Уйти, чтобы вернуться 12 страница

— Откуда такая уверенность?

— Бывший офицер, вроде него, навсегда сохраняет высокомерие и завышенную самооценку. Брести по грязи со своими подручными значит опуститься до их уровня. Я могу ошибаться, но уж слишком хорошо я знаю этих субъектов.

— Хорошо, Ортис сидит один в машине. Сколько времени у нас есть до возвращения его людей?

— Четверть часа туда, столько же обратно. Да еще пока они добудятся автомеханика среди ночи… У тебя будет полно времени на допрос с пристрастием.

— Вы уверены, что он поедет именно ночью?

— От Думеснила до Буэнос-Айреса семь часов по шоссе, накинь еще сколько-то времени на пробки. Поверь мне, он уедет после ужина. Один человек за рулем, другой отвечает за безопасность того, кого мы считаем Ортисом и кто преспокойно дремлет на заднем сиденье. Он постарается миновать пригороды до того, как столица проснется, и отправится обратно сразу после завершения встречи.

— Добротный план, но есть одно возражение: если пробьет сразу два колеса, а то и больше, то машина может врезаться в ограждение. Кого мне тогда допрашивать?

— Это верно, только ограждения там нет! Одни поля да элеваторные башни, о которых я тебе говорил, но они стоят далеко от дороги.

Эндрю, сжав ладонями виски, обдумывал предложение Альберто. Потом поднял голову, уставился на фотографию Уолша, словно пытался проникнуть в мысли своего погибшего коллеги, застывшие в прошлом.

— Черт побери, сеньор Стилмен, раз вам нужна правда, надо набраться храбрости и отправиться ей навстречу! — воскликнул Альберто.

— Что ж, я согласен. Только допрашивать Ортиса будем мы с Марисой, одни мы. Дайте слово, что никто из ваших людей не вмешается и не попытается свести с ним счеты.

— Мы пережили этих варваров именно потому, что отличаемся от них. Не оскорбляй тех, кто оказывает тебе помощь.

Эндрю встал и протянул Альберто руку. Тот, помявшись, сделал то же самое.

— Как тебе Мариса? — спросил он после рукопожатия, снова берясь за карты.

— Не уверен, что правильно понимаю ваш вопрос.

— А я уверен в обратном.

— Она похожа на вас, Альберто, а женщины вашего типа меня не привлекают.

 

* * *

 

Возвращаясь в отель, Эндрю задержался в баре. Там яблоку негде было упасть. Мариса скользила вдоль стойки, жонглируя коктейлями. Когда она наклонялась, в разрезе ее белой блузки виднелась аппетитная грудь, и клиенты наслаждались этим зрелищем. Эндрю долго за ней наблюдал, потом, взглянув на часы, спохватился, что уже час ночи, и со вздохом побрел к себе в номер.

 

* * *

 

В номере пахло табаком и дешевым дезодорантом. Эндрю повалился на покрывало. Звонить Вэлери было поздно, но он слишком по ней соскучился.

— Я тебя разбудил?

— Почему ты говоришь шепотом? Я уснула, но ты молодец, что позвонил, а то я уже беспокоилась.

— День получился очень длинным, — простонал Эндрю.

— Все идет так, как тебе хочется?

— Больше всего мне хочется лежать с тобой рядом.

— Тогда ты мечтал бы об Аргентине.

— Не говори так.

— Я соскучилась.

— И я.

— Как тебе работается?

— Пока не знаю, увидим завтра.

— Что ты увидишь завтра?

— Ты приедешь ко мне сюда на выходные?

— Я бы с радостью, но моя ветка метро не проходит через Буэнос-Айрес, к тому же в эти выходные у меня дежурство.

— Кто же будет меня охранять?

— Аргентинки действительно такие красивые?

— Не знаю, я на них не смотрю.

— Врун!

— Мне недостает твоей улыбки.

