Глава II ТЕТУШКА ГЛЕГГ ЗНАКОМИТСЯ С ШИРИНОЙ БОЛЬШОГО ПАЛЬЦА БОБА

 

В то время как у Мэгги борьба шла в глубинах души, где одна призрачная армия сражалась с другой и поверженные призраки вновь и вновь восставали к жизни, Том принимал участие в более прозаической и шумной битве, борясь с препятствиями более реальными и одерживая более ощутимые победы. Так оно ведется со времен Гекубы и Гектора,[76]укротителя коней: внутри ограды женщины с развевающимися волосами вздымают руки в молитве, издали глядя на потрясающую мир борьбу и заполняя долгие пустые дни воспоминаниями и страхами; вне ее — мужчины, в жестокой схватке с врагами божественными и земными, отгоняют воспоминания более ярким светом зовущей их цели, не чувствуя страха, не ощущая ран в пылу молниеносных сражений. Вы достаточно знаете Тома и, я думаю, вряд ли усомнитесь, что он добьется своего, если очень захочет. Тот, кто поставит на него, скорее всего выиграет, несмотря на его ничтожные успехи в классических языках и литературе, ибо Том никогда не стремился быть первым в этой области, а для того чтобы глупость расцвела пышным цветом, нет лучше средства, чем пичкать ум кучей предметов, к которым он не питает никакого влечения. Но теперь присущая Тому сила воли, слив воедино его честность, гордость, его стыд за павший на семью позор и его личное честолюбие, направила его усилия к одной цели и не позволяла ему падать духом. Дядюшка Дин, который внимательно следил за Томом, вскоре стал возлагать на него большие надежды и даже в какой-то степени гордиться, что взял на службу племянника, обладающего, как обнаружилось, такой хорошей практической сметкой. Том скоро увидел, что дядюшка действительно думал о его благе, поместив его сперва на товарные склады, так как мистер Дин стал намекать, что по прошествии некоторого времени фирма, возможно, доверит ему внешние закупки кое-каких простых товаров, названиями которых я не хочу оскорблять ничей изысканный слух. Несомненно памятуя об этом, мистер Дин обычно приглашал Тома к себе в кабинет, когда оставался в одиночестве распить после обеда бутылку портвейна, и битый час читал ему наставления или задавал вопросы о различных предметах ввоза и вывоза, пускаясь время от времени в экскурсы, имевшие более косвенную практическую ценность, касательно того, что выгодней для торговых фирм Сент-Огга — привозить товары на своих судах или на иноземных: предмет, в котором мистер Дин, будучи судовладельцем, естественно мог блеснуть, тем паче разгорячившись от вина и собственного красноречия. Уже на второй год работы Тому было повышено жалованье, но все, кроме денег на обед и одежду, шло домой в жестяную коробку; он даже сторонился товарищей, так как боялся, что дружеские связи могут привести его к невольным тратам. И не то чтобы Том был вылеплен по сентиментальному образцу трудолюбивого подмастерья — он наделен был здоровым аппетитом ко всяким удовольствиям: хотел бы стать укротителем коней, заметной фигурой в обществе, устраивать щедрые пиры, любезно оделять всех милостями и считаться одним из первых среди молодых людей в округе; да что там — он твердо решил рано или поздно добиться всего этого, но его практический ум говорил ему, что пока есть один только путь — путь отказа от всего и путь воздержания; ему предстояло миновать ряд придорожных столбов, и одним из них была выплата отцовского долга. Твердо решив это сделать, он шагал прямо вперед, и в характере его появилась мрачная непреклонность, столь свойственная юности, когда ей раньше времени приходится полагаться только на себя. Он полностью разделял чувства отца, источником которых была фамильная гордость, и твердо решил быть безукоризненным сыном, но, постепенно приобретая все больший деловой опыт, не мог в душе не осуждать мистера Талливера за опрометчивость и неблагоразумие. У них не было ничего общего в характере, и в те немногие часы, которые Том проводил дома, лицо его обычно оставалось хмурым. Он внушал Мэгги благоговейный страх, с которым она боролась, сознавая, что у нее нет для него оснований — она шире мыслит и побуждения ее глубже, — но борьба эта была бесплодна. Цельная натура, которая выполняет то, что задумала, глушит в себе всякий импульс, способный этому помешать, и не мечтает о недостижимом, сильна именно своей ограниченностью.

