ПО СТОПАМ АЛЕКСАНДРА МАКЕДОНСКОГО 4 страница

От Руби, которая кочевала по приискам с тех пор, как в 1851 году началась «золотая лихорадка», Александр узнал, что вблизи всех рек, текущих к западу от Большого водораздельного хребта (это пышное название носила сравнительно невысокая горная цепь) в этой части Нового Южного Уэльса, найдено наносное золото — возле рек Турон, Фиш, Аберкромби, Лаклан, Белл, Макуори. Но что касается стока воды, ни одна из них и в подметки не годилась полноводным американским рекам. Руби помнила годы засухи, когда реки превращались в цепочку грязных лужиц, а во всей округе не оставалось ни единой зеленой травинки для коров и овец.

Александр чувствовал, что на Туроне поживиться нечем: местные богатства уже разграблены.

В субботу, в последний день перед отъездом из Хилл-Энда, Александр попросил у Руби разрешения взять Ли на прогулку, и она немедленно согласилась. Александр думал, что мальчика придется посадить впереди себя в седло, но оказалось, что Ли ловко правит собственным пони.

День не обманул ожиданий; чем дольше Александр беседовал с Ли, тем сильнее привязывался к нему. Пожалуй, он успел даже полюбить мальчишку. И несмотря на врожденную шотландскую расчетливость, вдруг пожелал помочь Ли получить вожделенное английское образование.

Мальчик без смущения говорил о предстоящей разлуке с матерью, а Александр грустно удивлялся зрелости и фатализму его суждений.

— Я буду писать маме каждую неделю, а еще она подарила мне дневник на целых десять лет — громадную книжищу! Я буду смотреть на нее и помнить, сколько мне еще ждать встречи с мамой.

— А может, она сумеет навестить тебя в Англии.

Изысканное детское личико омрачилось.

— Нет, Александр, ничего не выйдет. Для всех в школе я буду китайским князем, мать которого — русская дворянка. Мама говорит, что я должен вести себя, будто это чистая правда, иначе меня быстро разоблачат. А еще лучше — должен верить в то, что я и правда князь.

— Но мама может выдать себя за знакомую твоих родителей.

Ли рассмеялся:

— Ой, ну что ты, Александр! Мама не похожа на знакомую князей и дворян.

— Если она постарается, ей поверят.

— Нет, — отрезал Ли и расправил хрупкие плечи. — Если я увижу ее — все пропало. Мы выдержим, только если не будем встречаться. Мы уже все обсудили.

— Значит, вы с мамой — лучшие друзья. И не питаете иллюзий.

— Конечно, — кивнул мальчик, словно удивляясь недогадливости Александра.

— Наверное, в ближайшее время мне придется время от времени бывать в Англии. Ты не против, если я буду навещать тебя? Разумеется, прилично одетым, как подобает шотландскому джентльмену. Как ни странно, в Англии наш шотландский акцент не считают изъяном. Для англичан мы иностранцы, в жилах которых слишком много английской крови, потому и пользуемся всеми преимуществами.

Ли сверкнул глазами и радостно заулыбался:

— Да, Александр, это было бы так здорово! Пожалуйста, приезжай!

 

* * *

 

Когда Александр Кинросс покидал Хилл-Энд под перезвон церковных колоколов, призывающих недругов Руби на воскресную службу, его думы были полны Руби Коствен и ее удивительным сыном. Мальчик оказался еще умнее, чем полагала его мать, хотя интересовался инженерным делом больше, чем классическим образованием, о котором мечтала Руби. Едва Ли узнал, что Александру известно устройство двигателей, прогулка вдоль Турона превратилась в непрерывную игру в вопросы и ответы. «Вот такого сына я хотел бы иметь, когда возьму в жены девушку из рода Драммондов», — подумал Александр, когда Хилл-Энд остался далеко позади.