— С чего ты взял, что я улыбаюсь?.. Ну да, улыбаюсь. Возвращайся скорее.

— Засыпай. Мне стыдно, что я тебя разбудил, просто мне нужно было услышать твой голос.

— Все хорошо, Эндрю?

— Думаю, да.

— Можешь мне звонить в любое время, если тебе не спится.

— Знаю. Люблю тебя.

— И я тебя люблю.

Вэлери повесила трубку. Эндрю подошел к окну. Мариса как раз выходила из отеля. Ему почему-то захотелось, чтобы она обернулась, но она торопливо села за руль своего «жука» и умчалась.

 

* * *

 

Эндрю разбудил телефонный звонок. Он не сразу понял, где находится и который сейчас час.

— Только не говори, что в одиннадцать часов ты все еще дрыхнешь! — услышал он голос Саймона.

— Никто не дрыхнет, — солгал Эндрю, протирая глаза.

— Ты что, всю ночь пировал? Если ответишь «да», я сажусь в первый же самолет.

— Меня мучили кошмары, а потом я долго не мог уснуть.

— Попробую поверить. Пока ты там прохлаждаешься, я вкалываю в Чикаго.

— Отлично! Я и забыл…

— Мне бы твою забывчивость! Рассказать о моих достижениях?

Эндрю вдруг закашлялся так сильно, что задохнулся. Его напугали капли крови на ладони. Он попросил у Саймона извинения, пообещал перезвонить и бросился в ванную.

Из зеркала на него глянуло страшилище: трупная бледность, впалые щеки, ввалившиеся глаза, торчащие скулы… Казалось, за одну ночь он состарился лет на тридцать.

При новом приступе кашля он забрызгал кровью зеркало. Голова кружилась, ноги подкашивались. Он вцепился в край раковины, опустился на колени, растянулся на полу.

Прикосновение холодной плитки к щеке привело его в чувство. Он перевернулся на спину и уставился на светильник, мигающий на потолке.

Шаги в коридоре как будто предвещали появление горничной. Позвать на помощь не было сил, поэтому он попытался дотянуться до шнура фена. Для этого потребовалось нечеловеческое усилие. Он схватил шнур, но не удержал его в пальцах. Шнур закачался у него перед носом, словно дразня его.

Кто-то вставил ключ в замок. Эндрю испугался, что горничная, убедившись, что он в номере, не станет заходить. Он схватился за край поддона душевой кабины, но застыл, услышав, как за дверью ванной шепчутся двое мужчин.

В его номере шел обыск — он узнал скрип дверцы шкафа. Он предпринял новую попытку дотянуться до проклятого фена, как будто фен мог послужить оружием.

От рывка фен упал на пол, и шепот разом стих. Эндрю сел и навалился спиной на дверь, упираясь изо всех сил ногами, чтобы не дать ее открыть.

Его швырнуло вперед, от богатырского удара ногой из двери вылетела задвижка, сама дверь обрушилась внутрь ванной.

Мужчина схватил его за плечи и попытался придавить к полу, но Эндрю, забыв от страха о головокружении, оказал ему сопротивление и даже двинул обидчика кулаком по лицу. Тот от неожиданности рухнул в поддон. Эндрю вскочил и оказался лицом к лицу с еще одним врагом. Теперь оружием ему послужила емкость с жидким мылом. Нападавший уклонился от этого импровизированного снаряда, и он разбился о кафельный пол. От двух ударов в лицо Эндрю отлетел к зеркалу. У него была рассечена бровь, хлынувшая кровь не давала разглядеть противников. Борьба была неравной, у Эндрю не было ни малейшего шанса на победу. Тот из нападавших, что покрепче, прижал его к полу, второй выхватил нож и воткнул его лежавшему в поясницу. Эндрю завопил от боли, в отчаянии схватил с пола осколок фаянса и полоснул им по руке человека, который его душил.

Теперь заорал тот. Пятясь назад, он поскользнулся на жидком мыле и задел локтем рычаг противопожарной сигнализации.

