В УЧЕНОМ ОБЩЕСТВЕ

 

Жизнь определенно приобрела некое благолепие: все относительно чего-нибудь да относительно…

Король королей Сварог Барг безмятежно распростерся возле своей нынешней резиденции — старой, но добротной конуры из потемневших досок, крытой ржавой жестью. Утреннее солнышко еще не припекало, но уже приятно грело, завтрак из первосортных колбас и ветчины оказался таким, что есть нисколечко не хотелось. Ночное дежурство выдалось не столь уж и обременительным: несколько раз и впрямь, заслышав шепотки-смешки и осторожные шаги по ту сторону забора и у ворот, приходилось, подойдя вплотную, рычать и лаять на совесть, но ближе к утру все угомонилось, должно быть, прошел слушок, что собака у Оллана вдруг да и завелась…

Прижился, можно сказать. Неизвестно, какую басню преподнес домочадцам Оллан, но приняли ее без особого удивления — а собственно, чему тут удивляться? Ну, купил по случаю батя собаку, дело нужное… Ранним утречком вышла посмотреть на Сварога «старуха» — собственно, не такая уж и старуха, ровесница Оллана, лет пятидесяти. Вид у нее, правда, был настоящей мегеры — чертовски неприятная баба. Постояла, поджав губы, глядя на Сварога так, словно собиралась потребовать подорожную и прочие удостоверяющие личность документы — но, конечно, ничего такого делать не стала, постояла-похмурилась да и ушла. Сварог слышал, как она в лавке сварливо заявила:

— Уж за два сестерция мог бы подыскать и получше… Вечно тебя, дурня, облапошат…

— Так ведь медные сестерции, не серебряные, мать, — с кротостью, должно быть, выработанной долгими годами, отозвался Оллан. — Хороший пес, верно тебе говорю. Всю ночь прогавкал. Сама видела — урона ни на грош, «марутники» как пришли, так и ушли… Что, не так?

— Ну, так… Смотри, чтобы малого не куснул…

— Да он не кусливый. Соображает, где хозяева, а где кто.

— Ладно, ладно… Положи уж чего пожрать…

Вскоре во дворе появился Оллан с большущей миской какой-то бурды, даже издали неаппетитной на вид — все кухонные остатки налицо. Подмигнув Сварогу, хозяин унес миску в свинарник, принес пустой, поставил рядом с конурой, проговорил тихо:

— Ну, я пошел лавку отпирать, а вы уж тут…

Потом выглянула прехорошенькая дочка — уму непостижимо, как у этакой мегеры… Во двор выходить не стала, с любопытством поглазела на Сварога и исчезла.

За ней появился «малой» — вихрастый и конопатый босоногий мальчишка лет двенадцати. Этот оказался посмелее сестры — подошел к конуре так, что от Сварога его отделяла лишь пара шагов. И долго разглядывал с этаким деловитым лукавством — явно замышлял, стервец, какую-нибудь проказу вроде привязанной к хвосту консервной банки. По хитрой рожице видно — вскоре что-нибудь такое да отчебучит, паршивец, нужно быть настороже…

Хорошо еще, что сорванец был уже в том возрасте, когда простой народ праздности у детей не допускает. Вскоре мальчишка появился уже в башмаках, открыл конюшню, вывел пузатую лошадку мышастой масти, умело ее запряг, распахнул ворота и поехал куда-то со двора.

— Эй, а ворота? — крикнула девушка, появляясь в двери.

Не оборачиваясь, мальчишка важно бросил:

— Сама закроешь. Не мужское это дело — ворота запирать…

И подстегнул лошаденку, пустившуюся рысцой.

— Чтоб тебя! — беззлобно воскликнула девушка. — Мужик нашелся… — покосилась на Сварога. — Эй, рыжий, ты не кусаешься?

