Отказ в регистрации жалоб, бездействие и предвзятое отношение к пострадавшей со стороны представителей государства

 

 

Комиссия с тревогой отмечает наличие фактов, говорящих о предвзятом отношении представителей правоохранительных органов к пострадавшим от сексуального насилия. С момента подачи жалобы до окончательного решения по делу, потерпевшая регулярно сталкивается с сотрудниками правоохранительных органов, которые с враждебностью и подозрительностью относятся к ее мотивам и намерениям. В практике представителей правоохранительных органов – оказание давления на потерпевших с целью не заводить уголовное дело, а также отказы в регистрации заявлений.

В этом отношении показательна история Людмилы С., жительницы подмосковного города, которая пережила сексуальное насилие в марте 2010 года. К счастью, благодаря сопротивлению женщины, преступник не смог ее изнасиловать, но нанес ей ряд телесных повреждений средней тяжести. Представители правоохранительных органов, при обращении к ним за помощью, воспользовались плохим самочувствием Людмилы (она была порезана и избита насильником, потеряла много крови, а также получила сотрясение мозга) и оказали на неё психологическое давление с целью вынудить ее не подавать заявление о преступлении:

Мне не задали ни одного вопроса. Меня просто пугали и не выпускали из отделения. Мне говорили, что если я напишу заявление о попытке изнасилования и избиении, прокуратура будет мучать меня месяцами - допросами, опознаниями и бумажной волокитой, что со мной будут плохо обращаться, и что мало мне не покажется, я всё прокляну... А если не напишу, то сейчас же поеду домой, а преступника они всё равно будут искать, такая у них работа. Вот только моё заявление о попытке изнасилования может им всё испортить, оно не даст им работать.

Иногда я говорила милиционеру, что мне плохо, мне надо лечь. Я почти не вижу и не слышу, я еле дышу, в голове туман. Но мои слова повисают в воздухе. Меня не слышат. Я догадываюсь - и не услышат, бесполезно...

Мне очень стыдно. За своё малодушие. Я не стала писать заявление о попытке изнасилования. Вместо него под диктовку милиционера, который диктовал мне буквально каждую букву и каждую запятую, я написала, что гуляла, увидела мужчину, была в волнении и в страхе, и мне показалось, что он за мной гонится, я преувеличила опасность, претензий ни к кому не имею, преступления никто не совершал, оснований для уголовного дела не вижу, и от дальнейшего разбирательства отказываюсь. Травмы потому, что я поскользнулась и упала. Что-то в этом роде... многого не помню.

Я выполнила просьбу милиционера. Мне стыдно... Слабое утешение и оправдание - я была близка к потере сознания, мне было всё равно, лишь бы попасть домой. После того, как я поставила свои подписи на самых разных бумагах, прочесть которые была не в состоянии, поскольку уже ничего не видела, меня, наконец-то отпустили. Меня даже отвезли домой - в 4 часа утра... Правда, попросили оставить разговор между нами... [70]

 

Эффективность обращений пострадавших в органы МВД составляет, по мнению эксперта Марии Моховой, всего 50 процентов (возбуждены уголовные дела, ведется следствие)[71].

 

Этот факт также подтверждает информация, полученная нами в результате мониторинга интернет-пространства. На специализированном форуме сотрудников МВД нами было обнаружено следующее свидетельство:

 

«Вообще состав изнасилования - довольно размыт (с точки зрения практики). На обслуживаемой мною территории (район города с населением чуть более 100 тысяч человек) в год оперативно заявлялось (в основном по 02) примерно около 70 изнасилований. Из них возбуждалось не более половины, а до суда доходило около 10 уголовных дел» [72].