Дома, в Батерсте, он застал Джима Саммерса погруженным в гроссбухи; все, что требовалось Александру, уже было заказано и либо ждало на заднем дворе, либо должно было прибыть со дня на день. Обязанности экономки исполняла молодая вдова Мэгги Мерфи — малообразованная, но чистоплотная и деятельная особа, умеющая готовить простую, но сытную и вкусную пищу. Мэгги и Сэм переглядывались так часто, что Александр разгадал, откуда ветер дует, но поскольку Сэм о своих намерениях и словом не обмолвился, Александр заводить расспросы не стал. Время покажет, что будет дальше.

Следующую экспедицию он предпринял на реку Аберкромби, остановившись в пути у реки Фиш. Здесь прииски попадались гораздо реже, а в остальном местность была пустынной и необжитой.

Единственная здешняя деревня, Оберон, раскинулась на вершине Большого водораздельного хребта, между гранитными интрузиями на западе и пересеченным плато из песчаника на востоке. Подъезжая к Оберону, Александр пристально оглядывал самую величественную долину, какую когда-либо видел, но увы, окаймляющие ее скалы высотой в тысячу футов были сложены триасовым песчаником, а у подножия залегали уголь и горючие сланцы, но не золото. Немногочисленные жители Оберона охотно давали проводников бесстрашным путешественникам, желающим осмотреть пещеры у реки Фиш: передвигались по ним верхом на лошадях, вдоль протянутой для ориентира крепкой веревки. Александра заверили, что пещеры, обширную подземную страну сталактитов и сталагмитов, стоит увидеть. Но Александр, не интересовавшийся подземными красотами, продолжил путь.

Предчувствуя, что экспедиция затянется, он прихватил с собой вьючную лошадь (найти мула не удалось) и питался скудно, экономя припасы; дичи в пути не попадалось, а стрелять в мелких кенгуру, в изобилии водившихся здесь, Александру не хотелось. Ни оленей, ни кроликов, ни съедобных растений. «Кольт» без дела висел на бедре путника. Он ориентировался по карте, купленной в Батерсте, но карта, как вскоре выяснилось, была неточной и неполной. Оставив Оберон далеко позади, Александр наткнулся на небольшую, но быструю речушку, текущую на запад, но на карте ее не было и в помине. Высокие холмы по берегам речушки имели первозданный вид, Александру ни разу не попались овцы или другой скот.

И тут он почуял запах золота. Круто повернув, Александр поспешил по течению на запад и вскоре добрался до водопада. Через каменный гребень вода не переливалась прозрачный завесой — пенясь и бурля, она скакала со ступеньки на ступеньку по отвесной скале высотой не меньше тысячи футов. Внизу расстилалась широкая долина; буйная река вырывалась на ровную землю и утихала, вилась между округлыми холмами, усеянными гранитными глыбами и валунами.

Кое-где в долине и на холмах виднелись расчищенные прогалины — явно пастбища, заключил Александр, не обнаруживший нигде поблизости золотых приисков. Сверившись с картой и секстантом, он удостоверился, что перед ним земли, принадлежащие английской короне.

Александру понадобилось добрых два дня, чтобы спуститься с высот в долину, где он устроил привал у реки, неподалеку от живописного водопада. «Золото здесь как пить дать, — думал он, — носом чую, что где-то в этой горе есть золотоносный кварц».

Два дня он просеивал речную гальку и в итоге набрал сотню унций золотого песка и мелких самородков. Пора было возвращаться в Сидней.

Александр тщательно уничтожил все следы своего пребывания у реки, даже закопал конский навоз и засыпал вмятины, оставленные копытами, а затем двинулся на северо-запад, к Батерсту, и вскоре углубился в лес. Кем бы ни был скваттер, владевший этой землей, пастбищ ему хватало.