Сварог, не двигаясь, старательно замолотил хвостом по земле. Она решилась, пробежала мимо, закрыла ворота и накинула перекладину. Возвращаясь, остановилась довольно близко, хотя вплотную подойти и не решилась. Улыбнулась во всем юном очаровании:

— Эй, рыжий, ты не кусаешься? А то мне по двору сновать, дел поутру куча…

«Куснул бы я тебя, конопушечка, будучи в другом обличье…» — философски подумал Сварог и вновь замолотил хвостом. Впрочем, судя по пятну у нее на шее, эта светлая мысль не ему первому пришла в голову не далее как прошедшей ночью…

Успокоившись, она принялась хлопотать: протащила тяжеленную бадейку с пойлом для свиней, насыпала зерна квохчущим курам, подоила корову, убрала какой-то мусор в углу двора. Девчонка, сразу видно, домовитая и хозяйственная. Сварог от нечего делать наблюдал за ней неотрывно.

Покончив со всем этим, подошла к конуре, присела на корточки и озабоченно уставилась на Сварога:

— Ах ты, рыжий… Мне ж еще теперь и за тобой убирать… Вот как бы тебя научить срать в одном месте?

Сварог замолотил хвостом, обуреваемый отнюдь не собачьими мыслями: ну конечно же, собачий нос великолепно ощущал запах юного здорового тела. Юбчонка подоткнута выше колен, корсаж не зашнурован, рубаха распахнута… Он как-то так невольно облизнулся.

Девушка чуть порозовела:

— Ну тебя! Как-то так уставился… — и машинально запахнула рубаху — а ведь почуяла некие флюиды, егоза…

— Илга! — громко позвал Оллан, появившись в дверях.

— Пап? — отозвалась она, не вставая с корточек.

— Что расселась? Иди быстренько помоги матери колбасы развешивать!

Голос его звучал как-то незнакомо — резкий, неприязненный даже… Едва слышно девушка пробормотала себе под нос:

— Ага, до первой стопочки мы зверем рычим… — и уже громко откликнулась: — Иду, пап!

Вскочила и убежала в дом. Тщательно — что-то очень уж тщательно — прикрыв дверь, Оллан быстрыми шагами направился к Сварогу, покряхтывая, опустился на корточки. Лицо у него было хмурое, озабоченное.

— Такое дело, господин обращенный… — сказал он тихо, очень серьезно. — Уходить вам надо, вот что… Вы уж так не смотрите, а послушайте… Вот буквально пару квадрансов назад, не успел я ставни открыть, заявился господин Гауртон, главный егерь господина Сувайна, и с ним еще двое, незнакомые, но тоже одеты, как егеря, со скрамасаксами и пистолями. Рожи у них весьма даже неприятные… И начали меня выспрашивать, не видел ли я тут собаку… по описанию в точности, как вы. И все бы еще ничего… — лавочник понизил голос до шепота, в глазах у него был натуральный страх. — Но у одного из тех, незнакомых, шнуровка на кафтане распущена, и этак вот за пазухой, — он показал на себе, — сидит какая-то крыса… ну, наподобие здоровенной крысы, только уши совершенно не крысиные, острые, и морда гораздо покороче крысиной будет… Лапами передними в кафтан вцепилась, удобно так сидит, усами пошевеливает, сама бурая, а глазки красные, и так она ими на тебя пялится, будто вот-вот заговорит… — его явственно передернуло. — Мерзость такая, сбросил бы на пол, да кочергой насмерть и пришиб… И нюхает, нюхает, носом водит, как гончак на следу… И отчего-то мне стало совершенно ясно, что совсем врать нельзя… Вот ясно стало, и все тут… Я и говорю: точно, мол, вчера под вечер, когда я уж запирать собирался, пролезла именно такая собака, как вы описываете, попыталась с прилавка круг колбасы сдернуть… Я, мол, хвать палку и на нее, а она, наглая рожа, вместо того, чтобы бегом бечь, еще на меня стоит и скалится, и взгляд у нее какой-то странный… Принялся я ее гонять по всей лавке, палкой махая, еле выгнал… Вот так, говорю, и было… А этот хренов крыс так на меня таращится… как будто вот сию минуту лапу вытянет и завизжит: «Брешешь!» Не знаю почему, но мурашки по спине… Но ничего, обошлось… Хоть и смотрели угрюмо… И говорят…

