Картуша

 

Жили мы тогда в Грузии, в городе Поти, на улице Карла Либкнехта. Время было мирное, довоенное и солнечное, а если учитывать выраженную провинциальную затрапезность нашего города, то и вовсе, можно сказать, благостное. Улица наша вела практически из центра города, от кинотеатра «Руставели» к самому морю, к старому маяку и еще более старому кладбищу. Параллельно текла мутная река Риони, в которой, по данным старожилов, водились гигантские лягушки, достигавшие величины «почти с Гию», маленького брата моего лучшего друга Ираклия Циргвавы. Именно там, где Риони впадает в море и куда пришвартовался завернутый в Золотое руно и изрядно подвыпивший Тим Северин, и находился наш дом.

Комары, которые водились на заболоченных берегах Риони, требуют отдельного описания. Это были суровые, величиной с ладонь кровожадные кровососущие млекопитающие с грустными голубыми глазами и длинным, похожим на напильник хоботком, которым они могли высосать за один присест до двух стаканов крови. Бороться с ними не было никакой возможности. Ночью они начинали летать над головой, хлопая крыльями, пищать приглушенным басом и кусаться, оставляя после себя такой чес, что хотелось вскочить и в порыве безумия броситься прямо в Риони. Но в Риони водились лягушки величиной «почти с Гию», поэтому путей отхода совершенно не было. Эффективно противостоять комарам мог только дядя Мишико, наш сосед слева, который каждый вечер выпивал столько вина, что комары, кусавшие его, тут же заболевали алкоголизмом и летели неровным зигзагом сдаваться в городской наркодиспансер на улице Акакия.

Моя двоюродная бабушка Нази работала главным кассиром в городской авиакассе, поэтому дом, в котором мы жили, был двухэтажный и с огромным мандариновым садом. Бабушка Нази не только пекла восхитительные хачапури и делала превкусное сациви из живущих на деревьях кур, но еще и контролировала все воздушные пассажирские перевозки между Россией и Грузией. Как ей, обычному кассиру городской авиакассы, это удавалось, остается загадкой. Но ни один самолет не взлетал и не садился с потийского аэродрома без устной или письменной резолюции бабушки Нази. В связи с этим дома у нее постоянно водились в больших количествах вино, жареные поросята, черные «Волги» и благостно настроенные авиапассажиры, чьей благодарности, естественно, не было предела.

Мне было тогда пятнадцать лет, и мы недавно переехали в Грузию из Николаева. Ранней осенью, когда только началась школа, мы часто сидели по вечерам на берегу моря с моим новым другом Ираклием, пили домашнее вино, курили «Магну», нюхали, как на том берегу Риони грузинские крестьяне жгут листья, и размышляли о смысле жизни. Я любил рассказывать про то, как меня во время школьной поездки в Ялту соблазнила длинноногая учительница-практикантка, а Ираклий — про то, что у него дядя — вор в законе, и еще про то, что он по уши влюблен в местную девушку по имени Экатеринэ, а Мишка Гамбаров говорит, что она похожа на Майкла Джексона. Вечером, когда зажигали маяк, становилось как-то особенно уютно, а из-за близости старинного заброшенного кладбища было слегка жутко.

— Смотри, знаешь эту женщину?

— Нет, а кто это?

— Как ты живешь, не знаешь своих соседей, бичо? Это же безумная Картуша, ее весь город знает!

Картуша была совсем еще не старой женщиной, возможно, лет сорока пяти, но выглядела несколько странно из-за своего старого цветастого платка, черной юбки и блузы. Она прошла мимо, зачем-то нарочито виляя бедрами, внимательно разглядывая Ираклия и меня. Ираклий вежливо поздоровался, она молча улыбнулась своим странным лицом. Ничего такого «безумного» я в ней не заметил, если честно… Ни бормотания, ни взгляда с дичинкой, ни каких-то других признаков сумасшествия. Но кто ее знает…

— Слушай, а почему она — безумная, Картуша эта?

— Я не в азрах,[40]говорят, она ведьма или что-то в этом роде. Не знаю.

Ираклий наполнил стаканы красным вином.

— Давай, короче, за девушек, чтобы они, увидев нас на горизонте, рвали себе волосы на пучурах и сходили по нам с ума!

— Давай, короче, за Майкла Джексона!

— Гаумар-джос!

— И да, короче!

У Ираклия явно на фоне несчастной любви к Экатеринэ наблюдался хронический, прогрессирующий спермотоксикоз. Я ему, к сожалению, помочь ничем не мог, кроме как рассказами о городе Николаеве, где студентки-практикантки из местного пединститута все как одна носят чулки, мини-юбки и преподают оральный секс в группах продленного дня. Но, я подозреваю, рассказы эти особого облегчения Ираклию не приносили, а только еще больше терзали его измученное тестостероном сердце.

Тем же вечером, когда уже совсем стемнело и на улице включились цикады, мы кормили комаров на веранде у Ираклия, под мерцающий свет керосиновой лампы допивая красное вино и завороженно глядя, как его мама, тетя Майя, дирижер Потийского симфонического оркестра и главный кулинар улицы Микаберидзе, виртуозно лепит нам хинкали. Свет по вечерам в Поти часто выключали, приходилось сидеть в темноте, а керосинка, как известно, располагает к рассказам.

— Ма, а расскажи Денису про Картушу.

Тетя Майя хитро усмехнулась и, помешав хинкали, села к нам за стол и начала рассказывать. Именно тогда я узнал, насколько насыщенной и полноценной жизнью жила Картуша, эта, на первый взгляд, неприметная и неинтересная женщина, встретившая нас сегодня на старом кладбище у маяка. Но, впрочем, судите сами…