 

В тех случаях, когда заявление у потерпевшей принимают, женщина часто сталкивается с предвзятостью на других стадиях рассмотрения дела. Нередко следователи проявляют халатность при рассмотрении подобных дел, затягивают расследование:

 

Полтора года назад в служебной командировке потенциальный партнёр по бизнесу что-то подсыпал мне в чай и совершил изнасилование. По приезду в Москву (дело было в другом регионе), написала два заявления - в следственный комитет (СК) при районной прокуратуре в Москве по месту жительства и в СК при прокуратуре по месту преступления. Далее начались звонки с угрозами - сначала от его адвокатов - на домашний и мобильный телефоны. Потом сменили тактику - преступник звонил сам, пытался договориться по-хорошему, предлагал встретиться, изнасилования не отрицал (не знал, что я стала вести записи телефонных разговоров). То есть помимо моих заявлений, есть доказательства изнасилования. СК при Прокуратуре в Москве сразу открестились и направили дело коллегам в СК при Прокуратуре по месту преступления. При мне адвокаты обвиняемого звонили следователю прокуратуры и также угрожали, что якобы они не знают, с кем связались, что обвиняемый - человек влиятельный, а я - мошенница. Следователь после этого, а также прослушав все телефонные записи, была готова сразу завести уголовное дело на обвиняемого. Но её начальник, пообщавшись с адвокатами потерпевшего, а) запретил ей это делать, б) отобрал у меня все записи и пишущее устройства. До настоящего момента уголовное дело не заведено. [73]

 

Кроме того, по наблюдениям экспертов Комиссии, нередки случаи, когда сотрудники милиции и вовсе не направляют пострадавших на проведение судебно-медицинской экспертизы.

 

Зачастую судебно-медицинские эксперты и врачи травмотологических пунктов также оказывают давление на пострадавших с целью отговорить их от подачи заявления. Людмила С., историю которой мы привели выше, свидетельствует именно о таком отношении:

 

Милиция отвезла меня в травмпункт в местную больницу (в полночь). Выходя из кабинета, милиционер бросил дежурному врачу фразу: "Оформляй как бытовую травму". Когда он вышел, врач спросил меня, откуда у меня появились резаные раны? Я рассказала, как неизвестный мужчина пытался меня изнасиловать и что он использовал нож. Врач промолчал. Он зашил и перевязал мне только две раны на правой руке. Многие раны остались необработанными. Никто не осмотрел голову, хотя там было много порезов, промывала дома сама. Нет, меня даже не осмотрели толком. Лицо было в многочисленных ссадинах, в крови и в грязи, тело в синяках, я прихрамывала. Проверять целостность носа я просила специально и чуть ли не слёзно. "Пожалуйста, посмотрите мой нос!" Я спрашивала, нет ли у меня сотрясения мозга, но врач, даже не взглянув на меня, ответил: «всё нормально» (и лишь спустя несколько дней, уже другими врачами, мне будет выставлен диагноз «сотрясение мозга», наряду со многими другими).

Пришло время оформления записей.

"Ну, что, Людмила, какую травму писать?"

"А какие бывают?"

"Бывает 4 вида: бытовая, производственная, спортивная и насильственная"

"Но ведь у меня насильственная, её и запишем"

"Как скажете. Но предупреждаю - милиция вас замучает за эту запись. А если напишем "бытовая", вас сразу же отвезут домой"

"Что значит - замучает?"

Врач опускает глаза, бурчит под нос - "Тогда вас повезут не домой, а в отделение, продержат долго, вы будете писать много бумаг и отвечать на тысячи вопросов. Не гарантирую, что к утру вас отпустят. Услышите в свой адрес много неприятного"

"Но мне плохо, у меня нет сил, кружится голова, меня тошнит... Мне надо лечь"

Возникает пауза. Врач ещё ниже опускает голову, молчит, теребит в руках ручку, старается на меня не смотреть.