Вслед за тем Сварог выслушал пространное изложение версии со сбежавшим ненароком дорогущим гончаком, новым приобретением господина Сувайна, каковое при обнаружении следует вернуть владельцу за солидное вознаграждение. Значит, запустили все-таки в народ именно эту версию…

— И ведь не сразу ушли… — шептал Оллан, поеживаясь. — Я ж видел — у ворот болтались, у забора крыс этот все принюхивался… Потом ушли. Ох, не нравится это мне… Будь они одни, я бы, может, не беспокоился бы особо и не говорил вам идти со двора, но крыс этот непонятный… В жизни таких не видел и не слышал даже… Вот и думаю теперь: а вдруг они вернутся, чего другое приволокут? Еще посильнее нюхливое…

Он не врал. Ни капельки. И в том, что он говорил, был нешуточный резон: Сварог давно уже уверился, что Одо — персонаж весьма непростой. Действительно, может найтись кто-нибудь более изощренный в следопытском искусстве, чем этот непонятный «крыс»…

Лавочник вытер рукавом обильный пот со лба. Продолжал прямо-таки с мольбой:

— Вы уж не посетуйте, ваша милость, но думаю я в первую очередь о себе. Вы б на моем месте тоже так думали. У меня ж дети… Да и вам, в случае чего, несдобровать… Сказочку эту про сбежавшего гончака пусть в своей башке рассказывают… — он оглянулся по сторонам. — Выходит, господин Сувайн… к вашим невзгодам имеет некоторое касательство? (Сварог кивнул). Вот даже как… Уж про это я не думал. Слухи ходили, но так себе, пустяковые, да и шептались людишки несерьезные… А вот про другое… Если вы не знаете, то городом, да и всей читой[9]правит вовсе даже не бургомистр, а именно что господин Сувайн. Бургомистр — так себе, тряпка… И люди серьезные среди своих про господина Сувайна давно уже говорили всякое… Тут и контрабанда, и шалости на Большом Тракте, и много чего еще… Егеря эти его — они, болтают, не только егеря… А теперь еще и вон что оказалось… По правде сказать, шепчутся давно и много — и только… Потому что, рассуждая на практический крестьянский манер, нам, горожанам, ни от господина Сувайна, ни от его егерей никогда не было ни малейшего вреда. Так что… Коли уж нас никто не трогает… Остается болтать втихомолочку. Правда — вещь, конечно, хорошая, святая, можно сказать, вещь. Только кто ж тут будет искать правду ради правды, когда — хозяйство и дети? Это в столицах всякие тайные полиции и Звездные Палаты, а в нашей глуши до простого коронного полицейского неделю на повозке трястись… Тем более что никому никакого вреда… Может, в ваших местах и рассуждают по-иному, да там наверняка жизнь другая. Ну, а мы — уж такие, какие мы есть… Выше головы не прыгнешь, плетью обуха не перешибешь, пожар из стопочки не зальешь… Верите вы или нет, но я, правда, не только за себя боюсь. Вы со мной были по-честному, и я к вам по-честному… А ну как они, если уж занимаются этаким, пустят по следу кого посильнее? Мало ли на этом свете всякой нечисти?

Сварог молчал, уставясь в землю. На душе стало невыносимо мерзко: только-только показалось, что обрел надежное укрытие…

— Я, конечно, понимаю, что нехорошо этак вот со двора вышибать… — сказал Оллан. — И думаю, вам ведь ясно, в первую очередь не о собственной шкуре даже, а о детях… Презираете?

Сварог отрицательно замотал головой. Не было у него сейчас права презирать. Такова уж здешняя селяви. В конце концов, не выдал, хотя мог сдать в два счета…

— Нужно вам к мэтру Гизону, вот что, — уверенно произнес Оллан. — Ученый человек, и далеко не весь ум пропил. Если и не поможет, то, может, знает что… Я вам подробно объясню, где у него домишко, ага?

Сварог кивнул. Оллан тем временем вытянул из кармана нечто наподобие платка, свернутого длинным тонким жгутом.