Нетрудно догадаться, что несходство между Томом и его отцом, проявлявшееся ярче и ярче, все больше располагало к нему тетушек и дядюшек с материнской стороны, и слона мистера Дина, с похвалой отзывавшегося в разговорах с мистером Глеггом о деловых качествах Тома и прочившего ему успех, все чаще обсуждались в их кругу, хотя прием они встречали различный. Оказывается, Том может стать достойным своей родни, и при этом без малейших с их стороны затрат и беспокойства. Ну что ж, миссис Пуллет всегда считала, что превосходный цвет лица, унаследованный Томом от Додсонов, служит верным доказательством ожидающего его благополучия, а его юношеские проступки — проделка с индюком и вообще недостаточное уважение к тетушкам — говорят лишь о небольшой примеси талливеровской крови, от чего он с возрастом, несомненно, избавится. Мистер Глегг, возымевший к Тому расположение еще с той поры, когда он так мужественно и разумно вел себя в день описи имущества, настолько позабыл присущую ему осторожность, что выразил намерение содействовать его успехам… когда-нибудь в будущем, если представится возможность сделать это, не выходя за рамки благоразумия, ничего в конечном счете не теряя. Однако миссис Глегг заметила, что не в ее привычках бросать слова на ветер, как это делают иные, и кто меньше говорит, от того больше проку, а когда наступит время, все увидят, кто умеет не только болтать языком. Дядюшка Пуллет после молчаливых раздумий, на которые ему потребовалось несколько мятных лепешек, решительно заключил, что если молодой человек, судя по всему, идет к успеху, лучше не вмешиваться в его дела.

Но Том отнюдь не был склонен рассчитывать на кого бы то ни было, кроме себя самого, хотя, весьма чувствительный от природы к любой похвале, в чем бы она ни выражалась, радовался, когда дядюшка Глегг дружески посматривал на него, заходя в контору по делу, и приглашал его к себе обедать; правда, он обычно отказывался под тем предлогом, что может не поспеть вовремя. Но за год до описываемых событий Том имел случай подвергать испытанию дружеские чувства дядюшки Глегга.

Однажды вечером по пути домой из Сент-Огга Том встретил на мосту Боба Джейкина — тот всегда заходил навестить их с Мэгги, когда бывал в городе, а теперь поджидал его, чтобы побеседовать с глазу на глаз. Боб взял на себя смелость поинтересоваться — не подумывает ли мастер Том, что недурно бы заработать немножко деньжат, торгуя на свой страх и риск. Торгуя? А как? — желал бы знать Том. Как? Да вот послать несколько штук товара в заграничные порты. У Боба есть один близкий друг, который предлагает ему провернуть дельце с лейсхэмскими товарами и будет рад услужить мастеру Тому на тех же основаниях. Том сразу же заинтересовался и попросил объяснить все подробнее, удивляясь, как ему самому не пришла в голову такая мысль. Он так обрадовался возможности путем этой комбинации превратить медленпый процесс сложения в умножение, что тут же решил поговорить с отцом и взять с его согласия часть денег на приобретение небольшой партии товара. Он бы предпочел не посвящать в это отца, но он как раз положил коробку свое жалованье за последние полгода, и у него не было другого выхода. Все сбережения лежали в жестяной коробке, ибо мистер Талливер не соглашался отдать деньги под проценты, боясь их потерять. После того как он пытался заработать на зерне и продал себе в убыток, у него душа была бы не на месте, если бы он выпустил деньги из-под присмотра.

В тот вечер, сидя вместе с отцом перед камином, Том осторожно заговорил о своем плане. Мистер Талливер слушал, наклонившись вперед в кресле и подозрительно посматривая на сына. Первым его побуждением было отказать наотрез, но он стал теперь прислушиваться к желаниям Тома, и поскольку им владело чувство, что он неудачливый отец, он куда менее безапелляционно выражал свое мнение и не стремился непременно поставить на своем. Он вынул из кармана ключи от бюро, достал оттуда ключ от большого сундука и медленно, словно желая оттянуть тягостный миг прощания, вынул жестяную коробку. Затем сел за стол и открыл коробку ключиком, который лежал у него в кармане жилета, — он всегда машинально принимался нащупывать его, стоило ему только задуматься. Вот они — засаленные банкноты и блестящие соверены; выкладывая на стол, он пересчитал их: всего сто шестнадцать фунтов за два года, и это при том, что они во всем урезывают себя.

— Сколько же тебе нужно? — спросил мистер Талливер так, будто слова жгли ему губы.

— Ты не будешь против, если я начну с тридцати шести фунтов, отец? — сказал Том.

Мистер Талливер отделил требуемую сумму и, положив на нее руку, вздохнул.

— Это все, что я могу скопить при своем жалованье за целый год.

— Да, отец, из тех жалких грошей, что мы получаем, не скоро накопишь, сколько нам нужно. А теперь мы сможем удвоить наши сбережения.

— Оно верно, сынок, — сказал отец, все еще держа руку на деньгах, — но ты можешь и потерять их — потерять год моей жизни… а у меня этих лет осталось не так уж много.

Том ничего не ответил.

— Ты ведь знаешь, что я не стал выплачивать долга из первой сотни, потому как я хочу видеть все деньги вместе —> только тогда я спокоен, что они у меня есть. Коли понадеешься на удачу, она наверняка повернется спиной. Удача-то в лапах у нечистого: а коли я потеряю хоть один год, мне уж никогда его не найти — смерть меня перегонит.