Оглушительно завыла сирена, и обоих нападавших след простыл.

Эндрю сполз по стене ванной вниз. Сидя на полу, он завел руку за спину, потом посмотрел на свою ладонь: она была в крови. Свет на потолке продолжал мигать. Эндрю потерял сознание.

 

 

— Если вам так важно было познакомиться с Антонио, достаточно было попросить, — сказала Мариса, войдя в больничную палату.

Эндрю молча смотрел на нее.

— Согласна, сейчас не до шуток. Я вам очень сочувствую. Как они вас! Но врач утверждает, что вам очень повезло.

— Это как посмотреть. Лезвие ножа прошло в десяти сантиметрах от почки. У докторов странное представление о везении.

— Полицейские утверждают, что вы спугнули воров. Говорят, они все чаще забираются в гостиничные номера: ищут ноутбуки, паспорта, ценности, которые туристы оставляют в гостинице.

— Вы верите в эту версию?

— Не верю.

— Значит, нас уже двое.

— У вас был компьютер?

— Нет, я работаю по старинке — царапаю ручкой в блокноте.

— Они ушли с пустыми руками. Я забрала ваши пожитки, они у меня дома.

— Вы нашли мои записи?

— Да.

Эндрю облегченно перевел дух.

— Если вы собираетесь допрашивать во вторник Ортиса, то вам надо хорошенько отдохнуть. Вы по-прежнему ратуете за цивилизованные методы?

— Я здесь не на отдыхе, — фыркнул Эндрю и попытался сесть в койке.

Боль заставила его скорчить гримасу, голова пошла кругом. Мариса подскочила к нему, чтобы поддержать. Поправив подушки, она помогла ему устроиться поудобнее, подала стакан воды.

— Еще недавно в этой больнице у меня был только один подопечный… Мне надо было стать медсестрой, а не барменшей.

— Как дела у вашего друга?

— На следующей неделе его прооперируют.

— А что врачи говорят про меня?

— Что вам требуется несколько дней покоя, сеньор Стилмен, — ответил вместо Марисы вошедший в палату доктор Геррера. — Вы были на волосок от смерти.

Подойдя к Эндрю, он осмотрел повреждения у него на лице.

— Вы чуть не лишились глаза. К счастью, хрусталик и радужная оболочка не пострадали, а гематома скоро рассосется. Вероятно, несколько дней вы не сможете открывать глаз. Мы зашили вам серьезную рану в области почки, но дежурный врач уже вас порадовал: сама почка цела. Зато общее состояние у вас паршивое. Я бы вас понаблюдал, провел бы дополнительное обследование…

— Какое?

— Какое счел бы нужным. Боюсь, у вас где-то кровотечение. Как вы себя чувствовали до этой схватки?

— Не лучшим образом, — признался Эндрю.

— У вас были в последнее время проблемы со здоровьем?

Эндрю задумался. Не то чтобы в последнее время, но… Как объяснить доктору Геррере, что у него осложнения после покушения на его жизнь, которое еще впереди?

— Сеньор Стилмен, вы меня слышите?

— У меня периодические приступы недомогания и сильной боли в спине, постоянный озноб.

— Это может быть простое защемление позвоночного нерва, хотя вылечить от этого очень трудно. Но я уверен, что вы теряете кровь, и не выпишу вас, пока не разберусь, что с вами.

— Мне надо быть на ногах не позже вечера понедельника.

— Мы сделаем все от нас зависящее. Вы могли погибнуть. Радуйтесь, что живы, что попали в одну из лучших больниц Буэнос-Айреса. Сегодня днем вам сделают эхограмму брюшной полости, а если результаты ничего не покажут, попробуем томограф. А теперь — отдыхать. Я навещу вас в конце моей смены.

Доктор ушел, оставив Эндрю вдвоем с Марисой.

— Где мой мобильник? — спросил Эндрю.

Она достала телефон и отдала его владельцу.