— Давайте я вам на шею повяжу, ваша милость, — сказал он деловито. — Тут, стало быть, все остальные ваши денежки, на которые вы еще наестся не успели. Два аурея, двадцать один серебряный сестерций, две ливры, семигрошевик. Все в точности, как надлежит. Мало ли при каком случае вам деньги пригодятся, а мне чужого не надо, я на заработанное жить привык…

Сварог позволил обвязать себе шею платком: черт его знает, вдруг и пригодится…

— Я бы вам еще и колбасы на дорогу дал, — сказал Оллан, тщательно проверив узел. — Но ведь увидят собаку с колбасой в пасти, камнями пулять начнут, подумают, сперла… Вот так, теперь не сорвется и не размотается… Пойдемте, я вас задней калиткой выведу…

«Хороший ты все-таки мужик, — подумал Сварог, вставая. — Удастся выкрутится из этой напасти — подъеду к лавке во всем надлежащем королевском величии, золота насыплю… А конопушке надену на шею что-нибудь такое, что все подруги от зависти дружно скончаются…»

Вслед за Олланом он прошел меж конюшней и коровником, свернул за конюшню. Там в высоком заборе обнаружилась приземистая калиточка — человеку пролезть, в три погибели согнувшись, ну, а собаке — запросто.

— Еще отец в молодости устроил, — сказал Оллан. — Тогда войны и до нас докатывались, мало ли что… Значит, вот так — через сад, потом налево, у первого колодца с деревянной крышей — он там один такой — сворачиваете в переулок, где слева солидная усадьба с зелеными воротами…

…Очень быстро Сварог обнаружил, что отношение к нему аборигенов изменилось разительно. Вчера он был для всех пустым местом, ну, а нынче — совсем наоборот…

Толстая тетка, тащившая из огорода ворох огромной моркови, завидев Сварога сквозь невысокий заборчик, более всего похожий на земной штакетник, так и застыла, разжала руки, морковь посыпалась наземь, а тетка, не обращая на это внимания, развернулась и, переваливаясь, затрусила в огород, вопя:

— Дампи! Дампи! Иди сюда скорей!

Сварог прибавил ходу. Из огородов, со дворов — повсюду, едва заметив его, реагировали примерно так, как та тетка: кто впадал в ступор, кто начинал звать домочадцев. Несомненно, весь город уже знал, что к чему…

Оставалось совсем немного до цели, когда с повозки, медленно ехавшей по узкой улочке, соскочили трое местных и, растянувшись цепочкой, перегородили дорогу, таращась на него радостно-удивленно.

— Ну точно, кум, — пропыхтел один. — Как две капли… Эй, фью! Фью! Хорошая собачка! Иди сюда, колбаски дам…

Остальные молча надвигались, изображая умильные улыбки и делая подзывающие жесты. Чуть сбавив скорость, Сварог направился прямо к ним с самым доброжелательным видом, улыбаясь по-собачьи и махая хвостом — а в последний момент, оказавшись рядом, рывком проскочил меж двумя разомлевшими от нечаянной удачи аборигенами и припустил наутек. За ним кинулись, но куда уж трем брюханам солидных лет догнать собаку…

Обошлось. Так, кривая улочка, состоящая из одних заборов, круглый каменный колодец, заброшенная рощица из вязов, канава…

Похоже, он вышел в нужное место. Со всех сторон — высокие глухие заборы (как он уже знал, свойственные огородам, где выращивают самую дорогую ягоду наподобие клубники и еще какой-то чисто местной, синей, во рту тающей), пригородный лесок… Вот и покосившийся штакетник (будем уж называть его так, как привычнее), окружающий небольшой домик: одноэтажный, каменный, с заметно покосившейся крышей. Ни единого прохожего или повозки — глухая окраина…

Присмотревшись к калитке, он решительно толкнул ее носом и вошел. Остановился, втянул ноздрями воздух — и обходя дом, пошел на запах немытого тела, заношенной одежды и застарелого перегара.