У мистера Талливера задрожал голос. Помолчав немного, Том сказал:

— Я откажусь от этого дела, отец, раз это тебе так не по душе.

Но, не желая совсем расставаться со своим планом, он решил попросить дядюшку Глегга рискнуть двадцатью фунтами — одолжить их ему из пяти процентов. Не такая уж это большая просьба. Вот почему, когда на следующий день Боб заглянул на пристань, чтобы узнать, каково его решение, Том предложил вместе пойти к дядюшке Глеггу для переговоров; гордость и застенчивость связывали ему язык, и он чувствовал, что Боб поможет ему справиться с замешательством.

Было четыре часа пополудни — самое приятное время жаркого августовского дня, и мистер Глегг, разумеется, пересчитывал плоды на деревьях, растущих у изгороди, желая удостовериться, что со вчерашнего дня общая сумма их не изменилась. Туда к нему и прошел Том в весьма сомнительной, как показалось мистеру Глеггу, компании: его сопровождал какой-то человек с тюком на спине — Боб снова приготовился в путь — и огромный пятнистый бультерьер, который бежал, помахивая хвостом и посматривая на всех прищуренным глазом с угрюмым безразличием, за коим могли скрываться весьма воинственные намерения. Благодаря очкам, в которых мистер Глегг считал фрукты, все эти подозрительные подробности предстали перед ним с пугающей ясностью.

— Эй, эй, придержите-ка собаку, — закричал он, схватив палку и выставляя ее перед собой, как щит, когда посетители подошли к нему ближе.

— А ну, убирайся, Мампс, — сказал Боб, пнув его ногой. — Он кроток, как овечка, сэр. — Слова эти Мампс подтвердил глухим рычанием, отступая за спину хозяина.

— Что это значит, Том? — сказал мистер Глегг. — Ты получил сведения о негодяях, которые срубили мои деревья? — Если Боб олицетворял собою эти «сведения», мистер Глегг мог допустить и некоторое нарушение порядка.

— Нет, сэр, — сказал Том, — я пришел поговорить с вами об одном деле, касающемся лично меня.

— А… хорошо, но при чем же тут этот пес? — спросил старый джентльмен, успокаиваясь.

— Это мой пес, сэр, — сказал Боб, который никогда не терялся. — Я-то и надоумил мастера Тома насчет этого дельца: ведь мастер Том был мне другом, еще когда я пешком под стол ходил; я тогда пугал птиц для старого хозяина — первая моя работа. И коли мне подворачивается выгодное дельце, я всегда думаю, как бы и мастеру Тому перепал кусочек. Стыд и срам не сколотить немного деньжат, послав за границу товары, — чистых десять — двенадцать процентов прибыли после того, как заплатишь за перевозку и отдашь за услугу, — а только он не может воспользоваться этим, потому как у него нет наличных. А товары-то какие — лейсхемские! Да ведь они будто нарочно сделаны для тех, кто хочет послать за границу небольшой груз, — лопни мои глаза, коли не так! Легкие и, почитай, никакого места не занимают; двадцать фунтов запакуешь — и не видно. А уж качество — любому дураку по вкусу: они долго не залежатся, можете мне поверить. Я как раз иду в Лейсхем покупать товар для себя и могу купить и для мастера Тома тоже. А на одной посудине есть у меня знакомый третий помощник — так он обещал вывезти их отсюда. Я его хорошо знаю, на него можно положиться, у него здесь в городе семья. Его зовут Сол — вот уж верно, соленый парень, — а коли вы мне не верите, я могу свести вас к нему.

Дядюшка Глегг даже рот разинул от изумления, слушая эту бойкую тираду, за которой он еле мог поспеть. Он поглядел на Боба сперва поверх очков, затем через очки, затем снова поверх; а Том, не зная, какое впечатление все это произвело на дядюшку Глегга, уже жалел, что взял с собой этого единственного в своем роде Аарона,[77]глашатая их общих интересов. Теперь, когда Боба слушал, кроме него, еще кто-то, его разглагольствования показались Тому куда менее уместными.

— А ты, видать, разбитной парень, — сказал наконец мистер Глегг.

— Да, сэр, истинная правда, — утвердительно кивнул Боб и склонил голову набок. — Мне чудится, что в котелке у меня прямо все кишмя кишит, как в старом сыре, потому как у меня столько всяких планов, один другой так и выпихивают. Ежели бы не Мампс, чтобы было с кем поболтать, я бы, верно, и на ногах не устоял, так голова перевешивает. Это, видать, потому, что я не ходил в шкоду. Я уж и то ругаю свою старуху. «Ты бы должна была чаще посылать меня в школу, — говорю я ей, — мог бы я читать всякие занятные книжки, так и было бы у меня в голове прохладно и пусто». Да, моя старуха живет теперь припеваючи, ест жареное мясо с картошкой сколько влезет. Деньги на меня так и сыплются — придется завести жену, чтобы она их изводила. А только хлопотное это дело — жена, да и Мампсу она может прийтись не по вкусу.

