сказал между прочим защитник. - Прежде чем предстать перед вами, этот человек выстрадал шестимесячное предварительное заключение. В продолжение шести месяцев жена была лишена горячо любимого супруга, глаза детей не высыхали от слез при мысли, что около них нет дорогого отца! О, если бы вы посмотрели на этих детей! Они голодны, потому что их некому кормить, они плачут, потому что они глубоко несчастны… Да поглядите же! Они протягивают к вам свои ручонки, прося вас возвратить им их отца! Их здесь нет, но вы можете себе их представить (Пауза). Заключение… Гм… Его посадили рядом с ворами и убийцами… Его! (Пауза). Надо только представить себе его нравственные муки в этом заключении, вдали от жены и детей, чтобы… Да что говорить?!

В публике послышались всхлипывания… Заплакала какая-то девушка с большой брошкой на груди. Вслед за ней захныкала соседка ее, старушонка. Защитник говорил и говорил… Факты он миновал, а напирал больше на психологию.

– Знать его душу - значит знать особый, отдельный мир, полный движений. Я изучил этот мир… Изучая его, я, признаюсь, впервые изучил человека. Я понял человека… Каждое движение его души говорит за то, что в своем клиенте я имею честь видеть идеального человека…

Судебный пристав перестал глядеть угрожающе и полез в карман за платком. Вынесли из залы еще двух дам. Председатель оставил в покое звонок и надел очки, чтобы не заметили слезинки, навернувшейся в его правом глазу. Все полезли за платками. Прокурор, этот камень, этот лед, бесчувственнейший из организмов, беспокойно завертелся на кресле, покраснел и стал глядеть под стол… Слезы засверкали сквозь его очки. «Было б мне отказаться от обвинения! - подумал он. - Ведь этакое фиаско потерпеть! А?»

– Взгляните на его глаза! - продолжал защитник (подбородок его дрожал, голос дрожал, и сквозь глаза глядела страдающая душа). - Неужели эти кроткие, нежные глаза могут равнодушно глядеть на преступление? О нет! Они, эти глаза, плачут! Под этими калмыцкими скулами скрываются тонкие нервы! Под этой грубой, уродливой грудью бьется далеко не преступное сердце! И вы, люди, дерзнете сказать, что он виноват?!

Тут не вынес и сам подсудимый. Пришла и его пора заплакать. Он замигал глазами, заплакал и беспокойно задвигался…

– Виноват! - заговорил он, перебивая защитника. - Виноват! Сознаю свою вину! Украл и мошенства строил! Окаянный я человек! Деньги я из сундука взял, а шубу краденую велел свояченице спрятать… Каюсь! Во всем виноват!

И подсудимый рассказал, как было дело. Его осудили».