Там, на задворках, как и следовало ожидать, обнаружился источник запахов, сиречь мэтр Гизон. Бывший почтенный книжник, а ныне пролетарий умственного труда сидел на дряхлой лавочке и задумчиво взирал на ветхий штакетник, за которым тянулся заросший бурьяном пустырь, а за пустырем — чахлая рощица. К превеликой радости Сварога, земля здесь была песчаная, рыхлая, идеально подходившая для его целей.

Он подошел, толкнул Гизона в бок носом. Тот медленно повернулся, глядя с таким видом, словно ничуть не удивился нежданному гостю, пусть и четвероногому. Сварог принюхался. Положительно, пахло только вчерашним, к опохмелке маэстро пера еще не приступал, возможно, и денег нет, и из дома вынести на продажу уже нечего.

Решивши брать быка за рога, Сварог повернулся и в два счета нацарапал на песке рядом с разношенным башмаком хозяина: Я — ЧЕЛОВЕК. Тем же алфавитом, что и прежде. Буквы получились кривые и корявые, но уж член Сословия Совы мог прочесть без труда.

Гизон и прочел. После чего, глядя на Сварога ну совершеннейше спокойно, сказал устало и деловито:

— Ну, здравствуй в который раз, подружка-белоснежка… Лихорадочка моя белоснежная, горячечка… Что-то новенькое на сей раз… Ушастые крыланчики не раз летали, мохнатые прыгунчики частенько скакали, и мыши со скрипочками навещали, и золотые тараканы, и зайцы с полицейскими бляхами… А теперь вот собака, которая пишет, что она человек… Скверно. Не в облике дело, приходили гости и омерзительнее, просто я тебя, хвостатый гость, вижу впервые и оттого не знаю, как классифицировать. Давно известно: когда приходят крыланчики или мышки-скрипачки, лучше толком опохмелиться и заспать, прыгунчиков и тараканов нужно перетерпеть на трезвую голову, а от прочих заварить отвар из сухой соняшницы… А вот это как избыть, подсказал бы кто? Или ты тоже говорящее, как зайцы?

Вот такого оборота дела Сварог никак не ожидал. Ждать можно было какого угодно приема, но быть принятым за очередную алкогольную галлюцинацию… Он сердито похлопал лапой по надписи.

— Ну я же говорю — прочитал, — с тем же унылым спокойствием сообщил мэтр Гизон. — Человек ты, что тут непонятного… Зайцы — те так прямо и говорили, что они из тайной полиции, а крыланчики хором пели баллады и непристойные вирилэ… Располагайся уж, я понимаю, ты надолго, вы все надолго заявляетесь, ни одна сволочь на пару минут не заглянула, все норовите поселиться… Ты пиши еще что-нибудь, если охота, а я пока подумаю, похмеляться или соняшницу заваривать… Чутье должно подсказать… Интуиция, знаешь ли…

Всерьез рассердившись, Сварог вскочил и сильным толчком сбросил пьянчугу со скамейки. Рыкнув, примерился и, насколько уж удалось, отвесил передними лапами подобие оплеух.

Гизон лежал, не шевелясь, но челюсть у него отвисла, а лицо перекосилось в несказанном удивлении.

— Так же не полагается, — едва выговорил он. — Ты себя так никогда не вела, Белоснежка… Всегда вы были бестелесные, неощутимые, словесно порой доставали так, что и сказать невозможно, но бить никогда не били… Ты как настоящий…

Сварог стер лапой написанное, размашисто начертал: Я НАСТОЯЩИЙ, ИДИОТ! И для пущего подтверждения встал Гизону на грудь передними лапами, потоптался на нем, как следует.

— Клянусь локонами Бригиты… — прошептал Гизон. — Ты ведь натурально твердый … Да слезь ты с меня, не топчись! Больно же! Я и так не знаю, на каком я свете… Хватит когтями драть!

Ткнув напоследок носом в небритую физиономию, Сварог отступил на шаг и написал: СЯДЬ, ПОГОВОРИМ.