Путем осторожных расспросов в Батерсте Александр выведал фамилию скваттера, который за жалкие гроши пользовался всей землей между Блейни и местом где-то к северу от деревни Крукуэлл. Чарлз Дьюи и не пытался освоить пастбища в горах к востоку от округлых холмов: другой скваттер, рассказавший о нем Александру, пояснил, что там отара навсегда застрянет в непролазном буше.

Вооружившись точными координатами и результатами экспедиции, которые он не собирался обнародовать, Александр отбыл в Сидней, в земельное управление.

В городе он первым же делом поселился в роскошном отеле на Элизабет-стрит, напротив Гайд-парка, и заказал приличный костюм портному-левантинцу, щедро заплатив ему за срочность. Несмотря на всю скупость (упреки Руби все еще жалили его), Александр понимал: эти расходы нужны для пользы дела. Явившись в земельное управление, он без труда добился приема у одного из высокопоставленных чиновников.

— Мы пытаемся противостоять скваттерам, — объяснил Осберт Уинфилд, — по нескольким причинам. Во-первых, в их руках сосредоточена слишком большая политическая мощь — по сравнению с остальным населением Сиднея. Во-вторых, за принадлежащие короне земли они вносят мизерную арендную плату. А правительство, которое платит мне за службу, призывает городских рабочих и бывших рудокопов осваивать земельные участки. Небольшие, разумеется, — о сотнях квадратных миль не может быть и речи.

— Эти участки предназначены под фермы? — полюбопытствовал Александр.

— Вот именно, мистер Кинросс. В 1861 году вступил в действие новый закон об отчуждении земель, принадлежащих короне, впоследствии в него внесли поправку, согласно которой предельный срок аренды земель скваттерами — пять лет. Конечно, договор аренды можно продлить, а можно и расторгнуть, если кто-нибудь пожелает выкупить неосвоенные земли, временно принадлежащие арендатору.

— И каким же образом, — с видом простачка допытывался Александр, — можно приобрести такой неосвоенный участок земли, принадлежащей короне, добившись ее отчуждения? Я не прочь купить ферму.

На свет были извлечены карты и записи Александра с координатами. Земельное управление располагало куда более точными картами, чем те, которые Александру удалось раздобыть в Батерсте, и он с интересом обнаружил, что найденная им река безымянна и обозначена как «приток Аберкромби».

— Сколько земли я могу купить?

— Не более трехсот двадцати акров, сэр, по фунту стерлингов за акр. Четверть суммы вы должны сразу внести наличными, а оставшиеся три четверти — в рассрочку в течение трех лет.

— Всего, значит, триста двадцать фунтов. Я заплачу всю сумму сразу, мистер Уинфилд.

— За какой участок? — осведомился тот.

— Вот этот. — Александр ткнул пальцем в реку у подножия горы.

— Хм-м. — Мистер Уинфилд всмотрелся в карту через бифокальные очки, а потом перевел на посетителя взгляд заблестевших глаз. — Случайно, не это место считается перспективным для добычи золота? Так или иначе, старательским промыслом там еще никто не занимался. Мудрое решение, мистер Кинросс, чрезвычайно мудрое! Но сделка состоится лишь в том случае, если вы в присутствии мирового судьи подпишете обязательство обнести свою землю оградой, обрабатывать ее и жить на ней.

— Разумеется, я огорожу свой участок, возделаю его и буду жить там, мистер Уинфилд, — усмехнулся Александр. — А как можно приобрести вот эту землю? — продолжал он, указывая место на карте, где была обозначена гора. — Насколько мне известно, мистер Чарлз Дьюи арендует лишь долину и речную пойму. Гора высокая, с крутыми лесистыми склонами — абсолютно никчемная, но я прикипел к ней сердцем.

— Гору выставят на торги, мистер Кинросс, предварительно дав объявление. Если я правильно понимаю, вы хотите присоединить ее к своим владениям?

— Само собой. Какую часть горы мне будет разрешено купить?

