Глава 39. Первым делом я думаю об Элли.

Первым делом я думаю об Элли.

Элли нашла нас и собирается придушить меня прямо на месте, а кукловод, карусельки и пчеловоды станут свидетелями сего преступления. Моё горло станет пунцовым, я перестану дышать и умру. А затем её посадят в тюрьму, и она будет писать Этьену психопатические письма на пергаменте из высушенной кожи до конца его жизни.

Но это не Элли. Это Мередит.

Этьен отскакивает от меня точно ошпаренный. Мередит отворачивается от нас, но я успеваю заметить, что по её щекам бегут слёзы.

— Мер!

Но она убегает, прежде чем я успеваю что-то добавить. Я смотрю на Этьена, но он лишь потирает затылок от неверия.

— Вот дерьмо, — бурчит он.

—Вот именно, дерьмо, — соглашается Рашми.

Сюрприз, но они с Джошем тоже здесь.

— Мередит. — Из моего горла вырывается стон. — Элли.

Как мы это допустили? У него есть девушка, а я ещё у нас есть общая подруга, которая в него влюблена, — секрет, который никогда им не был.

Этьен вскакивает на ноги. Его рубашка вся в траве. Он убегает. Он бежит к Мередит, выкрикивая её имя, и исчезает за деревьями. Джош и Рашми что-то мне говорят, но я не могу разобрать что.

Этьен бросил меня? Из-за Мередит?

Не могу в это поверить. К горлу подкатывает комок. Меня не только застали за поцелуем с парнем, которого нельзя целовать, — хотя это был прекраснейший момент в моей жизни — так ещё и отвергли.

На глазах у всех.

Передо мной, точно в тумане, появляется ладонь. Я провожу взглядом от запястья, локтя, татуировки череп и кости, плеча, шеи и до лица. Джош. Он хватает меня за руку и помогает встать. Мои щёки мокрые от слез, хотя я и не помню, когда начала плакать.

Джош и Рашми молча ведут меня к скамейке. Друзья терпеливо выслушивают все объяснения сквозь мои громкие рыдания: я не знаю, как это произошло, я не хотела никого обидеть и, пожалуйста, не говорите Элли. Я не могу поверить, что поступила так с Мер, она никогда со мной не заговорит, и я не удивлена, что Этьен убежал к ней, потому что я ужасный человек. Худший из всех.

— Анна, Анна, — перебивает меня Джош. — Если бы за каждую совершённую глупость мне бы платили по евро, я бы уже выкупил «Мону Лизу». У тебя всё будет хорошо. У вас обоих всё будет хорошо.

Рашми скрещивает руки.

— Вы же не просто поцеловались, так ещё и с языками.

— Мередит, она такая… — я судорожно сглатываю, — милая.

И снова это слово. Такое несуразное.

— Как я могла так с ней поступить?

— Да. Она такая, — поддакивает Рашми. — И это было довольно мерзко с вашей стороны, ребят, вот так с ней поступить. Чем вы думали?

— Я не думала. Всё случилось само собой. Я всё разрушила. Она меня ненавидит. Как и Этьен.

— Сент-Клер точно тебя не ненавидит, — перебивает Джош.

— Ну, на месте Мер, я бы его ненавидела. — Рашми хмурится. — Он слишком долго её динамил.

Джош возмущён.

— Он никогда не давал ей повода подумать, что для него она больше чем друг.

—Да, но он никогда и не лишал её надежды!

— Он встречался с Элли полтора года. Не кажется ли тебе, что это говорит само за себя — ой! Прости, Анна.

Я рыдаю ещё сильнее.

Они остаются со мной на скамейке, пока солнце не скрывается между деревьями, а затем ведут через ле жарден к дому Ламбер. В холле никого нет. Все наслаждаются прекрасной погодой.

— Мне нужно поговорить с Мер, — подаю я голос.

— О, нет, только не сейчас, — не соглашается Рашми. — Дай ей время.

Получив от друзей «взбучку», я проскальзываю к своей комнате и достаю ключ. Оказывается, в ночь пропажи я забыла его в своей комнате.

«Битлз» стучит об стену, разделяющую меня с Мер, и я вспоминаю свою первую ночь здесь. Неужели « Revolution»заглушает её плач? Прячу ключ под рубашку и падаю на кровать. Встаю, меряю шагами комнату и снова ложусь.

Я не знаю, что делать.