Охая, кряхтя, потирая разные части тела, Гизон кое-как уселся, крутя головой, постанывая. Сварог написал: ПОВЕРИЛ, ПЬЯНЬ?

— Ну ты не очень-то! — огрызнулся Гизон. — Не с деревенщиной разговариваешь! Несмотря на мои прискорбные жизненные обстоятельства, из Сословия меня не выключили, так что изволь… Ну верю, верю… Если я тебя потрогаю, не цапнешь? Нет? Теплый, вполне плотский, шерсть натуральная…

— РЕМИДЕНУМ? — написал Сварог.

— Вот именно! — приосанившись даже, ответил Гизон. — Если ты знаешь, что это такое, должен понимать…

— БЕЙ ПОЖАРНЫХ! — написал Сварог. — ТИМОРУС ПРЕЗРЕНЕН, КЛЯНУСЬ ТРЕМЯ СОВАМИ!

— Бригита милостивая! — выдохнул Гизон. — Ты… вы… неужели коллега, хоть и в столь неприглядном облике? На каком факультете учились?

Сварог превозмог соблазн выдать себя за студента Ремиденума — тамошнюю жизнь он знал поверхностно и очень быстро прокололся бы на куче мелочей. Поэтому написал: БЫВАЛ ТАМ. ДРУЗЬЯ.

— В друзья у нас принимают с большим разбором… — сказал Гизон. — Это рекомендация, да… А вот забавно: я вас, сударь, нисколечко не боюсь. Потому что человек в облике животного может оказаться либо оборотнем, либо обращенным, и никем третьим… Оборотень — дело опасное, кто знает, что ему взбредет на ум и как он вздумает развлекаться, но вы, похоже, знаете реалии Ремиденума, а значит, обращенный… Ага, киваете… Пожалуй, я все же подлечусь…

Он с неожиданным проворством вскочил и рысцой направился за дом. Сварог терпеливо ждал. Вскоре появился, неся оплетенную бутыль немалых размеров и глиняную кружку. Поставив все это на лавочку, он хлопнул себя по лбу:

— Про вас-то я, сударь, и не подумал… Вам миску? Так будет сподручнее…

Сварог замотал головой. Признаться, выпить хотелось ужасно, но он представления не имел, как подействует на собаку даже небольшая доза алкоголя, так что лучше не экспериментировать…

— Ну, как хотите, — пожал плечами Гизон. — Честью было предложено…

Он налил себе полную кружку, обеими руками поднес ко рту, морщась, изрядно отхлебнул. Его, бедолагу, так и перекосило.

Прикинув, куда мэтр блеванет, если случится, Сварог отодвинулся в сторонку.

Обошлось. С содержимым кружки — судя по запаху, вино — мэтр управился мастерски. Посидел, закрыв глаза. К нему, сразу видно, возвращалось хорошее настроение. Даже щеки порозовели: ну да, умелая опохмелка делает чудеса…

Сварог позволил ему допить и вторую кружку, после чего решительно положил лапу на горлышко бутыли и оскалился.

— Я понял… — сказал Гизон. — Ладно, ладно, дайте я только пробкой заткну, чтобы не выдыхалось… Ну да, обращенный… Оборотень ни за что не попал бы в Ремиденум… — и уставился с хитрецой. — А не подскажете ли, сколько окон в корчме «Астролябия и свиток»?

— Гав! Гав! Гав! Гав! — сказал Сварог.

— Верно… — протянул Гизон. — Четыре… Пятое фальшивое, и знать это может только тот, кто бывал внутри… А где там стойка, слева или справа? Вы напишите… Верно, слева… Бывали. Не врете, — промолвил он с пьяноватым умилением. — Равена… Прекрасный город… Что это вы пишете? Есть шанс вернуться? Ну, знаете, чтобы такое обещать человеку вроде меня, волею обстоятельств низвергнутому в эту дыру, надо обладать немаленьким влиянием… Обладаете? Да вы вообще кто? Что-о? — он посерьезнел. — Барон? Звездная Палата? Так-так-так-так-так… Ежели взять да поверить, то без труда возникают версии касательно того, как вас обернуло… Выслеживали кого-то надлежащего и не рассчитали силенок? В ловушку угодили? Да? Ну, сударь мой, в здешних местах надо быть осторожнее, это вам не столица… Мне, хвала Бригите, с этим и сталкиваться не приходилось, но я же здесь родился и вырос, знаю, сколько здесь по углам тихонечко посиживает всякого … В два счета оборотят, а то и похуже, вам еще повезло… Что же вы от меня-то хотите, ничтожного ныне?