— Вы должны уведомить свою газету.

— Ни за что, они меня вывезут домой. Предпочитаю, чтобы о случившемся никто не узнал.

— Ведется следствие, полицейские возьмут у вас показания, как только вам полегчает.

— Это все равно ничего не даст. Зачем зря тратить время?

— Таков закон.

— Мариса, во второй раз я не запорю интервью с Ортисом.

— Почему во второй раз?

— Просто так, забудьте.

— Слушайтесь врача, отдыхайте. Будем надеяться, что к концу недели вам полегчает. Я передам дяде, что придется подождать несколько дней.

 

* * *

 

В четверг завертелась карусель: эхограмма, рентген, доплер, анализы крови и длительное ожидание в коридоре в обществе других пациентов.

Под вечер Эндрю проводили обратно в палату, и, хотя капельницу, причинявшую адскую боль, пока еще не сняли, ему, по крайней мере, позволили нормально питаться. Персонал больницы проявлял доброжелательность, санитары — предупредительность, еда не вызывала нареканий. Если бы не потеря времени, жаловаться было бы вообще не на что.

Еще не располагая результатами обследования, Эндрю позвонил Вэлери. Он не рассказал, что с ним случилось, чтобы ее не волновать, к тому же он боялся, как бы она не попыталась вывезти его из Аргентины.

Мариса пришла его навестить перед началом смены в баре. Когда она уходила, Эндрю с трудом поборол желание последовать за ней. Над ним так давно реяла смерть, что у него вдруг возникла охота пожить на все сто, напиться, больше не боясь грядущего похмелья.

 

* * *

 

Днем в субботу перед Эндрю предстал доктор Геррера, окруженный стайкой студентов. Эндрю не устраивала роль морской свинки, но пришлось подчиниться.

Надбровная дуга у него так распухла, что один глаз совсем закрылся. Врач заверил его, что через двое суток воспаление пройдет. Эхограмма почек выявила небольшое внутреннее кровотечение, все остальные результаты были в норме. Геррера торжествовал, что подтвердился его диагноз: лихорадка, вызванная кровотечением, и почечный синдром, вероятно, вирусного происхождения. Сначала симптомы позволяли заподозрить грипп. Позже начались головные и мышечные боли, люмбаго, кровотечение. Специального лечения этого недуга не существует, лучший лекарь — время, а задача врача — позаботиться о предотвращении осложнений. Доктор Геррера поинтересовался у Эндрю, не разбивал ли он в последнее время палатку в лесу: человек, видите ли, заражается этой болезнью при попадании в его организм частиц экскрементов диких животных…

Эндрю, больше всего на свете ценивший комфорт, заверил его, что такая мысль никогда не пришла бы ему в голову.

— Вы не могли пораниться каким-то инструментом, побывавшим в лесу, например охотничьим?

Эндрю тут же подумал об Олсоне и сжал кулаки, так ему захотелось врезать этому мерзавцу в челюсть.

— Не исключено, — ответил Эндрю, сдерживая ярость.

— В следующий раз будьте осторожнее, — заключил врач с улыбкой, довольный, что сумел продемонстрировать студентам свою проницательность. — Если все пойдет хорошо, я выпишу вас в понедельник днем. Вы ведь этого хотели?

Эндрю согласно кивнул.

— Вам придется за собой следить. Рана в пояснице не очень серьезная, но надо дать ей время зарубцеваться. Постарайтесь ее не инфицировать. Когда вы возвращаетесь в Штаты?

— В принципе в конце следующей недели.

— Я бы вас попросил перед отъездом в аэропорт заглянуть на контрольный осмотр. Заодно мы снимем вам швы. До понедельника! Хороших вам выходных, сеньор Стилмен, — заключил врач, выводя своих студентов из палаты Эндрю.