Мередит меня ненавидит. Этьен исчез, и я не знаю, любит ли он меня или ненавидит или же думает, что совершил ошибку или что ещё. Мне ему позвонить? Но что сказать? «Привет, это Анна. Девушка, с которой ты целовался в парке, а затем бросил? Хочешь, встретимся?» Но я должна знать, почему он ушёл. Я должна знать, что он думает обо мне. Дрожащими руками подношу трубку к уху…

И попадаю на голосовую почту. Гляжу в потолок. Он там? Непонятно. Мер врубила музыку слишком громко, чтобы разобрать топот шагов, так что придётся подняться. Смотрюсь в зеркало. Глаза покраснели и опухли, волосы больше напоминают совью лепёшку.

Дыши. По одной задаче за раз.

Умойся. Расчешись. Почисть зубы, раз уж наводишь марафет.

Снова дыши. Открывай дверь. Иди наверх.

Живот крутит, но я стучу в дверь. Никто не отвечает. Прислоняю ухо к рисунку Этьена в шляпе Наполеона, стараясь расслышать, что происходит внутри. Ничего. Где он? ГДЕ он?

Возвращаюсь на свой этаж. Скрипучий голос Джонна Леннона всё ещё заполняет коридор. Ноги сами собой останавливаются у её комнаты. Я должна извиниться, и неважно, что сказала Рашми. Однако Мередит в ярости открывает дверь.

— Великолепно. Это ты.

— Мер… мне так жаль.

Она неприятно усмехается.

— Да? Я видела, с какой жалостью ты просовывала ему язык в гланды.

— Прости. — Чувствую себя беспомощной. — Всё произошло само собой.

Мередит сжимает ладони, на которых, как ни странно, нет ни одного кольца. На лице ни грамма макияжа. По сути, она совершенно растрёпанна. Никогда ещё не видела Мер такой безликой.

— Как ты могла, Анна? Как ты могла так со мной поступить?

— Я… я…

— Ты, что? Ты же знала, что я к нему чувствую! Не могу поверить!

— Прости, — повторяю я. — Не знаю, чем мы думали…

— Да, ага, теперь уже неважно. Он не выбрал ни одну из нас.

Моё сердце останавливается.

— Что? Что это значит?

— Он разыскал меня и сказал, что я его не интересую. — К её лицу приливает краска. — А затем он пошёл к Элли. Прямо к ней.

Перед глазами всё плывёт.

— Он пошёл к Элли?

— Он всегда так поступает, когда у него неприятности. — Её голос становится самодовольным. — Ну, и как ощущения? Уже не так жарко, а?

И она захлопывает дверь прямо у меня перед носом.

Элли. Он выбрал Элли. Снова.

Бегу в ванную и поднимаю крышку унитаза. Жду, когда распрощаюсь с обедом, но желудок только крутит, так что я опускаю крышку и сажусь. Что со мной не так? Почему я всё время западаю не на того парня? Я не хотела, чтобы Этьен был вторым Тофом, но так оно и есть. Только все еще хуже, потому что Тоф мне всего лишь нравился.

А Этьена я люблю.

Не могу его больше видеть. Как я смогу посмотреть ему в глаза? Хочу вернуться в Атланту, к маме. Мне стыдно от этой мысли. Восемнадцатилеткам не нужна мамочка. Не знаю, как долго я просидела в туалете, но вдруг моё внимание привлекают раздражающие звуки из коридора. Кто-то колошматит в дверь.

— Боже, ты там на всю ночь засела?

Аманда Спиттертон-Уотс. Хуже не бывает.

Смотрюсь в зеркало. Глаза покраснели, словно я перепутала визин с клюквенным соком, а губы опухли, будто их покусали осы. Поворачиваю кран с надписью «фруа» и ополаскиваюсь холодной водой. Вытираюсь колючим бумажным полотенцем и выбегаю из туалета, прикрыв лицо.

— Привет, булимичка, — ёрничает Аманда. — Знаешь, а я тебя слышала.

Шерсть встаёт дыбом. Оборачиваюсь, и её бледные глаза над острым носом невинно расширяются. С ней Николь, сестра Рашми, Санджита, и… Айла Мартин, миниатюрная, рыжеволосая одиннадцатиклассница. Айла держится позади. Она не часть их компашки, просто ждёт своей очереди.

— Она выблевала весь обед. Только посмотрите на её лицо. Отвратительно.

Николь давится от смеха.

— Анна всегда отвратительна.