Осберт Уинфилд пожал плечами:

— Сколько вы сможете себе позволить. Если найдутся и другие покупатели, цену установят не более нескольких фунтов за акр, а если на гору никто не польстится — десять шиллингов за акр. Только вряд ли она кому-нибудь понадобится. Я в таких делах не разбираюсь, но, по-моему, золота вы там не найдете.

— Верно. Золото добывают в реках с песчаным и галечным дном, куда оно оседает под действием сил земного притяжения.

В тот вечер Александр пригласил Осберта Уинфилда отужинать с ним в отеле, а заодно решил, что в Сиднее будет останавливаться только здесь — жест, который наверняка оценят представители власти. Бумаги, согласно которым Александр становился владельцем трехсот двадцати акров земли, подписать предстояло на следующий день, до торгов оставалось еще две недели. Поразмыслив, Александр нацелился на покупку десяти тысяч отмеренных акров земли.

— Имейте в виду, Александр, — разговорился мистер Уинфилд за превосходным портвейном, — ситуация изменится, если город разрастется и дойдет до границы вашей земли. Придется вам делиться с городом, понимаете? Естественно, вы останетесь владельцем земель, не подлежащих секвестру, но ряд участков перейдет к государству — под строительство почты, полицейского управления, школы, больницы, церкви. И городскому совету тоже понадобится земля.

— Я и не подумаю возражать, — заявил Александр с широкой улыбкой. — Стройте что угодно — только не церковь. И я даже готов стерпеть англиканскую и католическую церковь, но чтоб мне провалиться, если я пущу на свою землю пресвитерианцев!

— Личная неприязнь? Я принадлежу к англиканской церкви, так что... В сущности, это легко уладить. Если хотите, мы можем отписать все земли, приходящиеся на долю религиозных зданий, англиканской и католической церкви. Но выгнать из города пресвитериан невозможно — вы же понимаете, они пользуются некоторым политическим влиянием. Однако землю им придется покупать, а если вы не согласитесь продать ее — строить храм на ничейной земле, в стороне от города.

— Осберт, — с улыбкой отозвался Александр, — вы поистине кладезь ценных сведений. — Он нахмурился, гадая, насколько далеко можно зайти в порыве откровенности, и в конце концов решил проявить благоразумие. — Дружище, денег у меня хватает, так что в случае финансовых затруднений буду счастлив оказать вам услугу.

Выслушав его, Осберт Уинфилд проявил себя как истинный чиновник на службе колониального правительства.

— Признаться... — он откашлялся, — я кое-что задолжал банку...

— Тысячи фунтов хватит, чтобы умилостивить кредиторов?

— О, безусловно! Какая щедрость! Неслыханная щедрость!

Почти не церемонясь, довольный собой Александр выпроводил его. Он только что купил первого солдата для будущей армии слуг, пополнять которую намеревался из числа чиновников и членов обеих палат парламента Нового Южного Уэльса.

 

* * *

 

Так Александр Кинросс стал полноправным владельцем 320 акров превосходных земель, в том числе участка по берегам реки, которая теперь фигурировала на картах земельного управления как река Кинросс, а также десяти тысяч акров склонов и вершины горы с водопадом в придачу. Последние были куплены на торгах по десять шиллингов за акр. Александр получил лицензию золотоискателя и разрешение вести поиски на своей реке, благодаря чему казна Нового Южного Уэльса пополнилась 5321 фунтом стерлингов и еще одним фунтом пошлины. А еще новоиспеченный землевладелец узнал, что в случае обнаружения золота на своем участке имеет исключительные права на его добычу, поскольку и земля принадлежит одному ему.

 

В августе 1872 года Александр снова отправился в Хилл-Энд, к Руби, расставшейся с сыном и потому безутешной. Впрочем, Александру она обрадовалась.

— Еще года два поживу в Хилл-Энде — и хватит, — объявила она однажды вечером, покуривая сигару в постели в Голубой комнате. — Пожалуй, в Галгонг переберусь — вроде бы он еще держится. А когда оттуда все разбегутся, что дальше?