 

* * *

 

Немного погодя в тот же день Эндрю посетил полицейский, записавший его показания. Полицейский объяснил, что надежды задержать преступников нет никакой, так как в отеле нет камер наблюдения, и Эндрю не стал подавать заявление. Полицейский, радуясь, что не будет лишней бумажной волокиты, простился, пожелав Эндрю скорейшего выздоровления. Навестила его и Мариса, проведшая полдня у постели жениха и уделившая Эндрю час.

 

В воскресенье в больницу явилась Луиза, узнавшая от племянницы о несчастье и решившая побаловать раненого едой собственного приготовления. Она провела у него несколько часов, послушала его рассказы о журналистских приключениях и сама поведала о том, что привело ее в ряды матерей площади Мая… А потом спросила, успел ли он познакомиться с Альберто.

Эндрю рассказал о партии в покер, и Луиза посетовала, что Альберто уже тридцать лет только и делает, что режется в карты и набирает вес. Такой умница, а отказался от жизни и от жены, просто зла не хватает!

— Знали бы вы, каким красавцем он был в молодости! — Она вздохнула. — Все местные девушки на него зарились, но он выбрал меня. Я умела вызвать к себе интерес: создавала впечатление, что он мне совершенно безразличен. А ведь всякий раз, когда он ко мне обращался или улыбался при встрече, я таяла, как мороженое на солнце. Но я была слишком горда, чтобы это показать.

— Что же заставило вас изменить свое поведение? — спросил заинтересовавшийся Эндрю.

— Как-то вечером… — Луиза достала из своей корзинки термос. — Врач не запрещает вам кофе?

— Он ничего об этом не говорил. Здесь меня поят какой-то мерзкой бурдой, — пожаловался Эндрю.

— Молчание — знак согласия. — И Луиза наполнила чашку до краев. — Значит, как-то вечером Альберто заявился к моим родителям. Позвонил в дверь и попросил у моего отца разрешения со мной прогуляться. Дело было в декабре: страшная жара и влажность. Я подслушала их разговор, стоя на лестнице.

— Что ему ответил ваш отец?

— Он отказал Альберто и выпроводил его, заявив, что дочь не желает его видеть. Мне тогда доставляло извращенное удовольствие перечить отцу по любому поводу, поэтому я мигом сбежала по лестнице вниз, накинула на плечи шаль, чтобы не шокировать отца, и ушла с Альберто. Уверена, они все это подстроили! Отец не признавался в этом, Альберто тоже, но они годами так надо мной подтрунивали всякий раз, когда заходила речь о нашем с Альберто первом свидании, что у меня никогда не возникало сомнений, что это был заговор. Прогулка получилась приятнее, чем я могла предположить. Альберто не обхаживал меня так, как это делают парни, мечтающие о том, чтобы побыстрее затащить девушку в постель. Нет, он разговаривал со мной о политике, о новом мире, где у каждого будет свобода самовыражения, где бедность перестанет быть правилом и превратится в исключение. Альберто был гуманист — наивный утопист, зато само благородство. У него была убедительная манера говорить, от его взгляда я вся трепетала. Занятые переделкой мира, мы забыли о времени. Когда мы повернули назад, час, назначенный мне отцом для возвращения домой, — он несколько раз повторил его, когда мы уходили, — давно миновал. Я знала, что отец поджидает нас у дома, возможно, даже с берданкой, заряженной крупной солью, чтобы преподать Альберто хороший урок. Поэтому я сказала, что мне лучше будет вернуться одной, иначе ему несдобровать, но Альберто настоял на том, чтобы меня проводить.