"Хорошо", говорю я,- "пишите - бытовая. Я хочу домой. И поскорее, мне плохо». [74]

 

При попытках опротестовать отказ в заведении уголовного дела и подать жалобу на действия работников правоохранительных органов, пострадавшие сталкиваются с безразличием и даже враждебностью со стороны других представителей государства. Людмила С., решившая добиться справедливости после отказа в регистрации заявления, испытала это на себе в полной мере:

 

«После того, как неизвестный мужчина пытался меня изнасиловать, порезал ножом и избил меня, а милиция и врачи отказались помочь, я несколько дней пролежала дома в состоянии шока. Но в какой-то момент пришла в себя и поняла, что в ту ночь было совершено не одно, а несколько преступлений, в том числе со стороны официальных лиц, и решила отстаивать свои права.

Я написала заявление в районную Подольскую прокуратуру, где сообщила о нападении неизвестного мужчины, который под угрозой убийства и с применением холодного оружие (ножа) пытался меня изнасиловать, а также написала, как местная милиция отказалась принимать у меня заявление, а врач-травматолог, в сговоре с милицией, записал травмы как «бытовые», сокрыв факт преступления. Меня вызвали в Прокуратуру, но там мне пришлось столкнуться с циничным и презрительным отношением со стороны прокурорских работников. Меня практически не опрашивали. Время, которое мне уделил следователь, укладывается в 10 минут. На словах мне сообщили, что со стороны сотрудников милиции противоправных действий не отмечается, они поступили правильно и по закону, а в отношении неизвестного лица будет возбуждено уголовное дело по ст.115, ч.2, п. «а» (причинение лёгкого вреда здоровью из хулиганских побуждений). На моё удивление, почему преступнику приписываются «хулиганские побуждения», мне ответили, что никаких доказательств попытки изнасилования нет, а в таких случаях предусматриваются другие статьи. Письменный ответ на своё заявление я получила с большим опозданием (через два с половиной месяца вместо 10 дней, установленных законом). В ответе я увидела многочисленные клеветнические сведения в свой адрес. На трёх листах написано, что ко мне надо относиться критически, что я изъясняюсь путано и сумбурно, что мои доводы несостоятельны, вызывают сомнения в достоверности и проверкой не подтверждаются. Сообщается, что я мешала работать сотрудникам милиции и врачу-травматологу, которые неоднократно предлагали мне свою помощь, но я отказывалась и не давала им совершить необходимую проверку, в т.ч. написано, что именно я отказалась писать заявление о преступлении, хотя сотрудники милиции мне усердно предлагали это сделать, но, несмотря на свои старания, так и не смогли меня уговорить. В ответе из прокуратуры мне очередной раз отказали в помощи и в восстановлении справедливости, в очередной раз унизили и оскорбили.

На единственном дознании спустя месяц после преступления я подробно рассказала дознавателю про действия и намерения преступника, которые он не скрывал, и про полученные травмы (включая травму молочной железы), но квалификация статьи не изменилась. Уголовное дело было возбуждено без проведения судебно-медицинской экспертизы. Вывод о лёгком вреде для здоровья был сделан без меня, заочно, со слов милиции и согласно справке травматолога, который не отметил даже половины полученных травм. Многие травмы (повреждение сухожилия с полной утратой функция сгибателя, сотрясение могла, контузия глаза, снижение зрения, и др.) были проигнорированы врачом и зафиксированы позже, другими врачами, которые лечили меня в местной поликлинике, с утратой трудоспособности на протяжении месяца. Самым прискорбным в моей истории является окончательная потеря функции большого пальца на правой, ведущей руке. Он больше не сгибается. Меня нужно было сразу же оперировать, в ту же ночь или на следующий день, но попытка сокрыть преступление обернулась тем, что вместо срочной госпитализации в ближайшее хирургическое отделение меня отвезли сначала в отделение милиции, где полночи давили с целью не писать заявление о преступлении, а потом отвезли домой со словами, чтобы я никому ничего не говорила. О необходимости срочной операции я узнала только через пять дней. К тому времени её делать было поздно. Преступника никто не искал. Через месяц после возбуждения уголовное дело было приостановлено, согласно существующим законам, предусмотренным для таких лёгких статей. Прокуратура отказалась заниматься моим делом, сочтя его недостаточно тяжёлым для прокурорского разбирательства. Дело было отправлено на милицейское дознание. Но милиция, не ударив пальцем о палец, спустя месяц его закрыла. Преступник остался на свободе, сотрудники милиции и врач-травматолог не понесли никакой ответственности, а я осталась жить с необратимыми последствиями полученных травм и с ощущением, что в стране, в которой я проживаю, законы не работают, и в случае преступления бесполезно обращаться за помощью в правоохранительные органы. Мне никто не поможет. Скорее наоборот, мне сделают хуже. Меня сделают главной подозреваемой, виноватой, а также выставят человеком, которому нельзя верить и к которому надо относиться критически. О преступнике даже не вспомнят» [75].