— На твоем месте я бы об этом не беспокоился, — заявил Александр и сменил тему: — Руби, познакомь меня с Сун Чжоу.

— С Сун Чжоу? Зачем?

— У меня к нему есть деловое предложение, а если дело выгорит, то и к тебе.

Уже хорошо зная вкусы Руби, при встрече с Сун Чжоу Александр не удивился: его новый знакомый ростом шесть футов был светлокожим красавцем лет сорока. Контору он обустроил при пивоварне, носил только китайскую одежду, но не мешковатое грязное рванье, как вездесущие носильщики-кули. Длинный халат Сун Чжоу был сшит из блестящего сапфирового шелка и расшит цветами, под ним виднелись узкие синие шелковые брюки и вышитые туфли.

— Я мандарин, — пояснил Сун Чжоу, усаживая Александра в изящное лакированное кресло. — Родом из города, который вы называете Пекин, там судьбе и было угодно лишить меня чинов и привилегий. Вот почему Ли говорит на мандаринском наречии и будет выдавать себя за китайского князя, даже если в школе встретится с другими китайцами. А колониальный английский выговор — последствия общения с гувернанткой. Но так или иначе, скоро Ли научится чисто говорить по-английски.

— Ваш английский безупречен. Что привело вас в Новый Южный Уэльс? — спросил Александр.

— Леденящий ужас перед чумой, которую распространяет в Китае британская Ост-Индская компания, — опиумом, — ответил Сун Чжоу. — Не желая пресмыкаться перед британскими посланниками, я выбрал иной путь и покинул страну в поисках золота.

— И что-нибудь нашли?

— Достаточно, чтобы начать свое дело. Моя пивоварня, прачечная, пансионы и рестораны приносят солидный и постоянный доход, хотя богатством это не назовешь. — Он вздохнул. — В Хилл-Энде золота больше нет, и в Галгонге тоже. Софале конец. Трудно и опасно быть китайцем-золотоискателем, сэр.

— Просто Александр. Продолжайте, пожалуйста, мистер Сун.

— Просто Сун. Видите ли, Александр, китайцы редкостно трудолюбивы и бережливы. Но чужаков нигде не любят: те, кто не похож на местных жителей и не говорит на их языке, становятся мишенью для насмешек мужчин и женщин, которые либо не умеют упорно трудиться, либо не ценят деньги, заработанные тяжким трудом. Нас, китайцев, ненавидят — и это еще мягко сказано, поверьте мне. Нас избивают, грабят, даже мучают, иногда убивают. Британское правосудие нас не защищает, полицейские — наши самые злостные мучители. Как видите, за возможность искать золото приходится слишком дорого платить — особенно таким людям, как я, обладающим другими способностями и деловой хваткой. — Сун развел руками с длинными ухоженными ногтями. — Руби говорила, у вас ко мне предложение.

— Да, но предупреждаю: речь идет о поисках золотоносного песка, по крайней мере вначале. Месторождение еще не открыто. Я наметил один участок в безлюдном районе к юго-востоку от Батерста, возле притока Аберкромби, который не постеснялся назвать рекой Кинросс. — Александр поднял брови и усмехнулся. — О своей находке я не хочу говорить никому, кроме помощников-китайцев. Видите ли, я бывал в Китае, немного говорю по-китайски и умею ладить с вашими соотечественниками. — Не удержавшись, он спросил: — А как этому научилась Руби?

— Ее двоюродный брат прожил в Китае десять лет. Его зовут Айзек Робинсон, сейчас он живет на острове Норфолк. Раньше он перевозил оружие и опиум на американском клипере, который затонул в Южно-Китайском море. Айзека спасли какие-то монахи-францисканцы и привезли к себе в монастырь на полуострове Шаньдун. Но монашеская жизнь приелась ему, он попал в переделку и бежал. По пути из Китая к новому дому он заехал в Хилл-Энд к Руби, с которой они очень дружны. Наверное, из-за привязанности к брату ее и потянуло к китайцам. — Сун поднялся, сунул кисти в широкие рукава халата и принялся вышагивать туда-сюда. — Александр, предложение чрезвычайно интересное, щедрое и соблазнительное. Назовите ваши условия.