Начался серьезный разговор — Сварог то писал, то кивал или отрицательно мотал головой в ответ на вопросы Гизона. Надо сказать, опустившийся мэтр, распохмелившись, соображал толково… Сварог стойко придерживался «легенды», которую ему неожиданно подсунул сам мэтр — получалось весьма даже правдоподобно: барон, не последний по рангу сыщик Звездной Палаты, выслеживал тут очередную нечисть и ненароком угодил в ловушку. Вот правде Гизон мог и не поверить…

— Значит, говорите, Сувайн… — задумчиво произнес Гизон. — Знаете ли, я нисколечко не удивлен: были у меня кое-какие наблюдения и подозрения… Вот так оборот… Не скажу, чтобы мне от этого стало веселее жить… Значит, все, что вам нужно — это укрыться на пару дней, а там непременно прилетят самолеты с вашими друзьями… Уверены? Ну, будем считать, что вам виднее… Что? Да нет, не стану я выдавать вас Сувайну. Во-первых, если вам поверить, возникает фантастический шанс вернуться в Равену, а это перевешивает все возможные выгоды… Сколько там за вас даст Сувайн, не особенно и много… Во-вторых, ничего он наверняка не даст, а прикажет тихонько прикончить. Умнейший человек, чем бы он там потаенно ни занимался. Какой-нибудь деревенщине он честно отсыпал бы золота, а вот насчет меня у него моментально возникнут подозрения: уж не узнал ли я от вас что-нибудь, чего знать не полагается… Так что не волнуйтесь, не собираюсь я вас выдавать, себе дороже встанет…

«Он не врал», — определил Сварог. И немного успокоился.

— То-то со вчерашнего вечера прошел слух про сбежавшего дорогого гончака… — продолжал Гизон. — Неглупо придумано, уже через пару часов народец окончательно бросит свои обычные занятия и примется рыскать по улицам: десять золотых для нашей глухомани деньги завлекательнейшие… Вот только лично для меня гораздо привлекательнее то, что вы обещаете… Я не игрок по складу характера, но рискнуть стоит, вдруг все так и выйдет, как вы излагаете… — он мечтательно прищурился. — Равена… Как мне ее не хватает… И как мне хочется всему этому верить всецело… Вы точно уверены, что самолеты прилетят? Ну, будем считать, что вам виднее… Что? Ваши следы? А вот тут я никакого беспокойства не вижу. По нашей улочке — если только она заслуживает названия улицы — регулярно гоняют скот к Большому Тракту, и как раз сегодня к полудню должен пройти гурт. Я-то знаю, сам вчера написал для старшины гуртоправов пару бумаг, за что и вознагражден сей благодатью, — он кивнул на бутыль. — Полсотни коров, отара овец не маленькая… Как обычно, улочку настолько перепашут копытами и загадят навозом, что от ваших следов, простите за каламбур, и следа не останется… А теперь, коли мы все обговорили, не позволите ли нацедить еще кружечку? Я, как видите, соображения не теряю. Подумаешь, сливовица… А потом станем думать, как вас устраивать…

…Сварог проснулся внезапно, словно от резкого толчка. Не поднимая головы, прислушался и принюхался. В соседней комнате похрапывал окончательно упившийся к вечеру Гизон, выводя затейливые рулады и фиоритуры — а больше никаких звуков и не слышалось. Все запахи, что он улавливал, были прежними: неприглядный букет ароматов обиталища одинокого пьяницы — засаленные простыни, прокисшая еда, многочисленные пустые бутылки из-под разнообразнейшего спиртного…

И все-таки что-то было не так. Определенно.