На углу нашей улицы я попросила у него платок, обвязала им свою лодыжку, оперлась о его плечо и захромала. Увидев меня, отец сразу успокоился и бросился нам навстречу. Я наврала, что растянула ногу, поэтому мы тащились обратно часа два, ведь мне приходилось через каждые сто метров останавливаться, чтобы отдышаться… Не знаю, поверил ли мне папа, но он поблагодарил Альберто за то, что тот доставил его дочь домой живой и почти невредимой. Честь была спасена, а это главное. Я же, ложась спать, думала только о тех чувствах, которые меня охватили, когда Альберто меня обнял и когда моя рука легла ему на плечо… Через полгода мы обвенчались. Мы были совсем небогаты и едва сводили концы с концами, но Альберто никогда не унывал. Мы были по-настоящему счастливы. Я прожила с ним лучшие годы моей жизни. Сколько мы смеялись! А потом установилась новая диктатура, страшнее прежних. Нашему сыну было двадцать лет, когда его похитили. Он был у нас с Альберто единственным ребенком. Он пропал навсегда, и наш союз из-за этого распался. Каждый переживал случившееся по-своему: он предпочел обо всем забыть, а я вступила в борьбу. Как видите, мы поменялись ролями. Если вы снова встретитесь с Альберто, то помните: я запрещаю вам говорить ему, что я вам о нем рассказывала. Обещаете?

Эндрю кивнул.

— С тех пор как вы побывали у меня, я потеряла сон. Ортис — не главный персонаж моего досье, он был, как я уже говорила, на вторых ролях — служака, не сделавший блестящей карьеры. Но теперь я не могу избавиться от мысли, что, возможно, это он сидел за штурвалом самолета, из которого моего сына выбросили в Ла-Плату… Хочу, чтобы вы его отыскали и вырвали у него признание. Самое худшее в жизни женщины — потерять своего ребенка, это величайшая драма для человека, страшнее, чем собственная смерть. Но вы представьте, какая это боль — не иметь возможности припасть к могиле, так никогда и не увидеть тела… Знать, что тот, кто называл вас мамой, кидался вам в объятия, обнимал изо всех сил…

Луиза помолчала, глотая слезы.

— Когда ребенок, свет всей вашей жизни, исчезает без следа и вы знаете, что больше никогда не услышите его голоса, ваше существование превращается в ад.

Луиза отошла к окну, чтобы спрятать лицо. Отдышавшись, она продолжала, глядя вдаль:

— Альберто нашел убежище в забвении, потому что боялся, как бы боль не толкнула его на слепую месть. Он не хотел становиться таким, как они. У меня такого страха не было. Женщина способна без малейших угрызений совести убить того, кто похитил ее дитя. Будь у меня такая возможность, рука бы не дрогнула.

Эндрю не мог не вспомнить миссис Капетту. Луиза обернулась. Глаза у нее покраснели, но взгляд был гордый.

— Найдите его, молю вас об этом всем сердцем. Если не его самого, то по меньшей мере то, что от него осталось…

Луиза забрала свою корзинку и шагнула к двери. Провожая ее взглядом, Эндрю поймал себя на мысли, что за время их разговора она очень постарела. Всю ночь ему снилась встреча с Ортисом. Впервые у него появилась надежда на успех плана Альберто.

 

* * *

 

Под вечер у Эндрю зазвонил телефон. Он потянулся за ним, и от этого ничтожного усилия его пронзила резкая боль.

— Когда ты обещаешь перезвонить через пять минут, то…

— Я в больнице, Саймон.

— Кого-то навещаешь?

— Нет, здесь навещают меня самого.

Он рассказал о том, как на него напали, взяв с Саймона слово ничего не говорить Вэлери. Саймон был готов лететь в Аргентину, но Эндрю ему категорически запретил. Он и так привлек к себе внимание, а появление Саймона все бы еще больше усложнило.

— Полагаю, сейчас не время докладывать тебе о жене Капетты?

— Наоборот, у меня выдался очень скучный уик-энд.

— Она вяжет днем в скверике, пока мальчуган играет в песочнице.

— Ты с ней говорил?

— Ну, как сказать…

— Это все?

— Все, не считая того, что у меня не укладывается в голове, как такая красотка умудрилась выйти за этого Капетту. Наверное, во мне говорит ревность.

— Действительно красотка?

— Брюнетка, глаза чернее ночи, а во взгляде — беспросветное одиночество и страдание.