— Все, что мы найдем, мы поделим пополам: половину вам, половину мне. Вы из своей доли будете оплачивать работу других китайцев, которых привезете с собой. Я из своей доли буду платить Руби за то, что она свела меня с вами. — Не сводя глаз с Сун Чжоу, Александр откинулся на спинку кресла. — Если месторождение не обманет мои ожидания, вокруг него быстро вырастет город. И у вас появится шанс заняться торговлей, а у Руби — открыть постоялый двор лучше здешнего. Сун, мне в одиночку не удержать в кулаке будущий город. Но если мы будем действовать сообща, с прииска нас никому не выжить.

— А вы все продумали, — негромко заметил Сун.

— Незачем бросаться в бой очертя голову, дружище. Так что подумайте, ладно? Двадцать мужчин, никаких женщин, поначалу про золото и не заикайтесь. Закон обязал меня обнести землю оградой и построить дом. Этим мы и займемся, а потом с полным правом сможем действовать, как пожелаем. А нам придется строго соблюдать закон, потому что один местный скваттер будет очень недоволен нашим соседством.

 

— Господи Иисусе! — встретила его Руби. — Александр, ты спятил?

— Я в своем уме, как... — он усмехнулся, — как человек, который в своем уме. Значит, Сун заезжал к тебе?

— Да. Оба вы еще те дельцы.

Они стояли возле денника, куда только что завели кобылу Александра, — в единственном месте, где можно было поговорить, не опасаясь чужих ушей.

— Слушай, ты, скупердяй шотландский! — зашипела Руби, сверкая глазами. — Ишь чего вздумал — облагодетельствовать престарелую потаскуху! Нет уж, и без ваших подачек обойдемся, мистер Кинросс! Меня не одурачишь! Врешь ты все — на самом деле ты такой же святоша, как все. Да, зарабатывать я начинала лежа, а теперь помогаю другим девкам торговать собой, зато это честный труд! Представь себе, честный! Замужним женщинам не больно-то охота ублажать мужей, и я их не виню, ведь мужья или вечно пьют, или немощны, или морят жен голодом, а деньги тратят на курево и выпивку. Но надо же им куда-то сливать всю свою слизь и грязь! Если женщина не знакома с мужчиной и уж тем более не любит его, значит, она имеет полное право требовать с него плату за услуги! Или, по-твоему, не имеет? Отвечай же, стручок с постной рожей!

Александр от неожиданности пошатнулся, схватился за дверь денника и расхохотался.

— Ох, Руби, как же я люблю, когда ты входишь в раж! — Он вытер выступившие слезы и крепко взял отбивающуюся Руби за руки. — Слушай, глупая! Выслушай меня до конца! Есть люди, с которых начинаются длинные цепочки событий, и ты одна из них. Если бы не ты, мне бы и в голову не пришло заключить союз с Сун Чжоу, а без него мне нечего и мечтать о том, чтобы развернуться. Я заплачу тебе не за божественное наслаждение, а за то, что ты оказала мне неоценимую деловую услугу. Да, я скупой шотландец, но шотландцы — честный и благородный народ, и я тоже таков. Чтобы добиться в жизни хоть чего-нибудь, мне пришлось быть скрягой, но как только я разбогатею, я перестану считать каждый грош. В этой сделке ты должна быть полноправным партнером, Руби, — даже если пока участвуешь в моих делах только по ночам.

Последняя фраза, намеренно двусмысленная и дерзкая, рассмешила Руби; буря утихла.

— Ладно-ладно, будь по-твоему, негодяй ты этакий. По рукам?