 

 

Комиссия также выявила факты, когда дела, связанные с изнасилованиями, закрываются, если подозреваемые облечены властью или являются родственниками влиятельных людей:

 

Весной 2002-г года 17-летнюю Светлану Карамову, победительницу конкурса красоты “Мисс Стерлитамак”, нашли убитой в пяти минутах ходьбы от дома. Произошло это в Республике Башкортостан. А в мае этого же года выпускницу девятого класса из села Акбердино, что километрах в тридцати от Уфы, Лену Александрову — повешенной на дереве. Милиция отнеслась к расследованию дел халатно. В первом случае следствие было проведено с многочисленными нарушениями, подозреваемых в убийстве отпустили, а позже и само дело было прекращено. Во втором, несмотря на данные медицинской экспертизы, показавшей, что самоубийство маловероятно, уголовное дело даже не возбудили. Возможно, из-за того, что подозреваемыми оказались дети башкирских чиновников и сотрудники милиции. С помощью Европейского центра защиты прав человека была составлена жалоба, и в начале октября 2009 года Страсбургский суд по правам человека принял иск жительниц Башкирии Ольги Карамовой и Гульнары Александровой против России. Родители погибших Светланы Карамовой и Елены Александровой просят признать Российскую Федерацию виновной в нарушении права их детей на жизнь, применении пыток, отсутствии права на эффективную защиту.

В отсутствие защиты многие решаются на самосуд:

В январе 2010 года в суде Верх-Исетского района Екатеринбурга начался громкий процесс по делу мужчины, убившего насильника своей падчерицы. В тот день 16-летняя Марина, вернувшись домой в слезах, рассказала своим родителям, что ее изнасиловали. Девушка назвала и имя мерзавца, с которым она познакомилась в компании. - 35-летний Игорь Гетманов воспитывал Марину с младенческого возраста и считал своей дочерью, - рассказала сотрудница Свердловского областного суда Антонина Землянова. - Узнав о случившемся, он решил выследить насильника. Подкараулив 28-летнего Михаила Яранцева около гаражей, отчим избил его до полусмерти. От побоев тот позже скончался. Игорь сам явился в милицию, но арестовывать его не стали. Весь период следствия он жил дома, находясь под подпиской о невыезде. Сегодня в начале процесса Игорь извинился перед родителями насильника, сказав, что не хотел убивать. К удивлению окружающих, родители Яранцева сказали, что зла на него не держат и сами просят прощения за поведение сына. [76]

 

Вывод.

 

Подобное отношение к случаям сексуального насилия в отношении женщин со стороны представителей государства нарушает международные обязательства Российской Федерации: Конвенцию о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин, Ст. 2 (с, d, е), обязывающую «обеспечить с помощью компетентных национальных судов и других государственных учреждений эффективную защиту женщин против любого акта дискриминации»; «воздерживаться от совершения каких-либо дискриминационных актов или действий в отношении женщин и гарантировать, что государственные органы и учреждения будут действовать в соответствии с этим обязательством», и призывающую «принимать все соответствующие меры для ликвидации дискриминации в отношении женщин со стороны какого-либо лица, организации или предприятия».