Лицо горит, но я не реагирую, потому что именно этого Николь и хочет. Однако не обращать внимания на её подружку я не могу.

— Ты ничего не слышала, Аманда. Я не булимичка.

— Девчат, я не ослышалась? Ла Муфэт только что обозвала меня лгуньей.

Санджита поднимает наманикюренные пальчики.

— Я слышала.

Я хочу врезать сестре Рашми, но отворачиваюсь. Игнорь их всех. Аманда прочищает горло.

— Из-за Сент-Клера сопли разводишь?

Леденею.

— Пока ты блевала, я слышала, как Рашми болтала со своей лесбухой через дверь.

Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Она НЕ могла так её обозвать.

Её голосок точно отравленная конфета, сладкий, но смертоносный.

— Она там чё-то говорила о том, что ты закадрила Сент-Клера, и теперь наша большая грязная лесбуха все глаза выплакивает.

У меня отвисает челюсть. Я лишаюсь дара речи.

— Но у неё всё равно не было с ним шансов, — подливает Николь масла в огонь.

— Только вот я не понимаю, почему Анна возомнила, что у неё есть шансы. Дэйв был прав. Ты потаскуха. Ты недостаточна хороша для него и определённо недостаточно хороша для Сент-Клера. — Аманда трясёт волосами. — Он в классе А. А ты — в Д.

Мой мозг просто не успевает переварить всю поступающую информацию. Голос дрожит.

— Не смей обзывать Мередит.

— Как, лесбухой? Мередит Шевалье — большая. Грязная. ЛЕСБУХА!

Я врезаю Аманде с такой силой, что мы пролетаем через дверь ванной. Николь истошно орёт, Санджита смеётся, а Айла умоляет нас остановиться. Из комнат вываливается народ и подзадоривает. А затем кто-то оттаскивает меня от Аманды.

— Какого чёрта тут творится? — спрашивает Нейт, одергивая меня. Что-то течёт по моему подбородку. Тру, и оказывается это кровь.

— Анна напала на Аманду! — кричит Санджита.

Айла подаёт голос.

— Аманда задирала её…

— Аманда защищалась! — вставляет свои пять копеек Николь.

Аманда ощупывает свой нос и морщится.

— Кажется, он сломан. Анна расквасила мне нос.

Правда? Слёзы жалят щеку. Должно быть, Аманда порезала меня своим ноготком.

— Мы ждём объяснений, мадмуазель Олифант, — напоминает Нейт.

Трясу головой, а Аманда пускает в ход целую обвинительную тираду.

— Довольно! — затыкает нас Нейт.

Аманда замолкает. Мы никогда не слышали, чтобы он поднимал на нас голос.

— Анна, бога ради, что произошло?

— Аманда назвала Мер… — шепчу я.

Он зол.

— Я тебя не слышу.

— Аманда назвала… — но я прикусываю язык, так как замечаю светлые локоны Мередит в толпе. Я не могу произнести это вслух. Не после всего «добра», что я для неё сегодня сделала. Пялюсь на свои ладони и сглатываю.

— Мне жаль.

Нейт вздыхает.

— Ладно, народ. — Нейт указывает на толпу в коридоре. — Шоу окончено, расходитесь по комнатам. Вы трое. — Нейт указывает на меня, Аманду и Николь. — Ждите здесь.

Никто не шевелится.

— По комнатам я сказал!

Санджита ретируется вниз по лестнице, и все начинают расходиться. Остаётся только Нейт и мы трое. И Айла.

— Айла, иди в комнату, — устало повторяет Нейт.

— Но я свидетель, — в тихоньком голосе пробуждаются нотки храбрости. — Я видела, что произошло.

— Ладно. Все четверо, к директору.

— А врач? — скулит Николь. — Она же сломала Аманде нос.

Нейт проводит быстрый осмотр.

— Никакого перелома, — констатирует он наконец.

Выдыхаю от облегчения.

— Уверен? — не унимается Николь. — По-моему, ей нужно к врачу.

— Мадмуазель, пожалуйста, приберегите свои речи для директора.

Николь затыкается.

Не могу поверить. Меня никогда не водили к директору! Мой директор из «Клермонта» даже не знает моего имени. Аманда «хромает» к лифту, а я плетусь сзади. Страх нарастает, и стоит Нейту отвернуться от нас, как Аманда прекращает «театр», злобно щурится и произносит одними губами:

— Ты об этом пожалеешь, сучка.