Дядюшку Глегга, который с тех пор, как удалился от дел, считал себя шутником, Боб определенно стал забавлять, но так как он имел в виду сделать ему неодобрительное замечание, он старался не улыбаться.

— Да, — сказал он, — можно поверить, что ты не знаешь, куда девать деньги, ежели держишь этого пса; он же ест за двоих. Просто позор, просто позор! — Но в голосе его звучала скорее печаль, чем гнев, и он быстро добавил: — Ну ладно, давай поговорим о делах, Том. Ты, верно, хочешь занять у меня небольшую сумму. Но где же твои деньги? Ты ведь не тратишь все до последнего пенни — а?

— Нет, сэр, — ответил Том, покраснев, — но отцу не хотелось бы рисковать ими, и мне неприятно настаивать на своем. Если бы я мог достать для начала двадцать или тридцать фунтов, я бы выплачивал за них из расчета пяти процентов и постепенно скопил бы небольшой капитал, так что мог бы обойтись без займа.

— Ну что ж, — одобрительно заметил мистер Глегг, — неплохо придумано, и я не против того, чтобы оказать тебе эту услугу. Но было бы не вредно повидаться с вашим Солом, и затем… твой приятель предлагает купить для тебя товары. У тебя есть кто-нибудь, кто бы мог за тебя поручиться, раз нам придется отдать в твои руки деньги? — добавил осторожный старый джентльмен, глядя поверх очков на Боба.

— Не думаю, чтоб это было необходимо, дядюшка, — сказал Том. — Во всяком случае, для меня, потому что я хорошо знаю Боба; но, возможно, вам действительно, нужен какой-нибудь залог.

— Ты берешь процент за то, что закупаешь товары, — так ведь? — сказал дядюшка Глегг, глядя на Боба.

— Нет, сэр, — ответил Боб с негодованием, — я не для того предлагаю достать мастеру Тому яблоко, чтобы самому откусить кусок. Уж коли я хочу сыграть с кем-нибудь штуку, так могу что и посмешнее придумать.

— Ну, только справедливо, чтобы ты имел свою выгоду, — сказал мистер Глегг. — Я невысоко ставлю сделку, когда одна из сторон ничего от нее не имеет. Это всегда плохо выглядит.

— Так я вам скажу, какая мне с нее выгода, — промолвил Боб, достаточно проницательный, чтобы с полуслова понять, на что тот намекает, — ив конце концов это тоже деньги в мой карман: когда я закупаю много товаров, я кажусь более важным. Вот об этом-то я и думал. Я — парень не промах, можете мне поверить.

— Мистер Глегг, мистер Глегг, — послышался свирепый голос из окна гостиной, — будьте любезны обобщить мне — вы намерены идти пить чай или собираетесь стоять там и точить лясы с бродячими торговцами, пока вас не зарежут среди бела дня?

— Зарежут? — сказал мистер Глегг. — О чем толкует эта женщина? Здесь ваш племянник Том пришел по делу.

— Да, именно — зарежут… Разве давно бродячий торговец убил молодую женщину в глухом переулке, украл ее наперсток и бросил тело в канаву?

— Да полноте, что вы, — стараясь утихомирить ее, произнес мистер Глегг, — то был безногий, который ездил на двуколке.

— Ну, невелика разница, мистер Глегг… только вам непременно надо перечить, а ежели мой племянник пришел по делу, уместнее было бы привести его в дом и рассказать обо всем его тетушке, а не шептаться по углам, словно вы замышляете что-то недоброе.

— Ладно, ладно, — отозвался мистер Глегг. — Мы идем.

— А тебе нечего стоять здесь, — обращаясь к Бобу, сказала леди громким голосом, предназначенным покрыть разделяющее их общественное — не физическое — расстояние. — Нам ничего не нужно. Я не покупаю у бродячих торговцев. Не забудь закрыть за собой калитку.

— Погодите минутку. Зачем торопиться? — сказал мистер Глегг. — Я еще не покончил с этим молодым человеком. Заходи, Том, заходи, — добавил он, входя в комнату через балконную дверь.

— Мистер Глегг, — произнесла миссис Глегг трагическим тоном, — ежели вы намерены пустить этого парня и его собаку на мой ковер прямо у меня на глазах, будьте добры сказать мне об этом. Я надеюсь, жена заслужила право на это.