Он пожал ее протянутую руку, а потом привлек к себе и поцеловал. Как легко было бы полюбить ее!

 

Альянс шотландца и китайца подразумевал предельную осторожность и тщательное соблюдение секретности. Сун объявил китайскому населению Хилл-Энда, что уезжает на родину месяцев на шесть — восемь и берет с собой телохранителя; жену и детей он оставлял под опекой Сэма Бона, Чань Хэя и еще нескольких родственников.

Двадцать отобранных Суном работников были молодыми и сильными, и, как подозревал Александр, с патрицием-мандарином их связывали узы, понять сущность которых было под силу лишь китайцу. Эти двадцать мужчин принадлежали Суну душой и телом. По-английски они говорили лучше, чем большинство старателей-китайцев, но были одеты как кули.

Путешественники отбыли в Китай по дороге, ведущей в Райдал, — всегда более оживленной, чем дорога на Батерст, тем более что Райдал был ближайшей к Хилл-Энду железнодорожной станцией. Не доходя до станции, они сделали привал, дождались темноты и скрылись в лесу.

Александр отправился в путь днем раньше и теперь поджидал спутников на расчищенной поляне в лесной глуши. С собой он привез Саммерса и вереницу вьючных лошадей, груженных мотками проволоки, ложечным буром, прочными деревянными стойками, палатками, квадратными пятигаллоновыми жестянками керосина, фонарями, топорами, кирками, мотыгами, кувалдами и всевозможными пилами, чтобы валить местные деревья и пилить стволы на столбы для ограды. В резных сундуках Суна хранились только запасы еды: рис, вяленая рыба и утятина, семена лука, сельдерея и капусты, всевозможные соусы в склянках и груз яиц, хранящихся в желатине.

— Ночного привала не будет, — предупредил Александр Суна, путешествовавшего в крестьянской одежде. — Попробуем за день преодолеть большой отрезок пути, а следующей ночью отдохнем. Да, это не прогулка, но я считаю, нам надо уйти поскорее и подальше.

— Согласен.

Александр представил Саммерса.

— Он будет связующим звеном между Батерстом и нами, Сун. На окраине города у меня есть дом, где приготовлено все, что нам может понадобится. Саммерс будет понемногу перевозить к нам эти припасы, тайком, чтобы в Батерсте ничего не заподозрили. А экономку я отправлю в Сидней с длинным списком поручений и приказом оставаться у родственников, пока я не пришлю за ней.

Сун нахмурился:

— А она не проболтается?

Саммерс усмехнулся:

— Нет, мистер Сун. Она поклялась мне в супружеской верности и хорошо понимает, с какой стороны хлеб намазан маслом.

— Отлично.

 

* * *

 

К концу января 1873 года ограда была готова, а каменный дом Александра спешно достраивали. Сам Александр и половина работников-китайцев уже хлопотали вокруг устройств для промывания породы, окрещенных «том» — существенно усовершенствованных лотков. В местной породе золота содержалось гораздо больше, чем рассчитывал Александр; жила простиралась дальше западной границы участка, а это означало, что именно там будет основан новый приисковый город, куда ринутся несметные орды золотоискателей. Сун и все его китайцы получили лицензии, но, согласно такой лицензии, старатель имел право на участок площадью всего двенадцать квадратных футов. Участки возле водопада предусмотрительно обнесли кольями, и пока в дело не вмешались посторонние, двадцать два человека рассеялись вниз по течению реки, чтобы собрать за пределами своих участков урожай побогаче. И несмотря на это, золота в округе оставалось с избытком: подпочвенный наносной слой оказался толще, чем предполагалось, и простирался далеко за пределы речного русла: тысячу лет по этой земле протекали полноводные реки.