— Ты все это понял, просто наблюдая за ней?

— Я обращаю внимание на любую женщину. Люблю я женщин, что ж такого?

— Кому ты это рассказываешь, Саймон?

— Так о чем я?.. Он зашла в «Макдоналдс» выпить кофе. Ее сынок притащил слишком тяжелый поднос, ну, я и подстроил, чтобы он его на меня опрокинул… Пожертвовал, между прочим, джинсами во имя общего дела! Мамаша вскакивает — и ну извиняться! Я строю рожу, и вот уже паршивец, готовившийся разреветься, хохочет до упаду. Я сую ему десятку на кофе и наггетсы, а сам под предлогом того, что мне нужны салфетки с ее столика, подсаживаюсь к ней, и мы вместе ждем возвращения мальчугана.

— Теперь я тебя узнаю!

— Как мне больно, что у тебя такое представление обо мне!

— Что она тебе рассказала?

— Что поселилась в Чикаго после кончины мужа, чтобы начать с сыном новую жизнь.

— Траур по отцу ребенка, который жив и здоров? Хороша вдовушка!

— При упоминании покойного у нее было такое суровое выражение лица, что у меня кровь похолодела. Вообще, в ней есть что-то пугающее.

— Что тебя так напугало?

— Даже не объяснить. Просто в ее обществе я чувствовал себя не в своей тарелке.

— Она сказала тебе о поездке в Нью-Йорк?

— Нет. На прощание я сам ей сказал, что если она там окажется и ей что-то понадобится, то пусть звонит мне, но она ответила, что никогда туда не вернется.

— Подумала, наверное, что ты за ней приударяешь.

— Если бы я это сделал, то она бы точно передумала.

— Могу себе представить!

— Вот именно! Но я не забывал о своей миссии. Я же деловой человек, в Чикаго меня привели дела. Я отец троих детей и души не чаю в своей женушке.

— Что тебя заставило прикинуться отцом семейства? Перегрелся на солнышке?

— Я думал, что тебе меня не хватает, но раз так, то…

— Как ты думаешь, она способна на убийство?

— Сил в избытке, врет про свою жизнь и свои планы, вызывает безотчетную тревогу… Не вполне Джек Николсон в фильме «Сияние», но, уверяю тебя, от ее взгляда по коже начинают ползать мурашки. Нет, серьезно, Эндрю, зачем тебе терять время в Буэнос-Айресе, если ты решил, что через несколько недель тебя убьют?

— Я должен использовать этот второй шанс, Саймон. Я могу защитить Вэлери от собственных сомнений и довести до конца расследование, исход которого имеет значение не только для меня. Сегодня это мне еще яснее, чем вчера.

Эндрю попросил друга об очередной услуге: после их разговора купить букет цветов и отправить его Вэлери с запиской, текст которой он тут же продиктовал.

После этого Эндрю, лежавшему в палате больницы в Буэнос-Айресе, показалось, что он слышит голос Луизы, шепчущий ему на ухо: «Если миссис Капетта считает тебя виноватым в утрате дочери, то поберегись!»

 

* * *

 

После осмотра утром в понедельник доктор Геррера отпустил пациента восвояси, и после полудня Эндрю покинул больницу.

Мариса поджидала его в машине. После короткой остановки в отеле они поспешили в бар, где должны были встретиться с Альберто и его товарищами.

Эндрю уселся за столик в глубине зала. Альберто был один. Он развернул большой лист бумаги и начертил маршрут поездки Ортиса.

— На выезде из Вилла-Марии сломавшийся грузовик, перегородивший дорогу, заставит его свернуть с шоссе номер девять. Водитель поедет на юг, к шоссе номер восемь. Вы тем временем доберетесь до Гахана. У холма — вы его легко найдете по маленькой статуе Девы Марии под стеклянной пирамидой — вы увидите справа, в полусотне метров от дороги, три башни зернового элеватора. К ним ведет грунтовка. Вы с Марисой притаитесь там. Не забудьте потушить фары. Можете поспать по очереди.