— Не волнуйтесь, мэм, — сказал Боб, прикасаясь к шапке. Он сразу же увидел, что миссис Глегг — дичь, за которой стоит поохотиться, и ему не терпелось приступить к делу. — Мы с Мампсом останемся здесь на дорожке. Мампс знает свое место — можете мне поверить. Его хоть битый час науськивай — не тронет настоящую леди вроде вас. Я прямо диву даюсь — откуда он узнает красивых леди, а пуще всего он любит тех, что в теле. Да, — добавил Боб, кладя свой тюк на усыпанную гравием дорожку, — уж такая жалость, что леди вроде вас не хотят покупать у бродячих торговцев, а ходят в эти новомодные лавки, где торчит с полдюжины важных джентльменов, похожих на бутылки с разукрашенными пробками, — им даже шеи не согнуть из-за крахмальных воротничков, и все они должны заработать себе на хлеб с одного куска ситца; нечего удивляться, что вы платите им втридорога, не то что бродячему торговцу, который достает товары попросту, и не тратится на помещение, и не обязан давить себя воротничками, покуда не выдавит из себя всяких врак, хочет он того или нет. Да о чем толковать, мэм: вы лучше меня знаете, что это такое — уж кто-кто, а вы их, этих лавочников, насквозь видите — провалиться мне на месте!

— Да, спору нет, вижу, и бродячих торговцев — тоже, — заметила миссис Глегг, желая показать, что уж на нее-то лесть Боба не произвела никакого впечатления. Мистер Глегг, который все это время стоял за ее спиной, сунув руки в карманы и широко расставив ноги, подмигнул и заулыбался от восторга при мысли, что его дражайшую половину, пожалуй, могут обвести вокруг пальца.

— Ясное дело, мэм, — сказал Боб. — Вы, поди, не у одного бродячего торговца покупали товары, когда были молоденькой девушкой, еще прежде чем мистеру подвезло вас увидеть. Я знаю, где вы жили, тысячу раз проходил мимо — каменный дом со ступеньками, неподалеку от дома сквайра Дарли…

— Да, верно, — сказала миссис Глегг, разливая чай. — Значит, ты знаешь, из какой я семьи… Ты не родня тому косому торговцу, что приносил всегда ирландское полотно?

— Вот видите, — сказал Боб, уклоняясь от прямого ответа. — Не говорил я, что самые лучшие покупки — вспомните — вы делали у бродячих торговцев? То-то и оно, что даже косой бродячий торговец лучше, чем лавочник, пусть он даже ничуть не косит. Да кабы мне такая удача — приходить в каменные дома с моим тюком, вот этим самым, — наклоняясь и выразительно тыча кулаком в тюк, — да чтобы красивые девушки стояли вокруг меня на каменных ступеньках… вот тогда бы стоило развязывать тюк — это да. Но теперь нас в таких домах ждут разве только служанки, а так ходишь все по бедным людям. Худые теперь пошли времена. Да что там, мэм, — возьмите хотя бы набивные ткани, разве такие они были раньше? Вы бы теперь и не надели платья из них, уж за это могу поручиться. Они должны быть первого сорта — товары, что вы покупаете, — чтоб и не старели никогда, как ваше лицо не стареет.

— Да, такого сорта, какого у тебя в тюке не сыщешь; у тебя только наглость первого сорта, вот в этом не сомневаюсь, — с торжествующим видом сказала миссис Глегг, весьма довольная своей проницательностью, от которой ничто не может укрыться. — Мистер Глегг, вы когда-нибудь сядете пить чай? Том, вот и тебе чашка.

— Что верно, то верно, мэм, — согласился Боб. — Мой тюк не для таких леди, как вы. Минуло то время. Я теперь продаю все задешево. Небольшой изъян там или тут, что можно отрезать при шитье, а то и просто незаметный в носке, — да ведь не станешь предлагать такой товар богатым людям, которые могут себе позволить заплатить лишнее за кусок, который никто никогда и не увидит. Уж вам-то я не стану показывать свой товар, мэм: кто другой, только не я; я парень бойкий, как вы сказали, мэм, — такие теперь времена, хочешь не хочешь станешь бойким, — но до этого я еще не дошел.

— Какие же это товары ты носишь в тюке? — спросила миссис Глегг. — Верно, всякие пестрые тряпки — шали и прочее в этом роде?

— Все, что угодно, мэм, все, что угодно, — сказал Боб, ударяя кулаком по тюку; — но не будем больше об этом говорить, коли вы не возражаете. Я пришел сюда насчет дельца мастера Тома — так неужто я буду занимать ваше время своими делами?

— А скажите на милость, что это за дельце такое, которое от меня скрывают? — проговорила миссис Глегг; вдвойне обуреваемая любопытством, она была вынуждена удовлетворить его сперва лишь вполовину.

— У племянника Тома есть один небольшой план, — сказал добродушный мистер Глегг, — и не такой уж плохой, мне кажется, — он хочет заработать немного денег; правильный план для молодого человека, которому еще надо составить себе состояние, — а, Джейн?

— Надеюсь, он в своих планах не рассчитывает, что все за него сделает родня; нынешние молодые люди только на то и надеются. А какое, скажите на милость, отношение имеет этот бродячий торговец к тому, что касается лишь нашей семьи? Том, что ты молчишь, словно воды в рот набрал, — ты что, не можешь сам все толком объяснить своей тетушке, как подобает племяннику?