Он приподнялся, сел, поводя ноздрями, пытаясь уловить сквозь переполнявшие дом унылые и противные запахи что-нибудь другое. Бесшумно подкрался к распахнутому окну, выходящему на задворки — он вечером сам заставил Гизона распахнуть все окна, чтобы в случае неприятных сюрпризов не оказаться в ловушке…

Поднял нос к подоконнику. Сразу же усилился запах коровьего и лошадиного навоза вкупе с овечьими катышками — к полудню по улице действительно прогнали гурт несколько всадников.

Тихие шорохи? Да, никаких сомнений. Едва слышно, как похрустывает песок под ногами обходящих дом людей. Как бы тихо они ни старались двигаться, собаку не проведешь…

А теперь и запах пота, одежды, сапог, табака… и железа.

Отыскали-таки, сволочи… Опять не повезло.

Сварог бесшумно отпрянул в сторону — мимо окна на цыпочках проскользнул человек. Второй, судя по запахам, прижался к стене рядом с окном, совсем близко от замершего Сварога. Ну да, после неудачи в домике они кое-что учли и сейчас явно окружают жилище, чтобы следить за окнами…

Страха, конечно, не было — одна рассудочная злость. Сварог лихорадочно просчитывал все возможные варианты — а их имелось не так уж и много. Впрочем, у погони их тоже не особенно много…

Он бесшумно приблизился к распахнутой двери в прихожую — ну да, на крыльце тихонько топтались, пробуя дверь. С вечера Сварог проследил, чтобы Гизон старательно запер ее на огромную кованую задвижку. Дверь к косяку прилегает плотно, так что ничего у них не получится — а высаживать замучаются, в старые времена двери как раз и делали добротными, чтобы всякая шушера с ходу выломать не смогла — а дом построил еще дед Гизона.

Та-ак… Что-то небольшое, невысоконькое одним прыжком оказалось на подоконнике, уселось там, поводя головой с круглыми ушами, посверкивая красными глазками-бусинками — какая-то зверюшка величиной даже поменьше кошки. Похоже, знаем мы, что это за зверюшка…

Решение было неожиданным — но он не колебался. Метнулся к подоконнику, сцапав зверюшку клыками за шиворот, втянул ее в комнату. Снова, такое впечатление, собачье тело само знало, что делать. Резко встряхнул, мотнув головой сверху вниз — послышался противный тихий хруст, тварь обвисла у него в пасти и, когда Сварог разжал зубы, шмякнулась на пол, где и замерла недвижно.

Рядом, за окном, кто-то тихо охнул от неожиданности, послышался возбужденный топот, в дверь тотчас забарабанили то ли кулаки, то ли сапоги, послышались крики:

— Мэтр Гизон, открывайте! Городская стража!

Распластавшись в прыжке, Сварог вымахнул в окно. Сбоку, как и ожидалось, к нему метнулась темная фигура, занося скрамасакс. Подпрыгнув, Сварог вцепился в запястье державшей оружие руки и с неизвестным прежде наслаждением сомкнул челюсти, ощущая, как дробит кость. Раздался дикий вопль, скрамасакс пролетел рядом, воткнулся в землю. Справа и слева уже бежали к ним те же темные фигуры с занесенными тесаками — и Сварог, выпустив орущего, метнулся к штакетнику по давно продуманному пути. Перепрыгнул его с разлета. Сзади грохнула пара пистолетных выстрелов, он и ухом не повел — сгоряча это они, должно ж уже знать, идиоты… Пронесся по пустырю, с налету раздвигая густой бурьян, кинулся к рощице.

Во рту стоял омерзительный вкус крови и неизвестно чьей шерсти, но некогда было на это отвлекаться, и отплевываться некогда. Взрыв землю задними лапами, он с маху остановился под крайними деревьями, оглянулся. Слишком темно, чтобы разглядеть, что делают люди возле дома, одно ясно: погони нет. И из рощицы никто навстречу не кинулся. Принюхиваясь и прислушиваясь, он уже неспешно, бесшумно заскользил меж деревьями.