Если Ортис выедет из Думеснила часов в девять вечера, то к четырем утра доберется до Гахана. Остальное предоставьте нам: мы разбросаем на дороге железки, и мимо холма с Девой Марией машина Ортиса проедет разве что на ободах.

— А если кто-то проедет там раньше него?

— В такой час там не будет ни души.

— Откуда такая уверенность?

— Наши люди будут наблюдать за выездами из Оливии, Часона, Арьяса, Санта-Эмилии, Колона и Рохаса. За четверть часа до его приближения нас предупредят, и приготовим ему неприятность только тогда, когда будем точно знать, что он направляется к нам.

— Там есть город под названием Оливия? — спросил Эндрю.

— Да, а что?

— Просто так.

— Когда его машина встанет, дождись, пока его люди уйдут в Гахан. С тремя тебе одному не сладить. Сдается мне, ты недавно имел с ними дело и, судя по твоему виду, столкновение завершилось не в твою пользу.

— А я не в счет? — обиделась Мариса.

— Твое дело рулить. Не смей выходить из-за руля, даже если по нашему смельчаку-журналисту откроют огонь. Ты хорошо меня поняла, Мариса? Я не шучу. Если с тобой что-то случится, твоя тетка казнит меня прямо здесь, при свете дня.

— Она не выйдет из машины, — заверил его Эндрю, и за это Мариса пнула его по щиколотке.

— Хорошо рассчитайте время. До Гахана отсюда часа два езды, а вам еще нужно успеть осмотреться и хорошенько спрятаться. Рикардо приготовил для вас еду в дорогу, он ждет тебя в кухне, Мариса. Ступай, мне еще надо сказать сеньору пару напутственных слов.

Мариса повиновалась дяде.

— Ты найдешь силы довести все это до конца?

— Узнаете завтра, — небрежно бросил Эндрю.

Альберто схватил его за локоть.

— Я поднял на ноги множество друзей, чтобы обеспечить успешное выполнение задачи. На карте не только мое доброе имя, но и безопасность моей племянницы.

— Она уже взрослая и сама за себя отвечает. Впрочем, еще не поздно запретить ей ехать со мной. С хорошей картой я сам без труда отыщу эту дыру.

— Она меня не послушается, я для нее больше не авторитет.

— Я буду стараться, Альберто, а вы сделайте так, чтобы эта задача, как вы ее называете, не переросла в драму. Вы дали мне слово, что никто из ваших людей не попытается свести счеты с Ортисом.

— У меня слово одно, и ты его уже получила!

— Раз так, все должно пройти без осложнений.

— Вот, возьми. — Альберто положил Эндрю на колени револьвер. — Мало ли что…

Эндрю вернул оружие.

— Не думаю, что это поможет обеспечить безопасность Марисы. Мне еще не доводилось пользоваться огнестрельным оружием. Вопреки избитым штампам, не все американцы ковбои.

Эндрю хотел встать, но Альберто жестом показал ему, что разговор еще не окончен.

— Луиза навещала тебя в больнице?

— Кто вам это сказал?

— Я справлялся о твоем состоянии на тот случай, если бы молодчикам Ортиса пришло в голову довести дело до конца.

— Значит, ответ на вопрос вам известен.

— Она говорила с тобой обо мне?

Эндрю молча взглянул на Альберто и встал.

— Обсудим это завтра, после того, как я вернусь из Гахана. Всего доброго, Альберто.

 

* * *

 

Эндрю поискал взглядом «жук» Марисы. Его внимание привлек громкий гудок. Мариса высунулась из окна «Пежо-406»-универсала.

— Ну что, едем или вы передумали?

Эндрю сел в машину.

— Дядю тревожило состояние моей машинки.

— Непонятно, откуда у него такие странные мысли! — усмехнулся Эндрю.