— Это Боб Джейкин, тетушка, — сказал Том, сдерживая раздражение, которое в нем всегда вызывал голос тетушки Глегг. — Я знаю его с самого детства. Он очень хороший парень и всегда готов оказать мне услугу. У него есть некоторый опыт в отправке товаров за границу — посылает немного вместе с чужим грузом, на свой страх и риск; и говорит, что если бы я стал делать то же, я мог бы заработать немного денег. Таким способом можно получить большие проценты.

— Большие проценты? — со жгучим интересом повторила миссис Глегг. — А что ты называешь большими процентами?

— Десять или двенадцать процентов прибыли, говорит Боб, после того как оплачены все расходы.

— Почему же мне раньше об этом не сказали, мистер Глегг? — поворачиваясь к мужу, спросила миссис Глегг глубоко укоризненным тоном, и голос ее заскрипел еще сильнее, чем обычно. — Разве вы не говорили мне всегда, что больше пяти процентов получить невозможно?

— Глупости, глупости, голубушка, — сказал мистер Глегг. — Не можете же вы взяться за торговлю. А отдавая деньги под залог, больше пяти процентов не получишь.

— Но я готов пустить для вас в оборот немного деньжонок, мэм, и с превеликой охотой, — сказал Боб, — коли не боитесь рискнуть… хотя о риске и речи нет. А ежели вы надумаете одолжить немножко деньжат мастеру Тому, он выплатит вам шесть или семь процентов и ему самому еще малость останется; а такой доброй леди, как вы, приятнее будет получить деньги, коли ее племянник тоже на них кое-что заработал.

— Что вы на это скажете, миссис Глегг? — спросил мистер Глегг. — Я так думаю — когда я обо всем подробнее разузнаю, возможно, я и помогу Тому — дам ему на зубок немного денег; он, ясное дело, будет платить мне проценты; и ежели у вас есть несколько соверенов, что лежат без дела, в старом чулке или…

— Ну, мистер Глегг, дальше некуда! Вам только и осталось, что сообщить о моих деньгах бродягам — пусть придут и ограбят меня.

— Ладно, ладно, я лишь хотел сказать, что ежели вы хотите действовать со мной вместе и дать двадцать фунтов — можете это сделать. А я подбавлю еще тридцать. Пятьдесят фунтов — недурной подарочек, а, Том?

— Надеюсь, вы не рассчитываете на меня, мистер Глегг, — промолвила его супруга. — Вы бы прекрасно распорядились моими деньгами — в этом я не сомневаюсь.

— Ну что ж, — не без раздражения сказал мистер Глегг, — тогда обойдемся без вас. Я пойду с тобой повидать этого Сола, — добавил он, поворачиваясь к Бобу.

— А теперь вы опять перегнули палку, мистер Глегг, — сказала миссис Глегг, — словно мне и дела нет до моего родного племянника. Я ведь не говорю, что не дам ему денег… хотя и не обязательно двадцать фунтов, как вы готовы были тут наобещать… Придет время, Том увидит, что права была его тетушка, когда не желала рисковать деньгами, которые скопила для него, не уверившись наперед, что она их не потеряет.

— Одно удовольствие так рисковать — это верно, — сказал мистер Глегг, неосторожно подмигивая Тому, который не мог сдержать улыбки. Но Боб пресек в зародыше взрыв негодования оскорбленной леди.

— Да, мэм, — восхищенно сказал он, — вас не обведешь вокруг пальца, это точно. Что ж, вы правы. Посмотрите, как удастся это дельце в первый раз, а там и вложите свои денежки. Эх, что и говорить, нет лучше — иметь хорошую родню. Я-то раздобыл себе «на зубок», как говорит хозяин, — все сам, своими руками, потому что всегда глядел в оба. Десять соверенов за то, что потушил на маслобойне у Торри пожар; они помаленьку все росли да росли, покуда я не смог вложить в дело тридцать фунтов, да еще и старуху свою обеспечить. Я бы и больше скопил, да только я такой олух с женщинами — всегда им продаю себе в убыток. Любой парень заработал бы на этом вот тюке (и он изо всей силы ударил его кулаком) хорошую копеечку. А я?.. Отдаю чуть не за те же деньги, что сам платил, вот не сойти мне с этого места.

— Есть у тебя кусок хорошего тюля? — покровительственно произнесла миссис Глегг, отходя от стола и складывая салфетку.

— Есть-то есть, да только такой, мэм, что вы и смотреть не захотите. Мне стыдно даже показать его вам. Вы еще за обиду посчитаете.

— Все же дай-ка, я посмотрю, — сказала миссис Глегг по-прежнему покровительственно. — Ежели это попорченные товары, они, верно, из хороших сортов.