Золотоискатели разнообразили свой рацион свежими яйцами и мясом пятидесяти кур, уток и гусей — обитателей птичника, свиней из сарая, а также овощами с собственного огорода. Александр обожал китайскую кухню, хотя с насмешливым удивлением заметил, что Саммерсу она не по вкусу. Китайцы поставили палатки поодаль от дома, где Александр жил вместе с Суном. Саммерс предпочел постоянно быть в разъездах.

За шесть месяцев было добыто около 10 тысяч унций золотого песка и мелких самородков, несколько более крупных и один редкостный красавец весом более сотни фунтов. Общая стоимость находок превышала 125 тысяч фунтов стерлингов и росла с каждым днем.

— По-моему, пора нанести визит мистеру Чарлзу Дьюи, — сообщил Александр Суну. — Бывшему арендатору этой земли.

— Странно, что он до сих пор не снизошел до нас, — поднял тонкие изящные брови Сун. — Не мог же он не заметить, что ты занял его землю!

Александр приложил указательный палец к носу пренебрежительным жестом, который Сун прекрасно понимал.

— Да уж, этого не заметил бы только слепой, — согласился он и ушел седлать кобылу.

 

Усадьба Данли расположилась на берегу реки Аберкромби, к западу от Транки-Крика, который в 1868 году из заурядного прииска превратился во второй Клондайк. Когда Транки-Крик был официально объявлен прииском, Чарлз Дьюи вознегодовал, но после обнаружения жилы золотоносного кварца начал вкладывать средства в несколько местных рудников, и они уже принесли ему 15 тысяч фунтов стерлингов.

Не подозревая, что и мистер Дьюи занимается добычей золота, Александр подъехал к впечатляющей усадьбе с ухоженными строениями и безукоризненной оградой с белыми столбиками. Перед конюшнями и хозяйственными постройками высился величественный двухэтажный особняк из отесанных известняковых глыб, хвастливо выставляя напоказ башни и башенки, застекленные двери, крытую веранду и шиферную крышу. Спешиваясь, Александр заключил, что мистер Дьюи — богач.

Дворецкий-англичанин известил посетителя, что мистер Дьюи дома, всем видом выражая неодобрение — чудной наряд, неухоженная лошадь! Однако мистер Кинросс излучал спокойное достоинство и властность, и дворецкий согласился доложить о нем.

Чарлз Дьюи походил на кого угодно, только не на земледельца. Невысокий, крепкий, седовласый, он брил подбородок, но носил пышные бакенбарды и костюм с Сэвил-роу; воротник его хрустящей белой рубашки был накрахмален так туго, что стоял торчком, подхваченный шелковым галстуком.

— Вы застали меня в городском платье — видите ли, я ездил на встречу в Батерст. Солнце уже садится, — продолжал Дьюи, приглашая гостя в кабинет. — Значит, можно и пропустить по стаканчику, верно?

— Я не любитель, мистер Дьюи.

— Возбраняется верой? Воздержание и все такое?

Чарлзу Дьюи представилось, что, не будь они в доме, Кинросс смачно сплюнул бы на землю.

— У меня нет веры — ни религиозной, ни какой-нибудь другой, сэр.

Антиобщественный по сути ответ ничуть не встревожил Чарлза; истинный сангвиник, он был снисходителен к чужим причудам и никого не осуждал.

— В таком случае выпейте чаю, мистер Кинросс, а я глотну нектара с торфяных болот вашей родины, — добродушно заключил он.

Усевшись в кресло со стаканом шотландского виски, скваттер с интересом оглядел гостя. Запоминающаяся внешность — особенно надломленные черные брови и изящная вандейковская бородка. Глаза, которые ничего не выдают и все подмечают. Вероятно, в высшей степени умен и образован. Чарлз Дьюи слышал о Кинроссе в Батерсте: о нем ходили слухи, потому что никто понятия не имел, что он за птица, но все понимали — этот малый далеко пойдет. Американский наряд выдавал золотоискателя, но хотя Кинросса несколько раз видели в Хилл-Энде, поговаривали, что золото он искал там только в волосах Руби Коствен.