— Не стоит, мэм. Я свое место знаю, — сказал Боб, поднимая тюк и взваливая его на спину. — Такой леди, как вы, да показывать, как низко упало наше дело! Торговля вразнос теперь уже не та; вам даже обидно станет, когда вы увидите разницу… Я к вашим услугам, сэр, когда вы надумаете пойти повидаться с Солом.

— Все в свое время, — сказал мистер Глегг, которому очень не хотелось обрывать этот диалог. — Тебя ждут на складе, Том?

— Нет, сэр, я оставил вместо себя Стоуна.

— Ну, клади тюк и дай мне посмотреть твой товар, — сказала миссис Глегг, подтаскивая кресло к окну и с важным видом усаживаясь в него.

— Увольте, мэм, — умоляюще произнес Боб.

— Хватит разговоров, — сурово произнесла миссис Глегг, — делай что тебе сказано.

— Ах, мэм, уж больно мне не хочется… право слово, — сказал Боб, медленно опуская тюк на ступеньку и неохотно принимаясь его развязывать. — Но коли вы приказываете, будь по-вашему. (Он уже рылся в тюке.) Я и не жду, что вы у меня что-нибудь купите… Я бы этого даже не хотел… Подумайте о бедных женщинах, там, в деревнях, что и на сто шагов не отходят от дома… Жаль было бы, кабы кто перехватил их покупку. Для них сущий праздник, когда они видят меня с моим тюком… а мне уже не достать для них таких товаров. По крайности сейчас, ведь я иду в Лейсхем. Ну вот, поглядите, — продолжал Боб, теперь уже быстро вынимая из тюка пунцовый шерстяной платок, на котором в одном углу была вышита гирлянда, — у любой девушки слюнки потекут, стоит ей только на него взглянуть, а цена — всего два шиллинга. И почему? Да потому, что он немного трачен молью с этого края, где нет вышивки. Право же, мне думается, бог для того и создал моль, да еще плесень, чтобы красивые женщины, у которых не густо денег, могли покупать товары по дешевке. Ведь кабы не моль, эти платки все до единого были бы проданы богатым леди, вроде вас, мэм, по пять шиллингов за штуку, и ни на фартинг дешевле. А что делает моль? Она выедает три шиллинга так, что и оглянуться не успеешь, и тогда бродячий торговец вроде меня может закупить их для бедных девушек, что живут в темных домишках под соломенной крышей, чтобы платки горели там, как пламя. Да что говорить! Поглядеть на такой платок — все равно что у огня посидеть!

Боб отвел руку с платком назад, чтобы им можно было полюбоваться издали, но миссис Глегг резко прервала его.

— Кому нужен огонь в такое время года? Отложи эти цветные тряпки… дай мне посмотреть на твой тюль, ежели только он у тебя есть.

— Э, мэм, не говорил разве я, как оно будет, — сказал Боб, отбрасывая платок в сторону и всем своим видом выражая отчаяние. — Я так и знал, вам и глядеть тошно на жалкие товары, которые я ношу в тюке. Вот, к примеру, штука узорчатого муслина — ну, к чему вам его показывать? Все равно что показать обед бедного фермера — только испортить вам аппетит. Тут в середине есть кусок — не больше ярда, — где не отпечатался узор… а муслин такой, что сама королева Виктория не постыдилась бы надеть, провались я на этом месте, но… — Тут Боб отбросил материю за спину на траву, словно желал избавить миссис Глегг от этого зрелища, — купит его жена молочного торговца в Фиб-Энде — вот куда он пойдет, десять шиллингов за всю штуку, за десять ярдов, вместе с попорченным, а стоил бы двадцать пять шиллингов — ни на пенни дешевле. Но я молчу, мэм, — что вам такой муслин? Вы можете позволить себе заплатить втрое дороже за товар, который и вполовину не так хорош. Вы говорили о тюле; что ж, у меня есть кусок, да вы только посмеетесь над ним…

— Дай-ка мне этот муслин, — сказала миссис Глегг, — он темно-желтый… Я питаю слабость к желтому цвету.

— Да ведь это попорченный кусок, — запротестовал Боб, словно самая мысль о нем внушала ему отвращение. — Он вам ни к чему, мэм… вы отдадите его кухарке. Я знаю, отдадите, а жаль — она будет в нем выглядеть как настоящая леди… Он слишком хорош для служанки.

— Достань его и посмотрим, как ты его отмеряешь, — повелительно произнесла миссис Глегг.

Боб повиновался с напускной неохотой.

— Видите, сколько тут лишку, — сказал он, указывая на оставшиеся пол-ярда, в то время как миссис Глегг занялась осмотром испорченного куска материи и, откинув голову, старалась определить, будет ли заметен изъян издалека.

— Даю шесть шиллингов, — сказала она, бросая муслин на стол с таким видом, словно это ее последнее слово.

— Ну, не говорил я, мэм, что показывать вам эти товары — только оскорблять ваши чувства? Вас от этого попорченного куска с души воротит, я вижу, что воротит, — сказал Боб, молниеносно заворачивая муслин и, по-видимому, готовый снова увязать весь тюк. — Раньше, когда вы жили в каменном доме, не такие были товары. Торговля вразнос теперь уж не та, я же вам говорил — мои товары для простых людей. Миссис Пеппер даст мне за него десять шиллингов и будет жалеть, что я не принес больше. Эта материя очень ноская, краски не выцветут, покуда нитки не расползутся в лохани для стирки, а этого даже я не дождусь.

— Ладно, семь шиллингов, — сказала миссис Глегг.

— Забудьте об этом муслине, мэм, прошу вас, — сказал Боб. — Вот кусок тюля, взгляните на него, прежде чем я завяжу тюк, просто чтоб убедиться, до чего дошла торговля вразнос. Видите — мушки и веточки, глаз не отведешь, но желтый. Долго лежал на складе и пожелтел. Кабы не это, ни за что бы не купить мне такой тюль. Да, немало пришлось поучиться, покуда я узнал цену таким товарам; когда я только начинал, я был глуп, как теленок: тюль или ситец — мне было все едино. Я думал — чем толще материя, тем дороже. А сколько раз меня оставляли в дураках! Я ведь парень простой… на хитрости не мастак. Я только всего и знаю, что нос — это нос, а если что потруднее спросите, я тут же в тупик стану. Я дал за этот тюль пять шиллингов восемь пенсов… не сойти мне с этого места, коли вру; пять шиллингов восемь пенсов я и прошу за него… ни пенни больше, потому что это дамский товар, а я люблю услужить дамам. Пять шиллингов восемь пенсов за шесть ярдов — дешевка!

— Я не прочь взять три ярда, — заметила миссис Глегг.

— Ничего не получится, мэм, он идет одним куском, — сказал Боб. — Не стоит, мэм, вам терять время даром; вы можете завтра пойти в магазин и купить такой самый тюль, да еще и хорошо отбеленный. Правда, в три раза дороже — эка важность для такой леди, как вы! — И он с подчеркнутым старанием затянул потуже узел на тюке.

— Ну ладно, вынь этот муслин, — приказала миссис Глегг. — Вот тебе за него восемь шиллингов.

— Уж вы не можете не пошутить, мэм, — сказал Боб, расплываясь в улыбке. — Я сразу увидел, что вы веселая леди, как только подошел к окну.

— Сейчас же вынь муслин, — повторила миссис Глегг не допускающим возражения тоном.

— Только будьте уж так добры, мэм, не говорите никому, что я уступил вам его за десять шиллингов. Мне не дадут проходу… Все бродячие торговцы засмеют меня, коли узнают об этом. Я и так должен вид делать, что беру за свой товар больше, чем получаю на деле, не то они сразу поймут, какой я простофиля. Я рад, что вы передумали насчет тюля, а то бы я потерял свои лучшие сделки с миссис Пеппер из Фиб-Энда, — а она редкий покупатель.

— Дай-ка мне снова взглянуть на твой тюль, — сказала миссис Глегг, загораясь жаждой заполучить дешевые мушки и веточки, как только увидела, что они грозят вот-вот навсегда исчезнуть.

— Ну, вам я отказать не могу, мэм, — сказал Боб, протягивая ей тюль. — Вы только поглядите, какой узор. Настоящий лейсхемский товар. Вот такие материи я и советую мастеру Тому посылать за границу. Для тех, у кого водятся деньжата, нет ничего лучше — стоит заняться лейсхемским товаром, и они начнут плодиться, как мухи. Кабы я был леди с деньгами… Да что там, я знаю одну леди — так она накупила такого товара на тридцать фунтов… У нее пробковая нога, но сметливая эта леди — ничего наобум делать не станет, она сперва как следует оглядится, а уж потом приступит к делу. Так вот эта леди дала тридцать фунтов одному парню, что служит у торговца мануфактурным товаром, а он купил на них лейсхемских тканей, и один мой знакомый помощник капитана — не Сол, а другой — отвез их за границу, и она получила свои восемь процентов после первого же плавания… и теперь она никакого удержу не знает — ни одного корабля не пропустит, чтобы не послать с ним груза. Денежки на нее так и сыплются. Ее зовут Бакс — она из другого города… Ну ладно. Будьте добры, мэм, дайте мне тюль и…

— Вот тебе пятнадцать шиллингов за то и за другое, — сказала миссис Глегг. — Но это чистый грабеж.

— Нет, мэм, вы не скажете так через пять лет, когда будете сидеть в церкви в платье из этого муслина. Я вам прямо даром отдаю, право же, даром. Эти шесть пенсов срезают мою прибыль почище бритвы. Ну что же, сэр, — продолжал Боб, взваливая тюк на спину, — коли вам будет угодно, я рад пойти похлопотать насчет дельца мастера Тома. Да я бы не отказался заполучить и для себя еще фунтов д